Всему личному составу эскадры…

«Вопрос 12 и 13. Обсуждался ли план боя в собрании флагманов и капитанов и был ли он вообще известен этим лицам.

Были ли даны Командующим эскадрой перед боем какие-либо руководящие указания младшим флагманам и сообщены его соображения по развертыванию плана боя.

Ответы 12 и 13. Всему личному составу эскадры были известны:

− неотложность прорыва во Владивосток, то есть цель, преследуемая боем в Корейском проливе,

− определяемая этою целью сущность плана сражения и назначение каждого отряда.

Все флагмана и командиры имели, не только указания в приказах и циркулярах о маневрированиях, которыми могли быть в известной мере нарушаемы или расстраиваемы намерения неприятеля, но и практику в этих маневрированиях.

Все офицеры и комендоры знали, что следует стремиться сосредоточивать артиллерийский огонь на том корабле, по которому стреляет флагман, если командир не возьмет на себя отступить от этого правила или если флагманом не будет указана другая цель.

На всем пути эскадра пользовалась всякою возможностью, чтобы учиться действовать в бою.

Собрания же флагманов и капитанов для обсуждения детально разработанного плана сражения не было, потому что не было и самой разработки.

Вопрос 14. Входила ли в план боя защита транспортов при их отделении от эскадры.

Ответ. Транспорты, оставленные при эскадре на последнем переходе, должны были отдалиться от нее перед началом боя.

Защита их, как уже упомянуто, предоставлена была инициативе Командующего крейсерами».

4. ПО ВЫЯСНЕНИЮ ПОДГОТОВКИ ЭСКАДРЫ К БОЮ

«По вопросам, предложенным Следственною Комиссией для выяснения подготовки эскадры к бою, имею честь показать следующее:

Вопрос 15. Возбуждал ли Командующий эскадрой вопрос о замене запасных матросов на 2-й эскадре более молодыми матросами действительной службы.

Ответ. Я не возбуждал вопроса о замене матросов, призванных на 2-ю эскадру из запаса, более молодыми матросами действительной службы».

О стрельбе. Сколько и чем?

«Вопрос 16. Какие практические стрельбы были произведены судами 2-й эскадры и сколько сделано было выстрелов настоящими снарядами (а не учебными стволами) из каждой 6-дм, 8-дм, 10-дм и 12-дм пушки.

[Многие современные отечественные авторы, − из критиков адмирала Р. − считают вопросы Следственной Комиссии весьма дельными. Но вопрос 16, по-моему, − кретинический.

Адмирал Р., судя по его ответу, считает также. Спросили бы еще, сколько стрельб произвела эскадра сапогами, также не привезенными транспортом «Иртыш» на Мадагаскар].

Ответ. На 2-й эскадре было очень мало практической стрельбы. Я не помню, сколько именно было сделано выстрелов из пушек каждого калибра.

Морское Министерство могло бы с достаточною точностью ответить на вопрос, была ли возможность дополнительного снабжения 2-й эскадры боевыми запасами для практики в стрельбе во время плавания и указать, что для этого делалось.

Вопрос 17. Требовал ли Командующий эскадрой снаряды для практических стрельб.

Ответ. Мне было обещано прислать вдогонку на транспорте «Иртыш» боевые запасы для обучения стрельбе, но, по отплытии эскадры из Балтийского моря, поступившие с заводов запасы получили другое назначение».

«Вообще с транспортом «Иртыш» распорядились очень странно»

С транспортом «Иртыш» связано много чудес исключительно вредоносных для 2-й эскадры, и сыгравших не последнюю роль в ее трагедии у Цусимы. Началом чудес стала удивительно своевременная авария, ведомого двумя опытными моряками транспорта «Иртыш» вблизи славного ганзейского города Ревеля. В результате груз боеприпасов для эскадры пришлось выгрузить на Ревельский берег, после чего снаряды сочли за благо отправить во Владивосток по «железке».

Но раз начавшись, чудеса с этим простым и незатейливым на вид судном продолжались и далее. Вот что пишет по этому поводу Следственная Комиссия в своем Заключении:

“Затруднение это (с поставкой угля для эскадры – БГ) было улажено переговорами Морского Министерства с правлением Гамбургско-Американской линии в половине февраля, но эскадра оставалась на Мадагаскаре еще две недели, в ожидании транспорта «Иртыш»…

Транспорт «Иртыш» прибыл в Носси-бе 27 февраля, не привезя на эскадру того, в чем она более всего нуждалась – боевых запасов…”^[6] Следовательно, именно ожиданию «Иртыша» с ценными боевыми запасами эскадра обязана своим появлением у берегов Аннама не в первой половине марта, а в начале апреля. Но это еще не все.

Адмирала Рожественского обвиняют все – от Управляющего Министерством Авелана и членов Следственных и Исторических Комиссий, ‒ до нынешних правдолюбцев и историознатцев, в том, что он боевых запасов этих не требовал, не просил, а то бы мы мол, как только, так сразу.

Поэтому продемонстрируем наглядно, как относилось родимое Министерство, к просьбам и требованиям адмирала, когда таковые были − и неоднократно − им высказываемы и выражаемы. Продемонстрируем непосредственно строками Строевого Рапорта адмирала Рожественского от 5 апреля 1905 года: “Транспорт «Иртыш» прибыл в Носси-бе 27 февраля.

К сожалению, на нем, кроме угля, не оказалось никаких материалов.

Между тем, эскадра ожидала, что именно на «Иртыше» будет прислана хотя бы часть второго комплекта боевых запасов, которых не было в наличии при отплытии эскадры из Либавы, но которые должны были поступить в Либаву по мере доставки с заводов.

О невысылке боевых запасов на «Иртыше» приходится сожалеть тем более, что вслед за разгромом нашей армии под Мукденом надо было ожидать падения Владивостока, где еще единственно представлялось бы возможным пополнить боевые запасы.

Вообще с транспортом «Иртыш» распорядились очень странно.

Когда я телеграммами просил выслать на «Иртыш» в Порт-Саид, если не все обмундирование, то хотя бы 12 000 пар сапог для босой команды, Главное Управление Кораблестроения и Снабжений мне ответило, что «Иртыш» должен проходить Порт-Саид 9 января, а сапоги могли бы быть доставлены туда лишь 12 января, и потому Главное Управление не взяло на себя доложить начальству о задержании «Иртыша» в Порт-Саиде на три дня.

Команда эскадры осталась босою и терпит истинные бедствия, особенно при погрузке угля, а «Иртыш», выйдя из Порт-Саида 9 января, присоединился к эскадре лишь 27 февраля, через 49 дней, тогда как на переход ему требовалось лишь 16 дней.

«Иртыш» − транспорт в 16 000 тонн водоизмещения – привез едва 8 000 тонн угля и больше ровно ничего…[!] Он не привез даже денег: свои кредитивы вместе с ревизором он отослал из Джибути для размена в Порт-Саид, но должен был уйти, не дождавшись возвращения ревизора”^[7].

Как видим, короткое и веское слово трибунал было не знакомо руководству ни Морского Ведомства, ни Главного Управления Кораблестроения и Снабжений, равно как смежных с ними организаций и ведомств. Пока…

Разведочная служба

«Вопрос 18. Практиковались ли на эскадре в несении разведочной службы, и что именно с этой целью делалось.

Ответ. Задачи разведочной службы исполнялись крейсерами эскадры в весьма редких случаях и лишь в то время, когда эскадра держалась у Мадагаскара и у Аннама.

Крейсеров было немного. У Мадагаскара и у Аннама все крейсера чередовались на сторожевой службе, а в пути те, которые имели сравнительно большие запасы угля, несли ежедневно дозорную службу.

Я не буду утруждать внимание Комиссии изложением тех серьезных причин, которые заставили меня воздержаться от развития разведочной службы.

Считаю достаточным отметить, что до настоящего времени никем из интересовавшихся переходом 2-й эскадры до Аннама не обнаружено, чтоб малым применением на нем разведочной службы причинен был вред эскадре.

Зато, рассуждая о мерах, принятых и не принятых мною для прорыва эскадры через Корейский пролив, многие публицисты ставят мне в вину отсутствие дальней разведки.

По их мнению,

− для того, чтобы оставаться верным вечно-юному принципу внезапности,

− при прорыве тихоходною эскадрою через узкость, заведомо обороняемую сильнейшим флотом, действующим в связи с близлежащими береговыми наблюдательными станциями и опорными пунктами и выславшим в море цепь разведчиков,

− мне следовало послать таковую же цепь не менее, чем на сто миль вперед от эскадры,

− дабы эта цепь, внезапно обрушившись на неприятельскую разведку, дала знать 2-й эскадре по беспроволочному телеграфу о месте нахождения неприятельских разведчиков, по крайней мере, десятью часами раньше, чем неприятельская цепь могла сама открыть эскадру, шедшую без разведчиков (если бы эскадра шла без разведчиков).

С таковым мнением я не согласен». [А ты, читатель?].

Цвет эскадры

«Вопрос 19. Почему эскадра не была перекрашена в шаровой или какого-либо другого тона цвет.

Ответ. Эскадра не была перекрашена в серый цвет, потому что матово-черный лучше скрывает суда ночью от минных атак».

В тактическом отношении

«Вопрос 20. Считали ли Командующий эскадрой, флагманы и капитаны, что в мае месяце 1905 года эскадра была достаточно подготовлена к бою в тактическом отношении.

Ответ. По вопросу Комиссии, считал ли я, что в мае 1905 года эскадра была достаточно подготовлена к бою в тактическом отношении, я должен напомнить, что одним месяцем позже, то есть в июне 1905 года, эскадра не могла бы ни в каком случае существовать, как сила, применимая для каких бы то ни было военных действий в Русско-Японской войне:

Если бы в мае эскадра не двинута была на Владивосток, то есть в бой, то в июне она была бы, или на обратном пути, под конвоем англичан, или интернирована. …

Но, повторяю еще раз, положение, в которое 2-я эскадра была поставлена, благодаря запрету англичан продавать нам уголь, заставляло меня не медлить движением на Владивосток, как бы ни была слаба подготовка эскадры в тактическом отношении.

Вопрос 21. Почему 13-го мая эскадра занималась эволюциями.

Ответ. 13 мая эскадра занималась эволюциями − развертывания фронта, по сигналам: “Неприятель впереди” и “Неприятель сзади”, чтобы еще раз подтвердить начальникам отрядов, что именно им следует делать, когда неприятеля нет в обстреле бортовых орудий».

[В дальнейшем читателю будет показано, что 13-го мая эскадра занималась эволюциями, вместо того, чтобы в дождливый, туманный и ветреный день войти на сутки раньше в Цусимский пролив, исключительно из-за якобы имевшей место поломки машины броненосца «Адмирал Сенявин»].

5. ПО ВЫЯСНЕНИЮ ТАКТИЧЕСКИХ ВОПРОСОВ, ВЫТЕКАЮЩИХ ИЗ ХОДА БОЯ

Запасы угля и перегрузка судов

«Вопрос 22. С какими запасами угля и другими вступили в бой наши суда 14-го мая и насколько они были перегружены.

Ответ. Вступая в бой, суда 2-й эскадры имели от 50 до 70 процентов нормального запаса угля и почти полный комплект боевых припасов.

Так, например, новые броненосцы, уходя от Аннама 1 мая 1905 года, брали до 1600 тонн угля; за две погрузки в море могли принять около 400, а израсходовали за 13 суток, не менее 1400, так что могли иметь на лицо утром 14 мая не более 600 тонн.

Боевых припасов на всех судах одинаково не доставало около пяти процентов одного комплекта.

Провизия принята была у Аннама в количестве, соответствовавшем вместимости погребов.

Вообще же суда были перегружены против проектированной осадки не запасами, а уклонениями при постройке от утвержденного проекта чертежа».

О транспортах и прочем…

«Вопрос 23. Почему не все транспорты были отпущены от Седельных островов и часть их пошла с эскадрой. Почему транспортам не было дано рандеву перед боем.

Ответ. При эскадре оставлены были только три, вооруженных артиллерией, военных транспорта, один коммерческий пароход с необходимым грузом, и два буксирных парохода без груза. Оставленные при эскадре транспорты не уменьшали ее хода.

С появлением главных сил неприятеля. они должны были отдалиться от эскадры под защитой крейсеров, малоценных для поддержки главных сил.

Вопрос 24. Почему начальник транспортов был отпущен с частью транспортов в Шанхай, а не был оставлен при той части, которая пошла с эскадрой.

Ответ. Начальник транспортов ушел с коммерческими транспортами в Шанхай, потому что присутствие его там почиталось мною необходимым.

Вопрос 25. Почему “Кострома”, отстав от эскадры, шла в ночь на 14-е мая с огнями.

Ответ. Госпитальные суда “Кострома” и “Орел” шли в ночь на 14 мая с топовыми огнями, потому что того требовала конвенция о госпитальных судах».

Первый радиоконтакт

«Вопрос 26. Когда впервые, перед боем, были замечены неприятельские телеграфные знаки.

Ответ. На переходе от Седельных островов к Корейскому проливу, чужие телеграфные знаки впервые получены аппаратами 2-й эскадры вечером 12 мая, но на горизонте (ограниченном, правда, пасмурностью) не видно было ни дымков, ни вершин рангоута.

Вопрос 27. Почему утром 14-го мая было приказано не мешать телеграфированию неприятеля и для этого не воспользовались мощной станцией на крейсере “Урал”.

Ответ. Утром 13 мая чужое телеграфирование возобновилось. Крейсер “Урал” просил позволения мешать чужим переговорам волнами своей, так называемой мощной станции (фирмы Телефункен), которая, однако, сама всегда расстраивалась, как только ею начинали действовать. Я не разрешил “Уралу” этой попытки потому, что имел основание сомневаться в том, что эскадра открыта. [До сих пор идут споры: был ли запрос с «Урала» 13 мая, или утром 14 мая].

Насколько я припоминаю теперь, мне было доложено около полдня 13 мая, что в числе понятых знаков были такие, из которых составлялись японская слова: “десять огней”... “большие звезды”. Но и такой доклад меня не вполне убедил, что эскадра была открыта в предшествующую ночь».

Когда была открыта эскадра?

«Вопрос 28. Когда впервые эскадра была открыта неприятельскими разведчиками.

Ответ. Я, и в настоящее время, не могу утвердительно сказать, когда, именно, неприятельские разведчики открыли нас: Командующий японским флотом, в своем рапорте о Цусимском бое, говорит, что первым пришел в соприкосновение с 2-ю эскадрою вспомогательный крейсер “Shinano-maru” и только в пятом часу утра, в день боя. Но, может быть, в рапорте, предназначенном для обнародования, умышленно не сообщено о более ранних извещениях.

Эскадрою, однако, и крейсер “Shinano-maru” не был усмотрен. [Если было, что «усмотреть»!]

Только в седьмом часу утра с правой стороны во мгле обрисовался силуэт крейсера “Idzumi”.

Вопрос 29. Почему не было принято никаких мер, чтобы не допустить неприятельских разведчиков на вид нашей эскадры.

Ответ. Я уже показывал, почему нами не применена была дальняя разведка, которая могла бы, если не пробиться через цепь неприятельских разведчиков, то во всяком случае, показать наши крейсера неприятелю ранее, чем его разведчикам удалось бы увидеть остальные суда 2-й эскадры».

Как пособничество неприятелю

«Простым изложением взводимого на меня обвинения, я старался выяснить, как несовместимо применение дальней разведки в том случае, когда, вслед за нею, должен иметь место прорыв слабейшей эскадры через узкость, сильно обороняемую.

И как странным мне представляется стремление − рейдом своих разведчиков, возбуждать в подобном случае напряженность внимания противника и упреждать на несколько часов его готовность к отпору:

Ведь, без всякого сомнения, цепь неприятельская, столкнувшись с нашею, должна бы была, в самый момент столкновения, сообщить своему адмиралу, столь нетерпеливо им ожидаемое известие.

Следовательно, соединенными усилиями наших и неприятельских разведчиков, японский флот мог бы быть осведомлен о приближении нашей эскадры несколькими часами раньше, чем, если бы, мы ему в том не помогли.

Словом, насколько всем очевидна безусловная важность посылки японцами разведочной цепи, чтоб не прозевать нашего прорыва, настолько мне был и остается ясным безусловный вред предпосылки разведчиков от той эскадры, которая должна неотложно прорываться.

Посылка крейсеров, по направлению к Корейскому проливу могла бы иметь смысл, если бы я решил не прорываться вовсе тем проливом или прорываться им через большой промежуток времени, в течение которого, частыми появлениями моих крейсеров, можно было бы приучить неприятеля к мысли, что я только задался целью беспокоить его демонстрациями.

Но, как я уже объяснял, состояние снабжения эскадры не позволяло мне тратить время на продолжительные демонстрации. Я должен был ограничиться демонстративным движением к Шанхаю и посылками крейсеров в Желтое море и по восточную сторону Японских островов.

При этих условиях, посылка к проливу такой разведки, которая лишь на несколько часов предупреждала бы прорыв эскадры, не представлялась и не представляется, на мой взгляд, ничем иным, как пособничеством неприятелю.

Моим вышеизложенным соображениям могут быть противопоставлены указания на те преимущества, которые получил японский флот вследствие того, что им были высланы крейсера на разведку. На такие указания я могу ответить повторением утверждения моего, что преимущества неприятеля были бы еще больше, если бы его разведчики встретили моих, несколькими часами раньше, чем они встретили мою эскадру».

Я знал в точности, … я не мог не идти

«Я знал в точности численность японского флота, который целиком мог препятствовать прорыву; я пошел на него, потому что не мог не идти.

Какую же пользу могла дать мне разведка, если бы, в предвидении ныне торжествующего мнения публицистов, я решил застраховать себя таковою?

Говорят, при большой удаче, я заранее знал бы строй, в котором надвигается неприятель.

Но такая осведомленность не могла бы быть использована для моей, сравнительно, тихоходной эскадры: неприятель, придя на вид моих сил, не дозволил бы мне начать бой ранее, чем не расположился бы для первого удара так, как ему угодно.

Во всем, только что мною показанном, содержится ответ на вопрос Комиссии, почему не было принято мер, чтобы не допустить неприятельских разведчиков на вид нашей эскадры: если я считал вредным иметь сам разведчиков, то, конечно, моя эскадра должна была, рано или поздно, придти в соприкосновение с неприятельскими разведчиками.

Вопрос 30. Почему утром 14-го мая, нашим крейсерам не было приказано попытаться отрезать неприятельских разведчиков, державшихся сзади эскадры.

Ответ. Я не пытался гоняться за ними, потому что должен был сосредоточенно подвигаться вперед.

Младший флагман, командовавший крейсерами, тоже считал неразумным, перед боем, рассылать свои суда для побочных предприятий, особенно имея в виду, что мгла закрывала горизонт утром за пределами пяти миль, и, только, к началу боя, постепенно раздвинулась до семи, восьми миль».

Почему в хвост эскадры?

«Вопрос 31. Почему утром 14-го мая разведочный отряд был поставлен в хвост эскадры.

Ответ. В ночь с 13 на 14 мая, эскадра, следуя к Корейскому проливу в походном строе, имела в голове цепь из крейсеров: “Светлана”, “Алмаз”, “Урал”, “Жемчуг” и “Изумруд”, протяжением более мили поперек курса эскадры. Цепь эта, не несшая никаких огней, кроме фонарей малого углового освещения на корму у первых трех судов, занимавших средние места, ориентировалась сама по отличительным огням.

Эскадра была невидима ни спереди, ни с флангов и служила заслоном от встречных минных атак, причем на сигнальных постах и у заряженных орудий всю ночь бодрствовали люди, обладавшие лучшим зрением в темноте. (Подобными же заслонами по длине походного строя и с тыла эскадры служили не несшие внешних отличительных огней колонны боевых судов).

Из числа судов составлявших переднюю цепь, протянутую поперек курса эскадры, “Светлана”, “Алмаз» и “Урал” принадлежали к разведочному отряду, не исполнявшему в данное время разведочной службы, по выше объясненным соображениям моим.

Утром 14 мая, эти три корабля, по отданному накануне приказанию, ушли в тыл эскадры, что бы не стеснять перестроения эскадры из походного строя в боевой, когда в том явилась бы надобность».

Могли и имели. Боевой ход эскадры

«Вопрос 32. Какой ход могли развить 14-го мая суда эскадры.

Ответ. 14-го мая новые броненосцы эскадры могли бы развивать до 13½ узлов хода, а прочие от 11½ до I2½.

Крейсер “Олег” с поврежденным в Кронштадте цилиндром, стянутым обоймой, мог по нужде идти 18 узлов, с тревогой, однако, за целость машины.

Крейсера “Светлана”, “Аврора», “Урал” и “Алмаз” могли иметь также 18-ти узловой ход, при чем “Алмаз”, как всегда, рисковал бы целостью своих паровых труб.

Крейсера “Жемчуг” и “Изумруд” могли делать короткие переходы по 20 узлов при огромном расходе масла.

Крейсера “Дмитрий Донской” и “Владимир Мономах” имели предельную скорость 13 узлов.

Наиболее тихоходные транспорты “Иртыш” и “Камчатка” доносили о неспособности держать ход более 10 узлов, но донесения эти не оправдались исследованиями флагманских механиков.

В бою, головные броненосцы имели от 9 до 10 узлов хода, крейсера же имели переменные хода от 9 до 17 узлов».

Но почему?

 «Вопрос 33. Почему на эскадре держали в бою такой небольшой ход.

Ответ. Принимая во внимание, что во 2-м отряде броненосцев − “Наварин” не мог развивать более 12-ти, а 3-й отряд имел предельную скорость в 11½ узлов, головные броненосцы, в сомкнутом строю, не имели права держать более 10 узлов».

[Как строить эскадру к бою

Прервем на минуту ответ Адмирала, чтобы пояснить читателю предыдущую его фразу. Воспользуемся для этого строками из донесения о бое 28 июля 1904 года будущего адмирала и Начальника Мосркого Генерального Штаба, а тогда капитана 2-го ранга, командира крейсера «Диана» светлейшего князя Александра Александровича Ливена[8]:

«Всем известно, что если эскадра хочет идти 14 узлов, то хвостовые корабли должны иметь возможность давать 16, а то они отстанут.

Если же хвостовые корабли могут дать 15 узлов, то эскадра пойдет не более 13 узлов».

Таким образом, всем мореманам и флотолюбцам следует усвоить и запомнить один непреложный факт:

Если эскадра не хочет превратиться из кильватерной колонны в беспорядочный набор отдельно действующих, «по способности», кораблей, то командующему ею необходимо постоянно помнить о связи между предельной скоростью хвостовых мателотов и предельной эскадренной скоростью.

Заметим также, что светлейший князь Ливен говорит про эту связь как про факт общеизвестный. Также хорошо известен был этот факт кому-надо в Петербурге, да и в других столицах мира.

И можно со стопроцентной гарантией утверждать, что этот кому-надо удовлетворенно вздохнул, когда из Либавы в помощь 2-й эскадре вышел отряд контр-адмирала Небогатова. Поскольку флагманский корабль и основная боевая единица отряда − старый броненосец «Николай I» − обладал максимальной скоростью 11,5 узлов.

Это означало, что по присоединении отряда Небогатова к эскадре адмирала Рожественского ее – 2-й эскадры − максимально возможный эскадренный ход в неизбежном бою с Соединенным флотом автоматически ограничивался 11,5 узлами − и это в том маловероятном случае, если поставить «Николая» в голову кильватерной колонны и 9-9,5 узлами, если впереди пойдут «Суворовы».

Собственно говоря, эскадренная скорость даже 2-го броненосного отряда 2-й эскадры уже к моменту выхода с Мадагаскара не превышала 12 узлов. Но в Петербурге некоторые считали ее чуть ли не 15-узловой, и кому-надо решил Небогатовым подстраховаться. А то вдруг Того снова промахнется. А Рожественский − это вам не Витгефт. Воли и решимости на весь русский флот хватит.

Следовательно, с момента выхода 3-го броненосного отряда на помощь 2-й эскадре адмирал Того мог заранее начать рассчитывать все свои маневры в будущем бою, исходя из заданного ему кем-надо эскадренного хода русской эскадры.

Средний же эскадренный ход Соединенного флота в день 14 мая 1905 года составлял 16 узлов. Легко подсчитать, что это в 1,4 раза больше скорости русской эскадры в случае ее 11,5-узлового хода, и в 1,7 раз больше в случае хода 9,5-узлового. Вот так, господа хорошие!].

Приведем теперь окончание ответа Адмирала:

«По ходячему ныне мнению, бой мог принять другой оборот, если бы броненосцы разной подвижности не стремились держаться соединенно, а распределены были на отдельно действующее отряды. Я не согласен с таким мнением».

Внесем ясность

Чтобы не возвращаться больше к вопросу о возможном раздельном маневрировании 2-й эскадры в бою, также, как и к вопросу о том,

− что 4 новых русских броненосца с очень неясно каким ходом, должны были «броситься» на заведомо превосходящую в скорости японскую эскадру,

− равно как и к прочим возможным вопросам о «талантливых тактических маневрах», которые так любят обсуждать «Прибои» с разными порядковыми номерами, дополним предыдущий ответ Адмирала строками его собственноручного письма редактору «Нового Времени», написанного в ответ на очередную профанацию в этом печатном органе, продолжавшего свою неутомимую работу «на пользу своего крысиного царства» Н.Л. Клáдо.

Письма, опубликованного в отрывках в № 5 Морского сборника в 1913 году, семь лет спустя после написания. Дело в том, что с нового 1906 года, приказом Морского Министра адмирал Рожественский и его офицеры были лишены права на защиту от газетной и прочей клеветы.

Действие этого приказа растянулось почти на сто лет. Воспроизведем текст этого письма, поскольку, повторим: «Нет более безопасного средства сохранить для потомства интересные документы как печатный станок»^[9].

источник