Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

Третий курс является как бы переходной ступенью к клиникам. Диагностика главенствовала над всем, и ее вел очень заметный и оригинальный профессор Шатилов, который держался всегда очень просто, его любимым и частым выражением было – "стало быть". Лекции его были живы и интересны.

Теперь (осень 1920 года) Высшие Медицинские Женские Курсы были объединены с медицинским факультетом университета в Медицинский институт. В аудиториях на лекциях сидели и студенты, и студентки.

Параллельно с лекциями проф. Шатилова велись и практические занятия его ассистентами, где мы воочию, на живых больных выслушивали сердечные "шумы", как прохождение крови "из узкого в широкое" – частое подчеркивание профессором Шатиловым на лекциях выражение:

– Шум – результат попадания крови из узкого в широкое.

После практических занятий по диагностике начались очень своеобразные экзамены у профессора Шатилова: всю группу экзаменующихся профессор усаживал на возвышении полукругом около себя. Все другие студенты – слушатели и несдающие – сидели в аудитории, как обычно на лекциях, и слушали. Профессор свой экзамен называл "избиением младенцев". Он задавал экзаменующемуся только три вопроса. Если тот уверенно отвечал, – экзамен был сдан; если же хоть на один вопрос студент с ответом замешкивался, или его не знал, – следовало:

– Придите в другой раз.

На первый экзамен шли самые смелые и хорошо подготовленные студенты. Когда же профессор Шатилов увидел и меня в первой группе сдающих, он изрек примерно следующее:

– Как, нашлась и смелая одна?! – И дальше продолжал. – Студенты обычно более смелы и нахальны, поэтому идут первыми, а студентки – более усидчивы и идут потом, когда хорошо подготовят предмет.

Началось "избиение". Я сдала с первого раза!

Профессор Шатилов, Петр Иванович, был очень популярен и любим среди студентов как своей простотой, так и большой своей ученостью. Кто- то из студентов составил и напечатал его лекции и вопросы на экзамене. Называлась эта брошюра "Шатилистика". А когда профессор Шатилов умер в 1922 году от сыпного тифа, весь город был запружен похоронной процессией: коллегами, учениками, бывшими пациентами, венками. Когда же позже открылась больница для студентов на Садово-Куликовской улице, то ее называли: "Больница имени Шатилова", или просто "Шатиловка".

Стояла дождливая осень, а мне приходилось много бегать по клиникам: то на практические занятия, то на лекции. Кроме того, надо было посещать мою сестру Тоню, студентку, схватившую брюшной тиф и лежавшую в университетской клинике. Она, слава Богу, поправилась, болезнь прошла благополучно, ее выписали из клиники и дали ей пропуск на железную дорогу, чтобы поехать домой, в Бежицу, на поправку. Но ехать домой она не хотела, чтобы не терять времени для занятий, уже одно пребывание в клинике в качестве пациентки заставило ее многое пропустить.

В Харькове тогда была тяжелая обстановка: осень была необыкновенно холодная, со снегом, в доме центральное отопление не работало, так как не было топлива, и даже железную печурку или "буржуйку" нельзя было никак установить в комнате: не было дымоходов. Положение усугублялось еще и недостатком продовольствия. Негде было даже отогреться: ни одно большое здание в городе не отапливалось. Раньше были хоть теплые учреждения, библиотеки, магазины и т.д., куда можно было зайти и согреть душу, а теперь везде – сырость и холод. Из Бежицы Яков прислал нам корзину с древесным углем, уголь этот отгребали в Бежице все жители после топки русской печки. Обрадовались мы этой посылке очень! Принес ее нам бежицкий рабочий, который ехал с заводским вагоном в Донбасс. К этому углю была приложена и маленькая железная жаровня. Мы эту жаровню наполняли углем и растапливали ее посреди комнаты, как самовар, и по очереди грелись над ней.

Тоня передала мне свой пропуск на железную дорогу, и я поехала в Бежицу, чтобы только повидаться с Яковом. В Бежице я задержалась до зимы, так как попасть в Орле в проходящий поезд Москва – Харьков не было возможности. Поэтому я решила поехать в заводском вагоне из Бежицы в Москву, а в Москве сесть в прямой поезд Москва – Харьков. Мы с Яковом получили разрешение на места в этом вагоне и под Крещение выехали в Москву.

В Москве жили мы в том же заводском вагоне, стоявшем на запасных железнодорожных путях. В этом же вагоне жили и другие наши земляки, приехавшие с нами в Москву. В это время происходил какой-то съезд партийцев, и вагон оставался в Москве две недели. Мы бродили по Москве и ее достопримечательным местам. Удалось даже достать через заводскую администрацию билеты в Большой театр на "Бориса Годунова" с Шаляпиным. Помню, промерзли мы основательно в тот день, бродя по Москве, и изголодались изрядно, но, когда запел Шаляпин, я была ошеломлена его голосом и всем его обликом.

Пыталась я попасть в поезд Москва – Харьков, но, увидев озверевшую толпу перед каждым вагоном, не рискнула даже близко подойти, так как могла бы быть растоптана ею. Попасть в поезд на Харьков оказалось невозможным и в Москве, поэтому я снова вернулась в Бежицу с тем же заводским вагоном, там я могла хоть работать в больнице. К моему счастью, вскоре после нашего возвращения заводской вагон отправлялся в Донбасс, и я в нем благополучно доехала до Харькова.

В те времена железные дороги были сплошным хаосом. По ним могли прилично ездить только особо избранные "вельможи" с особыми пропусками, либо так вот "по-свойски" с заводским вагоном, как я.

Будучи в Бежице, я узнала тяжелую историю: помощник директора завода, инженер Рожков был арестован большевиками. Это был одаренный инженер. Он запатентовал еще до революции свой метод изготовления трехслойной стали, которая была в производстве завода.

Теперь стало известно, что отправкой этапом в московскую тюрьму и допросами там его довели до смерти.

В Харькове я, конечно, сразу включилась в занятия и сдала всю мою задолженность: сдала все зачеты, все практические работы и закончила третий курс чисто, без каких-либо "хвостов".

В Харькове тогда "гулял" сыпной тиф, впрочем, как и везде в то время. И мне пришлось зарабатывать на жизнь частными дежурствами у сыпнотифозных больных.

Голод, эпидемия сыпного тифа с большой смертностью достигли такой высокой степени к этому времени, что жизнь стала беспросветной: не было ни хлеба, ни дров, ни электричества (на дрова ломали заборы, мебель), комнаты освещали "каптюльками" – это пузырек с маслом, в который был опущен фитилек. Каптюлька не давала света, а являлась только светящейся точкой в темноте.

В это-то время до нас докатился слух о восстании матросов против большевиков в Кронштадте. Мы с нетерпением и надеждой ждали изменений в лучшую сторону после победы матросов, но вскоре наступило разочарование – восстание было подавлено.

Весною же 1921 года приехал в Харьков Яков, и мы поженились официально. На меня теперь легла очень большая ответственность – хорошо питать его, тем более, что он поступил студентом в Сельскохозяйственный институт, бывший Александрийский. Я брала теперь всякое дежурство, чтобы добывать средства на жизнь, не бросая университета.