КОЛЧАК
Толпа пылала жаждой свежей крови,
И с пулеметной лентою матрос,
Держа наган взведенный наготове,
С усмешкой множил море горьких слез.
Под гик и свист, георгьевскую ленту
Покрыв позором славы палачей,
Он, потакая шалому студенту,
Кричал: «Долой начальство и царей!...»
На кораблях, где бухта стелет воды,
Флаг с голубым Андреевским крестом
Сменился красной тряпкою свободы
Над обезглавленным, развенчанным орлом.
Пылают топки пламенно и ярко.
И мичмана, под пьяный, грубый смех,
Летят живьем в огонь. И в кочегарке
Творит Молох свой суд один для всех...
На корабле, покинутом командой,
Ходил спокойно прежний адмирал,
Без тени страха смерти перед бандой
Он, не спеша, по палубе шагал:
Недавно он был первым командиром,
Морской простор он Родины берег,
Хранил он честь России перед мiром,
Был властелином бури и тревог...
Но час пробил, – и попрана присяга.
Герой не вправе голову склонить:
Он был слугою спущенного флага
И будет верность Родине хранить...
Шумит толпа разнузданных матросов,
На вид спокоен смелый адмирал,
Он ждет без страха дерзостных вопросов.
Он знает: час решительный настал!..
Со всех сторон, как в стужу волчья стая,
Желая справить свой кровавый пир,
Подходят ближе, медленно ступая,
Они туда, где ходит командир...
– «Извольте сдать команду, чин и шпагу!
Нам царь не царь, и вы не адмирал.
Учтя всю вашу доблесть и отвагу,
Так повелел наш флотский трибунал!..»
Колчак, спокойно выслушав матроса,
Чеканя слово, точно звон монет,
У бухты стоя свернутого троса,
Толпе презренной бросил свой ответ:
– «Мой пост я вам охотно уступаю:
Я был и есть Российский командир,
Присягу я свою не нарушаю,
И для меня позорен ваш мундир!...
Но кортик мой с брильянтовой короной –
Царем в награду мне за службу был.
Не в вашей власти, кровью обагренной,
Отнять все то, что честно заслужил!..»
Колчак стоял в спокойствии бездушном;
Окинув взглядом палубу и порт,
Он кортик снял и жестом равнодушным
Переломил и вышвырнул за борт...
Толпа стояла в сумрачном смущенье
И расступалась медленно пред ним,
А Севастополь, бурный в отдаленье,
Стелил пожара будущего дым...
Стихи эти принадлежат человеку, более известному у нас как писатель Василий Ян (1875–1954), – автору известной исторической трилогии: «Чингиз-хан» (1930), «Батый» (1942), «К последнему морю» (1955), лауреату Сталинской премии первой степени 1942 года.
Была у Василия Григорьевича и иная, до недавних пор полностью скрытая от посторонних глаз, сфера деятельности: неафишируемое сотрудничество с Министерствами внутренних и иностранных дел Российской Империи и военной разведкой, за что, как говорят, он был удостоен даже двух орденов.
После окончания Ревельской гимназии и историко-филологического факультета Петербургского университета (1898) он в течение двух лет путешествовал по России, затем около полугода жил в Англии, работал в библиотеке Британского музея. По возвращении на родину в 1901 г., служил в канцелярии начальника Закаспийской области в Ашхабаде, изучал восточные языки и жизнь. В это время он побывал в пустыне Каракумы, Хивинском ханстве, ездил с экспедицией вдоль персидско-афганской границы.
Во время Русско-японской войны Янчевецкий военный корреспондент Петербургского телеграфного агентства. В 1908-1907 г. он снова в Средней Азии: служил в Переселенческом управлении Туркестана в Ташкенте.
В 1907-1908 гг. мы видим его уже в столице Империи. Состоя в редакции газеты «Россия», он по-прежнему много ездил по стране, но еще и преподавал латинский язык в 1-й Петербургской гимназии. Тогда же он создал один из первых скаутских отрядов «Легион юных разведчиков», консультируясь по этому поводу с полковником лордом Робертом Баденом-Пауэллом (1857–1941), личностью во многих отношениях примечательной.
В 1911 г. МИД Империи, под прикрытием документов корреспондента телеграфного агентства, направляет В.Г. Янчевецкого в Персию, где он встречался с Мохаммедом Али-шахом, которого в борьбе за престол поддерживала Россия (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/277436.html; https://sergey-v-fomin.livejournal.com/278602.html). С 1912 г. он уже в Константинополе, где, начиная с Балканской войны и вплоть до начала первой мiровой он собирал информацию о внутренней и внешней политике Энвер-паши, прежде всего о его контактах с Германией.
В 1915 г. Янчевецкого перебрасывают в Бухарест, а затем, в связи с неудачами Румынии в войне, – в Яссы, где он следил за настроениями румынской военной и политической элиты. Оставаясь там и после октябрьского переворота 1917 г., Василий Григорьевич был причастен к формированию добровольческой бригады полковника М.Г. Дроздовского, выступившего затем на соединение с Добровольческой Армией.
В.Г. Янчевецкий с супругой Ольгой Петровной (1890–1978), урожденной Виноградовой, дочерью штабс-капитана, выдающейся исполнительницей русских романсов, скончавшейся в Белграде, с детьми Михаилом и Евгенией. Бухарест. 1916 г.
Оставив заграницей супругу, В.Г. Янчевецкий с детьми вернулся в Россию и оказался в Сибири, добровольно поступив там на службу к адмиралу А.В. Колчаку. Впервые документы об этом были опубликованы в вышедшей в 2007 г. в Томске книге Е.В. Лукова и Д.Н. Шевелева «Осведомительный аппарат Белой Сибири: структура, функции, деятельность».
Согласно этим материалам, Василий Григорьевич 21 января 1919 г. был назначен исправляющим должность начальника Осведомительного отделения канцелярии Министерства народного просвещения. Под его началом была ежедневная фронтовая газета «Вперед», типография и редакция которой располагалась в железнодорожных вагонах.
Выходила она под девизом «Верьте в Россию». В одном из первых номеров (7 марта) было напечатано стихотворение ее редактора «В красной России»:
На месте прежних русских ратей
Царит один латышский полк.
Ликует банда красных братий,
И голос совести замолк.
Вся Русь в крови, в огне пожаров,
И мчится бешено вперед,
Влача израненный народ
Под хохот пьяных комиссаров.
А вот цитаты из некоторых статей В.Г. Янчевецкого:
«Придет наш день – день возмездия и расправы, и мы будем точно знать, кому нужно было издеваться над православием, истреблять русскую интеллигенцию и священников… Мы желаем, чтобы в этот день русский народ был неумолим и безпощаден, как судьба».
«Большевики обещали воюющим мир, безработным труд и всем – даровую землю. Но они отогнали насильно рабочих из фабрик в красную армию, подняли войну внутри страны, разорили крестьян и дают много земли только на кладбищах».
«…В революцию захотелось народу из-под отцовской опеки выйти… Вильгельм нам прислал Ленина, Троцкого… Собственную избу свою мы сожгли, а новой не построили… Для того, чтобы ввести “новый строй” – надо изгнать из России всех проходимцев, чтобы в родной избе мы сами были хозяева, мы – русские люди, и были бы мы все братьями».
Редакция следовала вслед за армией: 27 мая отправились из Омска в Екатеринбург, поближе к фронту; а после оставления города, с последними эшелонами, 24 июля вновь оказалась в Омске. Сохранившаяся телеграмма директора «Русского бюро печати» от 16 декабря 1919 г. зафиксировала последнее, перед крушением, местонахождение В.Г. Янчевецкого: «Еду поезде Верховного Правителя… Эвакуирую Ново-Николаевский район пользуясь любезностью газеты “Вперед” и имея две теплушки…»
29 декабря на станции в Ачинске произошел взрыв. «…Наш эшелон, – вспоминал впоследствии сын писателя Михаил, – двигался вместе с отступавшими войсками на восток, а под Ачинском был взорван и сгорел. Чудом все остались живы, только я, тогда восьмилетний мальчик, получил небольшое ранение и контузию. Долго в Ачинске оставаться было нельзя, и мы решили уехать в Урянхайский край, куда требовались учителя, потом, возможно, у отца были планы добраться до Китая, но это осуществить не удалось».
Так и остался Василий Григорьевич в подсоветской России. Стал писать. Среди его рукописей остались листки с незавершенной пьесой «Орлы на погонах», датированная 12 ноябрем 1928 г., главным героем которой был адмирал А.В. Колчак…
К сожалению, ничего из описанного мною выше, не знал я, когда в 1987 г. мне довелось познакомиться с сыном писателя Михаилом Васильевичем Янчевецким (1911–2004), а потом в течение нескольких лет общаться с ним.
А поговорить, знай я о некоторых обстоятельствах биографии писателя, чью историческую трилогию я прочитал еще в детстве, нам было о чем.
Михаил Васильевич, находившийся во время сибирской эпопеи вместе со своим отцом в редакционном вагоне фронтовой газеты «Вперед», а в восемь лет в Ачинске при взрыве 29 декабря 1919 г. получивший контузию, был свидетелем многих событий да и знал немало…
Ольга Петровна Янчевецкая с сыном Мишей. После расставания в 1918 г. в Румынии они увидятся не скоро. «…Я встретился с ней, – вспоминал Михаил Васильевич, – уже после смерти отца, когда она вторично приехала в Россию. Ей бы¬ло 80 лет, мне 59. Следующая моя встреча с ней была в Белграде, если это можно на¬звать встречей, я ездил хоро¬нить жен¬щину, которая меня родила, но которую я почти не знал…»
Точек пересечения у нас с М.В. Янчевецким было немало даже помимо Иркутска и адмирала А.В. Колчака.
В начале 1920-х он вместе с отцом жил в Урянхайском крае, где отец его был директором школы в селе Уюк, а затем в Минусинске соседней Енисейской губернии работал редактором и заведующим редакцией газеты «Власть Труда», писал пьесы для городского театра. Тогда же он стал подписываться псевдонимом Ян.
Но именно на юге Енисейской губернии, в Ермаковске, по соседству с Урняхаем, и как раз в это время (вплоть до переселения в Иркутск в 1931 г.) жила вся семья моей матери: мои бабушки и дедушки и их предки. Их ближайшие родственники облюбовали Минусинск – центральный город округа, в который входила Ермаковская волость. До сих пор в семейном архиве хранится вот эта фотография, снятая перед революцией в минусинском фотоателье Ф. Станчуса:
Мой новый знакомый – человек почтенного возраста, по профессии был архитектором; воевал, был сапером, имел звание майора. Потом, по его словам, был «лесоповал в воркутинских лагерях, куда я угодил в 1949 году за неосторожно сказанное слово. Пять лет лагерей, потом еще десять лет жил в Воронеже, так как лишен был права проживать в Москве. Вообще у меня ситуация очень похожа на солженицынскую: так же как и он, я от “звонка до звонка” прошел через всю войну, а потом – лагеря…»
Освободившись 22 мая 1954 г., он успел встретиться с отцом, который как раз тогда снял на лето в Звенигороде небольшой домик с садом, где планировал поработать над рукописями «на воздухе».
«В маленькой комнате, – вспоминал эту встречу после пятилетней разлуки Михаил Васильевич, – головой к окну лежал отец на низкой кровати, выбритый, причесанный, в свежем белье. На первый взгляд он был тот же, без следов усталости, истощения, забот на лице, только коротко остриженные густые волосы и щеточка усов совсем посеребрились. Но светло-голубые глаза смотрели на меня растерянно, изучающее, словно не узнавая, и все наполнялись слезами. Я долго и о многом рассказывал отцу, спрашивал его, а он молчал. На веранде, где мы обедали, отец не глядел ни на кого за столом, а все смотрел вдаль – поверх веток яблонь и темной зубчатой линии леса, словно ловил взглядом тени летучих облаков на розовом угасавшем небе, словно сам хотел улететь вслед за облаками, далеко, туда, где он, молодой и сильный, бродил пешком или ехал верхом на восток – в голубые дали Азии, или на запад – к зеленым волнам Балтики, или на юг – к ласковым водам Адриатики…»
Последняя совместная фотография перед арестом сына. Конец 1940-х.
В соседнем Можайске работы для М.В. Янчевецкого не нашлось Пришлось ехать в Воронеж. Вскоре он получил две телеграммы от сводной сестры Жени: первая о тяжелом воспалении легких у отца и вторую – о кончине, последовавшей 5 августа в Звенигороде.
«В гробу над множеством цветов, – вспоминал М.В. Янчевецкий последнее прощание, – лицо отца, моложавое, лишь побледневшее, выглядело живым; губы слегка улыбались, и мне казалось, что он вот-вот откроет глаза, окинет всех добрым взглядом и, как обычно, шутливо скажет: “Не грустите. Эта сказка еще не кончилась! Посмотрим, что нас ждет впереди – там, среди созвездия Плеяд!”»
Первоначально писателя похоронили на Армянском кладбище, а впоследствии перенесли прах на соседнее Ваганьковское.
Литературное наследие Василия Яна не забыто во многом стараниями его сына: «Будучи ответственным секретарем комиссии по литературному наследию своего отца, он организовал десятки конференций, яновских чтений, собрал группу заинтересованных лиц в самых разных, отдаленных друг от друга на тысячи километров, уголках нашей бывшей огромной страны, сумел увлечь их творчеством Яна и работать на пропаганду его книг. Мало того, сумел сдружить всех и явить мiру новую общность людей под названием “яновцы”. Не каждый сын имеет такого отца, и не каждый отец может надеяться на такую любовь и преданность сына»:
http://www.centerasia.ru/issue/2001/18/4983-mikhail-yancheveckiy-ya-sdelal-v-zhizni.html
Именно это и лежало в основе наших взаимоотношений с Михаилом Васильевичем. Первая наша встреча произошла в Москве в Союзе Писателей. Узнав, что я работаю журналистом в одинцовской газете, а дом моих бабушек (в котором я ныне жительствую) находится под Звенигородом, он и рассказал мне о последних днях своего отца, прибавив, что дом тот в городе до сих пор цел.
Тогда-то и возникла мысль увековечить память писателя в городе. За содействием я обратился к своей хорошей знакомой – ответственному секретарю городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Л.П. Разумовской.
Михаил Васильевич прислал мне фотографию того самого дома, относящуюся к началу 1950-х:
Историю эту я уже однажды упоминал в одной из записей в моем ЖЖ (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/135626.html), однако документов тогда под рукой не нашлось: они оказались в колчаковской папке моего архива. Потому привожу их сейчас:
Установки памятной доски на доме нам удалось добиться:
Произошло это 26 декабря 1989 года.
Михаил Васильевич Янчевецкий с внучкой Дарьей. На фотографии дарственная надпись: «Сергею Владимировичу Фомину на память о событии 26/12.89 с уважением и благодарностью М. Янчевеций».
Скончался Михаил Васильевич Янчевецкий на 93-м году жизни 17 августа 2004 года.
Сергей Фомин
источник |
