Петр I называл шведов, с которыми упорно сражалась Россия, своими учителями. Надо отдать им должное, учили эти господа исправно и основательно. Война, которая поначалу представлялась юному царю некоей легкой прогулкой, слегка удлинившимся Азовским походом, с несомненным скорым и победным концом, растянулась на долгих два десятилетия. Путь в Европу был извилист и ухабист, а в его основание ложились все новые и новые тысячи жизней – своих и чужих людей. Государя притягивала Европа: ее знания, технологии, обычаи и культура, – все те средства, с помощью которых Петр устранял разрыв между Россией и остальной Европой, и, стремясь к этому всему, он готов был на многое. Запад не был обителью добродушных мудрецов, готовых открыть истину настойчивому и прилежному ученику. Он был разный и далеко не дружелюбный. Много раз оттуда приходили учителя и наставники, которые искали не учеников, а лишь материал для своих опытов. Они приплывали на боевых ладьях, наступали на закованных в латы крепких конях в белых попонах с черными крестами, мчались на породистых злых и сытых жеребцах, а за спиной их колыхались крылья из перьев, и полыхало пламя пожарищ сожженных городов. Многие приходили – немногим суждено было вернуться. И учительский век шведов подходил к концу. Осталось совсем немного, пару взмахов топором, и вот оно – окно в Европу. Топор опускался раз за разом, методично и размашисто, и на одном из следов, оставленных его отточенным суровыми уроками лезвием, отпечаталось: «Гренгам».

Многоходовка барона фон Гёрца

Мрачен был город Стокгольм под конец второго десятка лет войны с «московитами». И в мирное время лишенный южной темпераментной суеты, живущий по скромному лютеранскому канону, город потускнел. Бросались в глаза печальные лица большинства женщин, мужчин же было значительно меньше – новые рекрутские наборы вырывали их из размеренной жизни и отправляли под знамена Карла, «по благодати Бога короля Швеции, готов и вендов». Батальоны маршировали за батальонами, грузились на корабли и отправлялись за море в Померанию, Лифляндию, Польшу и далекую Россию.

Шведский лев все сильнее напрягал свои мышцы, сражаясь сразу с несколькими противниками. Наконец, он вложил все имеющиеся силы, всю ярость и свирепость в один мощный, до хруста костей, беспощадный прыжок – и проиграл. Лучшие полки, закаленные ветераны боев в Польше и Саксонии, влекомые королем, двинулись в бескрайние просторы России, чтобы остаться там навсегда. Лучшие полководцы и командиры королевства: фельдмаршал Реншильд, генералы Левенгаупт и Шлиппенбах – теперь были в плену у русских. Карлу и его неудачному союзнику, гетману-перебежчику, удалось вырваться из острых когтей северного орла и укрыться на территории Оттоманской Порты, чье дружелюбие легко сосуществовало с вероломством и коварством. Несостоявшийся король окраины Мазепа нашел свой конец на чужбине, Карл же, проклиная ставшего вдруг негостеприимным султана, был вынужден вернуться на родину еще стремительнее, чем покидал ее.

Пока Его Величество соизволил мотаться по краям весьма отдаленным, его собственное королевство жило своей жизнью и лишь благодаря усилиям приближенных короля не рухнуло в пучину хаоса за годы отсутствия своего правителя. Одним из таких политиков был премьер-министр Георг Генрих фон Гёрц, чью энергию, ум, деловые и личностные качества отмечал сам Вольтер. Этот политик гораздо раньше многих своих коллег понял, чем закончится долгая и кровопролитная война с Россией, и начал напряженно обдумывать, как выбраться из этого болота, не только не утопив в нем Швецию, но и чтобы в грязи измазаться умеренно. Полностью согласиться на предложения Петра I было невозможно – это нивелировало бы все усилия Густава Адольфа и его преемников в XVII веке, вытащивших Швецию из провинциального захолустья в число ведущих политических игроков. Такой шаг мог вновь забросить королевство на исходные, сильно второстепенные, позиции.

Барон фон Гёрц был политическим игроком крупного калибра, склонным к определенному риску. Он разработал план грандиозной по тем, да и по нынешним меркам комбинации. Замысел был очень дерзким: переформатировать тогдашние политические альянсы в Европе и интегрировать в один из них Швецию. Гёрц хотел создать совершенно новую коалицию из Франции, Испании, Швеции и России, которая была бы направлена против Австрии, Речи Посполитой и Дании. В Англии планировалось привести к власти династию Стюартов, или, как их еще называли, якобитов. В случае успеха этой многоходовки Стокгольм мог болезненно, но все же в рамках допустимого, отдать России часть Прибалтики и Карелии, получив взамен солидные территориальные приращения за счет датских и польских земель. Кроме того, предлагалось отдать русским солидный кусок восточных земель Речи Посполитой.

Дело было наполовину сделано, но, как говорится, осталось только царя уговорить. С монархами как раз было нелегко. Не все они согласились бы на такую смелую перетасовку европейской колоды, поэтому требовалось освободить их от занимаемых должностей. Первым был прозондирован испанский двор, где правил Филипп V Бурбон, внук Людовика XIV. Сам король мало интересовался делами, и реальная власть была сосредоточена в руках кардинала Альберони. Барон предложил ему организовать смещение регентов при малолетнем Людовике XV – герцога Орлеанского и кардинала Дюбуа. Альберони охотно согласился. В Англии через шведского посла началась подготовка к организации восстания против Георга I c целью передачи короны Якову Стюарту, проживавшему в Риме. В Речи Посполитой агентами Гёрца велась разъяснительная работа на предмет свержения Августа Сильного и воцарения «проверенного кандидата» Станислава Лещинского.

Столь масштабная операция готовилась с размахом, но произошла утечка информации, и о заговоре стало известно французскому кардиналу и регенту при короле Людовике XV Гийому Дюбуа. Осознав угрозу, он немедленно написал тревожное послание в Лондон, и там серьезно взялись за ставшего не в меру шустрым шведского посла Карла Юлленборга, перехватывая его почту. В феврале 1717 г. его арестовали, а найденные при обыске письма опубликовали в газетах. Из них следовало, что лейб-медик Петра I, шотландец по происхождению, якобы состоял в переписке с окружением Якова Стюарта, а сам царь даже обещал некоторую поддержку деньгами. Точно не известно, имел ли «комбинатор» Гёрц контакты с окружением царя, сам царь все отрицал, но русско-английские отношения начали стремительно покрываться инеем. Вся сложная многоходовка Гёрца рухнула в одночасье – все запланированные к смещению монархи остались на своих тронах, а его карьера начала стремительно закатываться.

Весной 1718 г. на одном из Аландских островов начались мирные переговоры между русской и шведской делегациями, но продвигались они медленно – из-за недостаточного понимания шведской стороной того положения, в котором она находилась. Карл был упрям и на все осторожные попытки посредников и даже своих собственных приближенных убедить его согласиться на заключение мира с Россией отвечал категорическим отказом. В его голове роились мысли о реванше. Блестящий полководец, он не был государственником и не хотел понять, что времена победоносной Нарвы прошли, Швеция обнищала и обессилела, и у нее нет больше денег, солдат и ресурсов.

Все еще надеясь повернуть ход событий в свою пользу, Карл XII в конце 1718 г., когда переговоры на Аландских островах достигли крайнего накала, отправился в свой последний поход – в принадлежащую тогда датчанам Норвегию, где в декабре этого же года погиб в траншее у стен крепости Фредрикстен. О смерти короля ходили разные слухи, и в спорах обо всех обстоятельствах этой не совсем ясной истории точка не поставлена до сих пор. По одной из версий, Карл стал жертвой заговора части армейской верхушки, когда та начала догадываться, что монарх не против повторить русский поход и воевать до победного, но уже такого недостижимого, конца. Сразу же после смерти короля барона фон Гёрца, который был признан очень опасной фигурой, арестовали и после расследования специальной комиссией его деятельности расстреляли в 1719 г.

Новая шведская королева

У короля не было прямых наследников, поскольку женщинам в его жизни была отведена весьма скромная роль. Карл XII покинул Стокгольм в самом начале Северной войны, в 1700 году, и так за все годы и не удосужился хоть раз побывать в столице. Сурового вида замок Тре-Крунур – королевская резиденция – с мрачной укоризной провожал уходящие на войну полки и эскадры, а в его стенах распоряжался Государственный совет, являвшийся, по сути, ретранслятором воли постоянно находившегося на чужбине короля. У монарха было две сестры: Гедвига София, умершая в 1708 г., и Ульрика Элеонора, которая, кроме королевы-бабушки (Гедвиги Элеоноры), оказалась единственным представителем королевской семьи в столице.

Вернувшись из трагически окончившегося для него русского похода и последовавшего за ним пребывания у турок, Карл XII застал свою страну в плачевном состоянии. Под влиянием беспощадных обстоятельств король был вынужден внести хоть какую-то упорядоченность в государственные дела: он намеревался сделать Ульрику Элеонору регентом, пока сам будет восстанавливать пошатнувшуюся военную славу Швеции. Однако Государственный совет в лице влиятельного генерал-лейтенанта графа Арвида Горна начал препятствовать этому. В конце концов, чтобы не обострять ситуацию, принцессу попросили участвовать в заседаниях совета, и она же ставила подпись на всех исходящих от него документах.

Ульрика Элеонора, несмотря на юный возраст, была женщиной с характером. Она хладнокровно перенесла трагическое известие о гибели брата под стенами Фредрикстена и старалась, как могла, держать под контролем все более ухудшающуюся ситуацию. Аристократия же видела происходящее в несколько ином ключе. Устав от необдуманных решений, так свойственных Карлу XII, высшие дворяне при активной поддержке военных стремились как можно глубже ограничить королевскую власть в Швеции, несмотря на то, что страна продолжала воевать. Статус Ульрики Элеоноры после смерти Карла был несколько неопределенным, поскольку, формально являясь членом королевской семьи, она не была ни наследницей престола, ни регентом. Ее позиции становились постепенно все слабее и слабее, пока принцесса не была вынуждена пойти на компромисс с могущественной военно-аристократической партией.

Она дала согласие на отказ от наследственных прав на шведский престол за себя и за племянника, герцога Карла Фридриха Голштейн-Готторпского, и только после этого была коронована в 1719 г. как пожизненная королева. Впоследствии Ульрика Элеонора обязалась подписать специальный указ, согласно которому окончательную форму правления Швецией утвердит получивший солидные полномочия Риксдаг. Все эти политические кульбиты происходили на фоне все еще продолжавшейся Северной войны и безуспешных попыток договориться с русскими.

Туманный Альбион, еще одна некатолическая и могущественная монархия, умело лавировавшая в мутных водах европейской политики, искал свою выгоду в конфликте между молодым и крепнувшим Петербургом и все более слабеющим Стокгольмом. Битва за Балтику приближалась к развязке, а в споре между шведским упрямством и традиционной русской настойчивостью попыталась протиснуться британская хитрость. Петр I желал закончить уже и так сильно затянувшийся конфликт и готовился нанести добивающий удар. Для этой миссии в его распоряжении была не только закаленная и набравшаяся опыта армия, но и недавно созданный Балтийский флот.

Война на территории врага

К 1718 г. основные цели войны, которые ставил перед собой русский царь, были достигнуты. Сухопутная армия Швеции, ее лучшая часть, была уничтожена, от войск противника очищена Прибалтика. Вектор усилий переместился на море. В Англии с подчеркнутым вниманием следили за успехами России на Балтике, и факт появления у этой страны собственного военно-морского флота был воспринят лордами с весьма кислым выражением породистых лиц. Сначала отношение к происходящему выражалось в кабинетном и парламентском недовольном бурчании, но оно вскоре стало быстро синхронизироваться с мерами дипломатического и даже военного толка. Масла в огонь щедро подлило разоблачение бурной деятельности шведской агентуры в Лондоне. В итоге оказалось (как и в последующие десятилетия и века), что во всем виноваты русские.

Несмотря на стратегические шалости Гёрца, шведам стали доброжелательно подмигивать и подавать сигналы, означающие, что их борьба с чудовищными «московитами» воспринимается с большим пониманием. К отправке на Балтику начала готовиться английская эскадра под командованием адмирала Джона Норриса. Этому джентльмену уже доводилось бывать в тамошних водах: в 1715 и 1716 гг. он обеспечивал защиту английского судоходства от ставшей слишком опасной деятельности шведских каперов. Впрочем, Его Величество Георг I (как и его предшественники и преемники) умел сноровисто перекладывать руль направления британской политики. Из фактического союзника Англия вскоре стала враждебно нейтральной, возмущаясь якобы поддержкой Петром движения якобитов. Но в первую очередь Великобритания видела в России нового соперника.

Шведский лев сильно ослабел, его шкура была уже изрядно помята русскими, и такое положение дел вносило диссонанс в британскую стратегию поддержания баланса на континенте. У русских к тому же появился флот, все менее похожий на потешный, и это вызывало сильную рябь у берегов Темзы. Времена шлюпочных абордажей миновали, и в кампанию 1719-го, года, в котором принцесса Ульрика Элеонора стала королевой Швеции, Россия располагала уже мощным инструментом войны на море.

В апреле 1719 г. британский представитель в Петербурге Джеймс Джефферис отправил в Англию тревожное письмо, в котором он расписывал возрастающую мощь русского флота. К тому же, к пущей досаде англичанина, определенную роль в этом росте играли английские мастеровые, матросы и офицеры, находящиеся на русской службе. Сигнал был услышан, и в июне 1719 г. Джефферису был выслан королевский приказ оповестить всех британских подданных, чтобы они немедленно возвращались на родину. Петру I вскоре стало известно об этих намерениях «партнеров», и он недвусмысленно дал понять Джефферису, что не отпустит находящихся на службе британцев до конца кампании, и вдобавок запретил выезд из России английским купцам.

К слову сказать, английский посол был большим оригиналом и затейником. Опасаясь, что даже на задыхающемся Аландском конгрессе стороны все-таки придут к какому-то соглашению, тем более что русские требования были довольно умеренны, сэр Джефферис разработал весьма остроумный план. Он предлагал нанять человек 600 отчаянных головорезов, укомплектовать ими команды нескольких фрегатов и, подняв на них датские флаги (Дания продолжала воевать со Швецией), попросту высадиться на Аландских островах и похитить шведскую делегацию. Имелся еще и план «Б», более радикальный: вместе со шведскими представителями для гарантии захватить еще и русских. Расчет был на то, что пока обе стороны будут обвинять друг друга в вероломстве, мирный процесс будет окончательно разрушен, и Россия со Швецией будут вести войну до последнего.

К счастью, король Георг I и его окружение не потеряли связь с действительностью, и инициатива сэра Джеффериса не получила одобрения. Тем не менее Туманный Альбион был озадачен успехами Петра, решив использовать самый действенный в споре аргумент: эскадру адмирала Джона Норриса. России было чем встретить «миролюбивых» посланцев. Весной 1719 г. на Балтике произошло довольно важное событие. Русские корабли под командованием Наума Сенявина одержали победу в Эзельском сражении, доказав, что противника можно побеждать и без помощи абордажа.

Той же весной господин Норрис вновь соизволил пожаловать со своими кораблями на Балтику. Появление британцев вызвало вполне объяснимую обеспокоенность Петра Алексеевича. Из надежных источников он знал об усилении влияния английской партии в Стокгольме, потому и не стал ждать, когда «партнеры» организуют какую-нибудь изощренную пакость: например, бросят якоря на рейде Карлскруны. К сэру Норрису на фрегате «Самсон» был отправлен доверенный человек Петра, Конон Никитич Зотов, получивший за участие в Эзельском сражении чин капитана 2-го ранга. Это был умный, образованный и храбрый офицер, не раз выполнявший особые поручения царя. Недавно он вернулся из Франции, где, работая в нескольких адмиралтействах, изучал организацию и структуру французского флота, считавшегося на тот момент вторым в Европе после британского.

Конон Зотов хорошо знал иностранцев и понимал, как с ними надо вести дела. Зотову была вручена специальная письменная декларация, в которой в весьма вежливых выражениях было четко обозначено предупреждение. До сведения Норриса доводилось, что, конечно, Россия совершенно не возражает против плавания коммерческих судов по Балтике, но вот доставлять шведам военную контрабанду им не следует. Английский адмирал, самое что ни на есть воплощение невинности и честности, заявил, что вверенные ему 11 линейных кораблей и 3 фрегата, как и ранее, прибыли для защиты британского судоходства. Впрочем, углубляться в балтийские воды он не спешил.

Русское командование приступило к осуществлению запланированных мероприятий. В начале июня 1719 г. Петр I под именем вице-адмирала Петра Михайлова двинулся во главе котлинской эскадры в Ревель, передовую оперативную базу флота, держа флаг на новейшем линейном корабле «Ингерманланд». Одновременно галерный флот под командованием адмирала Апраксина, зимовавший в Петербурге, отправился к Гангуту. 26 июня 1719 г., присоединив к своим силам Ревельскую эскадру, Петр I также прибыл к этому месту. Фактически тут был сосредоточен весь Балтийский флот: 21 линейный корабль, более 20 фрегатов, бомбардирских судов, шняв и бригантин.

Апраксин имел под началом 132 галеры и более 100 лодок. Личный состав флота насчитывал более 10 тыс. человек при полутора тысячах орудий. На кораблях, в первую очередь гребных, имелось около 25 тыс. войск, предназначенных для высадки на вражеское побережье. На собранном царем военном совете было принято решение идти к Аландским островам и уже оттуда начать активную часть операции или двигаться прямо к Стокгольму. Если же фарватер к шведской столице будет перекрыт, сосредоточить усилия на разорении вражеских берегов, прежде всего предприятий военного назначения: оружейных и металлургических заводов, верфей и пороховых мельниц.

6 июля 1719 г. галерный флот Апраксина находился уже у острова Ламеланда, 8 июля к нему присоединились и корабли вице-адмирала Петра Михайлова. К берегам Швеции была направлена разведка. Сосредоточение у Аландских островов, то есть фактически под боком, русского флота привело Стокгольм в смятение. Военно-морские силы королевства в тот период переживали не самые лучшие времена – недостаток финансирования и некомплект личного состава свели мощь некогда первой морской державы на Балтике к довольно незначительной величине.

Королева Ульрика Элеонора и ее окружение внезапно проявили похвальное миролюбие. К русским кораблям были направлены парламентеры с выражением глубочайшего желания добиться «доброго согласия». Королеву и Риксдаг понять можно. Когда враг не где-то там, далеко в лесах, гоняется за медведями, а стоит у порога столицы, поневоле начнешь проявлять склонность к добрососедству. Петр был подчеркнуто вежлив и даже направил в Стокгольм в качестве представителя графа Андрея Ивановича Остермана, но, хорошо зная цену искренности шведских намерений, операцию продолжил.

10 июля корабельный и галерный флоты двинулись к берегам Швеции. Обеспечив переход и развертывание галер Апраксина, Петр вернулся к острову Ламеланду. 11 июля Апраксин стоял уже у острова Капельшер, в 40 милях от Стокгольма. От главных сил были отделены 21 галера и 12 лодок, на которых имелось 3,5 тыс. чел. десанта, и под командованием генерал-майора Петра Петровича Ласси были направлены к северу от шведской столицы для проведения разведки. Все дело в том, что русские были плохо знакомы с навигационными особенностями здешних вод, поэтому и действовали осмотрительно. По пути разведчиками Ласси были захвачены в плен трое шведов, один из которых оказался знаком с лоцманским делом. Ценный «язык» был доставлен Апраксину, и тот воспользовался полученной возможностью.

Атаковать Стокгольм в лоб было бы слишком рискованно, поскольку все подходы к вражеской столице были основательно укреплены береговыми батареями. Но оставалось обширное и практически ничем не защищенное побережье, полное всевозможных интересных и значительных целей. Апраксин двинулся со своей гребной эскадрой на юг вдоль шведских шхер. В середине июля он подошел к крепости Деларё, распложенной примерно на 35 км южнее шведской столицы. По пути на берег постоянно высаживались мобильные отряды, которые разрушали и сжигали всё наиболее ценное. Особое внимание уделялось военной промышленности – были разрушены железные и медные заводы на острове Утё, небольшие города Нючёпинг и Норрчёпинг, в которых располагались литейные предприятия. В Нючёпинге в качестве трофеев было взято около 30 шведских коммерческих судов. Норрчёпинг был сожжен самими шведами при отступлении, там было брошено много меди и бронзы и порядка 300 орудий.

3 августа Апраксин двинулся обратно к Стокгольму, разоряя то, что не успели уничтожить раньше. Ободренный успехами, адмирал уже планировал высадиться южнее вражеской столицы, чтобы непосредственно угрожать ей, однако получил приказ Петра только разведать подходы и фарватеры. Большую экспедицию против Стокгольма царь планировал на следующий год. Апраксин получил приказ возвращаться к Ламеланду. Генерал-майор Ласси, действовавший со своим отрядом севернее неприятельской столицы, орудовал не менее успешно, высаживая десанты и уничтожая металлургические предприятия у Эрегрунда, вступая в бой со шведскими войсками, находящимися, впрочем, в довольно скверном состоянии. Позже Ласси также вернулся к оперативной базе у острова Ламеланд.

Общий урон от русского рейда в Швецию оценивался в несколько миллионов крон. Шведской промышленности, в первую очередь оборонного характера, был нанесен существенный урон. Успехи Апраксина и Ласси произвели на население деморализующий эффект, показав практически полную беззащитность шведского побережья. Миф о dominium maris baltici стал сыпаться, как пожухлая листва с некогда густых дубовых рощ, вырубленных для строительства флота, не выполнившего своего предназначения.

«Миротворцы» и Гренгам

Шведы кряхтели, но не сдавались. Английская дипломатия, проявляя изощренность и настойчивость, заявляла Стокгольму о своем самом искреннем сочувствии. В Берлин и в Варшаву были направлены британские эмиссары, которые должны были заручиться поддержкой Пруссии и Речи Посполитой. Король Фридрих Вильгельм не пожелал обострять отношений с Россией. Что касается польских панов, то они с большим воодушевлением приняли в качестве подарка 60 тыс. злотых, но на этом их энтузиазм и закончился. Впрочем, было давно известно, что местная политическая почва могла без малейшего остатка впитать практически любые суммы, даже если те проливались с интенсивность тропического дождя.

В конце августа 1719 г. еще больше погрустневшие шведы подписали союзный договор с Англией, согласно которому гарантировалась свобода английской торговли на Балтике. Король Георг согласился помочь Стокгольму, если Петр откажется принимать английское посредничество в мирных переговорах. Ну и, конечно, шведам дали денег. В феврале 1720 г. в британских портах началось формирование эскадры уже опытного балтийского морехода Норриса в составе 21 линейного корабля и 9 фрегатов. 12 мая 1720 года это соединение прибыло в Швецию. Инструкции, данные адмиралу, несколько раздражали шведов своей неопределенностью. Ему предписывалось лишь защищать шведские берега от русского вторжения и обеспечивать безопасность английской торговли.

Россия встретила кампанию 1720 г. уже основательно подготовленной к возможным визитам «посредников» и «миротворцев». Все наиболее значимые гавани на Балтике были хорошо укреплены, их гарнизоны усилены. В конце апреля галерный флот, располагавший 105 галерами, 110 лодками и 8 бригантинами, покинул Або и направился к Аландскому архипелагу. На кораблях было 24 тыс. десанта. От основных сил отделился отряд под командованием бригадира фон Менгдена в составе 35 галер с 6 тыс. десантников и, скрытно перейдя через Ботнический залив, осуществил высадку на шведское побережье в районе города Умео, учинив неприятелю большой ущерб и разорение.

Ничего не подозревающий об этих возмутительных обстоятельствах адмирал Норрис решил тем временем защитить британскую торговлю не где-нибудь, а вблизи Ревеля. Объединенная англо-шведская эскадра (18 английских и 7 шведских линкоров и некоторое количество более мелких кораблей) встала на якорь в трех милях от берега. Командующий обороной Апраксин немедленно послал письмо Норрису с вопросом о его целях и намерениях. В ответ англичанин написал, что его эскадра прибыла на Балтику исключительно для посреднических целей. Через несколько дней, вероятно, также для «посреднических целей» англичане начали промеры глубин у Ревеля. Апраксин выказал свое огорчение подобным поведением, между делом еще более усилив береговые батареи и подготовив брандеры. Наконец, союзники решились высадить отряд на безлюдный остров Нарген, где в торжественной обстановке был сожжен одинокий домик, впоследствии опознанный как баня для рабочих. 2 июня 1720 г. Норрис получил тревожную депешу о действиях отряда Менгдена на шведских берегах и немедленно ушел.

В конце июля 1720 г. гребная эскадра под командованием князя Голицына в составе 61 галеры и 29 лодок вышла на поиски неприятеля, по данным разведки находившегося у русской оперативной базы на острове Ламеланд (Аландский архипелаг). Это были шведские фрегаты. 27 июля (7 августа) 1720 г. у острова Гренгам Голицын наткнулся на крейсерский отряд противника в составе одного линейного корабля, 4 фрегатов, 1 галеры и нескольких кораблей более мелкого ранга под командованием вице-адмирала Шеблата. Вначале, пользуясь попутным ветром и превосходством в артиллерии, шведы атаковали, но увлеклись, и два фрегата сели на мель. Русские немедленно воспользовались благоприятной ситуацией и контратаковали. В итоге четыре шведских фрегата были взяты на абордаж. Сильно поврежденный флагман с уцелевшими кораблями с большим трудом скрылся. Потери противника составили более 500 человек убитыми и пленными. Трофеи Гренгама были приведены в Ревель, а оттуда торжественно введены на Неву.

Разорение собственных берегов, ставшее пугающе регулярным, и поражение при Гренгаме несколько прояснили туман в голове даже самых остроклювых шведских ястребов. «Верные союзническому долгу», англичане категорически отказались оставлять миротворческую эскадру Норриса на Балтике, и она вернулась в Англию. Наступал последний год Северной войны – 1721-й, ставший победным. Шведы все еще надеялись на помощь своих английских партнеров, но вместо них у шхер вновь появились русские корабли и галеры. Петру Петровичу Ласси вновь при помощи полных энтузиазма казаков и солдат десантных батальонов пришлось терпеливо объяснять шведам все тонкости предстоящего переговорного процесса, которого те по своему упрямству старались избежать. Но русские были не только прилежными учениками, но и настойчивыми учителями. 30 августа 1721 года, наконец, был подписан столь ожидаемый в обеих столицах Ништадтский мир.

Денис Бриг

источник