Сергей Семенович Уваров (1786–1855) – фигура знаковая для русского консерватизма. В духовной и общественно-политической жизни первой половины XIX столетия – на протяжении двух царствований и двух разных эпох – он неизменно играл яркую и выдающуюся роль. Помимо весьма солидного (по меркам раннего консерватизма) идейного наследия, которое С.С. Уваров оставил после себя, он оказал русскому консерватизму столько символических услуг, сколько, пожалуй, ни один его современник-единомышленник. И, пожалуй, самой значимой из них является создание им триады «Православие. Самодержавие. Народность», ставшей символом русского консерватизма.

Интеллектуальную биографию Сергея Семеновича Уварова можно начинать с периода его его учебы и воспитания в доме князя А.Б. Куракина, женой которого была родная тетка будущего консерватора – Наталья Ивановна, урожденная Головина. Домашнее образование юного С.С. Уварова было вполне типичным для русской аристократии XVIII века, оно было насквозь вестернизированным, отличаясь скорее блеском, чем глубиной. Но примечателен в данном случае наставник юного С.С. Уварова.

Им был французский эмигрант аббат Манген. С одной стороны, он привил своему воспитаннику тягу к европейской культуре и образованию, утонченный вкус, а с другой – консервативные идеалы, сторонником которых и сам был [2, с. 7]. Годы спустя именно с аббатом Мангеном Сергей Семенович будет издавать первую в России «консервативную» газету с символичным названием – «Беспристрастный консерватор» («Conservateur impartial”). Возможно, именно французский аббат и предложил соответствующее название для франкоязычного издания, поскольку в русском лексиконе аналогов политическому понятию «консерватор» на тот момент еще не было [31, с. 114].

Находясь с пятнадцатилетнего возраста на дипломатической службе, С.С. Уваров был отправлен от Коллегии иностранных дел на учебу в Геттингенский университет (1803) [4, с. 218] – одно из лучших учебных заведений Европы. Учеба за границей и полученные затем назначения в русские посольства в Вене и Париже (с 1806 по 1810 г.) способствовали приобретению новых знаний и расширению культурного кругозора С.С. Уварова.

Так, во время пребывания в Вене он был вхож в круг европейской культурной и политической элиты: общался с графом Л. фон Кобенцелем, князем Ш.-Ж. де Линем, бароном К. фон Штейном, графом К.О. Поццо ди Борго, мадам Ж. де Сталь, братьями Августом и Фридрихом фон Шлегелями [18, 19, 24]. Для молодого человека, воспитанного на образцах западной культуры, годы дипломатической службы в Европе стали временем дальнейшего развития его культурного западничества, которому в общих чертах он был верен до конца жизни.

В год своего возвращения на родину С.С. Уваров написал и затем издал на французском и русском языках свою первую серьезную работу – «Проект Азиатской академии» [25]. Как правило, «Проекту…» отводится роль научного трактата и почти полностью игнорируется идеологическая составляющая этого текста. Между тем, С.С. Уваров одним из первых отметил политическое значение изучения Востока для России.

Автор трактата подчеркивал, что Российская империя, имеющая обширную сухопутную границу с государства- ми Азиатского региона, как никакая другая страна должна иметь серьезную политическую заинтересованность в исследовании Востока. Однако, несмотря на всю очевидность этого, среди всех европейских государств именно в России, по словам С.С. Уварова, «меньше всего уделяют внимания изучению Азии» [25, с. 69]. Помимо собственно политических целей «азиатские исследования» должны способствовать сближению и взаимообогащению восточной и западной цивилизаций [25, с. 69–78].

Изучение Востока, по мнению С.С. Уварова, имело и, выражаясь современным языком, антимодернистское значение. Обращение к Востоку должно помочь европейской цивилизации свернуть с пути рационализма и «кровавых социальных потрясений» на путь восстановления связи с Традицией. Заявляя о необходимости «защищать огромные развалины, восстанавливать, а не строить новое здание» [25, с. 79], С.С. Уваров выдвигал главный принцип консерватизма: сохранение и продление Традиции в противовес строительству «нового здания», лишенного исторического фундамента.

«Проект Азиатской академии» получил широкую известность как в Европе, так и в России. Этот трактат высоко оценили Наполеон, французский ориенталист Лангле, великая княгиня Екатерина Павловна, Фридрих Шлегель, Гете, Жозеф де Местр. Последний, кроме прочего, похвалил молодого ученого за его «нападки» на XVIII столетие как «самую постыдную эпоху человеческого духа» и его отважную проповедь «добрых старых принципов» [2, с. 34]. Основные положения «Проекта Азиатской академии» впоследствии нашли отражение в ряде других сочинений, вышедших из-под пера С.С. Уварова [26, с. 251–260; 16, с. 361–364].

Примечательно, что он не только теоретически доказывал необходимость глубокого и всестороннего изучения Востока, но и приложил немало усилий для практического внедрения ориенталистики в систему отечественного образования и науки. В 1843 году в юбилейном отчете о результатах деятельности Министерства народного просвещения под своим руководством он отмечал, что «иностранные ученые, еще недавно обвинявшие Россию и втайне, и гласно в недостатке основательных изысканий о Востоке», теперь в один голос хвалят учрежденную систему изучения Востока, а также те усилия, которые предпринимают русские ученые на этом поприще» [16, с. 364].

Женитьба в 1810 году на дочери министра народного просвещения графа А.К. Разумовского Екатерине Алексеевне способствовала назначению С.С. Уварова попечителем Санкт-Петербургского учебного округа и членом, а с 1818 года и президентом Императорской Академии наук [10, с. 16]. Как попечитель Санкт-Петербургского учебного округа С.С. Уваров создал нескольких записок, имеющих принципиальное значение для характеристики его взглядов в царствование Александра I.

Одна из них – «О преподавании истории относительно к народному воспитанию» [20, с. 204–213] – была издана отдельной брошюрой на французском языке в 1813 году. Основную мысль записки автор выразил следующим образом: «В народном воспитании преподавание истории есть дело государственное» [20, с. 204]. Исходя из этого, С.С. Уваров давал конкретные указания и рекомендации, касающиеся преподавания всемирной и отечественной истории на той или иной ступени образования – в народных училищах, гимназиях и университетах. Отмечая особенности преподавания истории в разных учебных заведениях, автор записки тем не менее выдвигал общие для всех требования.

Во-первых, исторические события и процессы должны рассматриваться сквозь призму религии и философии. Благодаря этому, по мысли С.С. Уварова, всемирный исторический процесс приобретет стройность и ясность. Во-вторых, изучение истории должно «возбуждать и сохранять народный дух», культивировать национальную самобытность. И, наконец, последнее: в преподавании истории, по мнению С.С. Уварова, должна отражаться политика правительства [20, с. 212]. Спустя два десятилетия все эти принципы в более четкой и конкретной форме нашли свое воплощение в знаменитой триаде «Православие. Самодержавие. Народность», на которой С.С. Уваров предлагал основывать образование в России.

Тема преподавания истории и ее роли в формировании государственной идеологии была затронута С.С. Уваровым и в «Речи президента Императорской академии наук, попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, в торжественном собрании Главного педагогического института 22 марта, 1818 года» [26]. Эту «Речь…» можно считать программным и одновременно самым противоречивым официальным документом, вышедшим из-под пера С.С. Уварова в царствование Александра I.

С одной стороны, он повторил и усилил ряд сделанных ранее заявлений в консервативном ключе [26, с. 251–260, 271]. С другой – в своей речи С.С. Уваров процитировал известного либерала, лорда Т. Эрскина, назвав политическую свободу «последним и прекраснейшим даром Бога» [26, с. 267]. Вероятно, упомянув в своей «Речи…» о политической свободе, автор всего лишь хотел включить свое выступление в контекст либеральной политики Александра I.

Как справедливо заметил в свое время Н.П. Барсуков, эта «Речь…» была произнесена С.С. Уваровым вслед за открытием Варшавского сейма в феврале 1818 года, когда «из уст самого государя раз- дались свободолюбивые обеты» [1, с. 228]. Современные исследователи также склонны считать либеральные идеи С.С. Уварова, озвученные им 22 марта 1818 года, откликом на речь императора Александра I от 15 марта 1818 года, заявившего в Варшаве о своих намерениях в перспективе даровать конституцию всей России [30, с. 530]. Примечательно, что ни до, ни после своей мартовской «Речи…» 1818 года С.С. Уваров не демонстрировал в своих текстах либерализм столь явно и откровенно.

За эту «минутную слабость» С.С. Уварова часто обвиняют в беспринципности и приспособленчестве, подчеркивая, что его общественно-политические взгляды во многом определялись карьерными соображениями [14, с. 678; 2, с. 4, 8, 146; 11, с. 21]. Факты его государственной деятельности свидетельствуют о другом. Причиной отставки С.С. Уварова с высоких государственных постов – попечителя Санкт-Петербургского учебного округа в царствование Александра I и министра народного просвещения в царствование Николая I – был его отказ действовать вопреки совести и своим принципам.

В действительности вопрос о взглядах С.С. Уварова в царствование Александра I не так прост и однозначен. Основная часть текстов, появившихся из-под его пера в этот период, не слишком информативна для характеристики его общественно-политической позиции, так как в основном представляет собой научные труды, а также официальные или полуофициальные выступления государственного чиновника высокого ранга, вынужденного оглядываться на мнение высшего начальства. Для характеристики взглядов С.С. Уварова довольно точным представляется определение А.Л. Зорина, назвавшего его просвещенным консерватором «в духе Н.М. Карамзина» [7, с. 82]. По всей видимости, это определение справедливо и для мировоззрения С.С. Уварова в царствование Александра I.

В пользу этого говорит и его роль в двух событиях и явлениях интеллектуальной и культурной жизни России второй половины царствования Александра I, носивших полуофициальный и неофициальный характер. Речь идет об издании и редактировании С.С. Уваровым в 1813–1818 годах отечественной франкоязычной газеты “Conservateur impartial” – «Беспристрастный консерватор», а также о создании им в 1815 году политического и литературного объединения русских интеллектуалов «Арзамас».

В 1813 году русская франкоязычная газета Министерства иностранных дел Российской империи “Journal du Nord” («Северная газета») сменила редактора и название. Это произошло благодаря усилиям попечителя Санкт-Петербургского учебного округа С.С. Уварова. Под названием “Conservateur impartial” («Беспристрастный консерватор») ее стал редактировать сначала публицист и дипломат Г.-Т. фон Фабер, а с конца 1813 года – бывший учитель С.С. Уварова – аббат Манген [13, с. 334].

При этом неформальным редактором «консервативного» издания был сам С.С. Уваров. Целью издания было противодействие пронаполеоновской пропаганде и демонстрация привлекательного образа России как иностранным, так и русским читателям [13, с. 334]. Серьезный анализ материалов, публиковавшихся под руководством С.С. Уварова в “Conservateur impartial”, был сделан в монографии М. Майофис [8]. Автор заключила, что значительная часть публикаций 1813– 1818 годов – это рецензии на сочинения С.С. Уварова, анонсы его новых работ, переводы его выступлений и т.д. [8, с. 642 – 643].

В данном случае важно даже не содержание выпусков “Conservateur impartial”, выходивших под руководством С.С. Уварова, сколько сам факт появления издания под таким заголовком. Надо напомнить, что уваровский «Консерватор» появился на пять лет раньше шатобриановского. “Conservateur impartial” – это не только и не столько первое консервативное периодическое издание в России (хотя идеологическая окраска газеты не была столь уж однозначной), сколько первое использование термина «консерватор» в русской печати, пусть и во французском переводе. Это безусловная символическая заслуга С.С. Уварова перед русским консерватизмом.

Еще одним предприятием, инициатором которого был С.С. Уваров, имевшим символическое значение для русского консерватизма, стало создание в 1815 году общества «Арзамас». И хотя создавался «Арзамас» в качестве оппозиции консервативной «Беседе любителей русского слова», именно из этого общества вышла плеяда выдающихся представителей русского консерватизма царствования Николая I, таких как В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, А.С. Пушкин, Д.В. Дашков, сам С.С. Уваров и др.

Вероятно, внутри этого сообщества произошла какая-то интеллектуальная мутация, благодаря которой такая эволюция стала возможной. Но в конечном счете в этом не было ничего случайного, если учесть, что идейным знаменем «Арзамаса» был никто иной, как Н.М. Карамзин. Таким образом, можно утверждать, что русский консерватизм Николаевского царствования зарождался не только в «Обществе любомудрия» (1823–1825), но имел и более ранние истоки – в «Арзамасе».

Возвращаясь к вопросу об особенностях общественно-политической позиции С.С. Уварова в Александровское царствование, следует понять, почему он остался за пределами мощного консервативного движения той эпохи. Это можно объяснить своеобразием его консерватизма, который испытал на себе значительное влияние идей немецкого романтизма. Во многом благодаря этому С.С. Уваров стоял особняком среди таких ранних консерваторов, как Г.Р. Державин, А.С. Шишков, Ф.В. Ростопчин, С.Н. Глинка и др.

Все эти теоретики и практики раннего русского консерватизма имели слабо выраженную интеллектуальную связь со своими европейскими единомышленниками, в силу чего их идейный багаж отличался большей национальной самобытностью и независимостью. С.С. Уваров же еще в первой четверти XIX столетия идейно был ближе консерваторам следующего поколения, которые заявили о себе в царствование Николая I.

Начальный период Николаевского царствования ознаменовался крупными политическими событиями, которые не могли не оказать влияния на мировоззрение С.С. Уварова. Речь идет о восстании декабристов и июльской революции 1830 года во Франции. Во многом благодаря этим событиям к началу 1830-х годов его консерватизм приобрел большую ясность и остроту, а отношение к Западной цивилизации стало заметно критичнее.

Вероятно, С.С. Уваров делился своими переживаниями и страхами, когда вскоре после революционных событий во Франции писал следующее: «Июльская революция, уничтожившая столько явлений, покончила в Европе, по крайней мере, на полстолетия со всеми идеями общественного прогресса и политического совершенствования. Она потрясла тех, кто тверже всего верил в будущее народов, вовлекла их в бесчисленные заблуждения, заставила усомниться в себе самих. После 1830 года нет мыслящего человека, который хотя бы однажды не спрашивал себя с удивлением, что же такое эта цивилизация?» [23, с. 96].

В 1832 году С.С. Уваров был назначен товарищем министра народного просвещения при графе К.А. Ливене, а год спустя возглавил это ведомство сначала в качестве управляющего, а с 1834 года уже в ранге министра. На этом посту он явился создателем знаменитой консервативной доктрины, которая нашла свое выражение в формуле «Православие. Самодержавие. Народность». Следы этой доктрины можно найти в целом ряде документов, вышедших из-под его пера в период с 1832 по 1849 год. Наиболее информативными для анализа данной идеологической системы являются несколько официальных и полуофициальных текстов этого периода.

Прежде всего речь идет о черновике меморандума Николаю I [23], появившемся в марте 1832 года, вскоре после назначения С.С. Уварова товарищем министра народного просвещения. Этот документ был опубликован в 1997 году А.Л. Зориным [5, 6]. Меморандум, по-видимому, содержит самое раннее из всех известных упоминаний о триаде [6, с. 343] в том виде, в котором она стала эмблемой русской национальной идеи.

Следующими по времени создания являются «Всеподданнейший доклад управляющего Министерством народного просвещения от 19 ноября 1833 года» [15], который был подготовлен С.С. Уваровым уже в качестве исполняющего обязанности главы Министерства народного просвещения, а также записка «О средствах сделать На- родное Воспитание специальным, не отступая от общих видов оного» [21] (датирована М.М. Шевченко 1833 годом [27, с. 227]). Оба документа в разное время ввел в научный оборот исследователь министерской деятельности и взглядов С.С. Уварова М.М. Шевченко [4, с. 29].

В этот же ряд следует поставить и доклады о работе Министерства народного просвещения во главе с С.С. Уваровым – за пять [22] и десять лет [16]. Поскольку все эти документы отличаются друг от друга обстоятельствами и временем появления, а также адресатом и общим содержанием, то они могут дополнять друг друга при реконструкции уваровской доктрины.

В хронологически наиболее раннем из указанных выше документов – письме Николаю I – С.С. Уваров дал развернутое объяснение причин появления консервативной доктрины. Основанием для ее создания стала духовная и общественно-политическая ситуация, сложившаяся в Европе в результате июльской революции во Франции. По словам С.С. Уварова, после 1830 года западные интеллектуалы, духовно дезориентированные и морально подавленные, должны были признать, что «у общества нет более политических, нравственных и религиозных убеждений».

Россия же, по его мнению, «пока избегла подобного унижения», поскольку «еще хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные». В связи с чем он возлагал на правительство обязанность собрать воедино разрозненные части русской народности (то есть ее религиозные, политические и нравственные убеждения) и образовать из них «тот якорь, который позволит России выдержать бурю».

По мнению автора письма, сделать это можно с помощью воспитания и образования, основанных на так называемых национальных началах и одновременно отвечающих требованиям времени и обстоятельств, чтобы, с одной стороны, «идти в ногу с Европой», а с другой – «не удалиться от нашего собственного места» [23, с. 97].

Национальные начала, без которых русское государство «не может благоденствовать, усиливаться, жить», и составляют знаменитую триаду – «Православие. Самодержавие. Народность» [16, с. 347]. В разных текстах определение первого элемента триады варьировало между «национальной религией» [23, с. 97], «религией предков» [21, с. 233], «православной верой» [15, с. 70] и «православием» [16, с. 347]. Использование в письме к императору (1832) термина «национальная религия» вместо «православие» натолкнуло А.Л. Зорина на мысль об «очевидном конфессиональном индифферентизме» С.С. Уварова, которому «решительно безразлично, о какой именно вере и какой церкви идет речь», главное – их укорененность «в истории народа и политической структуре государства» [6, с. 86].

Это явное преувеличение. Несмотря на свое культурное западничество, Сергей Семенович всегда придавал особое значение непоколебимости основ православной веры. В 1821 году в связи с запрещением книги профессора А.К. Куницына «Естественное право» он писал: «Я всегда думал и ныне думаю [курсив мой. – А.М.], что всякое учение, всякое действие, явное или скрытое, противное догматам Православной Греко-Российской Церкви, или клонящееся поколебать существующий порядок и ослабить любовь и доверенность к Трону <…>, должны обращать на себя внимание правительства и внушать ему меры предосторожности» [цит. по: 29, с. 102].

И хотя за годы министерской деятельности отношение С.С. Уварова к православной Церкви претерпело определенную эволюцию, однако это скорее касается сферы личной религиозности, проблемы воцерковленности, а не его взглядов на значение Православия в жизни русского народа.

Итак, Православие, по С.С. Уварову, является двигателем, средоточием жизни как всего государства и всего русского народа, так и жизни отдельного русского человека. Подрыв Православия в России приведет, по его мнению, к ее духовной и политической деградации, откату к дикости. «Без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть, – писал он, – ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце.

Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы изменой в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха» [15, с. 71].

Второй элемент триады – самодержавие – является, по мнению С.С. Уварова, основой ее политического бытия, непременным условием ее существования в настоящем виде.
«Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; – писал он, – можно их уверить, что они не знают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний.

Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил.

Русский колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный. Эту истину чувствует неисчислимое большинство между Русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в образе мыслей, и в отношениях к Правительству» [15, с. 71].

В черновике меморандума Николаю I С.С. Уваров изобразил конкретные последствия утраты Россией самодержавия. Он считал, что любое ограничение самодержавной власти, введение народного представительства на европейский манер и разрушение сословного строя приведут к тому, что «колосс не протянет и двух недель, более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены» [23, с. 98].

То, что эта «истина», по мнению С.С. Уварова, очевидна для большинства русских, подчеркивало национальный характер самодержавной власти, ее органическую связь с русским народом. По мнению идеолога, помимо сплочения русской нации вокруг царского трона, роль самодержавия заключалась в создании и укреплении величайшей империи мира. В одном из юбилейных докладов о деятельности Министерства народного просвещения он писал следующее:
«Самодержавие соединило расторженные члены государства, уврачевало язвы его, дало ему единство и упрочило его целость в такой огромной массе, которой не было в истории мира ничего подобного…» [23, с. 7–8].

Третий элемент триады, не менее важный, чем предыдущие два, – народность – С.С. Уваров считал наиболее трудным для определения [23, с. 98; 15, с. 71]. Вслед за ним на сложность интерпретации «народности» в контексте его доктрины указывали и много- численные исследователи [29, с. 106; 8, с. 103; 10, с. 29]. Пожалуй, самое неожиданное и оригинальное объяснение этому понятию дал А.Н. Пыпин, который и ввел в свое время в научный оборот термин «официальная народность» [12, с. 5].

В своих рассуждениях об уваровской доктрине он поставил знак равенства между понятиями «народность» и «крепостное право» [28, с. 91]. Несостоятельность подобной концепции очевидна. Сам С.С. Уваров об этом «спорном» понятии своей доктрины писал следующее: «Относительно Народности, все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях.

Государственный состав, подобно человеческому телу, пере- меняет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной; если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если мы примем их за основную мысль Правительства, особенно в отношении к Народному Воспитанию» [15, с. 71].

Можно заключить, что под народностью С.С. Уваров понимал не что иное, как национальную самобытность и национальное самосознание, включающие в себя и связь с национальными традициями, и историческую память, и представления о своем пути и предназначении. Недаром в одном из официальных текстов, касаясь триады, он заменил абстрактное понятие «народность» на более конкретное – «дух русский» [22, с. 7].

Цель построения национальной системы образования на принципах «Православия. Самодержавия. Народности» С.С. Уваров видел в восстановлении Святой Руси [22, с. 3–4]. В его представлении, это было реальной альтернативой тому пути, по которому шла сотрясаемая революциями Европа. В то же время на успех своего дела он смотрел с большим пессимизмом. «Мы, то есть люди девятнадцатого века, в затруднительном положении, – заявлял он, – мы живем среди бурь и волнений политических. На- роды изменяют свой быт, обновляются, волнуются, идут вперед. Никто здесь не может предписывать своих законов.

Но Россия еще юна, девственна и не должна вкусить, по крайней мере, теперь еще сих кровавых тревог. Надобно продлить ее юность и тем временем воспитать ее. Вот моя политическая система. <…> Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно» [9, с. 362]. Однако С.С. Уваров, как известно, вынужден был уйти в отставку значительно раньше (1849), чем смог увидеть и оценить плоды своих трудов на ниве народного просвещения.

Создание «русской триады» и разработка соответствующей доктрины стали верши- ной консервативного творчества С.С. Уварова. Его консерватизм в этот период приобрел цельность и ясность. В целом же идейную эволюцию С.С. Уварова на протяжении первой половины XIX века можно рассматривать в том числе через призму складывания его консервативной формулы, явные намеки на которую можно обнаружить уже в трудах 1810-х годов.

Уваровская триада имеет ценность и сама по себе – без мощной теоретической базы, созданной ее автором. «Православие. Самодержавие. Народность» – фраза, ставшая символом русского консерватизма. Это еще один символический вклад С.С. Уварова в историю русского консерватизма. Значительна роль С.С. Уварова и как интеллектуального моста между различными поколениями и типами русских консерваторов. Будучи идейным последователем Н.М. Карамзина, он еще в первой четверти XIX века выступил связующим звеном между представителями русского консерватизма Александровского и Николаевского царствований.

Мещерякова Арина Олеговна,

кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры философии и гуманитарной подготовки Воронежского государственного медицинского университета имени Н.Н. Бурденко

Литература
1. Барсуков Н.П. С.С. Уваров и адмирал Шишков //Русский архив. 1882. Кн. III. С. 226–228.
2. Виттекер Ц.Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время. СПб., 1999. 350 с.
3. Доклады министра народного просвещения С.С. Уварова императору Николаю I / публ. М.М. Шевченко // Река времен. М., 1995. Вып. 1. С. 68–78.
4. Дурылин С. Г-жа де Сталь и ее русские отношения //Литературное наследство. М., 1939. Т. 33–34.
С. 215–330.
5. Зорин А. Заветная триада : Меморандум С.С. Уварова 1832 года и возникновение доктрины «православие – самодержавие – народность» / А. Зорин // Кормя двуглавого
орла… : Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2004.
6. Зорин А. Идеология «православия – самодержавия – народности»: опыт реконструкции. (Неизвестный автограф меморандума С.С. Уварова Николаю I) // Новое литературное обозрение. 1997. № 26. С. 71–104.
7. Иванов О.А. Идеология «православие, самодержавие, народность» С.С. Уварова // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее : сб. науч. трудов / под ред. А.Ю. Минакова. Воронеж, 2001. Вып. 1. С. 92–110.
8. Майофис М. Воззвание к Европе : Литературное общество «Арзамас» и российский модернизационный проект 1815–1818 годов. М. : Новое литературное обозрение, 2008. 799 с.
9. Никитенко А.В. Записки и дневник : в 3 т. М., 2004. Т. 1. 639 с.
10. Пайпс Р. Сергей Семенович Уваров : жизнеописание. М., 2013. 81 с.
11. Парсамов В.С., Удалов С.В. Сергей Семенович Уваров // Уваров С.С. Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 5-54.
12. Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1890. 519 c.
13. Сперанская Н.М. Периодические издания на французском языке в России в первой трети XIX в. // Вестник русской христианской гуманитарной академии. СПб., 2015. С. 332–347.
14. Степанов М. Жозеф де Местр в России // Литературное наследство. М., 1937. Т. 29–30. С. 577–726.
15. Уваров С.С. Всеподданнейший доклад управляющего Министерством народного просвещения от 19 ноября 1833 года // Река времен. М., 1995. Вып. I. С. 68–78.
16. Уваров С.С. Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833–1843 / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 361–364.
17. Уваров С.С. Исследование об Элевсинских таинствах / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 97–154.
18. Уваров С.С. Князь де Линь / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 334–345;
19. Уваров С.С. Мадам де Сталь / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 521–530.
20. Уваров С.С. О преподавании истории относительно к народному воспитанию / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 204–213.
21. Уваров С.С. О средствах сделать Народное Воспитание специальным, не отступая от общих видов оного // Шевченко М.М. Конец одного Величия : власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 231–237.
22. Уваров С.С. Обозрение действий правительства за истекшее пятилетие // Журнал Министерства
народного просвещения. 1839. № 1. С. 1–36. С. 7–8.
23. Уваров С.С. [Письмо Николаю I] // Новое литературное обозрение. 1997. № 26. С. 92–100.
24. Уваров С.С. Штейн и Поццо-ди-Борго / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 478–488.
25. Уваров С.С. Проект Азиатской академии /С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 65–95.
26. Уваров С.С. Речь президента Императорской Академии наук, Попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, в торжественном собрании Главного педагогического института 22 марта 1818 года / С.С. Уваров // Избранные труды / сост., авт. вступ. ст., коммент. В.С. Парсамов, С.В. Удалов; пер. В.С. Парсамова. М., 2010. С. 252–271.

27. Четыре служебных документа министра С.С. Уварова // Шевченко М.М. Конец одного
Величия : власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 227–254.
28. Шевченко М.М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Сер. 8: История. 2002. № 4. С. 89–104.
29. Шевченко М.М. Сергей Семенович Уваров //Российские консерваторы. М., 1997. С. 95–136.
30. Шевченко М.М. Уваров С.С. // Русский консерватизм середины XVIII – начала XX века : энциклопедия. М., 2010. С. 529–534.
31. Ширинянц А.А. «Консерватор» : слова и смыслы в русской социально-политической мысли // Вестник Московского университета. Сер. 122: Политические науки. 2015. № 6. С. 112–124.