К СТОЛЕТИЮ УБИЙСТВА АДМИРАЛА А.В.КОЛЧАКА
Пока в Кремле решали судьбу захваченного Верховного Правителя и инструктировали местных большевиков, в Иркутске вели допросы А.В. Колчака.
О составе Комиссии мы уже писали ранее (см. 4-й пост этой серии).
Весьма важные подробности содержатся в публикациях современного историка Сергея Владимiровича Дрокова: его блоге и книге «Адмирал Колчак и суд истории» (М. «Центрполиграф». 2009). На них мы и будем опираться.
Согласно документам, инициированное Политцентром следствие по делу правительства адмирала А.В. Колчака началось 7 января 1920 г., «когда была учреждена ЧСК в составе: председателя – юриста, присяжного поверенного, меньшевика-интернационалиста К.А. Попова; членов: представителя от Политцентра – члена Учредительного собрания, эсера Л.Я. Герштейна, Исполкома Совета профсоюзов Сибири – эсера Г.И. Лукьянчикова, земского политбюро – члена Учредительного собрания, бывшего председателя Амурского правительства, секретаря Государственного экономического совещания правительства Колчака эсера А.Н. Алексеевского и председателя Иркутской уездной земской управы эсера И.И. Головко; М.Г. Гордина; инструктора Союза кооперативных объединений “Центросибири” социал-демократа меньшевика-интернационалиста В.П. Денике».
При этом «фактически установленную дату в производстве следствия по персональному делу Колчака следует отнести на 17 января 1920 г»:
http://svdrokov.blogspot.com/2013/06/blog-post_6.html?m=0
Вся работа ЧСК носила ярко выраженные следы спешки, что демонстрирует, во-первых, что не в расследовании был смысл, а в создании видимости «законности» расправы над плененным, а во-вторых, показывает, кто в действительности рулил Политцентром.
Историк С.В. Дроков атрибутирует этот снимок как заседание Чрезвычайной Следственной Комиссии, однако в довоенных советских изданиях (внизу мы приводим скан одного из них) запечатленное определяют как «Заседание Иркутского губернского комитета РКП(б)».
Крайний слева на снимке – председатель Иркутской ЧК С.Г. Чудновский; третий слева – заместитель председателя Иркутского ревкома В.Л. Букатый. Справа на фотографии (ближе к зрителю) – председатель ревкома А.А. Ширямов.
В указанной нами книге С.В. Дрокова содержится весьма содержательная сводка фактов, свидетельствующая о том, как происходил перехват рычагов управления ЧСК большевиками. Сделаем из нее несколько выписок:
«Спустя пять дней со дня ареста Верховного Правителя Политцентр обратился к К.А. Попову с просьбой ускорить “судебное рассмотрение” дел, проведя его в недельный [sic!] срок. Ответ председателя комиссии [от 20 января] звучал довольно официально: “Рассмотрев вопрос […] считаем возможным произвести расследование не менее чем в двухнедельный срок. О чем ставим Вас в известность”.
Скорее всего, запрос и подтолкнул комиссию к спешному открытию заседаний, начавшихся с допросов Колчака 20 января, без предварительно выработанных программы, плана и обвинений. Последние будут опубликованы лишь 29-го числа, когда сменятся не только председатель ЧСК, но и власть в городе. […]
22 января 1920 г. в Иркутске был подписан акт о мирной передаче власти Политцентром (действовавшим во исполнение постановления Временного Совета Сибирского народного управления, принятого днем раньше) Военно-революционному комитету (ВРК) РКП(б).
Центр констатировал, что передал “всю полноту принадлежащей ему государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции” […]
Приказом № 1 Иркутского ВРК (12-м параграфом) назначение на пост председателя следственной комиссии с правами комиссара юстиции получил С.Г. Чудновский. […]
…Новый председатель ЧСК Чудновский практически не участвовал в ее работах. Его подпись можно видеть на документах, написанных и составленных К.А. Поповым, и в приказах об арестах и расстрелах. Впрочем, нельзя не отметить интерес председателя к изъятым у разных лиц денежным суммам и “мешку с золотыми и бриллиантовыми вещами”.
На допросах Колчака Самуил Гдальевич появился всего дважды – 23 января и 6 февраля. Однако повторное “посещение” весьма спорное: в книге “Допрос Колчака” указывается, что он пришел на последнее заседание, задал единственный вопрос и что-то напомнил адмиралу, но в выявленных подлинных протоколах допроса подпись Чудновского за 6 февраля отсутствует.
Зная скрупулезность Попова при заполнении следственных документов, можно предположить: председателю было не до Колчака с его показаниями для истории или намеченного на 27 января показательного суда»:
https://iknigi.net/avtor-sergey-drokov/42467-admiral-kolchak-i-sud-istorii-sergey-drokov.html
Фрагмент протокола одного из допросов адмирала А.В. Колчака. Центральный Архив ФСБ РФ.
Все эти сами по себе весьма интересные наблюдения не должны привести нас однако к ложным выводам: о том, например, что Чудновскому якобы «было не до Колчака» или к тому, что его-де вообще не интересовал будущий «показательный суд».
Просто Самуил Гдальевич твердо знал, что никакого суда не будет, а потому получение какой-либо информации от допрашиваемого его не особо интересовало. Главной его задачей было как можно более точное исполнение инструкции Ленина: ликвидировать Верховного Правителя, не засвечивая участие в этом большевиков.
Насколько успешными оказались эти усилия видно из выводов, к которым на основании изучения «исторической фактологии» пришел уже в наши дни тот же историк С.В. Дроков:
«…Инициатива ареста и следствия по “делу самозваного и мятежного правительства Колчака” принадлежала земско эсеро меньшевицкому Политическому центру. […]
…Образованный 22 января 1920 г. (приказом № 1) Иркутский ревком к следствию имел опосредованное отношение. […]
…Соблюдена важная сторона процессуального порядка: адмирал Колчак был ознакомлен с протоколами допросов, на тексте которых самолично расписался. […]
…Отсутствие публично заявленной конечной цели, которую преследовал центр при производстве следствия, позволило иркутским большевикам перехватить инициативу и 27 января всенародно объявить: “Чрезвычайная следственная комиссия Ревкома спешно собирает материалы, относящиеся к деятельности Колчака и Пепеляева, с целью предания их суду”».
Далее автор делает важное замечание, вскрывающие суть проблемы: «“Советский” этап следствия практически ничего существенного в ход сбора вещественных доказательств, выработки программы, заключений и предъявленных обвинений адмиралу не внес. Все расследование осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами комиссии, что и при Политцентре. Единственное “достижение” этого этапа – расстрел Колчака и Пепеляева».
Мотивы маскировки и политической мимикрии просматриваются и в деятельности К.А. Попова – первого председателя ЧСК, к которому весьма кстати приходится бытовавшее в 1920-1930-х гг. определение «редиска», только наоборот: снаружи белая (точнее розовая), а внутри – красная.
Константин Андреевич Попов (1876–1949) родился в Омске в семье чиновника канцелярии Степного губернаторства. Окончил Омскую гимназию и юридический факультет Дерптского университета со званием кандидата права. (1898). Направленный в Петербург в канцелярию Казенной Палаты, за антиправительственную деятельность был вскоре арестован и заключен в Петропавловскую крепость. С тех пор он начинает жизнь профессионального революционера, вехами которой были короткие пребывания на свободе, ссылки и тюрьмы.
Важно подчеркнуть, что партийная принадлежность Попова всё время колебалась. В своей анкете он писал: в 1899-1900 гг. был «экономистом», в 1901-1903 гг. «искровцем», в 1903-1906 гг. меньшевиком. Весной 1907 г. выступал в Лондоне на V съезде РСДРП как член большевицкой фракции. Согласно постановлению ЦКК РКП(б) от 23 января 1923 г., партийный стаж его как большевика считался с 1906 г.
https://cyberleninka.ru/article/n/konstantin-andreevich-popov-rekonstruktsiya-biografii-omskogo-sotsial-demokrata
Избранный в марте 1918 г. председателем Омского Совета, К.А. Попов боролся за установление там власти большевиков. Арестованный чехо-словаками, бежал по дороге в районе Слюдянки. Под прикрытием фальшивого паспорта работал в иркутском подполье, в декабре 1919 г. был одним из организаторов антиколчаковского восстания в городе. Став одним из лидеров Политцентра, способствовал большевизации меньшевицко-эсеровской власти, содействуя переходу власти к большевикам.
Таким на деле был этот «меньшевик-интернационалист».
К.А. Попов в молодости и в 1920 г.
В 1920-1922 гг. К.А. Попов был сначала заместителем, а затем председателем Омского губисполкома и членом губкома РКП(б). Летом 1922 г.его перевели в Москву, назначив заместителем заведующего Агитационно-пропагандистского отдела ЦК РКП(б), а 17 октября 1924 г. – заместителем председателя Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б). С 1928 г. Попов проректор Института красной профессуры. В 1936 г. он получил степень доктора исторических наук. Преподавал в Московском государственном университете и в столичном историко-архивном институте. Скончался он 5 декабря 1949 г. в Москве.
Некоторыми исследователями высказывается мнение об ответственности К.А. Попова за казнь адмирала А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева («С Колчаком – против Колчака. Краткий биографический словарь». Сост. А.В. Квакин. М. «Аграф. 2007. С. 117).
И хотя формально решение о расстреле было принято Иркутским ВРК, а под постановлением о расстреле Верховного Правителя и Премьер-министра подписи К.А. Попова нет, доля его вины в безсудной расправе, несомненно, есть.
Вообще говоря, Попов и Чудовский – две стороны одной медали: последний, после прихода к власти в Иркутске большевиков, сменил его на посту председателя ЧСК, а тот переместился на должность заместителя. В свою очередь, Попов с конца января по апрель 1920 г. был заместителем Чудновского в карательной красной Иркутской ГубЧК.
Так что человек этот был «свой», проверенный, которому доверяли играть роль в среде социально близких, осуществляя тем самым большевицкий контроль за их действиями.
«Как держался он на допросах? – писал об адмирале А.В. Колчаке в предисловии к изданным в 1925 г. протоколам допросов К.А. Попов. – Держался, как военно-пленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством. Этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства. Там была, за редким исключением, трусость, желание представить себя невольными участниками кем-то другими затеянной грязной истории, даже изобразить себя чуть не борцами против этих, других, превращение из вчерашних властителей в сегодняшних холопов перед победившим врагом. Ничего этого в поведении Колчака не было».
Искренние ли были эти слова или сказаны были «для истории», в подтверждение большевицкого мифа об объективности и справедливости «народного суда», которого, как известно, не было? Как бы то ни было, а со времени первой публикации все, кто писал о последних днях Верховного Правителя, непременно приводят их, что, на наш взгляд, является косвенным ответом на поставленный нами вопрос.
Судя по той же книжке 1925 г., адмирала А.В. Колчака допрашивали в течение девяти дней: 21, 23, 24, 26, 27, 28 и 30 января, а также 4 и 6 февраля.
Сохранившееся делопроизводство свидетельствовало о демонстративной – во исполнение ленинской директивы – самоотстраненности от дела большевиков, которые при этом оставляли за собой контроль над самым для них важным: жизнью и смертью Верховного Правителя.
«…Всё расследование, – читаем в книге С.В. Дрокова “Адмирал Колчак и суд истории”, – осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами ЧСК, что и при Политцентре: меньшевиком-интернационалистом Поповым, социал-демократом меньшевиком-интернационалистом Денике и эсерами Лукьянчиковым и Алексеевским. […] Все протоколы допросов Верховного Правителя (за исключением 5-го от 27 января 1920 г.) заполнял лично Попов, 5-й – Денике.
Во время допросов работали две стенографистки: С. Каминская и С.П. Дробышевская, которые расшифровку стенограмм и печатные работы осуществляли на дому. 17 марта из квартиры Дробышевской (“самовольно уехавшей из Иркутска на Восток”) Попову была доставлена разорванная часть стенограммы. Видимо, всю дальнейшую техническую работу выполнила Каминская. Вот почему в примечаниях от редакции в книге “Допрос Колчака” отмечалось, что “некоторые места стенограммы и отдельные слова, не поддававшиеся прочтению, в подлиннике пропущены и на их месте поставлены многоточия”. Каминская не везде смогла прочитать скоропись Дробышевской»:
https://iknigi.net/avtor-sergey-drokov/42467-admiral-kolchak-i-sud-istorii-sergey-drokov.html
«30 января, – продолжает автор, – было принято исключительной важности постановление, где за подписями Попова, Денике и Герштейна подследственным “по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей” впервые предъявлялись конкретные обвинения “на основании ряда данных, как то свидетельских показаний, документов, имеющихся в распоряжении следственной комиссии, и официальных актов, опубликованных […] павшей властью”: “1) а. – в захвате власти вопреки воле народа и в ведении гражданской войны в целях восстановления дореволюционного режима, б. – в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима, с доведением наихудших проявлений его до небывалых пределов, в частности, – 1) в упразднении всех политических и социальных завоеваний революции, в особенности по отношению к рабочему классу и беднейшему крестьянству; 2) в расхищении прямыми и косвенными путями народного достояния; 3) в создании целой системы организованных грабежей, вооруженных разбоев и всякого рода насилия над населением, разгромов и выжигания целых сел и деревень; 4) в организации одиночных и групповых убийств политических противников и массового истребления населения”».
Проведший детальное обследование всех доступных документов по делу адмирала А.В. Колчака историк С.В. Дроков дает этому документу такую оценку: «Обвинительное заключение “по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей” являлось в большей степени эмоциональным политическим сочинением, нежели судебным документом. Оно обвиняло весь общественный строй, политическую и экономическую системы, сложившиеся к началу 1920 г. в Сибири.
Аргументация выдвинутых обвинений для юрисдикции базировалась на источниках третьего порядка: одном из вариантов стенографической записи (не протоколов) допросов А.В. Колчака и на 10 процентах [sic!] предварительных следственных материалов.
Этот факт был установлен 24 мая 1920 г. на пятом заседании, когда председатель ЧРТ [Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете] И.П. Павлуновский заявил: “Я удостоверяю, что около 2 х тысяч пудов [документов] имеется в ящиках, которые не были еще представлены ни защите, ни обвинению”. А также [зав. отделом юстиции Сибревкома] А.Г. Гойхбаргом: “Дело в том, что из Иркутска привезено огромное количество всяких документов и бумаг, которые не только защита, но и я в своем распоряжении не имели…”
Три этапа “продажности и измены”, сформулированные в качестве конкретных обвинений Верховного Правителя, не имеют под собой никаких оснований. Более того, уместна постановка вопроса о преднамеренной фальсификации исторически установленных биографических фактов, дискредитации имени и клевете, бездоказательно порочащих честь и достоинство российского адмирала.
Кстати, заключение Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации [1999 г.] о “преступлениях против мира и человечности” Верховного Правителя России вполне применимо и в отношении инициаторов создания советского государства, узурпировавших власть в октябре 1917 г.».
Следует различать и учитывать три издания допросов адмирала А.В. Колчака. Содержание, по мнению изучавшего их С.В. Дрокова, «значительно отличалось […] Так берлинское издание 1923 отличается от ленинградского 1925 и англоязычного 1935. Во всех книгах вводится спонтанная путаница и недопонимание различий между протоколами и стенограммами допросов адмирала А.В. Колчака, протоколами и стенограммами заседаний Чрезвычайной следственной комиссии...»
http://svdrokov.blogspot.com/2013/06/blog-post_6.html?m=0
Впервые с содержанием допросов смогли ознакомиться читатели вышедшего в Берлине в 1923 г. десятого тома издававшегося И.В. Гессеном «Архива Русской Революции».
В вывозе материалов заграницу можно было бы подозревать члена ЧСК, правого эсера А.Н. Алексеевского, бежавшего в 1920 г. через Китай во Францию. Однако, как выяснил С.В. Дроков, – это был известный меньшевик Борис Иванович Николаевский (1887–1966):
http://svdrokov.blogspot.com/2010/10/3.html
Он «неоднократно подвергался арестам и ссылкам царским режимом. В 1917 г. активный участник левого интернационального движения; член ЦК РСДРП (м). Работал в системе Главархива РСФСР инспектором, затем управляющим Московским историко революционным архивом. В 1920 г. занимался разбором архивов Омского правительства. В 1922 г. выслан из страны (без лишения гражданства). В 1923–1930 гг. корреспондент Института К. Маркса и Ф. Энгельса при ЦИК СССР в Берлине. В 1930 х гг. директор Парижского филиала IISH [Международного института социальной истории в Амстердаме]. В 1940 г. эмигрировал в США. Автор многочисленных научных трудов и публикаций; коллекционер архивных документов».
Некоторые обстоятельства того, как документы попали за границу, автор описывает в своем блоге:
http://svdrokov.blogspot.com/2013/11/blog-post_17.html?m=0
http://svdrokov.blogspot.ru/2013/04/blog-post_11.html
А в своей книге 2009 г. историк попытался дать ответ на вопрос, кто же был выгодополучателем этой акции: «Сибирский краевой комитет ПСР рассматривал предварительное следствие как исполнение решения IX Совета ПСР [июнь 1919 г.]: “…осветить перед лицом как русских трудовых масс, так и Западно Европейского общественного мнения действительную природу колчаковской власти и ее формы выявления”. Как выяснилось, “освещение” было реализовано в 1923 г. публикацией социал демократом Б.И. Николаевским “протоколов” допросов адмирала А.В. Колчака».
Б.И. Николаевский. 1920-е гг.
Публикаторы напечатанного в Ленинграде официального советского издания протоколов 1925 г. пытались, как могли, дискредитировать труд своих предшественников.
В заметке «От редакции» читаем: «Опубликованный в № 10 “Архива Русской Революции”, издаваемого Гессеном в Берлине, текст допроса Колчака носит на себе следы крайне небрежного обращения с историческим» документом. Сверка опубликованного текста показаний в “Архиве Русской Революции” с хранящимся в Арх. Окт. Революции оригиналом дешифровки, убеждает нас в том, что редакция “Архива Русской Революции” имела в своих руках небрежно перепечатанную копию допроса. Опубликованный текст пестрит безчисленным количеством грубейших ошибок и опечаток, извращающих смысл показаний Колчака.
Многие из этих ошибок можно отнести за счет невнимательности лиц, переписывавших протоколы допроса. То и дело встречаются то пропуски, то грубейшие извращения имен и фамилий […] Кроме таких ошибок и опечаток, имеются явные извращения текста в целом ряде важных мест. […]
Отметим еще часто встречающиеся пропуски, – их так много, в крупных и малых размерах, что перечислить все нет никакой возможности, приведем лишь несколько примеров. […]
Многочисленные пропуски, извращения текста, замены фраз и прочее совершенно обезценивают напечатанный текст. Попытки редакции корректировать в отдельных случаях явные безсмыслицы путем вставок предполагаемых слов, заключая их в скобки, не только не улучшили положения, а внесли еще большую путаницу».
Лишенный возможности проверить сказанное, советский читатель вынужден был всему этому верить. Однако первая же проверка, осуществленная С.В. Дроковым, не подтвердила столь резких оценок: «Отмечу, что в публикации “Архива Русской Революции” 1923 г. нет “ошибок и опечаток”. Просто конкретный человек, который “взял” данный вариант (да и другие документы тоже), не входил в состав Чрезвычайной следственной комиссии, и не был знаком с систематической работой К.А. Попова, готовящего документы к судебному процессу на Атаманском хуторе»:
http://svdrokov.blogspot.com/2011/01/blog-post_12.html?m=0
Сколь уничижительной была оценка издателями ленинградской книги 1925 г. берлинского издания 1923 г., столь же комплиментарным был их отзыв о собственной книге: «…Публикуемый нами текст показаний является единственно точным и достоверным воспроизведением подлинных протоколов допроса Колчака».
Однако и это на поверку оказалось далеким от истины.
«Необходимо отметить, – отмечает в книге С.В. Дроков, – определенную “литературную обработку” показаний А.В. Колчака в ленинградском издании “Допроса” (это касается и берлинского 1923 г.). Начатая из-за чисто технического затруднения по расшифровке стенограммы, она получила дальнейшее продолжение уже в редакции Попова. На 24 марта 1920 г. было отпечатано на машинке четыре экземпляра стенограммы. […] …Исправления и добавления выполнены и заверены Поповым.
На основании каких документальных источников мог он править текст “протоколов”? Скорее всего, полагаясь на память, ведь во время допросов он занимался заполнением документов, вести при этом еще один “протокол” физически невозможно. Установлен и первоисточник, в соответствии с которым Константин Андреевич “приукрашивал” “кровавые заслуги” адмирала Колчака, – газетная публикация приказа от 3 апреля 1919 г. № 54. В ней рассказывалось о расправе в Киянской и Степно-Баджевской волостях Енисейской губернии, когда селения обеих этих волостей были сожжены, а население подвергнуто поркам и расстрелам.
Располагая действительно подлинными протоколами допросов Верховного Правителя с его и всех членов ЧСК собственноручными подписями, можно сделать вывод, что издатели “Допроса Колчака” заменили протоколы на стенограмму показаний. В качестве доказательства правомерно рассматривать изменения, внесенные К.А. Поповым в один из экземпляров текста стенограммы.
Даже поверхностный текстологический анализ (без наложения на текст книги “Допрос Колчака”) способен выявить более чем существенную корректуру».
Издательская обложка и титульный лист книги «Допрос Колчака». Под редакцией и с предисловием К.А. Попова. Л. Государственное издательство. 1925. 235 с.
В продолжение приведем весьма примечательные рассуждения того же историка в ходе дискуссии с коллегой в одном из по́стов его блога:
«Для источниковедения, с моей точки зрения, это достаточный повод для того, чтобы говорить о совокупности стенограмм как авторском художественном произведении. Кроме того, а почему постоянно забывается о творчестве (внимание! творчестве) двух стенографисток? Уже изначально, стенограммы обусловлены профессиональным мастерством двух лиц, о которых постоянно забывают. Почему? В итоге: авторство в квадрате.
К тому же, Каминская не смогла прочитать запись Дробышевской. Что такое мастерство стенографирования знаю по себе, обладая некоторыми навыками русской школы стенографирования. Бегло рассматривая стенограмму (не расшифровку), у меня сложилось впечатление, что у Каминской (кстати, стенографировала суд на Атаманском хуторе) и Дробышевской – разные школы. […]
Может ли объективность (sic!) быть настолько зависима от профессионализма стенографистки? В данном случае сразу двух. Это не аудиозапись!!!! Поверьте…»
И далее: «Нужно взять в руки книгу (не инет-контент) “Допроса Колчака” [1925 г.] и посмотреть на шмуцтитул к книге, где имеется такая страница “Протоколы… (стенограммы)”. Видите? Если это протоколы, то они не соответствуют протоколам, впервые опубликованным в 1994 г. Если это стенограмма, то надо из предисловия к книге Попова выписать номер фонда, номер дела и взять в руки это самое дело.
Так вот, в деле (так называемая рукопись книги), которое хранится в госархиве (и даже гордо выставляется на выставках как “протоколы”) НЕТ НИ ОДНОЙ подписи кого бы то ни было (в данном случае Попова, хотя в книге имеется приписка после каждой стенограммы: Верно: Попов).
Лично для меня – это всего лишь старая бумага, хранящаяся в архиве (и что с того?). Вывод: книга – ни протоколы, ни стенограмма, а художественное произведение, которое учитываться при снятии конкретных обвинений с Верховного Правителя не может. Ну почему Вы настолько доверчивы к типографски изданным книгам, которые именуются “протоколами”, “стенограммами” не чего-нибудь, а конкретного допроса? […]
Вы вправе выбирать источник для анализа. Тогда почему свой анализ проводите исключительно по совокупности текстов художественного произведения, опубликованного в 1925 г.? Почему не сравниваете с ранней публикацией 1923 г.? С чего это вдруг (и вдруг ли?) появилась книга в 1925 г., если была публикация “того же” в 1923 г. в Берлине? А есть еще англоязычная, почему ее игнорируете?»
http://svdrokov.blogspot.com/2010/10/2.html
Между тем оценка ленинградской книги 1925 г. весьма важна не только для историков. Именно на ней основывалась российская военная юстиция, отказавшая в 1999 г. адмиралу А.В. Колчаку в реабилитации. «…Решение принято, – подчеркивает С.В. Дроков в той же публикации, – не по совокупности стенограмм, а книге 1925 г. издания».
Хотя бы несколько слов следует сказать и об упоминавшемся английском издании протоколов 1935 г., малоизвестном у нас даже среди специалистов: «The Testimony of Kolchak, and other Siberian Materials». Ed. by Elena Varneck, Harold H. Fisher. Stanford University Press, Calif. – London. H. Milford, Oxford University Press. 1935. 466 p.
Редактор и переводчик этой книги Елена Варнек (1891–1976) была родом из Киева. В 1917 г. работала переводчицей в посольстве России в Вашингтоне; в 1929-1942 гг. научным сотрудником Гуверовского института; в 1942-1945 гг. переводчицей Госдепа США на первой конференции ООН; в 1948-1951 гг. преподавала русский язык в Стэнфордском университете. Там же, в Стэндфорде, она и скончалась.
Оставшееся после нее собрание документов (18 ящиков) хранится ныне в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира и открыто для исследователей. Кроме подготовительных материалов к сборнику 1935 г., собрание документов Елены Варнек содержит материалы по истории Сибири и Дальнего Востока, включая сведения об адмирале А.В. Колчаке, бароне Р.Ф. фон Унгерне-Штернберге и относящиеся к 1917-1923 гг. сочинения Николая Александровича Андрушкевича (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/246359.html). Особый интерес, безусловно, представляют собранные Варнек документы об убийстве Царской Семьи, находящиеся в отдельном разделе ее личного фонда.
Страничка из протоколов допроса адмирала А.В. Колчака с подписями Верховного Правителя и С.Г. Чудновского (уже как председателя Комиссии), К.А. Попова – его заместителя и трех членов: Н.А. Алексеевского, Г.Г. Лукьянчикова и В.П. Денике. Центральный Архив ФСБ РФ.
Продолжая размышления о степени надежности документов «Дела адмирала А.В. Колчака», приведем еще один отрывок из блога С.В. Дрокова:
«…С 1994 г., вошедшая в состав книги “Допрос Колчака” 1925 г., расшифровка стенографической записи не может рассматриваться первоисточником по ряду палеографических признаков. Иными словами, книга – типографское издание старой бумаги, хранящейся в одном из государственных архивов, не удостоверенная подписями хотя бы одного из непосредственных участников, или, тем более, допрашиваемого.
На вопрос – чему же доверять, еще с 1994 г. был дан ответ: подлинным протоколам допросов адмирала А.В. Колчака и А.В. Тимирёвой, опубликованным мною в научно-практическом профессиональном журнале “Отечественные архивы”. 1994. № 5. С. 84-97; № 6. С. 21-58. А с 1995 г. – остаткам разорванной оригинальной стенографической записи снятия показаний с Колчака…»
http://svdrokov.blogspot.com/2010/12/blog-post_25.html
Говоря о «юридической правомочности текстов допросов», историк предлагает следующую иерархию: «1) Проект сводки вопросов к допросу. 2) Протоколы допросов (заверенные всеми членами ЧСК и допрашиваемым Колчаком). 3) Совокупность расшифрованных стенограмм заседаний ЧСК (или совокупность художественного произведения)».
http://svdrokov.blogspot.com/2010/10/2.html
В логике исследователю не откажешь. Однако такой поход может привести нас к гораздо более существенной (и даже – сущностной) ошибке.
Вряд ли разумно преувеличивать значимость всех этих документов, их авторитет. Не следует забывать, в каких обстоятельствах они появились, из чьих рук вышли и какие цели преследовали те, кто их сначала создавал, а потом уже и обнародовал
Даже если бы все эти допросы были напечатаны строго по стенограммам и подписаны самим допрашиваемым, всё это, по большому счету, не прибавило бы им доверия, поскольку велись они Чрезвычайной Следственной Комиссией с сомнительной легитимностью, политическое и идеологическое кредо членов которой было совершенно определенным, да еще и при непосредственном участии чекистов, под их наблюдением и руководством.
Все были заранее ориентированы на обвинительный вердикт (его мы уже приводили), итогом которого была заранее запрограммированная смертная казнь. Так что коридор возможностей у тех, кто допрашивал Адмирала, а потом публиковал эти допросы, был вполне определенный, а всё, что не укладывалось в эти рамки, должно было быть купировано или фальсифицировано.
Какое же может быть доверие к таким документам?
Продолжение следует.
источник |
