Проблема христианского возрождения в России имеет несколько аспектов, из которых наиболее существенными могут представляться два.
1. Преобразование массового атеистического сознания в религиозное и, соответственно, возрождение Церкви как социального института, но безотносительно к судьбам России как государства.
То есть вполне возможен вариант обращения (разумеется, постепенного) народа к христианству и при том полный распад социального организма, онтологически соотнесенного с факторами, препятствующими религиозному возрождению и чуждыми религиозному сознанию вообще. В этом направлении идет развитие общинного сектантства, к таким настроениям склоняются весьма многочисленные т.н. иудеохристиане, такая историческая перспектива предпочтительна атеистам-демократам, рассматривающим историческую Россию как гнездилище мирового зла. Все варианты катакомбного христианства, часто окрашенные в апокалиптические тона, также являются носителями асоциальной религиозности.
Пропаганда социального коллективизма, подменившая и извратившая идею соборности, отвращая от себя сегодня русского интеллигента, часто подталкивает его к крайности, к религиозному индивидуализму, к интуитивному ожесточению против всякой социальности вообще. Оставляя в стороне качество такой религиозности и соответствие ее православному миропониманию, следует заметить, что подобный путь обращения часто сопровождается известной агрессивностью против догматов Церкви, несущих в себе то или иное социальное звучание. Это оборотная сторона религиозного модернизма, имеющего намерение превратить Церковь в политическую силу сиюминутной актуальности.
Ранее еще нигде не отмеченный, этот аспект религиозного возрождения уже успел, однако, дать рецидивы в определенных слоях теперешнего русского общества.
Не прошли бесследно десятилетия антирелигиозной пропаганды, и сегодня значительная часть советской интеллигенции русского происхождения находится в состоянии неспособности к религиозному мировосприятию. Христианская диалектика социального, даже при добросовестной беспристрастности, представляется им абсурдной, а всякое проявление асоциального христианства возбуждает подозрения на предмет несовместимости христианизации России и сохранения ее государственности. В этих кругах растет интерес к славянскому язычеству, к восточным религиям, даже делаются попытки синтезирования информации указанного характера, притом не столько из религиозной жажды, сколько в целях противопоставления христианству своеобразной антитезы эстетико-мифологического характера. В крайних своих проявлениях антихристианская тенденция в этих кругах уже знаменуется открытыми вылазками-выпадами против основ христианства, и при полной беспомощности официальной антирелигиозной пропаганды антихристианский национализм имеет перспективу получить молчаливое благословение властей на борьбу с христианским возрождением в России.
Было бы ошибочно, однако, как это часто делается, заносить указанный тип сознания в актив умышленного зла. Попытки диалога с представителями данного направления с очевидностью вскрыли, с одной стороны, трагическую ущербность их души, с другой — искреннюю озабоченность судьбой русского народа и интуитивное чувствование инфернальности полувекового социального эксперимента в России.
2. Христианское возрождение в России большей частью его приверженцев мыслится как возрождение христианского Российского государства, ибо государство есть способ существования народа-нации в современной действительности, и альтернативой этого существования может быть только несуществование.
Исторически выявлено и величайшими умами России отмечено, что понятие «русский» не просто больше его этнического содержания, но что оно обозначает определенное качество сознания, исторически обнаружившееся и понимающее мир и Бога своеобразно и особенно. Оно, это сознание, было одновременно и продуктом истории, и творцом ее. И когда Достоевский говорил, что русский — это православный, то за утратой православного миропонимания он предвидел такую степень качественного изменения сознания, за которой уже правомерно говорить о новой антропологической сущности. Русская нация (нация, а не союз племен) возникла, как и большинство современных европейских наций, на почве христианства, и катастрофическое положение ее сегодня, в период небывалого державного могущества, — доказательство тому.
Не может быть, да и нет речи о реставрации. (Она невозможна и пагубна даже в идее.) Возрождение есть рождение заново. Речь, следовательно, идет об обращении к православию всего комплекса индивидуального и социального бытия, обогащенного и умудренного трагическим опытом отпадения и блуда. Опыт этот должен быть осознан разумом и переложен на язык руководства к действию.
Ныне христианство в России не может быть не социальным. А религиозное возрождение в России непременно будет социально-религиозным, и поскольку главная наша социальная проблема заключается в национальном возрождении, то термин «национально-религиозное», еще точнее — «национально-христианское» есть не только наименование движения, но и определение программной сущности его.
Мы еще долго будем спорить о путях и средствах, мы еще недостаточно ясно представляем свои возможности, но мы твердо знаем, на чем должны стоять: должна быть спасена от вырождения и гибели наша нация как самостоятельная и особенная народная личность, имеющая свою миссию в семье народов. Для того должно вернуть ей православное лицо, нужно вернуть ей ее историческое сознание, нужно вернуть ей национальное зрение, национальное видение мира и Бога.
Без православия нет русской нации, но и православия народу, переставшему быть нацией, не обрести, ибо нация — это есть способ обретения Бога людьми, живущими в пределах одного горизонта, воспринимающими мир в одних и тех же красках, ибо разными красками расцвечены горизонты народов; людьми, говорящими между собой и с Богом на одном языке, на том, каким говорит с ними Бог; людьми, сознающими свою ответственность перед Богом не только индивидуально, на виду у близких, но и коллективно-национально, перед лицом других наций.
Нация — это в конечном ее смысле есть способ бытия в Боге родственных по мировосприятию людей, именно потому безбожие, антихристианство всегда в истории было враждебно национальным традициям и объектом своей активности в первую очередь всегда имело нацию, в которой возникало.
Тому, кто вознамерится погубить какой-то народ или все народы, вполне достаточно будет лишить их специфического национального сознания, стереть в их памяти боль и гордость прошлых поколений, дискредитировать их национальный идеал, придумать для них единый, безликий шифр общения, перемешать народы между собой — и тогда властвуй над ними и дари им жизнь и забирай ее по своему усмотрению и надобности!
Из того следует: какие бы конкретные задачи ни возникали перед нами, как бы ни раскладывались в ситуации союзные и враждебные нам силы, потенциально союзными всегда должны считаться для нас национально-религиозные настроения и бескомпромиссно-враждебными должны быть настроения антинациональные, под каким бы лозунгом они ни выступали, как ни казались бы выгодны временные компромиссы с ними, как бы ни было опасно для нас принципиальное противостояние им.
Если мы будем принципиальны, то обретем союзников в каждой стране, в каждой нации, в каждом народе, поскольку в каждом народе и в каждый миг бытия есть и будет хотя бы десяток людей, понимающих решающее значение национального фактора в проблеме спасения человечества от маразма атеизма. Национально-христианское миропонимание, национал-христианство (как спроецированные на социальность христианские проблемы человечества) может стать тем искренним рукопожатием народов, о котором народы мечтают уже не первое столетие; оно же может выработать тот язык, посредством которого поймут наконец друг друга христианские церкви, то есть не в ущерб какой-либо из них, а, напротив, через признание жизненно необходимых особенностей каждой. Истинность же выявится не в спорах, то есть не в словах, а в деяниях, кои будут сопутствовать реализации христианского дела в том или ином народе.
1975 г. | 
