Въ 1908 году Король Великобританіи Эдуардъ VII въ послѣдній разъ посѣтилъ Россію. Онъ крейсировалъ на королевской яхтѣ въ водахъ Балтійскаго моря и Русскій Императоръ и Императрица, его племянникъ и племянница, выѣхали на своей яхтѣ встрѣтить его у береговъ Эстоніи. На палубѣ Императорской яхты во время родственной бесѣды, Король Эдуардъ отозвал­ся неодобрительно объ англійскомъ произношеніи Августѣйшихъ дѣтей. Не знаю, что сказала на это Императрица, но результатомъ замѣчанія Короля Эдуарда явилось то, что въ одинъ прекрасный осенній день того же года, Статскій Совѣтникъ П. В. Петровъ отвезъ меня въ Царское Се­ло дать первый урокъ Великимъ Княжнамъ Ольгѣ и Татьянѣ. Я былъ представленъ г-жѣ Софіи Тютчевой, которая тогда состояла при Нихъ и она, въ свою очередь представила меня моимъ новымъ ученицамъ. Великія Княжны были красивыя, живыя дѣвочки, скромныя и очень пріятныя въ обращеніи. Онѣ обладали способ­ностями и быстро схватывали то, на чемъ останавливалось ихъ вниманіе. Дисципли­на въ классной комнатѣ была естественно строгая и уклоненія отъ предмета въ при­сутствіи суровой г-жи Тютчевой, были поч­ти невозможны. Цесаревичъ, тогда крошеч­ный мальчикъ, иногда посѣщалъ классную комнату своихъ сестеръ и серьезно пожималъ руку присутствующимъ. Въ концѣ 1909 года я былъ представленъ покойной Императрицѣ Александрѣ, внучкѣ Короле­вы Викторіи. Мать Императрицы, Алиса, Великая Герцогиня Гессенская, любимая дочь старой Королевы, умерла въ молодо­сти, и маленькая сирота проводила много времени у бабушки въ Виндзорскомъ замкѣ. Одна, сестра Императрицы вышла замужъ за Великаго Князя Сергѣя Александрови­ча, другая за принца Генриха Прусскаго и послѣдняя, вдовствующая маркиза Мильфоръ-Хавенъ еще жива. Супругъ Королевы Елизаветы, герцогъ Эдинбургскій - внукъ маркизы, а лордъ Маунтбаттенъ, послѣдній вице-король Индіи, знаменитый командующій во время ІІ-й Великой войны, ея сынъ. Есть всѣ основанія предполагать, что дѣти Императрицы, останься они въ живыхъ, были бы такими богато одарен­ными натурами, какъ потомки ея сестры. Моя первая встрѣча съ Императрицей произошла въ благопріятной обстановкѣ.

Въ 1909 г она выглядѣла еще очень моло­дой, имѣла прекрасный цвѣтъ лица, чуд­ные волосы и глаза. Ея манера одѣваться и держать себя была чрезвычайно простой. Она подавала вамъ руку съ достоинствомъ, смѣшаннымъ съ застѣнчивостью, что при­давало ей исключительную привлекатель­ность. Императрица была сильно привяза­на къ своимъ дѣтямъ, особенно къ Цеса­ревичу, который былъ боленъ ужасной наслѣдственной болѣзнью - гемофиліей, ко­торая поразила дѣтей герцога Генриха Прусскаго и Альфонса XIII, покойнаго Испанскаго Короля. Въ тѣ годы я почти не видѣлъ Императора. Дѣти жили въ верхнемъ этажѣ дворца, гдѣ у нихъ были собственныя гостинныя, столовыя, спальни и ванныя. Они могли сообщаться съ нижнимъ этажемъ, гдѣ жили Родители, посредствомъ прямой внутренней лѣстницы. Въ 1912 г. я сталъ учить англійскому языку Цесаре­вича, которому тогда исполнилось восемь лѣтъ. Императрица, начавшая сама зани­маться съ нимъ англійскимъ, въ концѣ концовъ, въ отчаяніи отказалась отъ этого, такъ какъ Цесаревичъ не могъ, или вѣрнѣе, не хотѣлъ ни слова выговорить по-англійски. Моя задача, такимъ образомъ, была весьма трудной — успѣть тамъ, гдѣ Императрица потерпѣла неудачу. Цесаревичъ, хотя часто болѣлъ, но былъ милый, добрый, умный мальчикъ, очень привязчи­вый. Вслѣдствіе слабаго здоровья, онъ не имѣлъ той живости нрава, которой облада­ли его сестры. Онъ былъ болѣе сдержаннымъ, но не апатичнымъ. Когда вспыхнула война 1914 года, я проводилъ лѣтнія ка­никулы въ Англіи. Императорская Семья тотчасъ же вызвала меня и я возвратился въ Россію опаснымъ путемъ черезъ Скандинавскія страны. Только черезъ много лѣтъ я увидѣлъ снова свою родину.

До 1914 года я жилъ въ С.-Петербургѣ и только ѣздилъ въ Царское Село на уроки. Я былъ директоромъ Высшихъ Курсовъ Иностранныхъ языковъ, помѣщавшихся на Невскомъ проспектѣ и имѣвшихъ значительное число учащихся.

Вслѣдствіе этого для меня было зна­чительно удобнѣе жить въ столицѣ. По возвращеніи въ Россію, моя работа въ Цар­скомъ Селѣ сильно увеличилась и я былъ вынужденъ оставить большую часть заня­тій въ столицѣ. Желая вознаградить меня за это, Императрица предоставила мнѣ удобную квартиру въ великолѣпномъ дворцѣ Екатерины ІІ-й въ Царскомъ Селѣ. Съ тѣхъ поръ я сдѣлался полноправнымъ членомъ Двора. Въ это же время я имѣлъ квар­тиру въ столицѣ и продолжалъ по возмож­ности свои занятія тамъ. Въ Царскомъ Селѣ я гулялъ или катался съ Цесаревичемъ въ чудесномъ паркѣ, кромѣ почти ежеднев­наго урока англійскаго языка.

Такимъ образомъ, я постоянно былъ близъ него и мы хорошо познакомились другъ съ другомъ и создали свой маленькій мірокъ внутри большого пестраго міра Императорскаго Двора. Жизнь эта была весь­ма пріятной, такъ же, какъ и отпошенія съ Царской Семьей. У Цесаревича не было воспитателя, какъ бывало въ прежнія царствованія. Возможно, что позднѣе воспита­тель и былъ бы назначенъ. Вмѣсто этого у него было два гувернера и Статскій Совѣтникъ Петровъ былъ нашимъ начальникомъ. Петровъ преподавалъ русскій языкъ въ Пажескомъ Корпусѣ и въ одномъ изъ кадетскихъ корпусовъ, и, кромѣ меня, имѣлъ другого помощника, швейцарца изъ Французскаго кантона, по имени Жильяръ. Когда въ 1915 году Императоръ сталъ во главѣ Вооруженныхъ Силъ Россіи и выѣхалъ въ Ставку, въ Могилевъ, онъ, впер­вые в жизни вдали отъ жены и дѣтей, силь­но чувствовалъ свое одиночество. Часто онъ бралъ къ себѣ Цесаревича, чтобы скрасить свою жизнь въ Ставкѣ. Въ концѣ концовъ Императрица согласилась совсѣмъ отпустить Цесаревича при условіи, что его занятія не будутъ прерваны. Вслѣствіе этого, мы перебрались въ Ставку, въ Могилевъ, гдѣ, несмотря на нерв­ную, напряженную атмосферу, продолжали свои занятія. Обѣдали мы съ Цесаревичемъ отдѣльно, но завтракали вмѣстѣ съ Государемъ и Свитой; За столомъ никогда не бывало меньше 24 приборовъ и часто 60 и болѣе. Въ Могилевѣ я познакомился съ многими великими князьями, которые поч­ти всѣ перебывали въ нашей классной, а также видѣлъ всѣхъ русскихъ и иностранныхъ генераловъ, государственныхъ дѣятелей и посланниковъ, которые пріѣзжали и уѣзжали въ большомъ количествѣ и съ та­кой же быстротой.

Когда разразилась Февральская ре­волюция, я былъ въ Царскомъ Селѣ съ больнымъ Цесаревичемъ. Хотя Царская Семья по приказу Временнаго Правитель­ства была арестована ген. Корниловымъ, будущимъ главой Вѣлаго Движенія, мои отношенія съ Дворомъ продожались по-прежнему. Мнѣ было разрѣшено посѣщать Александровскій Дворецъ для занятій съ Цесаревичемъ и Его сестрами. Въ общемъ, офицеры и солдаты охраны вели себя при­лично. Печальные случаи грубости и рас­пущенности были скорѣе исключеніемъ, чѣмъ правиломъ. Но постепенное разложеніе Арміи и все увеличивавшіеся безпорядки въ Петроградѣ, послѣ такъ называемыхъ Іюльскихъ дней заставили Времен­ное Правительство рѣшиться на отправку Царской Семьи подальше отъ центра. Для этого былъ избранъ городъ Тобольскъ, ста­ринная столица Сибири. Какъ только Цар­ская Семья выѣхала въ Тобольскъ, я получилъ извѣщеніе отъ г. Макарова, въ то время исправлявшаго должность Министра Двора, что препятствій болѣе нѣтъ къ полученію мною разрѣшенія быть при Цар­ской Семьѣ, отъ чего я былъ изолированъ послѣ возвращенія Государя изъ Могиле­ва. Только необходимость ликвидировать дѣла въ Петроградѣ, задержала ненадолго мой отъѣздъ въ Сибирь. Когда же все было готово къ отъѣзду, произошла злополучная желѣзнодорожная забастовка, которая дли­лась 3 недѣли. Все-таки черезъ мѣсяцъ съ небольшимъ, я выѣхалъ и послѣ долгаго и лишеннаго всякихъ удобствъ путешествія, съ послѣднимъ пароходомъ въ началѣ ок­тября, я добрался до Тобольска. Долгая сибирская зима только что началась. Сог­ласно инструкціи, я явился въ домъ Кор­нилова, гдѣ находился комиссаръ Временнаго Правительства, вѣдавшій дѣлами Царской Семьи. Это былъ заурядный на видъ маленькій человѣкъ, но что главное, весьма вѣжливый и уравновѣшенный. Онъ принялъ меня вполнѣ дружелюбно. Разрѣшеніе на входъ въ Губернаторскій Домъ, гдѣ помѣщалась Царская Семья, было дано не сразу. Видимо это должны были рѣшить солдаты. Но на слѣдующій день я узналъ, что препятствій не оказалось.

Тогда я не сознавалъ, что мой случай былъ исключеніемъ и что изъ прибывшихъ въ Тобольскъ послѣ меня никто не былъ допущенъ. Царская Семья занимала скром­ную офиціальную резиденцію Тобольскаго губернатора. Домъ былъ недостаточно большой и плохо приспособленный для той цѣли, для которой онъ сталъ служить. Кромѣ Царской Семьи, въ немъ жили многіе изъ слугъ и мой коллега - швейцарец. Вслѣдствіе такого уплотненія, мнѣ отвели комнату напротивъ, въ домѣ Корнилова, гдѣ уже жили князь Вл. Долгорукій, генералъ Татищевъ, графиня Гендрикова и м-лль ПІнейдеръ. На другой день, послѣ скромнаго завтрака, маленькій комиссаръ наконецъ, провелъ меня черезъ улицу въ губернаторскій домъ. Охрана пропустила меня и я безъ промедленія попалъ въ комендатуру. Мой пріѣздъ ожидался съ нетерпѣніемъ и меня тотчасъ же провели въ гостинную Императрицы. Она еще сидѣла за столомъ съ Наслѣдникомъ и встрѣтила меня съ большимъ удовольствіемъ послѣ долгой, не по моей винѣ, разлуки. Особен­но счастлива она была получить вѣсти отъ друзей. Скоро къ намъ присоединился Го­сударь послѣ завтрака со свитой внизу. Онъ былъ очень взволнованъ встрѣчей со свѣжимъ человѣкомъ и скоро началъ об­суждать все, что случилось. Я никогда не видѣлъ Его таким разговорчивымъ и откровеннымъ. Государыня и Наслѣдникъ уда­лились, а наша горячая бесѣда продолжа­лась до чая. Обычно Государь былъ весьма сдержанъ и полонъ собственнаго достоин­ства, хотя смягчался для тѣхъ, кого онъ любилъ и кому довѣрялъ. Хотя Онъ былъ и невысокаго роста, но выглядѣлъ настоящимъ Императоромъ. Вкусы его были скромны, какъ у средняго культурнаго помѣщика. Онъ не терпѣлъ интригъ, неис­кренности и всякаго рода притворства.

Жизнь въ Тобольскѣ въ общемъ была тихой и монотонной. Комиссаръ не слишкомъ безпокоилъ Царскую Семю, а двор­цовый комендантъ, бывшій гвардейскій офицеръ, дѣлалъ все, что могъ, чтобы по возможности скрасить и улучшить Ихъ сущесгвованіе. Солдаты, входившіе въ охра­ну, дѣлились на три отдѣленія, изъ которыхъ одно состояло изъ дружелюбно настроенныхъ, другое было среднимъ, а 3-ье явно враждебнымъ къ Царской Семьѣ. Грубости и плохое поведеніе солдата случались отъ времени до времени, но были сглаживаемы: Прекрасныя натуры Наслѣдника и Великихъ Княженъ, ихъ терпѣніе, явная ис­кренность и доброе сердце покоряли себѣ даже худшихъ изъ солдатъ. Царская Семья не имѣла прямыхъ сношеній съ городскимъ населеніемъ, которое въ общемъ хорошо относилось къ Ней. До запрещенія въ гу­бернаторскій домъ доставлялись разныя вкусныя вещи отъ жителей Тобольска для облегченія нашей тяжелой участи. Цар­ская Семья не имѣла своего духовника и въ началѣ Имъ разрѣшалось носѣщать раннюю обѣдню въ приходской церкви, на которую посторонніе не допускались. Од­нако, попытки приходскаго священника извлечь матеріальную выгоду изъ этого по­ложения, привели къ затрудненіямъ. Въ концѣ концовъ привилегія иосѣщать цер­ковь была отнята отъ Царской Семьи, къ великому сожалѣнію Ея и другихъ. Вмѣсто этого былъ назначенъ спеціальный духовникъ. Это былъ образованный священникъ, который преподавалъ Законъ Божій въ То­больской гимназіи. Онъ исполнялъ свои обязанности очень добросовѣстно и скром­но и съ тѣхъ поръ церковныя службы совершались въ спеціально устроенной церк­ви къ Домѣ. Совѣтская революція, слу­чившаяся въ концѣ октября 1917 года, фактически достигла Тобольска только къ новому году. Какъ только началась борьба, Тобольскъ былъ отрѣзанъ отъ остального міра и газеты долго не получались. Потомъ вдругъ пришла сразу толстая пачка разныхъ газетъ и обнаружились полностью ужасныя событія. Я никогда не видалъ Им­ператора такимъ потрясеннымъ. Вначалѣ онъ былъ совершенно не въ состояніи го­ворить или дѣлать что-либо, и никто не осмѣливался вымолвить слово. Потомъ по­степенно жизнь пошла по-прежнему, но уже съ нѣкоторой перемѣной. Всѣ тѣ, кто жилъ внѣ Дома, должны были или въѣхать въ него или быть исключенными изъ Царскаго окруженія. Навдигающаяся опасность была очевидна всѣмъ и это сильно сблизи­ло насъ. Мы старались изобрѣсти разныя занятія: уроки, работа въ саду и, наконецъ, театральныя постановки, въ которыхъ при­нимали участіе Дѣти, учителя и, однажды, даже Самъ Государь. Съ наступленіемъ По­ста представленія прекратились и произо­шло много перемѣнъ по мѣрѣ того, какъ совѣтская власть достигла нашихъ мѣстъ. Нашъ симпатичный комендантъ былъ замѣщенъ тов. Родіоновымъ, молодымъ чиномъ тайной полидіи. Кремль прислалъ въ Тобольскъ и спеціальнаго комиссара, тов. Яковлева, вѣрнаго коммуниста - матроса. Какъ я могъ замѣтить, онъ казался порядочнымъ человѣкомъ и былъ вѣжливъ съ Царской Семьей, поскольку позволяли об­стоятельства.

Между тѣмъ, въ Сибири началось дви­женіе противъ совѣтовъ и Тобольскъ болѣе не являлся безопаснымъ для содержанія въ плѣну Царской Семьи. Въ апрѣлѣ тов. Яковлевъ неожиданно объявилъ, что имѣетъ приказаніе увезти Императора. Это сильно разстроило Императрицу и съ разрѣшенія Яковлева она рѣшила сопровож­дать своего мужа. Было ясно, что Ихъ положеніе становилось совершенно неопредѣленнымъ и могло легко кончиться тра­гически. Родители и Дѣти были сильно привязаны другъ къ другу и разлука, во­обще, Ихъ очень огорчала, а въ этихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ она не предвѣщала ничего хорошаго и могла даже сдѣлаться окончательной. Въ канунъ отъѣзда Царская Семья провела вмѣстѣ, безъ постороннихъ. Всѣ мы были мрачны и по­давлены. Только камергеру князю В. Дол­горукому, лейбъ-медику доктору Боткину, камердинеру Императора, горничной Импе­ратрицы Аннѣ Степановнѣ, повару и лакею было разрѣшено сопровождать Император­скую Чету и Ихъ третью дочь Великую Княжну Марію. Хотя Анна Степановна и старалась скрыть, но страхъ ея былъ очевиденъ. Незадолго передъ отъѣздомъ, она сказала мнѣ: «О, господинъ Гиббсъ, я такъ боюсь большевиковъ, что-то они сдѣлаютъ съ нами»!

Въ 11 час. ночи былъ поданъ вечерній чай для Царской Семьи и къ нему они при­гласили всѣхъ, принадлежавшихъ къ свитѣ. Это было самое мрачное и подавленное собраніе, на которомъ я когда-либо присутствовалъ. Разговаривали мало, а о весельи и говорить нечего.

Это была настоящая прелюдія къ неизбѣжной катастрофѣ. Послѣ чая свита спустилась внизъ и сидѣла и ждала почти до 3-хъ часовъ утра, когда былъ данъ приказъ къ отъѣзду. Послѣ тяжелаго прощанія съ больнымъ Наслѣдникомъ и другими Дѣтьми, Государь и Государыня спусти­лись въ вестибюль, гдѣ мы выстроились передъ ними въ послѣдній разъ. Государы­ня, Великая Княжна Марія и, наконецъ, Императоръ!

На, верандѣ при свѣтѣ звѣздъ мы ска­зали другъ - другу послѣднее “прости”...

Государыню и Великую Княжну Марію посадили въ закрытый экипажъ, Государь сѣлъ рядомъ съ Яковлевымъ въ пролетку. Было еще темно, когда они отъѣхали, но мнѣ удалось сдѣлать снимокъ тарантаса Императрицы издали. Я Ихъ никогда болѣе не видѣлъ...

Мы оставались въ Тобольскѣ съ Авгу­стейшими Дѣтьми еще одинъ мѣсяцъ. Это было весьма тревожное время. Начать съ того, что Дѣти не знали, ни куда уѣхали их Родители, ни того, что должно было случиться съ Ними самими! Наконецъ, при­шла почтовая открытка отъ Императрицы, что Они въ Екатеринбругѣ. Мы стали го­товиться къ переѣзду туда, необходимыя вещи запаковывались, остальное оставля­лось въ городѣ. Въ срединѣ Мая пришелъ новый приказъ изъ Москвы перевезти оставленныхъ въ Тобольскѣ плѣнниковъ въ Екатеринбургъ. Прошелъ слухъ, что комис­саръ Яковлевъ долженъ былъ увезти своихъ плѣнниковъ далеко на западъ, но взбунтовавшіеся Уральскіе большевики воспрепятствовали этому. Повидимому, они намѣревались держать Царскую Семью заложниками. Дѣти радовались близкой встрѣчѣ съ Родителями, но оставляли То­больскъ съ мрачными предчуветвіями, хо­тя тогда и не сознавали, что ѣдутъ навстрѣчу гибели. Я доѣхалъ съ Наслѣдникомъ и Великими Княжнами на рѣчномъ пароходѣ отъ Тобольска до Тюмени и предполагалъ слѣдокать съ ними поѣздомъ до Екатеринбурга. Когда мы прибыли въ Тюмень, пароходъ подошелъ къ берегу, гдѣ уже былъ поѣздъ и посадка началась. Въ пальто и шляпахъ мы всѣ собрались въ салонѣ, когда тов. Родіоновъ вошелъ съ листомъ въ рукахъ и сталъ вызывать. Спер­ва чины Императорской Свиты и нѣкоторые изъ слугъ. Тѣ поднялись и тотчасъ же вышли. Затѣмъ пауза, которая видимо да­ла имъ время дойти до поѣзда.

Дальше слѣдовали Августѣйшія Дѣти. Опять пауза. Цесаревича понесь на руках сильный матросъ - дядька, вѣрный Нагорный. Затѣмъ снова, появился Родіоновъ и только промолвилъ: “Остальные'', и безъ всякаго по­рядка, мы послѣдовали за всѣми. Когда мы вошли въ вагонъ, то обнаружили, что со­вершенно отрѣзаны отъ общенія съ Авгу­стейшими Дѣтьми. Такимъ образомъ, да­же не простившись, мы разстались навѣки..
Вскорѣ раздался свистокъ и Царскія Дѣти двинулись въ послѣдній роковой путь къ мѣсту ихъ гибели. Мы прибыли въ Ека­теринбургъ въ ту же ночь. Остановились на главномъ вокзалѣ на короткое время, — я думаю для того, чтобы дать Родіонову время сойти и отрапортовать. Послѣ этого всю ночь мы двигались по желѣзнодорожнымъ путямъ взадъ и впередъ, останавли­ваясь на короткое время въ какомъ-нибудь безлюдномъ мѣстѣ для перемѣны направ­ления. Наконецъ, въ 7 час. утра болѣе дли­тельная остановка заставила меня выгля­нуть изъ окна. Я увидѣлъ, что мы стоимъ въ пустынной мѣстности и у полотна ожи­даетъ нѣсколько извощичьихъ пролетокъ. Вскорѣ я увидѣлъ 3-хъ Великихъ Княженъ, сходящихъ съ поѣзда, больной Наслѣдникъ также былъ вынесенъ и всѣ усѣлись въ пролетки. Лошади тронулись рысью, окруженныя охраной.

Августѣйшія Дѣти были доставлены въ Ипатьевскій Домъ, гдѣ Ихъ Родители и Сестра были плѣнниками уже болѣе мѣсяца.

Нашъ поѣздъ скоро возвратился на главный Екатеринбургскій вокзалъ и въ это же утро намъ пришлось пережить тяжелыя минуты, когда остальные чины Им­ператорской Свиты были отправлены въ городскую тюрьму. Одинъ изъ нихъ раньше, другіе позже, но всѣ, кто сидѣлъ за Императорскимъ столомъ, исключая меня и мо­его коллегу - швейцарца, погибли. Затѣмъ поѣздная охрана была неожиданно снята и тов. Родіоновъ объявилъ, что мы свободны и можемъ ѣхать, куда желаемъ. Впослѣдствіи мы получили приказаніе вернуться туда, откуда пріѣхали. Вагоны нашего пустого поѣзда были возвращены въ Тю­мень и намъ разрѣшили остаться въ нихъ. Изъ-за желѣзнодорожныхъ безпорядковъ, мы не смогли оставить Екатеринбурга раньше середины іюня. Много разъ я проходилъ мимо дома Ипатьева въ надеждѣ увидѣть плѣнниковъ хоть мелькомъ, но на­прасно. Только однажды я замѣтилъ жен­скую руку открывавшую верхнее окно и догадался, что рука принадлежала вѣрной горничной Императрицы. Ипатьевскій Домъ былъ обнесенъ высокой двойной оградой и сильно охранялся. Кромѣ Царской Семьи тамъ находились только Лейбъ-Медикъ и нѣсколько близкихъ слугъ, осталь­ные чины Свиты и слуги были заключены въ обыкновенную тюрьму.

Мы съ Жильяромъ прожили въ вагонѣ 6 недѣль, пока добрались до Тюмени. Къ тому времени Сибирь была уже охвачена пламенемъ Гражданской войны, которая прошла, какъ огненная стѣна черезъ всю страну. Въ концѣ августа было уже невоз­можно вернуться въ Тобольскъ. Въ сентябрѣ 18-го года Екатеринбургъ былъ занять войсками Сибирскаго правительства. При первой же возможности я постарался вер­нуться туда и попытаться найти какіе-либо слѣды Тѣхъ, кого мы такъ трагически потеряли изъ виду, т. к. фактъ Ихъ убійства еще не былъ тогда установленъ и мы могли надѣяться отыскать Ихъ живыми. Власти охотно разрѣшили мнѣ и моему коллегѣ посѣтить Ипатьевскій Домъ и я не только имѣлъ возможность осмотрѣть вну­тренность дома, но и сдѣлать снимки. Погребъ, гдѣ Царская Семья и ихъ приб­лиженные были казнены, представлялъ ужасное зрѣлище, хотя его и постарались кое-какъ почистить. Слѣды пуль были вездѣ — на потолкѣ, на стѣнахъ и особенно на полу, который былъ буквально изрѣшетенъ пулями. Было ясно, что полъ былъ за­лить кровью жертвъ. Это ужасное зрѣлище сильно потрясло меня.

Лѣтомъ 1919 года я въ третій разъ посѣтилъ Екатеринбургъ со штабомъ Сэра Чарльза Эліотъ, Британскаго Высшаго Уполномоченнаго при покойномъ Адмиралѣ Колчакѣ. Генералъ Дитерихсъ былъ назначенъ предсѣдателемъ Комисіи по разслѣдованію трагедіи и эта работа была пору­чена извѣстному слѣдователю Соколову. Онъ показывалъ мнѣ результаты разслѣдованія и прибѣгалъ въ нѣкоторыхъ случаяхъ къ моей помощи.

Я помогалъ, чѣмъ могъ, но мнѣ было очень больно видѣть нѣкоторыя вещицы, принадлежавшія членамъ Императорской Семьи, которыя ничего не говорили другимъ, но значили столько для меня.
Позже ген. Дитерихсъ далъ мнѣ арма­туру изъ будуара дома Ипатьева, гдѣ Цар­ская Семья обычно собиралась. Съ тѣхъ поръ Ипатьевскій Домъ сгорѣлъ до тла и кромѣ этой люстры оттуда ничего не оста­лось. Сейчасъ она находится въ часовнѣ Св. Николая въ Оксфордѣ.

Уже давно меня сильно привлекала къ себѣ Св. Православная Церковь и все, что я видѣлъ и испыталъ, еще усилило это чувство. Поэтому въ 1934 г. я принялъ вѣроисповѣданіе, которое дало Имъ такую твердость. Я принялъ Православіе въ Харбинѣ и получилъ имя Алексѣя. Вскорѣ послѣ этого Архіепископъ Несторъ Камчатсвій и Петропавловскій, позже Митрополитъ Харбинскій и Манчжурскій, посвятилъ ме­ня въ монахи, давъ мнѣ имя Николая, и возложилъ на меня санъ іерея. Домъ Свят. Николая въ Оксфордѣ — стремленіе внести свѣтъ Православной вѣры въ главный центръ культуры Британской Имперіи.

Въ домѣ находится нѣсколько реликвій послѣднихъ дней Царской Семьи и онъ является въ нѣкоторомъ родѣ поминаніемъ Ихъ душъ въ томъ Небесномъ Царствѣ, гдѣ нѣтъ ни печали, ни воздыханія, но ЖИЗНЬ бесконечная...

Домъ Св. Николая, Оксфордъ, 1949 г,
(Изъ Прих. Бюллетеня Рус. Прав. Церкви Христа Спасителя).
«День Русскаго Ребенка», 22-й выпускъ, Ежегодное изданіе ко Дню Святой Пасхи, Санъ-Франциско, Калифорнія, 1955 г.

источник