Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

Сладко было спознаваться

Мне, красавица, с тобой.

Грустно, грустно расставаться,

Грустно, будто бы с душой!

Херасков

Возвратившись благополучно в Харьков в заводском вагоне в феврале 1920 года, я, таким образом, весь первый семестр второго курса провела вне университета – в Бежице, работая в больнице сестрой. К тому же и политическое положение Харькова было неустойчивое. Мое отсутствие в университете никем не было замечено. Поэтому-то я и спешила застать там еще второй курс. Записей о посещении лекций не велось, а практические и лабораторные занятия можно было отработать по своему усмотрению, экзамены же (предписанные предметы) надо было сдавать своевременно, по ходу занятий.

Естественно, что по возвращении в Харьков я хотела прежде всего узнать про занятия в университете и про все, что произошло в городе за время моего долгого отсутствия. Сестры Рейнгард – Зельма и Леля – рассказали, как им было весело при белых, как они бывали на офицерских вечерах, как проходили занятия в университете. Они не жили больше в поселке ХПЗ, а в городе, в квартире своих хороших друзей Бурнашевых, которые уехали с белыми, оставив им всю свою квартиру. И вот Зельма, боясь вселения в квартиру большевиков и всякого темного люда, предложила мне теперь же поселиться у них в Каплуновском переулке № 6. Я подходила им, конечно, и сама была очень довольна, заняв тут же солнечную комнату.

Весною 1920 года в Харькове было много свободных квартир, так как многие ушли с белыми. Город очистился тогда от "буржуазной сволочи", как говорили большевики. Каплуновский переулок находился в лучшей нагорной части города, а дом № 6 стоял напротив Художественного училища, своеобразно построенного в старинном русском стиле, и возле Технологического института, расположенного в большом густом парке.

Устроившись с квартирой, я поспешила в университет, где занятия еще шли. У меня не была отработана органическая химия, а ее сейчас как раз проводил ассистент профессора Красовского – армянин, фамилии его не помню, а занятия помню очень хорошо: работали над химическими соединениями, и вот, чтобы ускорить реакцию этих соединений, надо было прибавить катализатор.

– А что такое катализатор? – спросил нас вдруг преподаватель.

Не дождавшись нашего ответа, он поспешил образно разъяснить сам:

– Катализатор – это такое вещество, которое само ничего не делает, но зато своим присутствием заставляет другие вещества быстрее действовать – говорил он с армянским акцентом. Как пример, для ясности приведу вам картину из жизни: живет себе мать – вдова – с дочерью тихо и спокойно. Но вот как-то пришел к ним гость – молодой человек, который мог бы быть женихом для дочери. Его любезно усадили в гостиной, и он сидит там тихо и ждет, когда придет к нему либо мать, либо дочь – девушка. А в это время мать на кухне спешит приготовить угощение, а дочь спешит принарядиться: взбивает волосы, прикалывает бант и т. д. Вот этот-то молодой человек – жених – и есть как бы катализатор: он сидит себе тихо в гостиной, а мать и дочь пришли в большое и быстрое движение, – закончил он, гордясь таким ярким и веселым объяснением свойств катализатора.

Провела я еще и некоторые другие практические занятия, ликвидируя свою задолженность.

Вскоре в Харьков приехал муж Антонины Ивановны – Николай Павлович Крашенинников, тоже доктор. Он зашел ко мне, и мы – трое – я, Зельма и Леля пригласили его остаться у нас и занять свободные комнаты нашей квартиры, так как большевики спешили прибрать к рукам все, что оставили ушедшие с белыми. Николай Павлович Крашенинников так и сделал: взял ордер на всю квартиру, так как у него была семья.

Он недавно был выпущен из Бутырской тюрьмы по ходатайству наркомздрава, где у него были хорошие знакомые и даже друзья по университету – врачи (Б.). Теперь он стремился уехать подальше от Бежицы, от тамошних коммунистов.

Весна 1920 года была дружной, и мне казалась необыкновенно теплой, южной. Мне предстояла сдача экзаменов по большим предметам, как физиология, медицинская химия и патологическая анатомия. Чтобы не потерять второго курса и попасть осенью на третий, надо было сдать все, и я энергично принялась за занятия. У меня появилась и сотоварка – Беба Добрусина, жившая с родственниками недалеко от нас. Я чувствовала себя теперь более уверенной в медицине и крепкой в жизни, так как у меня был свой круг знакомых, друзей-студенток. Физиологию мы сдали, кажется, в марте и принялись тут же за медицинскую химию, и ее одолели и сдали к маю.

Стало спокойнее, Бог даст, выполним всю необходимую программу. Но в это время приехал к Николаю Павловичу Крашенинникову его молодой друг, только что выпущенный по болезни из Бутырской тюрьмы, Яков Васильевич Буданов. Сидели они в тюрьме вместе за антикоммунистическую деятельность в Брянском уезде. Политический Красный Крест из видных общественных деятелей: доктора Пироговой – дочери известного хирурга, Пешковой – жены Горького и других, начал хлопоты о группе молодых заключенных, заболевших в заключении туберкулезом, об освобождении их из тюрьмы. Хлопоты увенчались успехом: всех больных выпустили, в том числе и Буданова. Теперь ему надо было поправиться в санатории на юге России. В Харькове ему помог доктор Крашенинников, как врач и как местный работник наркомздрава. Мы – три студентки – я, Зельма и Леля тоже взяли его под свое покровительство, помогали ему, чем могли: знакомили с городом, с университетом, проводили с ним много времени, гуляя в Технологическом парке и слушая пение соловьев.

Кончилось же все в этой романтической обстановке под пение соловьев тем, что "загорелась" между нами – мной и Яковом – любовь, да так сильно, что и потушить нельзя было. К счастью, Яков скоро получил место на три месяца в санатории "Репки" и уехал туда на лечение, а я засела за патологическую анатомию – готовиться по ней к экзамену. Только по праздникам мы все трое – я, Зельма и Леля – ездили в "Репки" (30 км от Харькова) навестить Якова.

Беба Добрусина очень сетовала на меня, что я стала не так прилежна и частенько насмешливо говорила: "Яков сбил тебя с толку!" Я же ни о чем другом не могла больше думать, как только о нем.

Но лето прошло, пришел сентябрь, соловьи давно уже умолкли, часто моросил дождь. Яков поправился в санатории и уехал в Бежицу, а я принялась за занятия в университете, сдав все за второй курс!