Родина должна узнать своих настоящих героев
Напомним читателю о том, что выбравшись не без потерь из «петли имени адмирала Того», японский Соединенный флот смог обрушить на нашу эскадру свое новое тайное оружие ‒ «по образному выражению летописца 2-й эскадры капитана 2-го ранга Владимира Семенова ‒ “жидкий огонь”, то, пред чем не устояло бы ни маневрирование, ни умение стрелять нашими старыми снарядами»[1].
«Жидкий огонь» обрушился на наши корабли чуть позже 14 часов 14/27 мая 1905 года, и нашим морякам предстояло идти под этим огнем более пяти часов, до начала восьмого часа вечера, когда примерно без десяти семь погиб гвардейский броненосец «Александр III», и буквально через 10-15 минут его собрат «Бородино».
Под этим сокрушающем огнем 2-ая эскадра не рассыпала строя, не рассеялась, как рассеялась почти победившая Порт-Артурская эскадра в бою 28 июля/10 августа 1904 года при Шантунге, а продолжала «с каким-то нечеловеческим упрямством», пробиваться на север курсом NO 230.
«Весь безумный день, по наитию или по приказу, русские демонстрировали твердую решимость прорваться на север. Будучи отброшенными назад, снова и снова они возвращались на северо-восточный курс…», свидетельствует в своем отчете будущий адмирал сэр Уильям Кристофер Пэкинхэм.
За треть столетия, что автор более или менее вплотную занимался историей Цусимского боя, он пришел к однозначному выводу, что наиболее заслуживающими внимания материалами об этом бое, являются рапорта и донесения о Цусимском бое Командующего 2-й эскадрой вице-адмирала Зиновия Петровича Рожественского. К ним естественным образом примыкают ответы Адмирала Р. на вопросы Следственной Комиссии по изучению обстоятельств Цусимского боя.
Стоит отметить, что к аналогичному выводу пришел еще в 1906 году председатель Лиги Возрождения флота генерал по Адмиралтейству Николай Николаевич Беклемишев и редактор журнала «Море», озвучив его в своих чтениях «О Русско-японской войне на море»[2]. В трилогии «Цусима – знамение конца русской истории» впервые за сто с лишним лет воспроизведены рапорта и донесения адмирала Рожественского о Цусимском бое, а также его показания Следственной Комиссии. Показания ‒ дословно, а рапорта с небольшими сокращениями, не относящимися к описанию самого сражения. Тексты рапортов и показаний снабжены комментариями, и дополнены показаниями других участников боя.
Родина, наконец, должна узнать своих настоящих героев.
До этого, нигде и никогда в открытой литературе невозможно было увидеть подлинных слов Адмирала о бое, даже в трудах таких людей, как Владимир Семенов, Франк Тисс, Георгий Александровский и Вячеслав Чистяков. Несколько недобросовестно урезанных цитат в трудах многочисленных критиков Адмирала Р. лишь подтверждают сказанное здесь.
И последнее, скептикам. За все время, что я посвятил изучению Цусимского сражения и его предъистории, я ни разу не нашел ни одного случая сознательного искажения событий адмиралом Рожественским. Во всяком случае, в выгодную для Адмирала сторону. Наоборот бывает. И в показаниях, и на суде по сдаче «Бедового», и на суде по сдаче эскадры Небогатова.
Имел Адмирал малопопулярную ныне привычку брать на себя ответственность за все.
Недаром во время процесса о сдаче кораблей Небогатовым, после свидетельского выступления адмирала Рожественского, когда он покидал зал, встали все: подсудимые, адвокаты, зрители. Из последних двух категорий никто своего поступка объяснить не смог. Некоторые потом долго оправдывались перед «передовой» общественностью.
Напротив, показания сдавшего врагу остатки эскадры бывшего адмирала Небогатова, что в Следственной Комиссии, что в суде − представляют собой смесь откровенной или завуалированной лжи − по всем существенным моментам, и трюизмов, то есть того, что и так всем более или менее известно, по остальным.
Так как именно эти показания наиболее тиражированы, начиная с «Заключения…» Следственной Комиссии и «Отчета о сдаче эскадры Небогатова», основные указанные моменты были также разобраны и документально опровергнуты в трилогии.
Понятно, что в настоящем очерке невозможно воспроизвести все собранные там материалы, но краткую выдержку из них все же рискну предоставить вниманию наиболее любознательных из читателей. Может быть все же удастся ощутить самим опаляющий ветер того дня 14 мая 1905 года.
В основу изложения положены Рапорта Генерал-Адъютанта, Вице-Адмирала Рожественского Морскому Министру от июля 1905 года из японского плена из Сасебо, и от 7 марта 1906 года. В последнем рапорте, по словам Адмирала, обобщены воспоминания некоторых участников сражения, «сличенных со сведениями, появившимися с японской стороны в иностранной печати».
Итак, слово Адмиралу.
«Суворов» открывает огонь
«Между 1 часом 15 минутами и 1 часом 20 минутами фронт японских крейсеров начал ворочать вдруг вправо, и одновременно с началом этого поворота появилась из мглы, на расстоянии около 7 миль, румба на 3 вправо от нашего курса, линия кильватера неприятельских броненосцев, шедших влево, курсом по-видимому перпендикулярным нашему.
1-й отряд броненосцев, тотчас же увеличив ход до 11 узлов, склонился влево, чтобы войти в голову левой колонны, а транспортам и конвоирам дан был сигнал уходить вправо.
Между тем неприятельские броненосцы, пробежав значительное расстояние большим ходом к западу, то есть влево от эскадры, склонили курс на встречный нашему и, когда оказались в 4-х румбах впереди левого траверза „Суворова", стали последовательно поворачивать на 16 румбов влево.
В это время, в 1 час 49 минут пополудни, наш 1-й отряд уже вступил в свое место в кильватерной колонне броненосцев, уменьшил ход до 9-ти узлов, и с „Суворова" был сделан первый выстрел по головному „Миказа", который один успел лечь на новый параллельный нашему курс, тогда как из следовавших за ним мателотов[3], часть поворачивала, а часть, не дойдя еще до точки поворота, имела встречный курс и створилась с передовыми».
В дополнение к словам Зиновия Петровича приведем одно малоизвестное свидетельство очевидца: «Несмотря на настойчивые просьбы командира броненосца „Суворов" о разрешении открыть огонь, Адмирал не позволял до тех пор, пока он сам не убедился, что колонна построена. Тогда было позволено сделать первый выстрел.
Это было во время поворота японской эскадры на параллельный курс»[4]. Продолжает Адмирал:
«В неприятельской колонне находились: „Миказа", „Шикишима", „Фуджи", „Асахи", „Кассуга", „Ниссин", „Идзумо", „Якумо", „Асама", „Адзума", „Токива" и „Ивате". За броненосцами, шел к югу, вне выстрелов, отряд шести крейсеров.
Первый выстрел „Суворова" был сделан с расстояния в 32 кабельтова, когда „Миказа" был менее одного румба впереди левого траверза „Суворова".
Следуя „Суворову", открыли огонь по головному неприятеля все суда нашего 1-го отряда, а затем начали стрелять и прочие по мере того, как неприятель выстраивался.
„Миказа" выдерживал, не отвечая, более минуты [по японским данным ‒ три минуты][5]. После же первой его пушки принимали огонь последовательно все, входившие ему в кильватер.
Минут десять японцы пристреливались: сначала попадали только осколки и брызги от разрывавшихся об воду снарядов. Но уже в два часа неприятель стал непрерывно попадать, между тем как стрельба наших судов была неудачна».
Позволю сказать здесь необходимое: стрельба наша была не неудачна, а всего лишь − не удачна. Большая, между прочим, разница. К несчастью Адмирал об этом никогда не узнал.
На два румба влево!
«Полагая изменить расстояние, я склонил курс на 2 румба влево, но продержался на новом курс не более пяти минут, потому что „Миказа" и с ним пять броненосцев много выдвинулись и сосредоточили огонь на „Суворове" и „Александре", при чем сам „Миказа" был недостаточно подставлен огню наших судов. Около 2 часов 05 минут я приказал повернуть на 4 румба вправо; приблизившись вследствие этого поворота к левому траверзу „Суворова", „Миказа" стал снова быстро выдвигаться вперед».
Очень важный момент! Первое боевое движение русской эскадры − было наступательным! Поворот с курса N0 23° на чистый норд для сближения с неприятелем. Пока еще могла идти речь о равном бое. С его, так сказать, технической стороны.
Зиновий Петрович ведь искренне считал, что в его распоряжении снаряды качеством не хуже, чем на 1-й эскадре. А японские − снаряжены «шимозой обыкновенной».
И второй − не менее важный момент. Этот поворот русской эскадры на север практически никак не отражен в описаниях Цусимского боя, что с русской, что с японской стороны[6]. Тот же В.Я Крестьянинов говорит, что: «В 14.05 Рожественский был вынужден повернуть на 2 румба вправо…». Это сочетается со словами Адмирала: «Около 2 часов 05 минут я приказал повернуть на 4 румба вправо…», только в случае этого незамеченного поворота русской эскадры на север с генерального курса N0 23°. Действительно. Первые 2 румба поворота вправо просто выводили эскадру на прежний курс, а от него действительно поворот еще на 2 румба на восток.
Но незамеченный поворот «Суворова» на норд нашел навсегда свое графическое отражение во всех схемах начальной фазы сражения (схема 1-1) [на схеме 1-1 крупным планом выведена завязка боя со схемы 1, приведенной в Части 7]:
Схема 1-1. Завязка Цусимского боя по стандартной схеме боя из отечественных источников[7]
В 1 час 57 минут по русскому времени «Микаса» довернул с курса NO 67º на курс SO 79º − практически на чистый ост, − решив, по-видимому, что уже настала пора охватывать голову 2-й эскадры. И вдруг, ровно в 2 часа резко поворачивает опять на NO, и идет этим курсом как раз до 2 часов 06 минут, после чего начинает вновь постепенно склоняться к востоку, но уже на большем удалении о нашей эскадры.
Напомним, что здесь идет пока речь о стандартных схемах начала Цусимского боя. Уточненные схемы рассмотрим далее.
Стрельба японцев
«Стрельба японцев была очень производительна. Судя по „Суворову", наши суда много страдали от разрушения, от пожаров и от потери в людях при попытках тушить непрерывно возобновляемые пожары в палубах и наверху.
Краска горела ярким пламенем на стальных поверхностях, горели шлюпки, тросы, койки и деревянные поделки. Зажигались патроны в беседках и в ящиках. Сносились надстройки и мелкая артиллерия, заклинивались башни.
Слетали за борт стеньги (на „Суворове" − обе мачты и обе дымовые трубы, одна за другой).
В орудийных башнях прислуга выводилась попаданиями в амбразуры (на „Суворове" снесена и крыша кормовой башни 12-дюймовых орудий).
Кроме того, смотря по направлению ветра, пламя и газы от центрального костра так накаливали верхние башни подветренного борта, что прислуга не выдерживала жары и удушья, покидала башни и была добиваема осколками при выходе.
Из того же центрального костра вентиляторные машины принимали вместо свежего воздуха ядовитые газы и гнали их в патронные погреба и в другие помещения под броневой палубой, в которых задыхались люди.
В рострах, не только от деревянных шлюпок, но и от стальных паровых и минных катеров не было остатков, сохранивших первоначальные очертания; была лишь груда разбитых и свернувшихся в спирали листов».
Не напоминают ли читателю слова Рапорта о стрельбе японцев, приведенное в главе DEUS EX MACHINA описание полигонных испытаний новой японской взрывчатки?
«Люди падали и в боевых рубках. На „Суворове" в боевой рубке убиты один за другим 8 человек, в том числе 2 рулевых, переранены все приходившие сменять потерпевших, исковерканы два дальномера Барра и Струда, повреждены почти все приборы и переговорные средства.
Все эти разрушения вносились в боевую рубку, несмотря на стальные отводы, наделанные для задержки осколков от снарядов, попадающих в основание.
В палубах уничтожались все сооружения, мочалились шланги от помп».
[«Полтава» в бою 28 июля
В описании боя при Шантунге 28 июля 1904 года в части второй Книги 3, есть раздел 4.5 «Полтава» в бою 28 июля, основанный на Записках о бое старшего офицера «Полтавы» капитана 2-го ранга Сергея Лутонина, офицера столь же героического, как и его броненосец, выдержавший несколько часов боя практически со всеми броненосцами адмирала Того. Однако, при этом Сергей Иванович утверждает, что, по его мнению, при Шантунге и Цусиме японцами использовались снаряды с одной и той же шимозой, просто 1-я эскадра стрелять умела, а 2-я – нет.
Приведем краткие отрывки из его записок, посвященные тушению пожаров на «Полтаве» во время боя 28 июля:
«В это время я заделывал пробоину в корме и слышу: “пожар в носовой крюйт-камере”. Зная хорошо, что пожар в зарядных отделениях и бомбовых погребах быть не может, я все-таки бегом бросился туда, спустился под башню и увидел тлеющие куски парусины; погреба были уже закрыты, бомбовый погреб уже начал кто-то затоплять. Воды в подбашенном отделении было достаточно, цистерна для питья полная и еще несколько ведер.
Приказав убрать стоявшие полузаряды и плеснуть водой на тлеющую парусину, я прекратил существовавший лишь в полном воображении пожар в крюйт-камере, бомбовый же погреб распорядился немедленно осушить. Все возникавшие на «Полтаве» пожары в бою 28-го июля ‒ в таком же роде: попадал снаряд, рвался, начинали тлеть обильно смоченные койки, чемоданы, но специально направленная струя воды из шланга быстро прекращала пожар в самом его начале.
Важно предупредить пожар, тушить его при возникновении − вот в чем состоит организация; и на Первой эскадре она была доведена до совершенства, наши корабли не горели».
Как видим, 28 июля 1904 года все могущее гореть на русских кораблях, начинало «лишь тлеть»!
«Боязнь пожаров, несмотря на мои объяснения команде, что у нас их не может быть, заставляла многих лезть в небронированные отсеки, где легко могло их ранить.
Но когда команда увидала, что принятые меры вполне ограждают от возникновения пожаров, то стала спокойно относиться к разрывам бомб. И только хозяева носовых и кормовых отсеков после каждого разрыва обходили свои помещения − удостовериться, что пожара нет.
Зато воды на спардеке, на верхней палубе, в батарейной и даже в оконечностях жилой палубы было много. Где были шпигаты, там вода выливалась за борт чрез них, а в жилой палубе по временам излишнюю откачивали брандспойтами».
А вот на «Суворове» эти брандспойты были измочалены уже после первых попаданий снарядов с «цусимской» шимозой.
Как бы Вы сейчас тушили пожары кавторанг Лутонин?
И еще. На «Суворове» от прямого попадания 12-дм снаряда в кормовую 12-дм башню – с башни сорвало крышу. Вот что было при аналогичных попаданиях на «Полтаве»:
«Один за другим два 12-дюймовых неприятельских снаряда ударились в носовую нашу 12-дюймовую башню. Удар был настолько силен, что прислуга свалилась с ног, а град мельчайших осколков ворвался чрез амбразуру внутрь башни и переранил всю прислугу во главе с командиром башни мичманом Зиловым. Прислугу мелких орудий я не держал наверху, а убрал ее в казематы.
Поэтому, как только передали из башни, что там нужна смена, − быстро первые и вторые номера четырех 47-мм пушек пошли в башню и заменили убитых».
На «Полтаве» после попадания 2-х японских 12-дюймовых снарядов в 12-дюймовую башню в ней всего лишь потребовалось сменить прислугу! Мичман Зилов через некоторое время смог вновь принять участие в бою.
Но что эти факты для наших энтузиастов японского флота, утверждающих упорно, что при Шантунге и при Цусиме была одна и та же шимоза!]. Вновь слово адмиралу Рожественскому.
«Суворов» теряет управление
«Взрывами 12-дюймовых фугасных снарядов расшатывалось крепление броневых плит, расходились стыки и получалась большая течь во многих отсеках В ряду многочисленных разрушений на „Суворове” произошло повреждение рулевого привода и одного из телеграфов в машину.
„Суворов" заметался, управляемый одною машиною по телеграфу, а другою − по переговорной трубе.
Руль долго оставался положенным „лево", и корабль прокатился вправо до зюйд-остовой четверти, увлекши за собою эскадру, так как не имел уже ни одного сигнального флага и не мог пользоваться семафором: сигнальщики, появлявшиеся на открытых местах, немедленно выводились из строя.
Колонны неприятельских броненосцев, стремясь за головой нашей эскадры по внешней дуге, несколько отставали, хотя и имели значительно больший ход, − и в это время огонь их с особенною силою обрушился на броненосец „Ослябя", который был вторым из флагманских кораблей в линии.
Около 2 часов 30 минут „Ослябя" вышел из строя, а около 2 часов 40 минут его видели опрокидывавшимся влево и перевернувшимся вверх килем.
[Памяти «Ослябя».
Флагман 2-го броненосного отряда «Ослябя» был однотипным кораблем с затопленными в Порт-Артуре «Пересветом» и «Победой», так называемым «облегченным броненосцем». В проекте «Пересветов» некоторое улучшение мореходных качеств было сделано в ущерб бронированию и артиллерии. В связи с этим главный калибр был снижен с 12 до 10 дюймов, а тяжелая броня прикрывала едва 15% всей площади борта. Даже японские бронированные крейсера были лучше защищены, чем русский броненосец «Ослябя».
Хотя, в сущности говоря, «Ослябя» по своей идее и являлся линейным бронированным крейсером − предшественником линейных крейсеров, которые были построены после русско-японской войны.
В бою Бэр проявил олимпийское спокойствие и мужество. По мере приближения японской эскадры, командир «Ослябя» находился, вплоть до открытия огня, на верхнем мостике, не спускаясь в броневую рубку, и невозмутимо курил. Дисциплинированная команда, следуя примеру своего командира, оставалась стоять на верхней палубе по своим боевым постам, словно корабль был не в преддверии смертельной схватки, а в ожидании Царского смотра…
Сделав все возможное для спасения экипажа гибнущего броненосца, каперанг Бэр закурил последнюю папиросу и вошел в броневую рубку. Захлопнув за собой дверь. Благодаря хладнокровной самоотверженной распорядительности капитан 1-го ранга Бэра, отважным миноносцам «Буйный», «Бравый» и «Быстрый», а также буксиру «Свирь» удалось спасти почти половину экипажа первого погибшего в Цусимском бою − в первый его час − броненосца.
Напомним, кстати, что однотипный «Пересвет» − 2-й флагман Порт-Артурской эскадры – с успехом дрался в бою 28 июля у Шантунга, и после нескольких часов ожесточенного артиллерийского боя вполне сохранил боеспособность. Не говоря уж о также однотипной «Победе». Разница есть. Это вновь на тему японских боеприпасов при Шантунге и Цусиме.
Следует также добавить, что покинуть гибнущий броненосец, как и каперанг Бэр, отказался сын адмирала Александра Георгиевича фон Нидермиллера командир башни 10-дюймовых орудий лейтенант Владимир Александрович фон Нидермиллер. Его башня вела огонь по неприятелю до последней минуты жизни броненосца.
<<Необходимо подчеркнуть, что одним из вредных мифов Цусимы, возникших, как и многие другие с «легкой руки» адмирала-предателя Небогатова, стал миф, что гибель «Ослябя» в самом начале сражения стала следствием того, что адмирал Рожественский не успел выстроить единый кильватер эскадры к первому ее выстрелу, и «Ослябя» вынужден был остановиться, пропуская вперед себя 1-й отряд.
Миф этот разоблачен еще в рапортах и показаниях самого адмирал Рожественского, равно как донесениях и показаниях иных участников боя, все материалы приведены, например, в «Цусиме – знамение…», что не мешает, естественно, трудолюбиво воспроизводить его до сих пор во многих публикациях о Цусиме. Честно говоря, иногда просто пропадает желание, что-либо и кому-либо доказывать, выявлять, расследовать. Хотят люди жить во лжи – неважно с каким оттенком – красным, белым, голубым – пусть живут…>>]. Но вернемся все же к рапорту Адмирала.
Эскадра остается без Адмирала
«В это же время пламя, проникшее к боевой рубке „Суворова", заставило всех находившихся в ней спуститься по трубе в центральный пост».
С первого выстрела «Суворова» прошло всего 40 минут!
Я сам, хотя чувствовал слабость от потери крови из ран в голове, в спине и в правом бедре, пройдя через центральный пост, направился наверх, с намерением пройти в носовую башню. Но путь туда был везде прегражден пламенем, − и я был вынужден идти к средней башне 6-дюймовых орудий на левом срезе.
Едва выйдя на срез, я получил еще рану в левую ногу, лишившую меня возможности ходить без поддержки. [Осколок перебил Адмиралу ахиллесово сухожилие и нерв, в результате чего стопа была парализована]. После этого, при помощи ординарца, я перебрался в башню на правом срезе и здесь, то терял сознание, то приходил в себя, не отдавая себе однако отчета о протекавшем времени.
Между тем движениями „Суворова" пытался управлять флаг-капитан Колонг (командир, капитан 1-го ранга Игнациус, был уже смертельно ранен)[8], но дальнейшие повреждения сделали совершенно невозможным следование броненосца в строю.
В этом скоро убедился Командир броненосца „Император Александр III” и, руководствуясь приказом моим о последовательном замещении флагманского корабля, потерявшего способность управляться, повел линию, ожидая переезда моего (на одном из назначенных для того миноносцев) на боеспособный корабль или передачи командования следующему по старшинству флагману.
Когда и броненосец „Император Александр III” вышел из строя, эскадру повел „Бородино".
Только в 6-м часу, когда меня в бессознательном состоянии перебросили на миноносец „Буйный" и когда, после перевязки, я очнулся совсем и понял свою неспособность держаться на ногах, − только тогда с миноносца был сделан сигнал о передаче командования Контр-Адмиралу Небогатову, с приказанием идти во Владивосток».
На этом оканчивается описание боя в первом Рапорте Адмирала из Сасебо. Продолжение в следующем Рапорте от 7 марта 1906 года.
источник
| 
