Тысячу лѣтъ тому назадъ одинъ изъ византійскихъ императоровъ отмѣтилъ въ своихъ записяхъ, что славяне склонны къ несогласіямъ и раздорамъ: на первый взглядъ, говоритъ онъ, они производятъ впечатлѣніе предателей; но, присмотрѣвшись, видишь, что это не предательство, а только неудержимая склонность настаивать на своемъ, особомъ, самостоятельномъ мнѣніи, не уступая ни въ чемъ и идя до конца, хотя бы на раздоръ, распаденіе и гибель дѣла...

Тысячу лѣтъ тому назадъ......

А помните исторію удѣловъ и исторію борьбы съ татарами? Когда князья ссорились и оставляли другъ друга въ бою...

А боярское мѣстничество? А исторію ополченій въ смутное время?

А помните ли эти тридцать «подфракцій» въ, сумбурной памяти, «предпарламентѣ» 1917 года?..

Придетъ однажды время и русскіе философы и соціологи покажутъ намъ, какую роковую роль играла въ исторіи Россіи стихія пространства, равнины, без горности, долгаго зимняго разъединенія и эта возможность, разойдясь во мнѣніи, разойтись въ пространствѣ; какъ затрудняла эта стихія строительство личнаго характера и общественной дисциплины; какъ воля не сосредоточивалась и не крѣпла, а раскидывалась, отвергала грани и становилась синонимомъ нестѣсненности (воля — свобода, «вольная волюшка»)...

Придетъ время и поймется и уразумѣется еще многое другое...

А до тѣхъ поръ?

Незримо разлита по русскимъ душамъ глухая, безсознательная увѣренность въ томъ, что личное достоинство не терпитъ подчиненія; что чѣмъ «сильнѣе» характеръ у человѣка, тѣмъ онъ «независимѣе» и самовластнѣе; что подчиняться — унизительно, а неподчиняться — доблестно; что дисциплина есть начало рабства, а упрямое самодурство — начало свободы; что хорошо, когда меня слушаются и нехорошо, когда я слушаюсь...

Въ насъ разлита эта безсмысленная, рабская увѣренность; и чѣмъ лѣвѣе человѣкъ, тѣмъ у него ея больше — вплоть до лѣвыхъ эсеровъ. А коренится эта увѣренность въ нашей безхарактерности.

Вѣдь, характеръ — это не самовластіе и не самодурство, не капризная разнузданность, не чудачество и не оригинальничаніе. Нѣтъ, характеръ начинается съ самообузданія и завершается самообладаніемъ. Характеръ это душевная граненость и духовная опредѣленность; это личная и общественная дисциплинированность; это власть надъ собою, да, именно надъ собою, а потомъ только и лишь въ эту мѣру — незамѣтная и часто непостижимая для посторонняго взгляда власть надъ другими....

Кто не владѣетъ собою и своими страстями, тотъ не призванъ къ власти надъ другими. Какой строй можетъ онъ создать, если въ немъ самомъ хаосъ, произволъ и разнузданіе?

Но власть надъ собою выражается прежде всего въ самоограниченіи.

И второе проявленіе характера это способность къ крѣпкому, вѣрному сговору (координація) и сознательному, добровольному подчиненію (субординація)!

А мы?...

Мы искони были «люди вольные гулящіе», «удалые, добрые молодцы», начиная отъ бѣглаго холопа 17 вѣка и кончая революціоннымъ интеллигентомъ 20 вѣка...

Мы искони были — интригующіе бояре, готовые выпустить самозванца или произвести дворцовый переворотъ; или — самодурствующіе воеводы троекуровскаго нрава; или всѣмъ недовольные и все отвергающіе «писатели»; или противъ всего протестующіе забастовщики...

И власть мы понимали, какъ начало, развязывающее властителя; а на благое, зиждущее подчиненіе смотрѣли, какъ на кандалы...

И земля наша была богата, а порядка въ ней не было.

«Да развѣ у насъ можетъ быть иначе?», говорилъ мнѣ въ Москвѣ въ 1922 году одинъ россійскій скептикъ: «вотъ они, наши національныя блюда — блинъ да каша и блинъ растекся, а каша замѣшалась»...

Еще въ 1916 году одинъ видный русскій юристъ, всѣми уважаемый профессоръ, доказывалъ публично, что для «настоящаго» гражданина унизительно подчиняться тѣмъ государственнымъ законамъ, которые ему самому кажутся несправедливыми... И не понималъ, что онъ отвергаетъ основную аксіому всякаго правопорядка; что онъ проповѣдуетъ всеобщее разнузданіе и анархію.

Недавно я спросилъ одного типичнаго въ своей заносчивости русскаго радикала: «Вы, вѣдь, не монархистъ?». «Нѣтъ», отвѣчалъ онъ съ негодованіемъ: «Я не холуй»...

Какъ это понятно! Можетъ ли «вольный-гулящій» человѣкъ, «удалой», но не добрый молодецъ, безъ царя въ головѣ и съ политическимъ подпольемъ въ душѣ — понять, что монархическое начало не унижаетъ душу, а укрѣпляетъ ее, и что имѣть настоящаго, законнаго царя, всею землею излюбленнаго и чтимаго — есть не «холуйство», а духовное благо и счастье?.....

Пять лѣтъ, сидя въ Москвѣ при большевикахъ, слѣдилъ я за тѣмъ, какъ выкипала и перегорала въ человѣческихъ душахъ отрава анархіи, самовластія и разнузданія; какъ люди начинали голодать по порядку, по власти, по дисциплинѣ; какъ добровольное, безпрекословное повиновеніе (только бы не сумасшедшему! только бы не злодѣю!) становилось желаннымъ предметомъ, мечтою.

И я думалъ съ тревогою: дострадаются ли до пониманія этого голода и его благотворности — эмигранты, избѣжавшіе нашей сатанинской плавильни? И что дѣлать, если не дострадаются и не поймутъ? Если попрежнему будутъ проповѣдовать идеалы бѣглаго холопа? Если идеѣ диктатора-патріота, съ сильною и благородною волею, они захотятъ противопоставить свое «премудрое» «постольку-поскольку», свое частное произволеніе, свой отколъ, свой политическій прибытокъ? Если опять, вмѣсто того, чтобы за совѣсть строить властвующую волю, они начнутъ политику изоляціи, торга, нашептыванія, высмѣиванія, тихой инсинуаціи или громкой клеветы? Если подвигъ единенія окажется имъ не по плечу?...

Вотъ уже скоро три года, что я изгнанъ изъ Россіи и слѣжу за тѣмъ, какъ, слава Богу, въ эмиграціи растетъ эта способность, эта готовность къ подвигу единенія, и какъ одни неисправимые радикалы задыхаются въ своей безидейной, безвоздушной, малолюдной пустотѣ... И ясно, что путь ихъ заранѣе предопредѣленъ.

Скажу прямо: эта способность къ подвигу единенія растетъ, благодаря бѣлой арміи, отъ нея, изъ нея, ея силою, ея дисциплиною, ея подвигомъ!

Тамъ, гдѣ штатскія политическія организаціи все еще мѣстничаютъ, комбинируютъ, и нашептываютъ, военные съ самаго начала понимали, что спасеніе Россіи въ дисциплинѣ и что актъ добровольной субординаціи не унижаетъ душу, а возвышаетъ ее. И, понимая это, они блюли дисциплину и субординацію, какъ священный залогъ спасенія и какъ начало возстановленія Россіи.