Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15569/
Заказы можно также присылать на е-мэйл: orders@traditciya.ru

Приехавши в Софию, я сразу направился к своим друзьям. Они жили на улице Кэрклисийской, недалеко от железнодорожного депо. Костя Жданов исполнял должность инженера, а Ваня - техника. Жили они в прекрасной квартире у вдовы бывшего до 1918 года городского главы Софии, погибшего при Стамболийском. Мои друзья с радостью приютили меня, и я мог не думать первое время ни о жилье, ни о питании.

Трудностей с работой у меня не было. Музыканты требовались не только в 1-ю Софийскую дружину. Я пошел сперва в канцелярию Пол­ицейского оркестра. Капельмейстер Пипко очень любезно принял меня и сразу предложил место корнетиста-трубача. На проверочной репетиции я заметил, что очень понравился капельмейстеру, и начал торговаться - я сказал, что смогу играть только в определенные дни, которые будут зависеть от расписания игр в 1-й и 6-й дружинах, которые уже предложи­ли мне службу. Мои условия были приняты, и я стал своего рода концер­тирующим корнетистом-трубачом.

Капельмейстер капитан Пипко был высокий суховатый старик, похо­жий на наших горцев. Ему было 80 лет, но держался он очень браво. Он рассказал мне историю своей жизни. В юности вел безудержный образ жизни - пил, курил, гулял. И вот на 20-году жизни почувствовал сильное недомогание - потерял сон, аппетит, стал терять вес и пр. Доктор, осмот­ревши его, сказал, что если он бросит пить, курить и «гулять», то, возмож­но, протянет на этом свете еще месяцев шесть... После такого совета, Пипко вышел от доктора и сел в задумчивости тут же под забором. Выходило, что его все равно ожидает смерть в скором будущем - и он решил и пить, и курить, и гулять еще больше. «Вот и живу до сих пор. А доктор тот не пил и не курил, а умер давно. Да и сын его уже умер, а я вот все живу».

Итак, я попал на службу сразу в три оркестра. Каждое воскресенье один оркестр играл в парке, каждую субботу другой играл в офицерском собрании. В каждом оркестре я получал жалованье подофицера. В корот­кое время переехал на квартиру, очень удобно расположенную - от нее недалеко было и в 1-ю дружину и в Полицейские казармы. Репетиции я посещал один раз в неделю и, таким образом, имел еще и достаточно много свободного времени. Иногда я присоединялся к хору Посольской церкви.

Я хотел поступить в университет на медицинский факультет, но у меня не было гимназического удостоверения, и здесь на помощь мне пришел Федор Карпович Фролов, директор гимназии имени графа Пла­това. Я послал ему письмо с просьбой дать мне удостоверение об оконча­нии Платовской гимназии, а также напомнил о своей просьбе написать его сыну в Польшу - не знает ли он о моих братьях.

Федор Карпович преподавал латинский и греческий языки в местной гимназии. Через пару недель я получил от него удостоверение о моем окончании Платовской гимназии и сообщение, что Федор Карпович по­слал в Польшу сыну мой адрес и просьбу о розыске братьев.

Я подал заявление в университет на медицинский факультет и был принят (наверное, на администрацию университета произвел впечатле­ние мой чин подхорунжего болгарской дружины). Но оказалось, что мне невыносимо видеть трупы - в одну из первых лабораторных работ я упал в обморок. Это было странно, так как во время боев я видел сотни раз смерть и трупы, а вот в лаборатории, на столе... Я ушел с медицинского факультета и поступил в Свободный университет на административно-­финансовый факультет.

Однажды, возвращаясь из университета, я увидел мою хозяйку, как будто поджидающую меня у двери. Когда я подошел к ней, то она встре­тила меня вопросом: «Почему я не сказал ей, что имею родственников?» Она была пожилая и очень милая дама. Она сострадательно относилась к русским и ненавидела коммунистов. Откуда она узнала о существовании у меня родственников? Я не любил говорить о дорогом для меня с посто­ронними людьми. «Ваш родственник очень беспокоится о вас, - продол­жала она, и, видя мое недоумение, добавила: Я - гадалка. Карты говорят, что вы скоро получите от него известие». Я улыбнулся и скоро забыл о нашем разговоре.

Прошло больше месяца. За это время я обзавелся новыми знакомыми, а также «потерял» Костю Жданова - он отправился учиться в Чехослова­кию, чтобы получить диплом инженера. Он не имел визы, но мы с Ваней снабдили его деньгами, и он успешно пробрался через границу. Окончив Политехнический институт в Брно, Костя переехал во Францию, где поступил на службу в компанию Рено. А пока он учился, я и Ваня посы­лали ему деньги на житье и учение. Как только Костя обосновался в Париже, он вызвал к себе Ваню - братья были неразлучны.

Я получал продуктовые пайки из дружин и приносил домой. Некото­рые знакомые приходили в мою квартиру, брали что хотели и уносили. В те времена многие болгары, да и я, не знали, что существуют замки на дверях. Хулиганство еще не было здесь знакомо. Однажды, возвращаясь домой, я увидел, что хозяйка поджидает меня, держа в руках большой конверт. Встретила она меня радостным восклицанием: «Ага! Что я Вам говорила? От кого это письмо?» Я взял письмо - оно было от брата. Но хозяйка дала мне и другое письмо от Федора Карповича. В нем было сообщение, что Миша (сын Ф.К.) передал мой адрес моему брату, кото­рый здоров и служит у князя Радзивиллы надсмотрщиком в поместьях. Я был очень растроган от этих писем. Брат писал много хорошего. Честно сказать, я ожидал, что найду Петра - какое-то чувство в глубине души говорило мне, что он жив, а вот на встречу с Володей не надеялся... И действительно, во втором письме от Петра, пришедшем дня через два, он рассказывал о гибели Володи, поднятого красными на штыки.

В Польшу Петр попал следующим образом. Второй конный Дроздовский полк отступал в составе армии генерала Бредова в Польшу. Уже на польской территории брат встретил полковника Михаила Федоровича Фролова, своего знакомого по гимназии. Красные оказывали сильное давление на Польшу. Полковник Фролов и мой брат организовали полк в 900 шашек. Но вот положение красных в Крыму сильно пошатнулось и советское правительство поспешило заключить с Польшей «выгодный» для Польши мир. После этого с польского фронта красные войска были переброшены в Северную Таврию против генерала Врангеля. Польша же, согласно договору, разоружила русские части, в том числе и казачий полк. В боях с красными брат был награжден высшим орденом Польской армии - Орденом Белого Орла. Но он не взял его, так как получавший такой орден становился подданным Польши. Брат не хотел принимать польское гражданство. Но факт награждения орденом позволил ему при­обрести полезные знакомства - в частности, с князем Радзивиллом, кото­рый после расформирования казачьего полка предложил ему место надсмотрщика в своем имении. Брат, однако, сообщал мне, что хочет уйти со службы и уехать в Чехословакию.

Переписка наша продолжалась в течение всего 1926 года. Потом брат неожиданно замолчал. Через полгода я получил от него письмо уже из Франции, где он со своими друзьями братьями Пановыми трудился на шахте в Эльзас-Лотарингии. Он описывал ужасные условия работы - отсутствие мер предохранения в шахтах, жизнь в бараках, отсутствие горячей воды, в шахтах нет вентиляции и приходится глотать едкий пороховой дым от взрывных работ... Следующее письмо от Петра пришло из Бельгии. Он писал, что в группе русских ушел с шахт и теперь остано­вился в Брюсселе. Здесь он получил разрешение заняться торговлей. Чем же торговать? В складчину купили свинью, стали ее откармливать, чтобы затем разрубить на части и выгодно продать. Уже даже нашли покупате­лей. Наконец, дело дошло до забоя свиньи. Но кто отважится? Бросили жребий и совершить убиение должен был один из братьев Пановых. Он привязал свинью к дереву, затем взял топор и ударил несчастное живо­тное по голове. Свинья, однако, во время удара отклонила немного голову в сторону и вместе с частью головы Панов пересек веревку. Свинья с визгом бросилась бежать при большом скоплении народа на улице. По­нятно, что вид окровавленной свиньи и бегущего за ней с топором чело­века шокировал местную публику. Дело окончилось в полиции, арестовавший Панова и конфисковавший свинью... Петр после краха торгового дела подался в Антверпен в надежде попасть матросом на тан­кер, курсирующий в Румынию. Он обращался ко мне с просьбой - могу ли я снять его с танкера, когда он сделает остановку в Бургасе. Также Петр просил денег.

Я стал ждать танкер из Антверпена. Но месяц проходил за месяцем, а его все не было. Мне удалось уже договориться с полицмейстером Софии о легальном снятии Петра с парохода. Кроме того, я выслал Петру денег. Наступал 1928 год. Настроение мое было унылое, так как я ничего не знал о судьбе брата. Моя хозяйка как-то нагадала: «Карты указывают, что Ваш брат находится в каком-то замкнутом помещении, но это не тюрьма. Он очень беспокоится о Вас и хочет уведомить о себе. Наверное, скоро пол­учите от него письмо». И действительно, вскоре я получил письмо от брата из Америки, штат Нью-Джерси. Это была короткая записка: «Жив, здо­ров, на днях сообщу о себе подробней». Вскоре пришло и подробное письмо.

Оказалось, что танкер не пошел в Румынию, а сперва поплыл в Лондон, затем в Конго, и потом - в США. Брат писал о хороших впечат­лениях об Америке и сообщил, что хочет перевезти меня к себе. Советовал и самый лучший способ - в качестве студента университета. Я же в продолжении нескольких лет хотел уехать в Мюнхен, в Германию, так как посылал туда бумаги в техникум и получил уведомление, что принят в число студентов. Но когда я обратился за въездной визой к немецкому посланнику в Софии, он потребовал вложить в банк 30.000 немецких марок или равную им сумму в левах как гарантию, что я смогу оплатить свое обучение и содержание в Германии. Таковой суммы я не нашел. Моя поездка в Германию не состоялась.

Жизнь в Софии была достаточно интересна. Особенно меня занимали болгарские обычаи. Как-то я шел в сумеречное время по улице и неожи­данно услышал женский крик из переулка. Побежал на крик и увидел девушку и какого-то бродягу около нее, Тусклый свет лампы осветил мои полицейские погоны, и бродяга бросился наутек. Я спросил девушку, где она живет и проводил до дому. Дом ее находился на окраине Софии, пришлось изрядно помесить грязь, пока мы добрались. Ее мать, сестра и брат благодарили меня и оставили ночевать со словами: «Вы теперь для нас всегда желанный гость. Наш дом - это ваш дом».

«То же самое произошло, когда я спас юношу лет 18 от нападения. Его мучители удрали, увидя меня в форме подофицера. Наверное, они реши­ли, что я вооружен. Отец юноши, которого я проводил до дому, угостил меня и показал комнату: «Это ваша комната, когда вы не придете, она всегда будет принадлежать вам». Обычай благодарения существовал и у казаков. Обычно на подворье у казака был дом и землянка. Одна комната в доме всегда имела свободную скамейку и накрытый стол. Дверь в эту комнату стояла незапертой, и любой путник мог войти туда, кушать и отдыхать, а потом идти дальше.

Иной интересный обычай я узнал в Болгарии в канун Рождества Христова. До появления первой звездочки на небе хозяин дома шел в те места, где могли быть бездомные, одного забирал к себе и усаживал за стол. Затем бездомного укладывали спать в чуть ли не самую лучшую кровать в доме. Конечно, эти обычаи существовали в Болгарии до уста­новления правления большевиков.

Когда мне приходилось с дружиной бывать на маневрах, то мы про­ходили через некоторые болгарские села. Здесь я видел немецкие пропа­гандистские плакаты - голый казак сидел на лошади, через его плечо была переброшена тигровая шкура, в руке он держал ребенка, из ран которого в лицо казаку хлестала кровь. Но местные жители, сохранившие эти плакаты, смеялись, что немцы не знали о том, что казаки освобождали болгар и что многие поженились на болгарках...

Однако, в воспоминаниях я несколько уклонился от профессиональ­ной темы. Мои музыкальные навыки улучшались, и меня пригласили даже играть в оркестр Болгарской оперы, так как заболел неожиданно корнетист-трубач. Помню, первой репетицией шла опера «Аида». Дири­жировал оркестром А. И. Зилоти. Позже я узнал, что он был русским и родственником адмирала Зилоти, командовавшего одно время Балтий­ским флотом императорской России.

Однажды я был сильно удивлен. Я услышал стук в мою дверь и, открывши, чуть не упал в обморок. На пороге стояла Цветана Н. «Что случилось?» - спросил я. «Ничего, - ответила Цветана. - Я приехала, жить с тобой хочу». Она вошла, но я сказал ей, что женитьба - не простое дело, и девушка должна получить согласие родителей. Кроме того, я не соби­раюсь жениться. Закон Стамболийского, что иностранцы (конечно же, и русские) не могут иметь государственную работу - не изменен, а болгар­ка, выходящая за иностранца - теряет гражданство. «Нет, здесь Вы не можете жить. Вы должны вернуться домой. Я сожалею, но Вы чисты, молоды, найдете себе хорошего мужа. Я же ищу своего брата, и рано или поздно соединюсь с ним». Цветана поплакала немного, но разум взял верх, и я проводил ее на поезд. Она уехала к себе домой.

Время летело. Я получил из Колумбийского университета США фор­му заявления, заполнил ее и отослал. Через пару месяцев пришло уве­домление, что я принят в университет. Но я был принят как студент вне квоты, т.е. я не мог работать, а мог только учиться. От брата получил уведомление, что билет на проезд в Америку будет выслан, а американ­ский консул в Болгарии должен дать мне визу.

Узнав, что я профессиональный музыкант, консул выдал беспрепят­ственно въездную визу, взяв однако подписку, что я не буду играть за плату ни в одном оркестре Америки. Я подписал и начал готовиться к отъезду в США.

Теперь, обращая мысленный взор в прошлое, я невольно вспоминаю доброе отношение наших Белых воинов друг к другу, которое сплотило нас в единую семью изгнанников. Мы имели один смысл в жизни - Воз­рождение России, спасение ее от анархических коммунистических раз­рушительных сил, и эта цель заставляла биться наши сердца в едином ритме, направляла наши мысли в едином устремлении к Родине, объеди­няла нас братской любовью.

Наша молодость сохранила в нас мечты о лучшем будущем. Эти мечты грели нас в самые суровые времена. Ни буря Черного моря в дни, когда мы покидали последнюю пядь родной земли, ни «лагерь смерти» Чилингир, ни «остров слез«, ни издевательства, ни предательства наших союзников - особенно Франции, отправлявшей нас на убиение в совдепию и морально стремившейся сломить нас, уничтожить русскую армию, ни издевательства Стамболийского-«братушки», ни шахты, ни тяжелые до­рожные работы, битье камней в зимнее время вручную, ни голод, ни холод - ничто не сломило Белых воинов, напротив - несчастья закалили нас. Мы живы и продолжаем наше дело защиты России в надежде на ее скорое Воскресение. Мы верили в наших руководителей - прежде всего в нашего главнокомандующего, генерала барона Врангеля, и эта вера спла­чивала нас вокруг чистой и святой Белой Идеи. И вслед за русским писателем Иваном Буниным я хочу повторить слова: «Пусть не всегда были подобны горному снегу одежды Белого ратника - да святится во веки его память».