– Виктор, Петербург бурлит. Горизбирком запретил партии "Яблоко" проводить референдум о правомерности названия моста именем Ахмата Кадырова, петербуржцы возмущаются открытием мемориальной доски Карлу Маннергейму. Такое ощущение, что в городе начинается топонимическая война. Циники в социальных сетях уже пишут – открыли памятники двум людям, которые убивали русских людей. Как просто, да?

– Я бы, безусловно, приветствовал наличие у нас полноценной памяти о маршале Маннергейме. К мосту имени Кадырова я, конечно, отношусь отрицательно. Я не знаю, убивал он русских людей или нет. А если не знаешь о чем-то, то лучше не говорить и не участвовать в голосовании. Но, мне кажется, одно явление – положительное, потому что мы попытались память о маршале, генерал-лейтенанте Русской армии как-то воссоздать хотя бы на стенах, если не в умах. Ну, а мост Кадырова – это нонсенс, который связан с некоей политической ситуацией. Его так и надо оценивать.

​​

– Карлу Маннергейму противники увековечения его имени, прежде всего, вменяют в вину его сотрудничество с нацистами. Насколько они правы?

​​– Этот очень глубокий вопрос. Кто толкнул Маннергейма на сотрудничество с нацистами? Давайте сразу поставим точки над "i" в этом самом принципиальном вопросе для наших противников, которые не желают знать правду о Маннергейме. Ведь ситуация была совершенно очевидная. Именно мы толкнули социал-демократическую Республику Финляндия в объятия Третьего рейха. Мы вначале, в ноябре 1939 года, на нее напали. А если внимательно рассмотреть историю того, как Финляндия оказалась во Второй мировой войне на стороне Германии, как 26 июня 1941 года она вынуждена была объявить нам войну, то мы увидим, что это было ответом на действия Красной Армии.

​​А ведь 22 июня рано утром Геббельс зачитал известное послание Гитлера… Гитлер почему-то сам отказался его зачитывать, хотя он очень любил работать ночью, а рано утром что-то говорить, но зачитал его Геббельс, и там сообщалось, что "вместе с нашими солдатами в войну вступает Финляндия". Финский МИД немедленно выразил протест, и вечером, около 18 часов, тот же Геббельс заявил по берлинскому радио, что произошла ошибка, и Финляндия не воюет.

​​Дальше у нас все время появлялись панические настроения из-за опасений, что из Финляндии вот-вот прилетят бомбить самолеты. Но на юге Финляндии не было немецких самолетов, кроме пяти разведывательных. Они никоим образом не могли бомбить Ленинград и другие наши города. Таким образом, запугав себя, мы 25 июня обрушили массовые бомбардировки на мирных жителей Финляндии. И когда мы убили более тысячи финнов, они 26 июня объявили нам войну.

Все документы, которые сегодня открыты, говорят о том, что на нашу базу Порккала уже пришел приказ наркома Тимошенко с 23 июня быть готовыми атаковать. А если еще посмотреть, что произошло с 1-м и 11-м танковыми корпусами (тогда они назывались "механизированные корпуса"), тоже многое станет понятно. Один из них базировался в районе острова, а другой – в районе Гатчины. И когда их командиры 22 июня разорвали секретные пакеты, то выяснилось, что они должны были двигаться к Выборгу и в Северную Карелию, то есть фактически это был план еще одного нападения на Финляндию. Ясно, что мехкорпуса пошли не в ту сторону, потому что немцы шли с Запада.

И получилось, что эти мехкорпуса не сыграли никакой роли в обороне Ленинграда, потому что они были растерзаны по пути. Их растащили по разным дивизиям, как это часто бывает в хаосе и суматохе первых дней войны. В итоге лучше всех оснащенные 1-й и 11-й мехкорпуса не сыграли никакой роли в начале Второй мировой войны на территории советской России.

– Давайте перенесемся в начало ХХ века. Какую роль сыграл Карл Маннергейм в установлении независимости Финляндии?

​​– Он просто спас ее от большевизма. Здесь вопрос в отношениях. Почему у нас идут такие дискуссии? Потому что у нас история подавлена идеологией. Мы до сих пор занимаемся идеологическими выкладками и прямо не скажем, что после 26 октября 1917 года начались бессудные убийства людей. Еще власть-то вроде не установилась, а убивать уже повелела. Так что большевизм – это страшная чума, и нужно это осознать. К сожалению, до сих пор у нас ни в исторической науке, ни в обществе это по-настоящему не понято. Это, я считаю, и моя вина, в том числе потому, что в 90–91 годах мы должны были доработать это до конца и объяснить нашим людям, чтобы в их сознание вошло понимание того, что же такое большевизм.

Большевизм – это действительно совершенно жуткая доктрина, которая не уважает ни человека, ни частную собственность, ни человеческие идеалы, ни религию, ни Бога, никого, и готова убивать ради своей власти. Она и убивала.

​​А на мемориальной доске, к сожалению, сплошные ошибки. Получается, что Маннергейм до 1918 года включительно служил в Русской Императорской армии, тогда как Русская Императорская армия прекратила свое существование еще 1 марта 1917 года, еще до отречения государя, когда пришел знаменитый приказ №1, разваливший Императорскую армию. Императорская армия без императора воевать не может – это известно из всей истории человечества, начиная с Римской империи. Маннергейм, который тогда уехал в Финляндию, спас ее от большой крови.

Да, там тоже пролилась кровь. Там тоже местные красные, большевики попытались захватить власть. Была очень короткая гражданская война с привлечением германского принца в качестве короля Финляндии. Как во всякой гражданской войне, было много сумятицы, суеты, но в итоге именно Маннергейм в эти очень сложные годы не позволил внедриться туда большевизму, хотя большевизм был совсем рядом. В этом его историческая заслуга, можно сказать, божественная миссия. И финны благодарят его, прежде всего, за это.

​​Ведь если говорить о нем как о военном деятеле, так ведь он не обладал властью. До начала Второй мировой войны он был всего лишь председателем военного совета. А кто такой председатель военного совета? В период опасности для страны собирается военный совет, на нем о чем-то рассуждают, а председатель сидит и слушает. По сути, на нем не лежит вина за то или иное участие Финляндии во Второй мировой войне.

–​ Существует мнение, что Сталин не тронул Маннергейма и вычеркнул его из списка обреченных на смерть. Это, кстати говоря, еще один аргумент противников увековечения имени маршала.

– Это одна из легенд, нет никаких документов, подтверждающих это. А если представить себе то, что было в 1945 году в Финляндии, когда, например, зять председателя Коммунистической партии Финляндии становится министром внутренних дел, или та же ждановская комиссия там хозяйничает и в экономике, и в политике...

Конечно, можно было расправиться и с Маннергеймом. Оттого, что с ним не расправились, а он уехал в Швейцарию, и возникла эта странная легенда о том, что Сталин, мол, учел его заслуги и так далее. Конечно, Сталин был, прежде всего, прагматик. Ему не нужен был Маннергейм после 1945 года. Они делали, что хотели, и не только в Финляндии.

Мы же сейчас совершенно вычеркнули из памяти, что бригады НКВД до 1947 года совершенно свободно рыскали по Франции, отыскивали наших эмигрантов, перемещали их в лагеря на территории Франции, причем охранниками в этих лагерях были энкавэдэшники. И только французские полицейские немного помогали эмигрантам.

​​Мы могли, конечно, сделать с Маннергеймом все что угодно. Если бы Сталин очень хотел его взять, то мы бы его достали и в Швейцарии, и где угодно. Но и Сталин прекрасно понимал ту роль Маннергейма, о которой мы с вами сегодня говорим, даже его роль в осаде Ленинграда.

– А какую роль сыграл Маннергейм в осаде Ленинграда?

– Вы не раз видели табличку с надписью: "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!". Несколько таких надписей красноречиво говорят о том, что с северо-востока на город Ленинград в дни осады не падали бомбы и снаряды, не летели бомбить самолеты. Это совершенно очевидно, деваться некуда. Тут уж самые яростные противники Маннергейма не скажут, что это не так. Тем более что 23-я армия, которая стояла на Карельском перешейке в районе Сестрорецка, была сильно обескровлена. Там от дивизии оставались одни роты, а в дзотах и дотах сидели девушки. Жуков прекрасно понимал, что со стороны Финляндии ему ничего не грозит, и он взял массу войск из 23-й армии, которая практически стояла. Это документально подтвержденный факт. С той стороны нам не грозила опасность.

​​Второе, что очень важно. Гитлер решил, что этого полукольца недостаточно, потому что если водная преграда существует, то значит, это не блокада, а осада. Так это понимается в военном смысле. Когда мы говорим "осада Севастополя", но "блокада Ленинграда", то возникает какая-то неясность. И там, и там водное пространство было за нами. И тут возникает вопрос: почему через это водное пространство в течение августа-октября 1941 года не провезли ни грамма продовольствия? Я думаю, этот вопрос надо задать товарищу Сталину и товарищу Жданову, потому что это – очевидное преступление. И когда говорят "героическая осада" или "героическая блокада", то в этом слове "героическая" мне, прежде всего, всегда слышится слово "преступление", потому что ответственность за гибель более чем полутора миллионов людей лежит на Сталине и Жданове. Немцы – они враги, им положено осаждать…

​​Еще одна роль Маннергейма, которую мы должны вспомнить, заключается в следующем. Гитлер собирался большим кольцом через Свирь и Тихвин окружить Ленинград уже окончательно, и, если бы ему это удалось, здесь все попали бы в плен или умерли, но в этот период Маннергейм отказался участвовать в этой операции.

Противники маршала говорят нам, что он же воевал в Карелии, взял Петрозаводск. Так поймите, это же война! Во время войны иногда совершенно невозможно удержать войска. Когда финские части, бывшие под началом у Маннергейма, поняли, что в районе Сортавалы нет никаких заслонов, они стали продвигаться вперед. И это скорее не вина Маннергейма, а вина тех командующих, которые были в районе Петрозаводска и Сортавалы. Совершенно очевидно, что во время войны такое случается. Но мы говорим о его роли в судьбе Ленинграда, который он очень любил.

– Виктор, вам не кажется странным, что в установке мемориальной доски маршалу принимал участие третий человек в кремлевской иерархии – глава президентской администрации Сергей Иванов? А министр культуры Владимир Мединский вообще два года назад в одном из своих исторических произведений обвинил Маннергейма чуть ли не в убийстве полутора миллионов ленинградцев во время блокады… Как это понимать?

– Мединский – не очень глубоко образованный человек, поверхностный, но ловкий. Он может говорить и "за", и "против". Мы много раз видели и слышали такие примеры. Вопрос не в этом. Вы же понимаете, какая сейчас политическая ситуация… И присутствие руководителя Администрации президента здесь совершенно символично. Чему удивляться? Мы сейчас наводим какие-то мосты с Финляндией. Открытие доски – повод кого-то пригласить, кому-то что-то сказать, кого-то поблагодарить, у кого-то что-то попросить...

​​Хотя замысел этой доски был уже давно, как и доски Колчаку на Кадетском корпусе, но сейчас подоспел такой момент. Президент Финляндии – тоже живой человек, он тоже должен это знать. Так что политический момент вполне располагает к тому, чтобы эта доска появилась.

Другое дело, что появление такой доски с такими ошибками вызывает трагикомический хохот. И имя-отчество, и 1918 год – это нелепость, которая, на мой взгляд, оскорбительна и для маршала, и для тех, кто повесил эту доску, и для тех, кто это написал.

– Мемориальную доску, несмотря на ошибки, которые были допущены ее создателями, после установки вандалы обрызгали красной краской. Сейчас рядом с ней установлена усиленная охрана. Мост имени Ахмата Кадырова тоже пострадал, скажем так, рядом с ним был установлен портрет Буданова, который затем был замазан черной краской. Что надо сделать, чтобы остановить топонимическую войну в Петербурге? Сменить названия улиц и площадей?

– Здесь дело совсем не в топонимике, а в мировоззренческих проблемах, в том, что та гражданская война, которая была в России и длилась очень долго, и сейчас продолжает существовать в нашем сознании. Поэтому у нас и происходят такие лихорадочные вещи.

Я жил на набережной Робеспьера, теперь живу на Воскресенской набережной и горжусь этим. Но улица Марата осталась, и так далее… И таких вещей у нас очень много.

​​У нас есть улица Белы Куна. Как можно жить на этой улице нормальному человеку? Сколько у нас в городе военных училищ? Допустим, шесть. Но как можно готовить офицеров при наличии улицы Белы Куна – чисто морально? Ведь это человек, который садистки убивал русских офицеров, причем тех, которые хотели остаться на Родине, а не тех, которые стремились в Париж. И этот жуткий человек, патологический убийца имеет у нас в городе улицу, названную его именем. Когда у меня еще была возможность выступать по телевидению, я дважды предлагал выйти на эту улицу и не пускать по ней ни одну машину, пока ее не переименуют. Так боролись с этой топонимической глупостью, с этим идиотизмом.

​​Тем не менее, улица Белы Куна существует и сейчас, и сейчас опять начнется разговор о том, какой он был революционер и так далее. Дело не в революции. Он был поддонок в моральном смысле, вот и все. Морально он – не революционер, не демократ, не большевик, никто, он – подонок. И не надо рассуждать о том, что он пострадал, что Сталин сослал его в Сибирь... Сталин иногда делал правильные вещи в этом смысле. То, что он истреблял этих ленинских палачей, это его заслуга.

– А ведь и Ленина тоже можно назвать подонком. Сколько на его совести уничтоженных людей! И все улицы и площади, названные его именем, надо переименовать?

​​– Там столько подлости… Вы же знаете это сверхсекретное письмо Молотову. Ленин понимал, что это гнусность, потому там столько надписей: "после прочтения сжечь" и прочее. У Ленина было достаточно ума, чтобы понять, что он делает омерзительные вещи, но он понимал, что история его осудит. В этом письме – страшные вещи. Исследуя многие эпизоды из жизни Ульянова, я давно пришел к выводу, что главной тайной советской власти было сумасшествие Ленина. Он часто поступал как сумасшедший, как человек не в разуме. Он вредил и самому себе, и народу, и государству, которым хотел руководить.

Могу вам рассказать один эпизод, который Бухарин по своей болтливости в 1932 году вспоминал в "Известиях". Он вспоминал о подробностях разгона Учредительного собрания в январе 1918 года. Ленин в этом не принимал участия лично, а Бухарин активно руководил. "Ильич пришел ко мне в кабинет, – пишет Бухарин, – а у меня была бутылка хорошего вина. Мы сели, и он попросил меня рассказать ему, как это было. Я ему рассказал с подробностями, как престарелого Чернова выносили за руки-ноги, оттаскивали с трибуны и прочее. И Ильич начал смеяться. И вдруг я вижу, что он не может закончить смех, он смеется и смеется. Пришлось позвать доктора. Доктор ему что-то вколол, Ильич успокоился, а потом опять попросил рассказать ему, как это было, по второму разу. Я опять начал рассказывать ему все эти незабываемые эпизоды разгона, Ильич снова стал смеяться и не мог остановиться. Я подумал, что мы сейчас потеряем его. И в нормальное состояние его опять привели только с помощью врача".

Это 1918 год. И еще есть пять-шесть эпизодов, свидетельствующих о его сумасшествии. Это была, пожалуй, главная тайна советской власти.

– Как вы думаете, существует перспектива решения проблемы Мавзолея? Ленина перезахоронят?

​​– Я думаю, что эта проблема будет решена после 2018 года. Мне очень хочется в это верить. Главная проблема заключается в том, что Советский Союз – это не Россия (и этого, к сожалению, многие не понимают). Россия была первой оккупированной Советским Союзом страной. Эта оккупация России Советским Союзом не осознается.

Например, все думают, что восстание в Венгрии в 1956 году подавляли русские. Это неправда. Русские, три тысячи человек, перешли на сторону венгров, их потом Андропов расстреливал, и их тела там закатывали в бетон. А в танках сидели советские люди. Это большая разница. К сожалению, и на Западе, и у нас это редко кто понимает.

Со временем вопрос встает опять. Но неужели мы должны к чуме, к большевизму, как говорят военные, "пролагать лучевую связь"? Конечно, к той исторической России, которая была, со всеми ее достоинствами и недостатками, моралью, успехам в литературе и искусстве… Накануне ХХ века страна считалась второй Америкой и по темпам развития, и по вкладу в мировую культуру. Россия была передовой державой. К той стране не стыдно возвращаться. Она не была ни монстром, ни пугалом. Когда она существовала, было некое европейское равновесие.

Но, начиная с Первой мировой войны, мы свернули с пути. Многого не было бы, если бы она закончилась иначе. Не случайно же наш союзник, премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж, узнав, что государь ушел с политической арены, сказал: "Ну, все, главная цель войны достигнута – Россия не будет великой державой". Хотя союзнику и не полагалось так говорить, но он был прав.

Виктор Резунков