Мы уже перестали удивляться тем жестокостям, ни с чем не сравнимым зверствам немцев, о которых теперь документально засвидетельствовано и голосом военачальников, и воззваниями ученых, и протоколами целых комиссий, и протестами правительств всех воюющих с немцами держав. Мало того, путем многочисленных справок теперь доказано, что такое поведение немецких солдат, от низшего и до высшего, является не какой-нибудь случайностью, аффектом, а сознательной, планомерной, заранее принятой в расчет тактикой. Оказывается, что эти зверства коренятся на философских предпосылках самых блестящих представителей немецкой мысли и науки, оправдываются немецкими и учеными, и богословами, и моралистами, предписываются, и уже давно, самыми выдающимися их государственными деятелями и полководцами. А посему не только у нас в России, но и в других культурных странах очень удивляются, как могла развиться такая планомерная жестокость, такая сознательная грубость нравов. Ведь Германия – культурнейшая страна, ведь немцы – одни из передовых, образованнейших, культурнейших, просвещеннейших народов. Естественно, посему, что удивительные, потрясающие, кошмаром давящие факты последней войны поставили под сильное подозрение саму культуру немецкого народа. Ведь, если русский народ, далеко не славившийся своим образованием, наполовину даже и неграмотный, малокультурный, показывает на тех же полях сражений дивные, чисто евангельские подвиги любви и сострадания даже к жесточайшему, озлобленному врагу, то уж, действительно, не виновата ли в сплошных фактах немецкой жестокости и зверствах именно их культура? Уж не разница ли в культуре между немцами и русскими и сказывается в разнице поведения немецкого и русского солдата? Вот почему в последнее время начали так настойчиво говорить об особенностях культуры у немцев и у русских. Вот почему теперь настойчиво и всюду говорят о необходимости пересмотра взглядов на образование, культуру, проповедуют о ценности самобытной русской культуры, о необходимости тщательного изучения особенностей и основ последней. Действительно, дерево познается по плодам своим (Лк. 6:44), не собирают на репейник смоквы, и на терновник – винограда (Мф. 7:16). Итак, постараемся и мы разобраться, в чем заключаются основные черты различия между немецкой и русской культурами, давшими столь различные плоды при испытании, постигшем тот и другой народ.
Под именем немецкой культуры обыкновенно разумеется т. н. Западная культура, что, как увидим, имеет свои серьезные причины. Основным элементом того, что именуется западной культурой, является, несомненно, европейское просвещение. Основными же чертами европейского просвещения, как известно, является рационализм, индивидуализм и материализм.
Еще с начала эпохи возрождения наук и искусств, когда даже в келлии монаха на Западе затеплилась лампада пред статуей Аристотеля, дерзкий разум человеческий, противоборствовавший смиренной вере, стал быстро входить в свои мнимые исключительные права в деле руководства жизнью человечества. И вот, через несколько столетий, в храме Богоматери, в столице тогдашнего культурного мiра торжественно провозглашается культ разума! А разум уже в первое время своего господства смело заявляет устами Декарта, что истинным можно признать только то, что ясно для него – разума. А посему вскоре единственно реальными фактами стали признавать только явления, подлежащие наблюдению наших внешних чувств, отвергнув все, что лежит за пределами нашего эмпирического познания1123. А т. к. идея Бога и большинство истин религиозного ведения наблюдениям внешних чувств не подлежат, то отрицание бытия Бога и, вообще, духовного мiра стало обычным фактом на Западе. Но если нет Бога, то, значит, Бог – это я; так неизбежно должен умозаключить гордый разум человека. И вот человек становится мерою всех вещей. И действительно, на Западе уже давно, следом за рационализмом, стал развиваться крайний индивидуализм.
Личность, поставившая себя на место Бога, должна была, конечно, требовать полной независимости от кого бы то ни было, полной свободы. Поэтому поднялась на Западе многовековая борьба за всевозможные права личности, свободы. И доселе там всюду говорят и требуют всевозможных прав, но совсем мало говорят и проповедуют об обязанностях к другим ли, к себе ли самому, а тем более – к Богу. Многовековая борьба за всевозможные свободы дала на Западе в области религиозной – протестантство, в области государственной – длинную и широкую волну революций, государственных переворотов и всевозможных систем устроения государственной жизни, вплоть до анархизма. В области личной жизни эта борьба привела ко всем известному учению Фридриха Ницше и многочисленных его последователей о т. н. сверхчеловеке или, как теперь всем стало ясным, о человеке-звере.
С другой стороны, крайности рационализма привели Запад к самому широкому и всестороннему материализму, определившему все области его жизни. Не только отрицание, но даже одно сомнение в бытии духовного мiра производит полный переворот в жизни человека. Действительно, если жизнь человека ограничивается только земным пребыванием, то, прежде всего, должно резко измениться представление о жизни человека. Все интересы его тогда ограничиваются землей и периодом в несколько десятков лет, характер этих интересов поэтому станет исключительно материальным. Ведь, коль скоро со смертью уничтожается человек, то цель земной жизни можно находить только в земном счастье, под которым, в таком случае, будут разуметься, прежде всего, материальные, плотские удовольствия: они ведь особенной яркостью и привлекательностью отмечаются. «Тело, в таком случае, относится к самой сущности человека – мало того: тело во всей его целостности и есть сама сущность человека. Это тело ощущает и размышляет, желает и любит»1124. Как же относиться к его запросам? «Пользуйтесь, – говорит Фейербах, – благом жизни и, по мере сил и возможности, уменьшайте ее зло (материальное)». Ярко эту мысль рисует Гейне. Вместо песни:
«... о юдоли земной, о счастии, всегда скоротечном,
о мiре загробном, где дух просветлен, в блаженстве купается вечном», – эта песнь ему не по душе. Нет, – говорит он:
«... Новую песнь, о друзьях, пропою для вас я, песнь лучшего склада:
Устроить небесное царство себе нам здесь, на земле, уже надо.
Уже здесь, на земле, будем счастливы мы.
Про голод – ни слуху, ни духу!
Того, что добыто прилежной рукой,
Не жрать уж ленивому брюху!»1125.
«Назначение человека, – говорят социалисты, – быть счастливым, но счастлив только тот, кто имеет возможность удовлетворить свои потребности и в этом удовлетворении находит наслаждение. Чем больше наслаждений и чем разнообразнее потребности, тем больше счастья»1126. А т. к. для удовлетворения потребностей нужны деньги, деньги же для большинства приобретаются тяжким трудом, то вся Европа постепенно погрузилась в труд чрезмерный, поистине каторжный, подрывающий силы, здоровье, сокращающий жизнь.
С другой стороны, потворство потребностям развивает и умножает их. Они обращаются в страсти, которым и предела нет на земле. Так, постепенно, освободив себя от власти Бога, человек западной культуры подчинился грубой природе и при том – ее худшей стороне. Законы природы стали считать обязательным законом для человека1127. А т. к. основной закон природы – борьба за существование, то поэтому основой жизни человека стали считать не любовь, а эгоизм. Сверхчеловек Ницше ненавидит любовь и сострадание, не признает никого достойным своего внимания, кроме своего «я». Итак, по мнению западной культуры, «у человека нет другого Бога для поклонения, кроме самого себя; нет другой души для облагорожения, кроме мозга; нет другой религии, кроме той, к которой склоняется капризный человеческий вкус; нет другого различия между добром и злом, как то, которое ему угодно выбрать; нет будущей жизни, кроме воспоминания в потомстве; нет другого Промысла, кроме роковых законов необходимости»1128.
Итак, рационализм, враждующий против Бога и религии, индивидуализм, возводящий человека на место Бога и освобождающий его от всяких законов и обязанностей, и материализм, погружающий человека в заботы об удовлетворении плотских потребностей и страстей, – вот те основы, на которых зиждется образование на Западе. Можно ли на таком «древе» ожидать «плода добра»?
Но нам скажут, что таково образование не в Германии только, но и везде на Западе, даже и у нас, в России; однако ужасные результаты его мы видим только у немцев. Действительно, это так. Но это свидетельствует только о том, что культура не исчерпывается одним образованием: оно только один из составных элементов культуры, правда, элемент самый важный и устойчивый. Содержание и характер культуры зависит еще и от природных дарований и, особенно – от религии каждого народа. Ведь в одной школе у одного же учителя каждый ученик имеет свою индивидуальность; то же наблюдается и среди народов, подлежащих одной и той же системе образования. И вот, оказывается, что западное образование особенно благоприятную почву нашло у немцев, в природных особенностях их характера, а особенно – в их религии.
Немцы издревле отличались своей грубостью, эгоизмом, жестокостью, разбоями, грабительством, гордостью, высокомерием. Изучающий немецкую мифологию, в коей несомненно выявились национальные особенности характера немецкого народа, невольно убеждается, что западное, материалистическое, индивидуалистическое образование как бы нарочито выработано для немцев. По немецкой мифологии, мiр создан на убийстве: из трупа и крови великана Имира, убитого богом Одином. Вся загробная жизнь, по этой мифологии, протекает в ожесточенной борьбе ради самой борьбы, ради как бы кровожадных зверских инстинктов. Души умерших героев стекаются в чертоги бога Одина и каждое утро выезжают в сопровождении Одина на бой; они делятся на партии и рубят друг друга, сколько хватит сил. К вечеру отрубленные части срастаются, раны заживают с тем, чтобы назавтра опять можно было заняться тем же упражнением, той же резней: в ней, очевидно, содержится весь смысл их жизни, все их блаженства. Эта безумная, хуже, чем зверская, борьба самоистребления закончится борьбой всех стихий мiра, в которой погибнет все: и мiр, и души, и сам Один1129. Конечно, только такому народу, с таким преданием прошлого, с такими национальными особенностями характера, особенно близок принцип борьбы за существование, эгоизм, гордость, самомнение.
С другой стороны, немецкому усвоению принципов западного образования способствует и религия немцев. Дело в том, что образование далеко не всей массе народа доступно. Если человек прошел школу среднюю, а то и высшую, но по условиям своей жизни не имеет возможности продолжать своего развития путем самообразования, то он, в конце концов, не выработает самостоятельного цельного мiровоззрения, живет уже готовым, наполняющим всю окружающую его сферу мiровоззрением. Большинство же, особенно простого народа, будучи совсем лишено возможности самостоятельно вырабатывать свое мiровоззрение, живет мiровоззрением религиозным, доступным всякому, самому простому, необразованному человеку. Поэтому всюду народные массы и даже в большинстве низшие слои интеллигенции живут мiровоззрением не господствующих по преимуществу философских и научных систем, а скорее мiровоззрением их религий. Религия – это могучая сила в созидании культуры. Она могуче влияет даже на людей, ее отрицающих. И вот, оказывается, что религия немцев – протестантизм как нельзя лучше соответствует началам именно западного образования. Рационализм, на котором выросло это образование, – лежит в основе и протестантизма. Индивидуализм – отличительная черта характера этого образования – является основной чертой и протестантизма: последний, как мы сказали, и вырос в борьбе религиозной личности за свободу. Личность в протестантизме не имеет никаких ограничений. Ведь в протестантизме Слово Божие, почитаемое за основу религии и культа, истолковывается разумом каждого, а потому каждый имеет право видеть и находить там все, что ему заблагорассудится. Церкви, как среды, ограничивающей религиозный произвол личности, в протестантизме нет: там каждый спасается сам собой. С такими основными чертами протестантизм явился самой благоприятной почвой для произрастания и расцвета материалистического и индивидуалистического направления науки и образования в немецком народе.
Итак, мы видим, что именно у немцев западная культура могла найти свое полное воплощение. Поэтому вполне справедливо принято в последнее время именовать западную культуру культурой немецкой. Упомянутые же факты настоящей войны наглядно показывают, какова эта культура, куда она ведет, что она может сделать не только с отдельным человеком, но даже с целым народом при благоприятных для нее условиях. Имя немцев стало синонимом варварства. А меду тем, весь культурный мiр и теперь следует тому же образованию, видя в нем последнее слово истины. Правда, это образование только у немцев дало такие горькие плоды, но это не значит, что подобных же плодов оно не может принести у других народов. Если у других народов отрицательное его влияние встречает препятствие со стороны природных особенностей национального характера, то ведь известно, что у человека бывает и другая природа: привычка, говорят, вторая природа; известно, что продолжительным, настойчивым и сильным влиянием можно и природные наклонности и задатки изменить, извратить или растерять. Если у других народов западное образование встретило противодействие со стороны религии, то мы видели, что это образование очень усиленно борется с религией, ведет к ее уничтожению, а образованный класс всего культурного мiра достаточно ясно говорит, что делается с религиозными убеждениями под влиянием такого образования. Значит, немецкая культура – зло, угрожающее всему мiру. А между тем, так недавно весь мiр, а мы, русские, особенно, преклонялись пред этой культурой. Мы все так искренне скорбели о своей русской отсталости, некультурности. Теперь, с наступлением отрезвления от этого упоения немецкой культурой, на обязанности каждого образованного русского человека лежит не только себе самому уяснить идеалы нашей родной русской культуры, ее основ и особенностей, но настойчиво проповедовать об этом всюду и всегда.
Конечно, основы и особенности нашей родной культуры мы не должны искать у образованного нашего класса, в достаточной мере и степени уже зараженного немецкой культурой. Мы должны обратиться к простому русскому народу. Это уже давно лучшими русскими людьми славянофилами не только сознано, но и смело высказано в печати. А если так, то нам нет нужды доказывать, что в основе русской культуры лежит не рационализм, а вера, и при том в самой чистой, в самой истинной форме Православия. Всем ведь известно, что почти единственной культивирующей силой для всего русского народа в допетровское время и для всего простого народа до последних дней была и есть Православная Церковь. И Русское христолюбивое воинство в настоящее время всему мiру доказало, насколько глубоки корни этой силы в русском сердце и до сего дня. А если так, то наша задача упрощается: коль скоро русская культура – культура Православного Христианства, многое становится понятным. Нет нужды, например, говорить подробно о полной противоположности русской культуры культуре немецкой. В ее основах нельзя искать немецкой гордости индивидуалиста, сверхчеловека, в ней заложено смирение, самоуничижение, любовь к ближнему; нет в ней того обмiрщения, материализма, эвдемонизма, каким пропитана немецкая культура, – в основе ее заложено учение о загробной жизни, как последней цели человека, о ничтожности, бренности и преходящем характере всех земных благ, удовольствий и радостей, учение о культуре не плоти, а духа своего. Все это становится само собой понятным, коль скоро признано, что русская культура есть культура Православной Церкви.
Но нам хотелось остановить ваше благосклонное внимание на одной основной черте русской культуры, которая является самой характерной чертой, отличающей ее от культуры немецкой. Эта черта стала изглаживаться не только в нашем образованном классе, но отчасти и в простом народе, но она является самой яркой, самой естественной, можно сказать, – единственной формой воплощения начал христианской культуры в личной жизни каждого, а поскольку личность влияет на общество, и в жизни общества и государства. Мы хотим говорить об аскетизме, как основной черте русской культуры, поскольку эта последняя является культурой православной. В последнее время об аскетизме говорят и пишут много и нередко относятся к нему отрицательно, но если мы дадим правильное понятие об аскетизме и заглянем в основы, на которых он коренится, то для нас станет ясным, что подобные речи вытекают из неправильного понятия о нем или из недостаточно отчетливого представления о его основах.
Слово аскетизм происходит от греческого глагола άσκέω – старательно, искусно обрабатываю, обделываю, прилежно занимаюсь, упражняюсь, особенно гимнастикой, приучаю себя, привыкаю делать, вообще – упражняюсь, стараюсь, занимаюсь.
Аскетизм в широком смысле означает основной закон жизни христианина, определяющий его отношение к себе самому и повелевающий ему путем постоянной борьбы с искушениями от мiра, плоти и диявола приходящими, побеждать, с помощью Божией, господствующие в нем страсти и наклонности, приобретать и развивать в себе силы для достижения нравственного христианского совершенства, для уподобления Христу, для воплощения в себе закона евангельского.
Аскетизм в узком смысле означает известную форму жизни христианина в отречении от мiра, внешних благ, собственности, от воли своей, от брака – ради всецелого посвящения себя на служение Богу. Это всем известная форма жизни – монашество.
Поскольку мы взялись говорить об аскетизме, как основе русской культуры, мы берем аскетизм в широком смысле. Именно в таком смысле аскетизм требуется от каждого христианина, кто бы он ни был. Эта общеобязательность аскетизма особенно наглядно выступает при уяснении основ, на которых базируется аскетизм христианский: он неразрывно связан, он логически вытекает из самых основных положений христианского мiровоззрения.
Бог, по учению христианскому, не только Творец, но и Промыслитель и Спаситель мiра. Ни один волос на голове человека не падает без Его благой воли, и воля эта направляет все в мiре к добру, а посему человек должен всецело подчинять свою волю благой воле Божией, должен всячески ограничивать свою волю на каждом шагу. Не гордость, а смирение, самоуничижение – вот идеал христианина в таком случае. «Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли», или как взывал Богочеловек к Отцу Своему: «Не Моя, но Твоя воля да будет» – вот постоянная арена обязательной для каждого христианина работы над своим своеволием, над своей свободой. Эта работа, это постоянное самоограничение и есть аскетизм, обязательный для каждого. Понятие о Боге Промыслителе и Спасителе, таким образом, требует от каждого христианина аскетизма.
Мiр, по учению христианскому, – творение Божие, о котором он Сам сказал: «Добро зело!» Но грех человека повредил всю природу. Мiр весь во зле (Ин. 5:19), а посему целью жизни человека на земле должны быть не земные радости, услады, а вечная, загробная жизнь. Земная жизнь – это школа для подготовки к жизни вечной, и потому она имеет ценность только постольку, поскольку благоприятствует этой подготовке. Правда, христианство не отрицает и земных радостей: царство Божие, мир, радость о Дусе Святе начинается уже здесь, на земле, поскольку это возможно среди земных условий жизни. Но т. к. многие земные удовольствия, радости и наслаждения удаляют человека от Бога, от главной цели жизни, то христианин обязан ограничивать свои привязанности к этому мiру со всеми его радостями и наслаждениями. Христианин имеет право и есть, и пить, и иное что делать, но так, чтобы все это было во славу Божию (1Кор. 10:13). Значит, в своих отношениях к мiру каждый христианин должен быть настороже, должен заботиться не о расширении земных радостей и удовольствий, как учит немецкая культура, а об их сокращении, о воздержании. А это и есть основной принцип аскетизма.
Но особенно ясно выступает общеобязательность аскетизма в христианстве из учения о природе человека. Человек, по слову Божию, создан по образу и подобию Божию и есть венец всех творений Божиих; но грех прародителей извратил природу человека, помрачил в ней образ Божий, хотя, правда, и не уничтожил его. После этого человек всегда чувствует в себе два закона: один – влечет его к Богу и ко всему, в чем выражаются свойства Божии, – к истине, к добру, к красоте, а другой закон влечет человека к мiру, во зле лежащему, ко злу, к плоти. Эти два закона жизни личности постоянно противоборствуют за обладание всем человеком, и перевес одного влечет за собой ослабление другого. Трогательно изображает безпомощность человека в этой борьбе св. апостол Павел. «Знаю, что не живет во мне, то есть, в плоти моей, доброе; потому что желание есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Итак, я нахожу, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек!» (Рим. 7:18–19; 21–24). Борьба этих двух законов идет не в душе только, но и в теле; но т. к. тело больше склонно к подчинению закону греха, но на богословском языке все в природе человека, что влечет его к греху, исходит ли оно от тела или от души его, именуется плотью; высшая же сторона души человека, влекущая его к Богу, именуется духом. Итак, в человеке всегда идет борьба между духом и плотью. Само собой разумеется, что на обязанности каждого христианина лежит поэтому быть всегда настороже в этой брани, всегда бороться с законом греха, всегда поддерживать, укреплять и развивать закон духа. А это и есть аскетизм. Мало того, о той же необходимости и общеобязательности аскетизма говорят сами законы психической жизни человека, законы его духовного умирания или возрастания.
Известно, что всякая, самая естественная потребность, даже высшие наши стремления, при постоянном, настойчивом их удовлетворении, развиваются, переходят в навыки, а навыки переходят в страсти, страсти же в своем развитии не имеют границ. Самая естественная потребность в пище переходит в чревоугодие; потребность в питье рождает пьянство; потребность в одежде и жилище ведет к безумной роскоши, расточительности; инстинкт к продолжению рода переходит в мерзкое распутство; даже стремление к истине переходит часто в сатанинскую гордость, вражду к вере; стремление к любви – в злобную ревность; стремление к красоте – к уродству футуристов и т. п. Поэтому христианин обязан заботиться не о развитии, а о воздержании, об ограничении, об отсечении страстей, о борьбе с ними, о направлении их на путь к Христу. С другой стороны, и на пути нравственного совершенства человек может двигаться только постепенно, только путем постоянного, настойчивого упражнения в добре, путем созидания в себе добрых навыков, наклонностей, а все это опять требует от человека постоянной борьбы с косностью, с леностью, с инертностью. Итак, христианское понятие о природе человека ясно говорит, насколько общеобязателен аскетизм в христианской культуре. Считаем возможным упомянуть при этом, что эта психологическая сторона аскетизма так настойчиво говорит о его необходимости для нравственной жизни каждого человека, что, выходя из этой основы, все религии и даже лучшие философские системы, имевшие в виду нравственное развитие человека, проповедовали и проповедуют аскетизм, конечно, своеобразный. Так было у греков, евреев, индусов, буддистов, магометан и древних философов. Итак, аскетизм, как основной принцип нравственной жизни человека, есть обязанность каждого христианина.
Со стороны своего воплощения этот принцип жизни христианской представляет собой весьма разнообразные виды, формы упражнения в духовной жизни по заповедям Божиим, в зависимости от индивидуальности каждого христианина. С одной стороны, мы видим здесь целые системы духовной, так сказать, медицины, исследующей и врачующей болезни духа человеческого, а с другой стороны, – это целая сложная школа, система воспитания человека во Христе, возрастания его в жизни духовной, святой; здесь мы видим целую длинную «лествицу восхождения к небеси».
Теперь, если мы сравним аскетические начала и основы христианской культуры с началами культуры немецкой, то мы увидим, насколько эти культуры противоположны одна другой. Немецкая культура основана на рационализме, борьбе с религией; она отрицает Бога, загробную жизнь, ограничивает интересы человека земными радостями и наслаждениями, ревнуя об их умножении и расширении, проповедует крайний эгоизм, индивидуализм, неограниченную никакими нравственными законами свободу. Христианская же культура основана на вере, коренится в религии, целью своей имеет служение человека Богу, вводит аскетическое отношение к мiру, к себе самому, ведет борьбу с греховными наклонностями, страстями, видит назначение человека в загробной жизни, вечном блаженстве, проповедует смирение, самоотречение, самоотверженное служение Богу и ближнему. Таково мiровоззрение, лежащее в основе христианской культуры.
Теперь, если мы обратимся к русскому народу, то легко убедимся, что он по самим природным особенностям своего характера представляет собой самую благоприятную почву для наслаждения именно такой культуры; что со времени просвещения русского народа светом веры Христовой именно эта культура насаждалась в сердцах и умах русских людей; что она именно вошла в плоть и кровь русского народа и принесла достойные себя богатые плоды на Русской земле, что эта культура сохранилась в глубине души русского народа и до сих пор.
Еще до принятия христианства, русские славяне обнаружили черты характера наиболее благоприятные для восприятия христианской культуры. Их отличительной чертой, по свидетельству и иноземных историков, и древних русских былин, были смирение, терпение, кротость, доброжелательство, миролюбие, чувства, как видим, совершенно противоположные тому, что восхваляются в немецкой мифологии. По словам Прокопия, у славян не было «ни зложелательства, ни коварства». Император Маврикий подчеркивает их благосклонность и гостеприимство к чужестранцам, сердечное отношение к бедным, к нищим, к родным, к пленным, к рабам, их миролюбие, отвращение к войне. О том же говорят раскопки в древних славянских курганах, где находятся почти исключительно предметы мирной жизни и весьма редко – оружие. Те же самые черты народного характера ярко выразились в былинном образе Ильи Муромца, которому отец не дает благословения на худые дела и внушает: «Не помысли злом на татарина, не убей в чистом поле христианина», или Добрыни Никитича, скорбящего о том, что ему по обязанности хранителя Руси приходится «убивать неповинные души, проливать кровь напрасную, слезить отцов, матерей, вдовить молодых жен, пускать (по мiру) сирот малых детушек». Если и мечтает русский богатырь Микула Селянинович о радостях земных, то он понимает веселие это в очень скромных, благородных и мирных формах: только в обществе других, после тяжелых мирных трудов, за чарой домашнего пива1130.
Когда же русский народ принял христианство, то на целый ряд веков укрепилась на Руси проповедь строго аскетического святоотеческого мiровоззрения, принесенного к нам из Византии, где это мiровоззрение к этому времени достигло наивысшего развития. Аскетическими идеалами пропитана вся древнерусская, переводная и оригинальная литература. Из святоотеческой литературы переводились почти исключительно только аскетические и нравоучительные творения; любимым чтением были жития святых, главным образом, подвижников и мучеников, особенно ярко воплотивших в себе аскетический идеал; таковым же содержанием наполнены и Прологи. Эта богатая литература очень усердно читалась в храмах во время богослужения, где, например, на утрени полагалось по три объяснительных чтения из св. Отцов и «чтений от бытия» – житий святых, коими заменялось чтение паремий. Чтения эти были очень продолжительны, по полтора-два часа. Эта же литература была домашним любимым и единственным чтением русского народа1131. Даже все летописи наши пропитаны глубоким аскетическим духом. Нет нужды говорить о том, что само богослужение Православной Церкви, вполне понятное в то время в своей нравоучительной части русскому человеку, также целиком пропитано теми же аскетическими идеями. Мiровоззрение, проводимое всей этой литературой и просветительной деятельностью Церкви, отличается необыкновенной целостностью, стройностью, единством и величайшей авторитетностью. Все оно говорит настойчиво об аскетизме в строгом смысле, о подвижничестве, о монашестве, об отречении от мiра, о жизни вечной.
Здесь самыми яркими чертами изображается контраст между «будущими благами непреходимыми и вечными, «Царствием небесным безконечным» и «прелестью жития сего суетного, в нем же вся мимо текут и мимо ходят». Служение мiру – это рабство диаволу1132. «Не возлюбите от сего ничего же: вся бо сия, яко дым, исчезают, и яко прах от ветра разметаются, и яко цвет и злак травный увядают и в персть вселяются»1133. «Аще ли любо мудрец желает быти, не веселися о красных жития, о безумии мiра сего прелеснаго»1134. «Мерзка есть жизнь сия и тяжка, Божия же служба и работа легка и сладка»1135. Чисто аскетический взгляд приводится здесь и на природу человека: она грехом растлена, падкая до греха, нет места чистого в ней, «дела человека – бездна отчаяния», сама правда человеческая – «тина злосмрадная», сама любовь мiрская – не любовь1136. Очень настойчиво поэтому проповедуется здесь предпочтение духовных благ мiрским, телесным. «Да оставим, братие, телесныя похоти, но, духовных дел плоды творяще, будем подобии ангелом»1137. Тело поучает на грехи, а душа – на добродетель... Не на сию бо жизнь сотворени быхом, но на райскую»1138. «Предпочитай путь узкий, трудный, острый, иже скорбен греха ради, весел же о Бозе»1139. Да и вообще всюду здесь проповедуются, как идеал, жизнь монашеская, отшельническая. «Даже худая монашеская жизнь, – по словам Кирилла Туровского, – несравненно честней и блаженней светлой жизни мiрской»1140. И этот идеал считается здесь обязательным не для монахов только, но и для в мiре живущих: «Не мнихом токмо, и молчальное, и пустынное житие держащим, но и всем сущим в городах и селах живущим и с женами, и чады». «И в мiру сый, подвигнися угодити Богу! Мощно бо и в мiру сущу каждому творити заповеди Божии... а не творим, то о том нам будет лют ответ». «Не место спасает, ни ризы черные, ни монастырь, ни пустыня» сами по себе, «а дела»! Правда, мiрян «не погубят ризы белые»; правда, заботы о жене, о детях, о родных не только не греховны, наоборот, обязательны для семейного человека; правда, даже «и богатство несть зло, аще добре строим»1141, но всем этим можно пользоваться только под тем условием, чтобы в отношении ко всему этому лежал аскетический принцип воздержания, смирения, милосердия, постоянное убеждение, что все это не самодовлеющие блага, а средства приобретения благ вечных, при пользовании ими во славу Божию. Эта настойчивая широкая проповедь аскетизма наложила глубокий отпечаток на всю жизнь русского народа. Аскетическим идеалом пропитаны были все слои русского народа. История ясно говорит об этом. Русский витязь, князь, равно как и крестьянин, мечтали о монашестве, как о самом лучшем образе жизни, и хоть пред смертью принимали пострижение. Монастыри на Руси умножились до того, что им, как известно, принадлежала 1/3 всей территории Русского государства. Да и мiрская жизнь на Руси сложилась по монашескому уставу: отрицательное отношение к забавам и развлечениям, похвала слез и безмолвия; воздержание, простота в пище, питье, жилище и обстановке, любовь к богослужению, строжайшее соблюдение постов, домовые храмы, ежедневные домашние церковные службы с многочисленными поклонами – вот обычная черта жизни русского народа, как воплощение аскетического идеала, настойчиво внушавшегося литературой и Церковью1142.
Конечно, нет нужды говорить и об отрицательных явлениях в жизни русского народа. Эти явления еще ярче подчеркивают высоту аскетического идеала жизни русского народа, ибо эти отрицательные явления находили самое смелое и строгое обличение не только в устах проповедников, пастырей церковных, но и в народном самосознании, в народной литературе и поэзии. В ответ на проповедь Церковью аскетического идеала, русское общество дало чудный памятник того, насколько этот идеал вошел в плоть и кровь русского народа. Мы говорим о «Домострое» – этом мiрском уставе частной, семейной и общественной жизни русского человека. Здесь мы читаем тот же, что и в духовной литературе, призыв «уцеломудритися, живя по заповедем Господним и отеческому преданию, дабы в покаяние и в чувство и в страх внити.. путем узким и прискорбным, широкий и просторный вводяй бо в пагубу»1143. Вся домашняя обстановка жизни здесь построяется по образу монастырской жизни, приближается к храму1144. Здесь рекомендуется совершать ежедневно дома со всей семьей, с женой, детьми и домочадцами, службы церковные1145. Словом, настойчиво регламентируется все то, что веками внушалось русскому человеку духовной письменностью и Церковью Русской.
Нет нужды говорить о том, что этот идеал нашел на Руси целый сонм самых ярких воплощений в лице сотен великих русских подвижников из всех классов общества: из крестьян, и из духовенства, и из бояр, и из ратных людей, и из Князей1146. Их святое семя, им же стоит Русская земля, не прекратилось и доселе на Св. Руси. Мы уверены в этом, мы знаем это! Так глубоко запал в душу русского народа аскетический идеал!
Но не только лучшие люди на Руси воплощали в себе этот идеал. Нет, к нему стремились всегда и при первой возможности воплощали в своей жизни и самые последние люди на Руси, изгои общества. Замечательно трогательно об этом свидетельствует один памятник XVII в.: «История об Азовском осадном сидении донских казаков». До 14 тысячи казаков были осаждены целой армией турок в 240 тысяч. С целой сотней пушек. Надежды на спасение человеческими силами не было никакой. Да и сами казаки считали себя последними людьми, никому ненужными, не годными. Это ведь были беглецы из Русской земли, нередко – преступники, бежавшие от суда и виселицы. «Мы сами знаем, – говорят они, – какие мы люди на Руси, очередь свою мы сами ведаем... Нас на Руси не почитают и за пса смердящего». При таком смирении одна у них надежда: на Господа и св. угодников Божиих. И вот, готовясь к вылазке, как к смерти, они держат «пост и чистоту душевную», обращаются к Богу с горячей трогательной молитвой пред иконами Николая Чудотворца и Иоанна Предтечи. Горячая молитва их утешает, ободряет: «Люди видели ясно, что от образа св. Иоанна Предтечи, от суха дерева, течаху многи слезы, аки струя». И вот, взяв с собой дорогие для них св. иконы, они делают такую смелую, стремительную вылазку, что турки в страхе разбегаются. Что же казаки? При своем величайшем смирении они не себе приписывают эту блестящую победу. «Милостью Божией, – говорят они, – и молитвами Пречистой Богородицы и заступлением небесных сил и помощию их угодников Предтечи Иоанна и Николая Чудотворца мы на вылазке бусурманов побили и в море потопили». Их подвиг покрыл Русского Царя и государство великой славой, а им самим «остальцам», которых «осталось всего полчетверти тысячи», славы земной не нужно: они «взяли икону свв. Иоанна Предтечи и Николая Чудотворца... и пошли на свой Тихий Дон и там сотворили обитель св. Иоанна Предтечи, атамана поставили игуменом и в монастыре учали жить и Богу молиться»1147. Вот чудный образ русского человека, вот дивные плоды многовековой аскетической русской культуры!
Но мы с великой радостью свидетельствуем, что этот дивный идеал русской культуры, проникнутой аскетическими началами, не забыт и до сих пор русским народом, несмотря на тот страшный переворот, который совершили в русской жизни грубые реформы Петра I. Нужно ли нам говорить о том, как и теперь простой русский народ любит монастыри, св. места. Десятки тысяч простого народа ежегодно пешком проходят тысячи верст, лишь бы своими глазами полюбоваться на идеал, радость своей жизни, услышать слово из уст какого-нибудь чтимого схимника или отшельника. Нужно ли говорить, как русский народ любит длинные монастырские службы, как строго он соблюдает посты, как скромен он и прост в своей жизни, и в пище, и в одежде, и в жилище, как неохотно он умножает свои потребности, как он вообще нетребователен, терпелив, вынослив, каким смирением, самоуничижением, любовью к страждущему он отличается! Не сотни, а тысячи примеров всего этого теперь на полях сражений удивляют весь мiр! Весь мiр заговорил о русском мужике, как поразительном подвижнике-христианине. Когда читаешь многочисленные письма наших солдат, невольно чувствуешь родство их с героями «Азовского осадного сидения»: те же мысли, те же чувства, то же настроение, и иногда те же выражения! Но этого мало. Мы с радостью убедились теперь, что и наша интеллигенция, несмотря на все язвы немецкой культуры, сплошным слоем покрывшие жизнь ее, в глубине души не забыла начал русской культуры: религиозность, смирение, самоотречение, выносливость, самоотверженная любовь явлены многими членами нашей интеллигенции, подвизающимися на поле бранном. Впрочем, мы и раньше должны были знать, что русская интеллигенция никогда не могла удовлетворяться слишком плотскими, земными идеалами немецкой культуры. Она всегда стремилась к чему-то высшему, небесному, чувствуя неудовлетворенность среди житейской суеты. Об этом ясно говорят и лучшие наши поэты, и классические наши писатели, и наши философы, и наши художники, и наши композиторы. Об этом же свидетельствовали издавна, да и теперь свидетельствуют, даже иностранцы. Вильям Палмер, например, ознакомившись с русским народом, говорит: «Я был очень удивлен в первое время моего пребывания в России, насколько значительнее характер носит (здесь) отпечаток смирения, братской доброжелательности, теплого чувства и почитания к святым вещам и вере, чем у нас, в Англии. Я знал и прежде, что нас справедливо обвиняют в гордости и эгоизме, но раньше, чем я увидел здесь противоположное, я не имел представления о степени зла».
Еще Ренан, признав славян людьми «полными первобытных соков», которые «в одно время и новы в жизни, и древни по своему существованию», преклонялся пред «изумительным славянским духом с его пламенной верой, с его глубокой проницательностью, с его особенным понятием жизни и смерти, с его потребностью мученичества, с его жаждой идеализма, с его упорным оптимизмом, с непоколебимой верой в будущее человечества». Еще недавно французский общественный деятель Клемансо указывал на Россию, как на страну, где хранятся «непочатые залежи идеализма, открывающие для человечества необъятные перспективы». Наконец, на днях опубликованные адрес английских писателей к русским и речи в клубе путешественников в Лондоне, самыми яркими штрихами рисуют тот же чудный образ русского народа. Тогда как «материалистическая европейская цивилизация, – по словам английских писателей, подписавших адрес, – обнаруживает лживость своей сердцевины, России суждено внести в эту работу нечто свое», ибо об этом свидетельствует факт, что русская «литература для англичан последних двух поколений» была «источником неиссякаемого вдохновения» своим «неизменным тяготением к ценностям духовным в обход материальных», своим «неизменно присущим духу русского народа глубоко человечным, что запечатлелось в произведениях его искусства, литературы и науки». Русский народ, по словам членов лондонского клуба путешественников, «самый сердечный народ в мiре», «благороднейший народ». Особенно ценно свидетельство члена клуба, знаменитого путешественника Макензи Уоэллесса, несколько лет нарочито жившего в разных слоях русского народа и написавшего капитальный труд «Россия»: «Как у вас, в России, все стильно: жил я у священника, обстановки почти никакой, но внутренняя семейная жизнь чудная! Навещал крестьян – избы почти голые, но недовольства этим не заметил. Зашел к студенту – повернуться негде! Только в церквах у вас благолепие! И ни в ком из вас не видно огорчения от отсутствия комфорта в жилище, нет этой рабской погони за роскошью. Вы все в каком-то созерцании чего-то высшего, духовного. Величие вам готовит история!»1148
Итак, основной яркой отличительной и драгоценной чертой самобытной русской культуры является аскетический принцип, настойчиво проводимый в жизни и деятельности. Значит, теперь, когда мы воочию увидели ужасные плоды немецкой культуры, когда весь мiр убедился в лживости материалистической европейской цивилизации и с упованием ждет «света с Востока», на нашей обязанности лежит сосредоточить свое внимание на особенностях родной культуры, изучать их, проповедовать о них, воплощать их и в личной, и в семейной, и в общественной, и в государственной жизни. Правда, часто раздаются голоса против аскетизма и в светской, и даже в богословской литературе. Говорят, что аскетизм ведет к умерщвлению тела, к уничтожению радостей земных, к гордости, к эгоизму, что он несовместим с общественным служением, требует обязательного удаления из мiра в пустыню и т. п. Нам нет возможности разбираться в настоящее время во всех этих возражениях. Они только доказывают, насколько мало у нас знают истинный, христианский, православный аскетизм, насколько поверхностно иные о нем трактуют. Здесь же мы скажем только, что всем известные примеры аскетов даже наших современников опровергают все эти возражения. Разве не известно, какой радостью всегда было переполнено сердце преп. Серафима Саровского, всегда напевавшего в этой радости Пасхальный канон? Разве не известно, какой радостью всегда светилось лицо приснопамятного Амвросия Оптинского, прикованного многолетней болезнью к одру, и какую радость вливало в сердце богомольцев каждое слово этого старца? Разве о гордости, об эгоизме, об удалении от мiра, разве о несовместимости аскетизма с общественным служением говорит пример дивного св. праведного Иоанна Кронштадтского? Нет, мы должны говорить только о том, что, конечно, нелегко проводить принцип аскетизма в теперешний строй жизни русского интеллигентного и вообще городского общества, почти насквозь пропитанного немецкой культурой. Но трудно – не есть невозможно, тем более, что теперь уже многие сознали, насколько этот принцип необходим во всех сферах и формах жизни. Каждый должен, изучая аскетизм, брать из него то, что соответствует форме и обстоятельствам его жизни. Ты человек весьма богатый, разве тебе не нужен аскетизм? Разве он несовместим с твоим богатством? Нет, если ты не будешь прилагать сердце свое к богатству своему, если ты, умножая богатство, не будешь употреблять его только на умножение своих прихотей, если ты будешь стыдиться утопать в роскоши, в то время, когда тысячи голодных просят куска хлеба, то ты будешь проводить в своей жизни принцип аскетизма, ты будешь воздержан и в пище, и в питье, и в одежде, и в жилище, и, зная, что дающего рука не оскудеет, то будешь жить так, что избытки твоего богатства осушат тысячи плачущих глаз, накормят тысячи голодных, оденут тысячи нагих, приютят тысячи безприютных. Примеры этому бывают даже в наше время! Ты – общественный деятель, ты ратуешь об упорядочении общественной и государственной жизни, разве тебе и твоей проповеди нет дела до аскетизма? Но как же ты можешь править общественными делами, когда ты, пренебрегая аскетизмом, сам раб своих страстей; как же ты можешь надеяться на введение порядка в том обществе, где господствует разнузданность, эгоизм, гордость, безнравственность – плоды пренебрежения аскетизмом. Ты – крупный предприниматель, фабрикант, купец и т. п. У тебя тысячи рабочих. Разве аскетизм заставит тебя обязательно бросить свое дело? Нет, смотри на свое дело, как на общественное служение, а не как на предмет своей личной наживы, позаботься о душевном и телесном мiре своих рабочих, служащих, дай им возможность жить по-человечески, постарайся видеть в них своих братьев, и ты будешь проводить в своем важном общественном служении принцип аскетизма.
Ты – ученый деятель, вечно занят наукой. О, тебе знаком аскетизм: ты прикован к своему ученому кабинету, тебе нет времени на удовольствия, ты блюдешь диету в пище, знаком ты и с другими формами воздержания, но тебе нужен и христианский аскетизм: если ты видишь, что твоя ученая мысль работает во зло ближнему, во зло вере, религии, оскорбляет святыню, идет против Бога, останови ее, воздержись, одумайся, смирись... и ты будешь истинным христианским аскетом.
Ты – педагог, если ты правильно понимаешь задачи своей деятельности, то нет нужды доказывать тебе, как полезен тебе принцип аскетизма: ведь ты должен не только научить, но и сотворить, ты должен не только сообщать известный круг сведений своим питомцам, но и быть их воспитателем; а воспитание совершается не словами, а личным примером, а потому тебе особенно нужно быть строгим к себе самому, ты должен быть строгим аскетом.
Ты – бедный человек, рабочий, труженик... Нужно ли говорить, как полезен для тебя аскетизм. Он тебе скажет, что не твоя воля, а воля Божия совершается в твоей бедности, что не в земных удовольствиях и радостях счастье человека, что «претерпевый до конца, той спасется», что «блажени плачущии ныне, яко тии утешатся», и ты в бедности своей не только будешь счастлив, доволен, но и будешь щедрить совсем неимущему.
Ты – семьянин... О, как драгоценен аскетизм для тебя: он внесет довольство, мир, упорядоченность, стройность в семью твою; твоя семья будет тогда малой церковью, на которой явно будет пребывать благодать Божия; из твоей семьи будут тогда выходить чудные труженики, полезнейшие работники, дивные чада Церкви, слуги Царю и Отечеству, и слава их будет твоей славой! Но, довольно! Нет такого человека, нет такого положения, где бы неуместен, безполезен был аскетизм!
Итак, современные события призывают нас к аскетизму. Школа аскетизма известна и доступна русскому народу: это – чудное церковное богослужение, это – дивная духовная литература. Аскетическая литература у нас богата трудами даже современников наших: какое чудное чтение для развития духа аскетизма представляют собой творения недавно почивших Феофана Затворника или Иоанна Кронштадтского! А какое чудное наставление в аскетизме представляют и доселе дивные жития св. угодников Божиих, в издании хотя бы Св. Синода или Поселянина! Но вот наступает Великий пост, время особенно благоприятное для аскетических подвигов, когда Церковь особенно настойчиво призывает к воздержанию телесному и духовному. Кто хочет постигнуть всю пользу христианского аскетизма, воспользуйся всецело этим временем. Посещай неуклонно чудные великолепные службы, прислушивайся, вникай в каждое слово, чтомое и поемое там, и ты постигнешь глубины христианского аскетизма. Одни чудные мефимоны сколько скажут твоему сердцу и уму! А чудные воспоминания страдальцев за веру Христову, поклонение Кресту Животворящему, прославление преп. Иоанна Лествичника, преп. Марии Египетской и прочее, о, какое во всем этом богатство уроков в аскетизме. Можно решительно утверждать, что если бы кто из нас решился всецело предаться водительству Церкви, хотя бы на один Великий пост, он вышел бы из него перерожденным, он постиг бы великую пользу, увлекательность, сладостность христианского аскетизма и, как наши предки, сказал бы: вкусивши сладко, не хочу горького. Он стал бы ревностным проповедником аскетизма, а с ним и самобытной русской культуры. О, если бы больше было таких людей: жатвы много, делателей же мало! Весь мiр ждет света с Востока, зари новой культуры. Молитесь же Господину жатвы, да пошлет Он делателей на ниву Свою!
Архимандрит ТИХОН (Тихомиров), профессор.
|
