Один из «отцов» русского консерватизма, Фёдор Васильевич Ростопчин родился 12 (23) марта 1763 года в селе Космодемьянское Орловской губернии. Согласно семейному преданию Ростопчиных, родоначальником их фамилии был прямой потомок Чингисхана, Борис Давыдович Ростопча, выехавший из Крыма на Русь в начале XVI века при великом князе Василии Ивановиче. Отец Фёдора, Василий Федорович, был зажиточным помещиком, владельцем имений в Орловской, Тульской и Калужской губерниях. Мать, в девичестве Крюкова, умерла рано, после рождения второго сына. Разумеется, Фёдор получил хорошее домашнее образование и воспитание, знал основные европейские языки. И хотя его преподавателями были часто сменявшие друг друга иностранцы, он все же остался русским по духу, «помня поучения священника Петра и слова мамки Герасимовны».
10-летним мальчиком Фёдор Ростопчин был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк. Фактически служба его началась в 1782-м, когда он получил чин прапорщика. В 1786–1788 годах Ростопчин предпринял длительную поездку за границу, посетил Германию, Францию, Англию. В Берлине брал частные уроки математики и фортификации, в Лейпциге слушал лекции в университете. Вступление в масонскую ложу в Берлине позволило ему обзавестись многими полезными связями. А в Англии он сблизился с послом России в Лондоне графом С. Р. Воронцовым, с которым впоследствии состоял в постоянной переписке и который весьма способствовал первым шагам стремительной карьеры Ростопчина.
Вернувшись в Россию накануне Русско-шведской войны 1788–1790 годов, он несколько месяцев находился при главной квартире русских войск в Фридрихсгаме (Финляндия), а летом 1788-го в качестве волонтера Ростопчин отправился в поход против турок и участвовал в штурме Очакова и в знаменитых сражениях при Рымнике и под Фокшанами. Судя по всему, Федор Ростопчин был не робкого десятка: не случайно около года он служил под началом Суворова, который в знак своего расположения подарил ему походную военную палатку. Наконец, в 1790-м Ростопчин снова принял участие в Финляндском походе. Командуя гренадерским батальоном, он был представлен к Георгиевскому кресту, которого, однако, не получил.
В 1791 году при посредничестве графа Воронцова Ростопчин сблизился с одним из руководителей внешнеполитического ведомства А. А. Безбородко, по представлению которого в феврале 1792-го ему было присвоено звание камер-юнкера в ранге бригадира. Он был принят при дворе и стал вхож в великосветские салоны, где вскоре приобрел репутацию острослова. Его шутки, остроты и анекдоты были широко известны в столице.
С 1793 года Федор Ростопчин был прикомандирован к «малому двору» великого князя Павла Петровича в Гатчине. Именно он первым сообщил наследнику о смерти Екатерины II. Тогда-то и произошел крутой взлет его карьеры. Фаворит Павла I, Ростопчин со временем стал играть ключевую роль в определении внешнеполитического курса Империи, управляя иностранными делами в России.
Обладая геополитическим мышлением и будучи одним из тех, кто многое сделал для зарождающегося тогда движения, получившего название «русская партия», Ростопчин стремился строить внешнюю политику, исходя не из субъективных династических предпочтений, а из реальных национальных интересов. Его концепция, сформулированная в записке «О политическом состоянии Европы» (1801), основывалась на представлениях о самодостаточности России и ее независимости от стран Старого Света.
Своими идеями он предвосхитил позднейшие построения Н. Я. Данилевского, автора известного трактата «Россия и Европа». Ростопчин предлагал разорвать союз с Англией, создав его с наполеоновской Францией и осуществив раздел Турции. Главная мысль документа заключалась в том, что в результате войны с Францией 1799 года в выигрыше остались Англия, Пруссия и Австрия, но не Россия.
Давая характеристику ведущих стран Европы, Ростопчин приходил к выводу, что почти все они «скрытно питают зависть и злобу» к Российской империи, и потому она должна неусыпно следить за ними и, когда ей выгодно, использовать противоречия между ними. Ростопчин считал, что союз с наполеоновской Францией позволит ослабить Англию и произвести раздел Турции. Он предлагал проект распределения владений Османской империи между Россией, Пруссией, Австрией и Францией, которая получила бы Египет. К России в случае его реализации отходили бы румыны, молдаване и болгары, а Грецию планировалось объявить республикой под защитой четырех союзных держав с тем расчетом, что греки вскоре сами перейдут под скипетр российского императора. Тогда Россия стала бы естественным центром, объединяющим православные и славянские народы, и, соответственно, обеспечила бы себе доминирование в Европе. Таким образом, в основе геополитических представлений Ростопчина лежала идея православной цивилизации, население которой преимущественно составляли бы славяне. Положения его записки были частично реализованы в последние месяцы царствования Павла I: в сентябре 1800 года было введено эмбарго на вход английских судов в русские порты.
Обязанности Ростопчина в то время были многообразны и не сводились к одному лишь ведению внешнеполитических дел. Так, являясь плюс к тому директором почтового департамента, он оказал большую поддержку развитию в стране сети почтовых станций. Кроме того, Ростопчин способствовал утверждению императором Регламента для церквей и монастырей католической церкви в России, который наносил ощутимый удар по деятельности иезуитов. Еще ранее ему удалось добиться запрета на проведение съездов католического духовенства.
Но несмотря на все бесспорные заслуги Ростопчина перед императором, в феврале 1801 года он был подвергнут опале. Удаление Ростопчина было организовано графом П. А. Паленом, столичным военным губернатором, который, подготавливая заговор против Павла I, убирал с дороги тех, кто мог бы помешать осуществлению его планов. Перед самой своей смертью император отправил Ростопчину депешу: «Вы нужны мне, приезжайте скорее». Тот сразу выехал в путь, но, не доехав до Москвы, получил известие, что Павла не стало, и вернулся к себе в подмосковное имение.
Ростопчин открыто осудил Александра I за участие в перевороте, приведшем к гибели его отца, и категорически не принял либеральных проектов, связанных с деятельностью так называемого Негласного комитета, а также либерального реформатора М. М. Сперанского. В итоге, в правление Александра I он долгое время находился в опале. Вплоть до 1810 года жил по большей части в своем имении Вороново. Ростопчин подвергал критике власть и общество за приверженность либеральным реформам, нравственную деградацию, культивирование идей рационализма и космополитизма, процветание масонства, отсутствие порядка во всех сферах государственной жизни и т. д. «В эпоху Французской революции сапожники и тряпичники хотели сделаться графами и князьями; у нас графы и князья хотели сделаться тряпичниками и сапожниками».
В деревне он увлекся новейшими методами ведения сельского хозяйства: стал экспериментировать в этой области, использовать новые орудия и удобрения, специально выписал из Англии и Голландии породистый скот, заказал машины и агрономов, создал сельскохозяйственную школу. Ему удалось достичь значительных успехов: к примеру, была выведена порода лошадей, которую так и назвали – ростопчинской. Но постепенно граф всё больше разочаровывался в западноевропейских методах и стал защитником традиционно русского земледелия.
В 1806 году им была опубликована брошюра «Плуг и соха». В ней Ростопчин, будучи для своего времени вполне эффективным хозяином, отмечал, что однозначно положительным в российских условиях может считаться внедрение лишь некоторых западноевропейских сельскохозяйственных орудий, в частности, молотилки и плуга. В целом же, по его мнению, эти новшества были скорее вредны, чем полезны, он связывал их с легкомысленной модой русских помещиков, которую поместил «в число забав, свойственных богатству и роскоши». «Потому что от нее не более пользы, чем от роговой музыки, Англинского сада, скаковых лошадей, коллонад с фронтонами, псовой охоты и крепостного театра», – подчеркивал автор брошюры.
Фактически, Ростопчин одним из первых заговорил о русской самобытности с точки зрения хозяйственного развития, настаивая на том, что земледелие и сельское хозяйство должны вестись с учетом геоклиматических и исторических особенностей России.
В 1805–1807 годах Российская империя становится ключевой участницей неудачных антинаполеоновских коалиций, приведших к военным поражениям и подписанию позорного для неё Тильзитского мира. В декабре 1806 года Ростопчин направил Александру I письмо, в котором призывал императора изгнать большинство французов из страны: «Исцелите Россию от заразы и, оставя лишь духовных, прикажите выслать за границу сонмище ухищренных злодеев, коих пагубное влияние губит умы и души несмыслящих подданных наших».
В этот период Федор Ростопчин – один из лидеров в борьбе с дворянской галломанией. В 1807-м вышел его памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце», в котором он подвергал резкой критике галломанию, т. е. приверженность ко всему французскому (языку, модам, идеям и т. д.) российской дворянской верхушки. Это был своего рода манифест складывающегося русского национализма. Произведение имело антинаполеоновскую и антифранцузскую направленность: «Господи помилуй! Да будет ли этому конец? Долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: "Сгинь ты, дьявольское наваждение! Ступай в ад или восвояси, все равно, – только не будь на Руси"».
Причиной столь резких суждений и выпадов был кровавый опыт Франции, бьющейся почти два десятилетия в судорогах революции, террора и захватнических войн – начиная с 1789 года. Граф Ростопчин писал о французах особым, «народным» языком: «Вить что, проклятые, наделали в эти двадцать лет! Все истребили, пожгли и разорили. Сперва стали умствовать, потом спорить, браниться, драться; ничего на месте не оставили, закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, царя казнили, да какого царя! – отца. Головы рубили, как капусту; все повелевали – то тот, то другой злодей. Думали, что это будто равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носу показать и суд был хуже Шемякина. Только и было два определения: либо в петлю, либо под нож. Мало показалось своих резать, стрелять, топить, мучить, жарить и есть, опрокинулись к соседям и почали грабить и душить, <…> приговаривая: "После спасибо скажете". А там явился Бонапарт, <…> шикнул, и все замолчало. Погнал сенат взашей, забрал все в руки, запряг и военных, и светских, и духовных и стал погонять по всем по трем. Сперва стали роптать, потом шептать, там головой качать, а наконец кричать: "Шабаш республика!". Давай Бонапарта короновать, а ему то настать. Вот он и стал глава французская, и опять стало свободно и равно всем, то есть: плакать и кряхтеть; а он, как угорелая кошка, и пошел метаться из угла в угол и до сих пор в чаду. Чему дивить: жарко натопили, да скоро закрыли. Революция – пожар, Франция – головешки, а Бонапарте – кочерга».
Обличая галломанию общества, Ростопчин указывал на необходимость искать примеры для подражания в собственном русском национальном опыте: «Чего у нас нет? Все есть или может быть. Государь милосердный, дворянство великодушное, купечество богатое, народ трудолюбивый. <…> А какие великие люди были и есть! Воины: Шуйский, Голицын, Меншиков, Шереметев, Румянцев, Орлов и Суворов; спасители Отечества: Пожарский и Минин; Москвы: Еропкин; главы духовенства: Филарет, Гермоген, Прокопович и Платон; великая женщина делами и умом – Дашкова; министры: Панин, Шаховской, Марков; писатели: Ломоносов, Сумароков, Херасков, Державин, Карамзин, Нелединский, Дмитриев и Богданович. Все они знали и знают французский язык, но никто из них не старался знать его лучше русского».
«Мысли вслух» были изданы неслыханным для того времени тиражом в 7 тысяч экземпляров. Публикация сделала Ростопчина одним из наиболее авторитетных лидеров «русской партии», занимавшей жёсткую антифранцузскую и антилиберальную позицию. Галломанию он рассматривал как своего рода духовную капитуляцию перед Францией в канун великой войны с Наполеоном.
Фактически Ростопчин стал – наряду с Г. Р. Державиным, Н. М. Карамзиным и А. С. Шишковым – одним из отцов-основателей русского консерватизма, начала которого уже в период своего зарождения вполне соответствовали позднейшей формуле графа С. С. Уварова: «Православие. Самодержавие. Народность».
Главным центром «русской партии» был тверской салон любимой сестры Александра I – великой княгини Екатерины Павловны, которая противостояла либеральным устремлениям своего царственного брата и Сперанского. После выхода в свет «Мыслей вслух» автор памфлета стал желанным гостем в салоне «тверской полубогини» (по выражению Карамзина). Екатерина Павловна поставила себе задачей сблизить Ростопчина с императором. В ноябре 1809 года Александр посетил сестру в Твери и имел продолжительную беседу с графом. Результаты этого разговора не замедлили сказаться. 24 февраля 1810 года Ростопчин был назначен обер-камергером.
Незаурядный ум и литературные способности, как и родственные связи, делали Ростопчина вхожим в интеллектуальную элиту того времени. Стоит подчеркнуть, что Ростопчин был родственником Карамзина (их жены состояли в родственных отношениях). Они были хорошими друзьями и идейными единомышленниками. Именно эти две фигуры олицетворяли собой некий неформальный консервативный центр в Москве.
В 1811-м Ростопчин подготовил и через Екатерину Павловну передал императору «Записку о мартинистах». Коротко изложив в ней историю русского масонства, граф утверждал, что рядовые члены масонских лож являлись жертвами обмана: они «надеялись приобрести царствие небесное, куда их прямо введут их руководители, которые проповедовали им пост, молитву, милостыню и смирение, присваивая себе их богатства, с целью очищения душ и отрешения их от земных благ». Покровителем масонов в царствование Александра I, по убеждению Ростопчина, стал Сперанский, «который, не придерживаясь в душе никакой секты, может быть, и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя».
Ростопчин выражал уверенность в том, что «Наполеон, который все направляет к достижению своих целей, покровительствует им и когда-нибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасном». Более того, он предупреждал, что руководители русских масонов «поставили себе целью произвести революцию, чтоб играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственной жизнью за возбужденные ими смуты». Исходя из вышесказанного, Ростопчин настаивал на необходимости принятия «строгих мер против общества, которое таинственностью своею должно привлечь внимание правительства и побудить к новому его распущению». «Записка о мартинистах» была направлена прежде всего против М. М. Сперанского, в опале которого Ростопчин сыграл немалую роль.
Незадолго до начала Отечественной войны Екатерина Павловна добилась того, что Ростопчин был произведен в генералы от инфантерии и назначен московским генерал‑губернатором, а вскоре московским главнокомандующим. Таким образом, Александр I хотел заручиться поддержкой «русской партии» в критический для России момент. На графа Ростопчина наряду со всем прочим возлагалась задача развивать в Москве патриотические настроения: «действовать на умы народа, возбуждать в нем негодование и подготовлять его ко всем жертвам для спасения отечества».
Во исполнение этой миссии Ростопчин и выпускал так называемые афиши, информирующие народ и разъясняющие происходящие в стране события. Такие публикации в то время были явлением беспрецедентным, и они оказывали сильное влияние на население. По формату они напоминали театральные афиши, информирующие и разъясняющие московскому простонародью происходящие в стране и в Москве события. Это тоже были своего рода «мысли вслух», написанные характерным для Ростопчина ярким «народным» стилем. Так главнокомандующий хотел успокоить москвичей, вселить в них уверенность в силе русской армии, показать, что «побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да и тех старики наши так откачали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости».
Ростопчин сознательно стремился приукрасить известия о победах русских войск, сгладить сообщения о поражениях, стараясь не допускать возникновения беспорядков и грабежей, распространения панических и пораженческих настроений. В простонародье, в среде мещан и купечества, афиши читались с восторгом: «слова его были по сердцу народу русскому». Но что касается дворян, отношение к ним было неоднозначным. Поэт и мемуарист М. А. Дмитриев, называя их «мастерской, неподражаемой вещью», писал, что графа тогда «винили в публике: и афиши казались хвастовством, и язык их казался неприличным». Впрочем, Карамзин с одобрением писал об «афишах» Ростопчина: «Такое единение народа и власти прекрасно! Я готов предложить вам содействие, располагайте мною и моим пером». Друг и единомышленник Ростопчина генерал П. И. Багратион также восторгался «афишами»: «Со слезами читал лист печатный, вами изданный. Истинный ты русский вождь и барин. Я тебя давно обожаю и давно чтил везде и по гроб чтить не перестану».
Главной целью афиш были «чисто-практические» результаты, прежде всего – разжигание партизанской войны против французов. 12 августа 1812 года Ростопчин обращается к крестьянам Московской губернии: «Готовьтесь с чем бы ни было: с косой, серпом, топором, дубиной и рогатиною! … Неситеся!.. поражайте злодея козненного!.. Пса гладного! … дерзнувшего потоптать ваши нивы, пожрать ваш хлеб…». В афише от 30 августа он призвал «молодцов и городских, и деревенских», явится «с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы‑тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного». Прокламация от 20 сентября фактически содержала призыв к всеобщей партизанской войне против французов: «Крестьяне, жители Московской губернии! Враг рода человеческого, наказание Божие за грехи наши, дьявольское наваждение, злой француз, взошел в Москву!». Далее следовало красноречивое описание поведения неприятеля в древней столице: «предал ее мечу, пламени; ограбил храмы Божии; осквернил алтари непотребствами, сосуды пьянством, посмешищем; надевал ризы вместо попон; посорвал оклады; венцы со святых икон; поставил лошадей в церкви православной веры нашей, разграбил домы, имущества; надругался над женами, дочерьми, детьми малолетними; осквернил кладбища и, до второго пришествия, тронул из земли кости покойников, предков наших родителей», и т. д.
Надо признать, что это воззвание Ростопчина отличалось очень сильным эмоциональным накалом: «Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Уж мало их и осталося, а нас сорок миллионов людей, слетаются со всех сторон, как стаи орлиные. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится; покажутся золотые верхи, домы каменны; навалит народ со всех сторон». Ростопчин предсказывает бесславный конец завоевателям: «Уж один им конец: съедят все, как саранча, и станут стенью, мертвецами непогребенными; куда ни придут, тут и вали их живых и мертвых в могилу глубокую. Солдаты русские помогут вам; который побежит, того казаки добьют; а вы не робейте, братцы удалые, дружина московская, и где удастся поблизости, истребляйте сволочь мерзкую, нечистую гадину».
Дореволюционные военные историки утверждали, что именно вследствие подобных призывов Ростопчина поднялась всеобщая народная война, когда неприятель вошел в Москву.
Немалую роль сыграл Ростопчин в создании народного ополчения и сборе пожертвований на нужды армии. Он возглавил комитет по организации ополчения в Москве и ближайших шести губерниях: Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Калужской и Тульской. Помимо формирования ополчения, московский главнокомандующий ведал снабжением русской армии, отступавшей к древней столице, размещением и лечением раненых.
Ростопчина принято обвинять в сдерживании покидающего город населения, в позднем и неполном вывозе государственного имущества, в нерациональном использовании транспорта. Однако все это было связано прежде всего с тем, что М. И. Кутузов вплоть до 1 сентября 1812 года неоднократно заверял графа в невозможности сдачи Москвы.
2 сентября, в день оставления русскими войсками древней столицы, по приказу Ростопчина был казнен купеческий сын Михаил Верещагин: его выдали на растерзание толпе. Ранее он был арестован за распространение переведенных на русский язык «прокламаций» – «письма Наполеона к прусскому королю» и «речи, произнесенной Наполеоном перед князьями Рейнского союза в Дрездене», в которых содержались антирусские высказывания и утверждалось, что менее чем через полгода Бонапарт займет обе российские столицы. На самом деле таких речей и писем Наполеон не произносил и не писал: это были тексты, которые, скорее всего, сфабриковал сам Верещагин. Публичная казнь, вызванная чрезвычайными обстоятельствами, в дальнейшем была использована противниками московского главнокомандующего в целях его компрометации в глазах царя и дворянского общества. Справедливости ради следует заметить, что Ростопчин действительно значительно превысил свои полномочия, поскольку Сенат приговорил Верещагина не к смертной казни, а к наказанию кнутом и ссылке в Сибирь.
В ночь на 3 сентября, после вхождения французов в Москву, вспыхнул грандиозный пожар, продолжавшийся несколько дней и уничтоживший девять десятых города. В силу ряда обстоятельств до конца жизни Ростопчин скрывал свою определяющую роль в этом событии. Ныне же большинство историков, причем различных направлений и политических убеждений, склоняются к тому, что именно он подготовил все условия для этой акции: снарядил небольшую команду полицейских-поджигателей и вывез из города необходимые инструменты для тушения пожара. Сожжение Москвы имело колоссальное стратегическое и моральное значение: оно повлияло на весь дальнейший ход войны.
Наполеон не смог найти здесь ни жилья, ни продовольствия для своих солдат, а также достаточного количества изменников и предателей для деморализации русского общества, армии и народа. И в этом есть историческая заслуга Ростопчина.
В течение двух последующих лет граф оставался на посту московского главнокомандующего. Служба его проходила в исключительно сложных условиях. Его обвиняли в сожжении Москвы, гибели имущества множества семей. В эти годы он занимался восстановлением, вывозом из города и захоронением огромного числа мертвых, организацией помощи пострадавшим от пожара жителям.
30 августа 1814 года Ростопчин был отправлен в отставку с назначением в члены Государственного совета. Семейная жизнь бывшего градоначальника была омрачена тем, что его супруга и дочь приняли католицизм, а через несколько лет после войны последняя и вовсе покинула Россию, став во Франции известной писательницей под именем графини де Сегюр. Это обернулось трагедией для Ростопчина, который всю жизнь боролся с католическим прозелитизмом в России.
В последние годы он много времени провел за границей, проходя там лечение. Граф вернулся на Родину лишь за пару лет до смерти. Мучимый недугами, отстраненный от политической деятельности, Федор Ростопчин не терял присутствия духа и нередко отзывался на текущие события остроумными афоризмами. Широко известен его отклик на мятеж декабристов: «В эпоху Французской революции сапожники и тряпичники хотели сделаться графами и князьями; у нас графы и князья хотели сделаться тряпичниками и сапожниками». Через несколько недель после мятежа, 18 января 1826 года, Ростопчин умер.
Интерес к его литературному наследию не пропал и в наши дни: памфлеты Ростопчина, его пропагандистские статьи, мемуаристика и ценная переписка ныне активно публикуются в изданиях, посвященных истории русской консервативной мысли.
Читать по теме:
Ростопчин Ф. В. Мысли вслух на Красном крыльце / Ф. В. Ростопчин; сост., предисл., пер. с фр., примеч. А. О. Мещеряковой; отв. ред. О. А. Платонов. – Москва: Институт русской цивилизации, 2014. – 704 с.
Мещерякова А. О. Ф. В. Ростопчин: у основания консерватизма и национализма в России / А. О. Мещерякова; [науч. ред. А. Ю. Минаков]. – Воронеж: Изд. Дом «Китеж», 2007. – 264 с.
Минаков А. Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX в. / А. Ю. Минаков. – Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2011. – 560 с.
источник
