Прежде всего, нужно было спасти сыновей, т. к. всю молодежь и даже вообще мужчин, хватали на улицах, разыскивали по подвалам и чердакам, ставили на высоком берегу Волги, с завязанными назад руками целыми рядами и сзади расстреливали их, так что они падали в Волгу.

Найди они моих сыновей, то не стали бы расследовать участвовали ли они или нет в восстании, а подвергли бы той же участи. Самим им предпринимать, что либо, было немыслимо. На противоположном берегу Волги была товарная пристань и железнодорожная ветка. Каким-нибудь образом нужно было переправить их в Москву, но в самую Москву я боялась, т. к. там, перед восстанием в Ярославле, были большие бои, против контрреволюции и всякий приезжий, подвергался строгому допросу. Я избрала Троице-Сергиевскую Лавру, с надеждой, что это будет лучшим местом их спасения. Я сговорилась с одним рыбаком, что он меня ночью перевезет через Волгу на товарную пристань. И вот на маленькой лодочке, которая вероятно, никогда не осмелилась бы даже думать, что она переплывет Волгу, которая осенью около версты в ширину, я отправилась, взяв руль в руки, вдвоем с очень старым рыбаком. Жутко было, каждую минуту мы рисковали попасть под идущий, освещенный огнями большой пароход, т. к. зажечь фонарь нельзя было; вывешен приказ, что никто не имеет права, переправляться на лодке через Волгу. Ночь темная и ветреная. Вдруг старик испуганно говорит: «Берите ведерце на дне, и черпайте скорее воду». Оказалось, к довершению своей маленькой величины и ветхости, лодочка давала течь. Я, то за руль, то за вычерпывание; просто измучилась, но наконец добрались до того берега. Причалили недалеко от пристани. Теперь новое волнение и новый страх. Что за люди, к которым я буду обращаться? Может меня без разговора арестуют и уведут безвозвратно! Раздумывать не приходилось; надо спасать детей. Я взошла на пристань и спросила, где начальник пристани. Мне указали. Вижу моряк, средних лет и не похож на разбойника-большевика. Так и оказалось. Я подошла и сказала, что мне необходимо с ним поговорить наедине. Он удивился и пригласил к себе в каюту. Я прямо и откровенно, все рассказала. Он подумал и говорит: «Да, дело трудное провезти их незамеченными, но Бог даст сделаем; пойдемте со мной к начальнику железной дорожной ветки, этот человек хороший и что возможно, в том поможет». Привели еще весовщика и втроем обсуждали. Наконец сказали так: «Нужно, хоть недельку подождать, очень уж время неспокойное. Вы наведывайтесь и когда мы скажем, то перевезете сыновей и мы их отправим». Целую неделю, каждую ночь, я переносила этот страх переправы. Один раз, Волга была очень бурная и я не думала, что мы не перевернемся. Наконец они сказали: «Пусть лодочник едет и сейчас перевезет их по очереди». Длилось это, больше трех часов. Первым приехал, старший Сергей и его заперли в багажный вагон. Когда приехал и второй сын Николай, то их посадили в клетку, в которой возят собак и закрыли рогожами. ехали они, часов шесть до Лавры, согнувшись, на корточках. Я дождалась пока поезд ушел и с облегченным сердцем переправилась на дачу, решив и самой со всеми детьми, переехать в Лавру. Сделать этого немедленно я не могла, т. к. не имея никаких средств, решила выучиться сапожному ремеслу, для чего ездила ежедневно в город.

Я забыла написать, что когда мы переезжали на дачу, в день восстания, взяли корову, которая была у нас в городе. Ее привела горничная. Эту горничную Грушу никакими уговорами нельзя было уговорить расстаться с нами, даже Николай лакей, о котором я писала, уехал домой, а эта сильная, молодая девушка, рябая и некрасивая, но с прекрасным сердцем, целых два года, не поддавалась увещаниям.