Государь Николай Александрович получил превосходное образование — высшее военное и высшее юридическое. Ему читали лекции такие гиганты, как профессора Бунге и Победоносцев. Он проходил, как и полагалось любому великому князю, воинский ценз, начиная с подготовки рядового солдата, как любой юнкер, и далее — на унтер-офицерских и офицерских должностях, причем попеременно в различных родах войск.
Он был чрезвычайно интересным руководителем внешней политики собственной страны, очень тонким, тонким до прозорливости.
В 1898 году именно Николай II был инициатором Международной Гаагской конференции, именно он совершил первую попытку ограничить, как мы теперь говорим, «гонку вооружений». Термин-то поздний, но речь шла именно об этом, о договорном ограничении развития наиболее разрушительных видов оружия. Многое не удалось, но Гаагский международный суд существует, и он — детище Николая II.
Николай II, вероятно, был одним из первых государственных деятелей, кто почувствовал опасность противостояния оборонительных союзов — Русско-Французского (будущей Антанты) и Тройственного (союза центрально-европейских держав), противостояния, приведшего к Первой мировой войне. И ведь не ошибался Государь, когда пытался в Бьорке заключить смягчающий эту ситуацию договор с Германским императором. Мы смело можем говорить о нем как о способном государственном деятеле.
Все невзгоды русской культуры в эпоху, когда мы не знали, как и храмы-то православные по-русски строить, проистекали из того, что мы подходили к России с иностранными мерками. Поворот начался при Николае I, усилился в царствование Александра Николаевича и Александра Александровича, и только при Николае II мы располагали настоящей русской историей, настоящей историей русской архитектуры. Мы уже знали свое прошлое, и он знал в совершенстве, и был человеком эпохи. Его это интересовало. Он был заказчиком довольно многих сооружений, в том числе и крупномасштабных. Его культурная активность как главы государства и его привязанности как частного лица сказались, например, в строительстве в Царском селе Феодоровского собора архитектором Владимиром Покровским. Храм этот не имитировал архитектуру XII-XVII веков, а строился в традициях национально-романтического модерна. Именно такая архитектура нравилась Императору.
В том же стиле были построены неподалеку для стрелкового полка казармы под названием «Феодоровский городок», при которых располагались и дома духовенства Феодоровского собора, построенные архитектором Степаном Кричинским.
Вкусы Николая II сказались и в традиционных при нем народных гуляниях, когда в национальных костюмах появлялись глава государства и представители знати, а тем более это было характерно для балов того времени, часть которых были костюмированными в национальном стиле. Это не означает, что Николай Александрович был ряженым и любил ряженых. Напротив, он принадлежал к эпохе, когда мы начали возрождать традиции.
Модерн содержал колоссальные предпосылки возрождения. Что такое возрождение? Прежде всего вспоминаем Итальянское возрождение, которое, кстати сказать, явилось крупным отступлением Запада от христианства. Но «возрождение» — термин универсальный. Он означает любой культурный подъем, когда та или иная страна, тот или иной народ обращаются к классической древности. А классическую древность своей эпохи каждый выбирает сам. У китайцев она одна, у византийцев — другая. И вот в обращении сразу к нескольким периодам классической древности заключался огромный потенциал модерна, как несостоявшегося русского возрождения.
Есть еще одно. Это связано и с культурой модерна и с тем, что модерн был нашим несостоявшимся русским возрождением. Посмотрите, после преподобного Сергия у нас в стране, пожалуй, ни разу не было «всенародного пастыря». Было много замечательных духовных лиц, и среди них много святых. Но ведь вы не скажете «эпоха преподобного Серафима», вы скажете «Пушкинская эпоха» или «эпоха Александра I». А о конце XIV века мы обычно не говорим «эпоха Димитрия Донского», а говорим «эпоха преподобного Сергия». Не потому, что один святой был больше, а другой меньше, чего мы с вами вообще не можем знать, а потому что такова была его роль. Сергий был всенародным пастырем. А эпоха конца XIV века была эпохой возрождения и в Византии, и у нас. Это эпоха Рублева. И в начале ХХ века тоже был всенародный пастырь, впервые за много веков. Конечно, это был св. праведный Иоанн Кронштадтский. Последний Государь знал его, встречался, беседовал с ним. И вот чрезвычайное внимание к нему и вообще к возможности подобной роли духовного авторитета для всех русских людей, объединяющего духовного авторитета, было еще одним соответствием личности Николая II собственной эпохе. Прежде всего ему нравилась национальная традиция. Но модерн ведь вмещал в себя и очень многое другое. Он вмещал в себя и египетское наследие, и античное, и западное, особенно XVIII век.
Николаю II нравилась опера эпохи расцвета русского музыкального искусства. Звезда Мамонтовской оперы, конечно, Шаляпин. И Император пригласил Федора Ивановича ко двору.
Император не гнался за модой. Можно точно сказать, что последнему Государю не нравился авангард, все авангардные проявления, а нравился модерн, который представлен у нас архитектурой очень многих зодчих. Это один из величайших расцветов русского зодчества. В литературе модерн представлен художниками-акмеистами, Гумилевым, в частности. В живописи — художниками «Мира искусства»: Кустодиевым, Нестеровым, Билибиным. Интересно, что Билибин получает крупные заказы государственного масштаба на монументальное убранство интерьеров в эту эпоху. Он был очень значительным мастером.
Таковы были вкусы последнего Государя. А привязанности? В привязанностях своих он тоже человек эпохи модерна, начала века. Что любит Император Николай II? Кататься верхом: он великолепный наездник. Он любит охотиться, все государи охотились, но есть увлечения, свойственные именно ему, — фотография и езда на автомобиле. Автомобиль тогда был замечательной игрушкой. Кстати, он был превосходным фотографом. В увлечениях он был виртуозен, как и его предки, как, скажем, его тезка и выдающийся прадед Николай I, который был прекрасным мастером акварели. То есть и здесь — это человек своего времени.
Может быть, особенно Николай II как человек своей эпохи выступает в отношении к семье. Несмотря на определенную семейную трагедию, и Александр II был семьянином, и Павел I отличался трогательно-рыцарственным отношением к своей супруге. Образцовый семьянин — Александр III. А Император Николай Александрович не просто образцовый семьянин, муж и отец. Для него семья и семейный образ жизни имеют не только нравственное значение, но и эстетическое. Это для него самое прекрасное.
Почему я сказал здесь о том, что он человек эпохи? В любую эпоху христианин — значит семьянин, если не монах, конечно. Тут нет ничего удивительного. Но во все эпохи так было по долгу и по традиции. Не всегда можно сказать, что эпоха была «увлечена семейными делами», а вот эпоха модерна, эпоха начала века, была эпохой, когда увлекались частным жилищем, особняком или хотя бы дачкой (сколько дач тогда строилось!). А на дачах, как известно, проводят время в очень тесном кругу семьи. Увлечение семьей — самое прекрасное, что окружает человека. И здесь Николай II, конечно же, человек своей эпохи, только очень хороший человек, очень высокого качества, и даже немного впереди своей эпохи.
Когда-то Лев Николаевич Гумилев сказал между делом: «Старое никогда не борется с новым, борются две формы нового, а старое уходит само». Так вот, новым был не только Ульянов (Ленин) и прочие людоеды-революционеры, новым был не только разрушавший Россию, Русскую Державу, леволиберальный мир, точнее, либерально-радикальный, потому что либералы бывают и консерваторами, и это самые достойные люди, которые есть в государстве. Таковым и тоже новым был и Петр Аркадьевич Столыпин, и тот, кто его нашел — Император Николай II.
Это тоже была одна из форм нового: Россия общественная, Россия, устранившая бюрократическую переборку между государством и обществом, Россия семейных ценностей, очень тонкого традиционного, традиционалистского, православного искусства. Россия, какой она могла быть, если бы мы не позволили отнять у нас последнего нашего Государя.
|
