Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15569/
Заказы можно также присылать на е-мэйл: orders@traditciya.ru

Пришла осень. Работы окончились. Мои друзья разошлись кто куда. Приблизительно в середине ноября я получил письмо от братьев Ждано­вых из Старой Загоры. Ждановы были при штабе Донской армии. В письме сообщалось, что капельмейстер 12-й Старозагорской Балканской дружины капитан Ковачев ищет корнетиста. И его очень заинтересовал я. Через пару дней получил письмо и от капитана Ковачева с приглаше­нием в военный оркестр. В это время у меня совершенно иссякли деньги, и даже на проезд ничего не было. Поэтому понадобилось еще некоторое время, чтобы я подработал денег на проезд до Старой Загоры. И вот я появился в канцелярии у капельмейстера Ковачева. Он любезно принял меня, и я показал ему открытку-приглашение. Он посмотрел ее и сказал: «Но это было две недели назад. У меня уже есть корнетист. Вы не ответили сразу, а ждать я не мог. Сожалею, но места нет».

А у меня в кармане осталась одна стотинка. Что делать? Мои друзья братья Ждановы уехали в Софию инженерами в железнодорожное депо. Больше никого у меня не было. Я медленно повернулся и пошел прочь из приемной. «Постойте, - услышал я за спиной голос капитана. - Мне нужен корнетист-трубач». Он кликнул воспитанника из оркестра и приказал ему принести корнет-а-пистон.

И вот я стою перед капитаном с инструментом в руках, а он открыл ноты одной из популярных увертюр с соло корнет-а-пистона и просит меня играть... Когда наше взаимное молчание несколько затянулось, капитан снова кликнул воспитанника и приказал ему принести корнет. «Я хочу узнать, как Вы владеете корнетом», - сказал он мне. Капельмейстер открыл ноты популярного болгарского танца, и я без особых усилий сыграл пьесу. Видимо, моя сноровка понравилась, и я услышал такое решение: «Вы остаетесь. Но мне нужен корнетист-трубач. Даю Вам неделю на обучение. Спать будете здесь, а питаться в офицерском собрании. Мехмед! - позвал он воспитанника. - Ты будешь ухаживать за этим подофи­цером. Его комната будет сзади классной комнаты. Приготовь постель, проведи в столовую и служи ему». Затем он вновь обратился ко мне: «Если Вы научитесь за неделю играть на инструменте, я зачислю Вас на под­офицерское жалованье с сегодняшнего дня, и тогда вы будете учить иг­рать Мехмеда».

Я был счастлив. Только что я чувствовал себя на краю гибели - без денег, без знакомых, и вот - впереди целая неделя с квартирой и столовой! Я благодарил Господа за чудесный дар. Поблагодарил, конечно, и капель­мейстера; взял трубу и пошел в предназначенную мне квартиру.

Целыми днями я дул в мундштук, стараясь натренировать губы или, как говорят музыканты, «набить» их. В понедельник появились музыкан­ты оркестра. Я увидел басиста - хорошо сложенного мужчину лет 40 с прекрасными светлыми усами и выправкой офицера - и попросил его по-болгарски, чтобы он показал мне, как играется гамма. Он любезно выполнил мою просьбу. Я уловил необходимые ноты и проиграл гамму. Теперь я знал гамму и стал дуть что было сил. Однако корнет-а-пистон имеет одну существенную особенность в сравнении с корнетом. Ноту си-бемоль на нем трудно получить.

«Дул» я четыре дня, а иногда и ночью. И так набил губы, что звуки выходили чистые и ясные. В пятницу состоялась репетиция оркестра. В тот период капельмейстер разучивал с оркестром болгарские попурри к рождественскому концерту в офицерском собрании. Я ожидал, что, коль скоро Миша Полухин - первый корнетист-трубач, то мне будет полегче.

После репетиции капельмейстер сказал мне: «Я принимаю вас в ор­кестр. Ваше жалованье - жалованье подофицера болгарской армии. Вы будете зачислены со дня вашего прихода. Ваша квартира - та, где вы находитесь сейчас. Кормиться будете в подофицерском собрании, т.е. там, где вы и сейчас кушаете. Мехмед будет вашим учеником - он хочет быть музыкантом. Он будет чистить вашу комнату, убирать белье и т.д.» Я не верил своим ушам. Я имел не только хороший достаток, но в придачу еще и денщика...

Началась отрадная пора. С утра до вечера я дул в свою трубу. Теперь я мог брать труднейшую для инструмента ноту си-бемоль. Репетиций было много и я настолько поднаторел в игре, что капельмейстер стал посылать меня вместе с некоторыми другими музыкантами в оркестр городской гимназии для «улучшения» его звучания. Такие командировки оплачивались гимназией.

Капельмейстер капитан Ковачев имел дочь лет 17-18. Не знаю поче­му, но он пару раз пригласил меня на обед к себе домой. Его дочь была очень мила, добра и к тому же прекрасная хозяйка - кушанья она готовила превосходно. Но старому болгарскому обычаю, посторонний мужчина не мог встретиться с женщиной на улице. На улице мог разговаривать с женщиной только родственник. А незнакомые мужчины могли встре­чаться и говорить с женщинами только в доме родственников или хоро­ших знакомых. Поэтому встречаться с госпожой Ковачевой вне стен ее доме я не мог. В Старой Загоре началась для меня новая жизнь, достойная человека. Я смутно вспоминал прежнее полуголодное существование в Ямболе, когда глубокой осенью бродил вокруг казармы и мечтал о куске хлеба. Помню, ко мне приблудилась собачка-дворняга. Я погладил ее и дал кусок сахара, который держал в кармане - я чувствовал некоторое подобие наших положений в этом мире. Собака съела сахар, а я пошел в конюшню спать. Поздно ночью я почувствовал, что кто-то есть около яслей. В темноте я различил свою знакомую собачку. Я погладил ее вновь, повернулся на другой бок и заснул. Весь следующий день собачка крути­лась около меня, а вечером пропала. Ночью же я проснулся от того, что она лапой разбудила меня. Увидев, что я открыл глаза, собачка положила на пол баранью ногу... Я помню этот наш ночной обед - я обмыл и сварил баранью ногу, угостился сам и не забыл о моей нежданной благодетель­нице. Но и волнение возникло во мне - по болгарскому обычаю, если украла собака - виноват хозяин, и толпа могла устроить над ним самомсуд, вплоть до убийства. Теперь, в оркестре, я ощущал материнский достаток, но в душе был по-прежнему также одинок, как и та собачка.

Мне пришлось играть во многих концертах, устраиваемых гимна­зией. А также и частными организациями. Это давало дополнительный доход. Судьба подарила мне встречу в Старой Загоре с еще одним рус­ским, Он работал на спиртовом заводе и в добавок к своему жалованью имел три бутылки любых напитков каждую неделю. Пару раз он прино­сил мне спиртное в обмен на продукты - я получал усиленный паек: питался в подофицерском собрании, а также получал продукты натурой.

Общее положение русских было тяжелым. Под давлением коммуни­стов Стамболийский вводил все новые и новые ограничения для нас. Находящихся в армии русских, в том числе и меня, это не касалось, и потому многие русские стремились примкнуть к болгарской армии. По­мню, мне удалось помочь одному русскому капитану. Будучи кадетом, он играл на кларнете, а во время войны был ранен, попал в германский плен и далее испытал все те лишения, какие выпали на долю отрезанных от родины русских воинов. Я сказал о нем капитану Ковачеву, и этот человек был принят в оркестр. Я к тому времени уже «разбогател», жил на частной квартире и пригласил нового знакомого пожить пока у меня.

Примером давления на русских со стороны правительства Стамболийского может служить моя переписка с братьями Ждановыми. Обычно письмо из Старой Загоры в Софию шло два дня. Но мое письмо «путеше­ствовало» три недели. Более того, на нем стоял штемпель... Москвы. Значит, сперва письмо было направлено в Москву!

Я не был исключением. Особенно охотно болгарские власти отправ­ляли в Москву письма офицеров-русских. Нередки были случаи избиения русских болгарскими полицейскими. Были высланы из Болгарии генера­лы Абрамов, Кутепов и многие другие. Более того, жандармы и полицей­ские нападали и на служащих болгарской армии, которая находилась в подчинении царя Бориса. (Правительство Стамболийского состояло в оппозиции к монархии). Я, как подофицер болгарской армии, никогда не ходил вечером один. Однажды с моим приятелем - болгарином-офицером - шли по главной улице и неожиданно услышали крики из переулка. Побежали на крик и вовремя - нашего сотоварища-музыканта избивали двое полицейских. Увидев нас, они бросили жертву и удрали.

Болгарская пресса печатала ложные данные о Белых. Так, были опуб­ликованы сфабрикованные документы, якобы подписанные генералом Врангелем, из которых следовало, что Белая армия из Галлиполи идет «завоевать» Болгарию и создать здесь базу для наступления на СССР. Подписи Врангеля и Шатилова были прекрасно подделаны. Но у лжи короткие ноги. Все учли авторы фальшивки, упустили только одно - ни генерал Врангель, ни генерал Шатилов не были в том месте, откуда был издан этот «приказ». Но раскрылось это позже, а до опровержения мы ощутили яростное враждебное отношение на болгарской земле, подогре­тое фальшивкой. С другой стороны, казаков и Белых воинов сманивали в СССР щедрыми посулами. Кое-кто не выдерживал и поддавался. Судь­ба их трагичная. По аналогии я вспоминаю вновь Лемнос и французскую пропаганду возвращения в советский «рай». Была даже применена такая уловка - французы объявили набор рабочих в Грецию. Записались около двух тысяч человек. Но генерал Абрамов предупредил: Греция в рабочих руках не нуждается, и такая запись выглядит странно. Если кто все же желает «ехать в Грецию», то пусть покинет наш лагерь и уйдет в бежен­ский. Французы наполнили русскими большой пароход «Рашид-Паша», и он отчалил от берега. Тогда было объявлено, что пароход идет в совет­скую страну... Многие бросались в воду и плыли обратно. Судьба же тех, кто доехал до родины, такова: 500 человек были расстреляны сразу, в порту, остальные отправлены в концентрационные лагеря.

Поэтому в Болгарии русские записывались в различные группы для работ «за границей» не столь охотно, как на Лемносе - многие уже знали, чем может обернуться такая поездка. После высылки генералы Абрамов, Кутепов и многие другие нашли приют в братской Сербии.

Правительство Стамболийского усиливало наступление не только на русских, но и на болгарскую пехоту, контролируемую царем Борисом. Я не хочу говорить о тех лицах, которые переметнулись из лагеря Белых к большевикам - их было очень мало, но вред они принесли большой. Они проникали внутрь организаций Белых воинов и стремились разложить их путем предательства, обмана, натравливания и проч. Но в июне 1923 года восстание коммунистов было подавлено патриотическими силами Болга­рии, Стамболийский был убит, его сотрудники разбежались. Жизнь в Болгарии стала нормализовываться, хотя красные продолжали свое дело, посылая на Балканы и агентов и большие суммы денег.

Наш военный оркестр 12-й Балканской дружины в летнее время обыкновенно давал в городском парке дневные концерты. Во время не­большого перерыва (концерт состоял из двух отделений) музыканты сме­шивались с публикой. Ко мне пару раз подходил какой-то пожилой болгарин и интересовался, как я попал в Болгарию? Я дипломатично уходил от ответов и старался задавать вопросы ему, причем достаточно далекие от щекотливой темы, как-то: «Где находится в Болгарии розовая долина?» «А как делается розовое масло?» «А как отличить искусственное масло от натурального?» и т.п. Этот человек что-то явно скрывал, и я чувствовал, его интерес ко мне отличается от праздного интереса улич­ного знакомого.

Время шло, я стал заправским корнетистом-трубачом. Видно, был хорош, так как получил пару приглашений в другие военные оркестры на хороших условиях - играть только на главных репетициях и в концертах иметь больше свободы и более высокую оплату. Но я отказался, так как уже сроднился с моим оркестром, где ко мне очень хорошо относились. К тому же я сдружился с русским полковником пограничной службы и с Мишей Полухиным. Рядом с домом, где жил Миша, располагался штаб Донского казачьего войска, а в казармах жили казаки. Короче, здесь я чувствовал себя дома.

Однажды я возвращался после сытного обеда у моего знакомого каза­ка, который успешно вел торговлю одеждой - покупал сравнительно дешево американские или английские брюки, куртки, нижнее белье и перепродавал их с выгодой. По дороге меня неожиданно встретил болга­рин, который не раз подходил ко мне в саду, во время дневных концертов. Он сказал, что очень интересуется Россией и СССР и предложил пройти к нему домой. Я поблагодарил, но отказался следовать с ним, сославшись на занятость на вечерней репетиции.

В казарму я вернулся около 7 часов вечера. Это было уже во второй половине сентября. Капитан Ковачев и концертмейстер оркестра были на месте и о чем-то хлопотали. В их руках были винтовки. Когда они увидели меня, то спросили: хочу ли я «смотреть» винтовку? Я согласился, и мне тоже вручили оружие. После этого капитан уведомил нас, что на днях предполагается коммунистическое восстание. «Лучше Вам, - обратился он ко мне, - не идти сегодня домой». Мы остались в казарме, как и вся дружина. Огни были потушены, чтобы окна не стали мишенями. При­мерно в 11 вечера капитан предложил пройти к казармам, которые отде­лялись от музыкантского дома примерно полукилометровым расстоянием, а за ними был уже лес. Деревья росли также и между казармами и музыкантским домом. Ночь была не особенно ясная. Луна часто скрывалась за облаками, мы шли украдкой, с расстоянием в не­сколько шагов друг от друга. Заметили какую-то тень и окружили ее. В нашем плену оказались два болгарина, одетые в крестьянскую одежду. По приказу нашего командира они были арестованы и препровождены в батальонную тюрьму. Мы же пошли дальше к казармам, где находились русские. В одной казарме русские были в тревоге. Часов в десять казарма подверглась обстрелу - пуля, выпущенная чьей-то рукой, впилась в столб, на котором висела икона. Никто не пострадал, но свет был потушен.

Когда мы вернулись к батальонному, то узнали, что у задержанных нами «крестьян» обнаружили около четверти миллиона денег в греческой, сербской, турецкой и болгарской валютах. Мы направились было в свою казарму, но на полдороге командир приказал вернуться в батальон. Здесь он предупредил, что мы должны быть готовы ко всему.

Эту ночь мы не спали, а рано утром началась стрельба. В Старой Загоре особенных событий не происходило, и наша дружина была направ­лена на Казандык. Здесь шел бой. Через несколько часов мы выбили красных и направились в Новую Загору. Здесь несколько русских инва­лидов были окружены красными, которые, увидев нас, сдались. Мы дви­нулись дальше, к Пловдиву. Гнездо коммунистов располагалось в небольшом селе, в котором также находился пивоваренный завод. Крас­ные оказали сопротивление, но бой был коротким, коммунисты сдались. Пришло сообщение, что Пловдив очищен от коммунистов. Также - и София. Пару дней мы простояли в Пловдиве, затем вернулись в свои казармы.

Серьезные бои были на побережье Дуная. Здесь Белые воины добле­стно сражались и восстановили положение. И везде русские противосто­яли коммунистам вместе с небольшой армией болгар. Решающее участие русских в разгроме коммунистов в Болгарии дало право требовать от нового правительства, преданного царю Борису, расследования дела о подделке подписей генералов Врангеля и Шатилова и раскрытия под­польной сети коммунистической агентуры на Балканах.