На Февральскую революцию часть России (офицерство в особенности) ответила негодованием - то ли на самое революцию, то ли на ее несвоевременность, - а на Октябрьскую революцию реагировала крепким негодованием. Но негодование и даже крепкое негодование - это лишь слова. Негодование превратилось в непримиримость, то есть в действие, через 8 дней после Ленинского Октября: Алексеевский Ноябрь (2/15 ноября 1917 году - воззвание генерала Алексеева) вооружил негодование и преобразил его в боевую непримиримость.

Непримиримые к большевизму, психической эпидемии, и к марксизму, злодейской утопии, и ко всему, что поднялось против России, мы ровно три года дрались за Россию: от 2/15 ноября 1917 г. до 1/14 ноября 1920-го. Покинув Родину, мы увезли с собою два клада: идею России и нашу непримиримость к тем и к тому злу, какие овладели Россией. За рубежом непримиримость-оружие мы сменили на непримиримость-слово, сделали слово своим оружием: каждый зарубежник, где бы он ни жил, твердил каждому туземцу о коммунистической опасности, и в результате нет ни одного антикоммунизма на свете, в котором не было бы всходов наших белых семян. Славна наша непримиримость!

Ее не поколебали евразийцы, ни младороссы, ее не смутил совпатриотизм в сороковых годах, а зазывания Комитета за возвращение на Родину были бессильны, как мягкая пуля против твердой брони. Но в последние годы смерть вырвала многих из наших рядов, а старость несколько ослабила дух; дух же сменяющих нас поколений не имеет той закалки, какую в боях приобрели первопоходники, корниловцы, марковцы, дроздовцы - только в молодых корпусниках чувствуется крепость, сходная той, какой отличались воины генералов Корнилова, Маркова, Дроздовского, - и стало в военной части Зарубежья, как и в гражданской его части, обнаруживаться скольжение в ново-совпатриотизм. Можно, не осуждая, жалеть совпатриотов 40-х годов, под действием тоски по Родине поверивших розовым обещаниям Кремля и жестоко разочаровавшихся. Но их горький опыт должен был бы предостерегать ныне от доверия к "добродушию" Хрущева и к "либерализму" Брежнева-Коыгина. Ново-совпатриотизм непростителен, и мы, неизменные в непримиримости, осуждаем его.

Но неизменны ли мы все? Неизменно ли мы следуем заветам наших Вождей? Не проникают ли в нашу среду мысли, нарушающие нашу неизменность: не под тем знаменем шли... правильны ли были наши оперативные цели?...

Нет! Мы остаемся неизменными: другого знамени, кроме бело-сине-красного, не могло быть, другого лозунга, как "Единая, неделимая", не могло быть, другого направления, как на Москву, не могло быть.

А вот теперь нам предлагают кое-что изменить: считать, что Гражданская война была не Гражданской войной, а Освободительной войной. Так с настойчивостью пишет один военный публицист (чина его и его войсковой части не знаю), уверяя, что уже принято говорить "Освободительная война" про боевые события 17-20 г.г.

Несколько лет тому назад была в печати выдвинута мысль, для Белой Борьбы оскорбительная, что наше воевание было интервенцией Антанты. - Что значат несколько присланных нам танков и несколько вагонов обмундирования и кратковременная активность чехов на Волге по сравнению с тем русским духом, который поднял офицерство на Юге, на Востоке, на Западе и Севере России? Что значат британские броненосцы в наших тыловых портах по сравнению с тем великолепным русским воинским порывом, с каким мы шли на Москву? Не было вмешательства Антанты - было лишь ее "мешательство" нам.

Высказывалась мысль, что и на красной стороне была интервенция, потому что русский народ в войне не участвовал. Это изумительное утверждение подкреплялось еще более изумительным подсчетом: из трехмиллионного состава Красной армии было столько-то китайцев, столько-то латышей, венгров, украинцев и два миллиона дезертиров (!), а русских не было. - Язык немеет, не может возражать, рука немеет, не может писать опровержение.

А теперь новая мысль: не Гражданская война, а Освободительная. Что означало бы такое название? Насмешку над нами: хотели освободить Россию от Ленина и не осилили. Или оскорбление нас: красные освободили страну от белых.

Останемся неизменными во всем, что относится к почитанию Белой Борьбы и того, что во имя России в Гражданскую войну совершили мы вместе с нашими павшими в боях соратниками и с теми, кто умер в Зарубежье. Будем в том так же неизменны, как неизменны мы в нашей священной непримиримости, возникшей по слову генерала Алексеева и по делу генерала Корнилова, непримиримости, прославившейся Первым походом, Вторым походом, походами на Царицын, Киев и Москву, выходом из Крыма в сев.Таврию; непримиримости, освященной смертью и кровью сотен тысяч непримиримых к коммунизму русских воинов.