Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

И запищит она (Бог мой!):

Приди в чертог ко мне златой!

А. С. Пушкин

Будучи еще студенткой четвертого курса (в 1922 году), я услыхала, что недалеко от нас, на Пушкинской улице, открывается вторая консерватория с разными классами: пения, рояля и т.д., причем учение будет бесплатное, чтобы дать возможность получить музыкальное образование способным, но малоимущим. Еще в гимназии я занималась музыкой у нашей учительницы математики Анны Николаевны Вадбольской, которая сама любила музыку и нам старалась привить любовь к классической музыке, устраивая концерты, в которых я всегда принимала участие: пела соло романсы Чайковского, Рахманинова и дуэты с Тоней Колесниковой, а иногда и трио. Участвовали в наших концертах и гимназисты. Конечно, какая-то искра любви к музыке у меня загорелась, но музыкальное образование было недостаточное. Поэтому, услыхав об открытии консерватории и о бесплатном обучении там, я немедленно пошла туда и подала заявление о зачислении меня по классу пения. После испытания я была принята по классу пения и попала к Ольге Константиновне Островской.

У меня нашли хороший голос – меццо-сопрано, у Ольги Константиновны было очень хорошее драматическое сопрано. Она окончила Московскую консерваторию, была приглашена прямо из консерватории в оперу, но, встретив там много дрязг, бросила театр и стала камерной певицей. Когда в Харькове открылась вторая консерватория, Ольга Константиновна взяла на себя преподавание пения.

Мне посчастливилось: разучивая ту или другую вещь, я не всегда начинала сразу правильно и хорошо ее петь; Ольга Константиновна сначала разъясняла, как надо направлять звук, а потом сама пела трудное место, я копировала ее, и выходило хорошо. Специальные уроки пения у нас были два раза в неделю. Я старалась приходить на урок раньше назначенного мне часа, чтобы застать еще моего предшественника и послушать указания Ольги Константиновны другому ученику.

Кроме специального класса пения, у нас был два раза в неделю класс хорового пения. Мы обязаны были также проходить теорию музыки и другие теоретические предметы. Хором руководил у нас известный тогда оперный хормейстер (к сожалению, имя его я забыла). Наш хор из студентов консерватории с хорошими голосами пел хорошо и мощно, хормейстер был доволен нами, певцами.

– На сцену бы вас! – приговаривал он довольный.

В ту зиму в Харькове в Драматическом театре режиссером был Синельников – известный в прошлом режиссер. Он с большим вкусом и старанием готовил к постановке музыкальную комедию "Перикола", или "Птички певчие". В этой вещи должен был участвовать народ, которому положено было много петь. Синельников обратился в нашу консерваторию с просьбой дать ему студентов-певцов, чтобы они, смешавшись с народом, пели бы вместе с ним. За каждый спектакль нам хорошо платили. Многие студенты-певцы охотно согласились. Руководил хором в театре Дунаевский, впоследствии ставший композитором и награжденный властью за популярные советские песенки.

Интересно отметить, что Синельников тонко умел проявить известную насмешку над мероприятиями, проводимыми советчиками в жизнь. Так, в сцене сбора денег церемониймейстером на свадьбу бедным Периколе и ее жениху Пиколи он, держа в одной руке блюдо для денег, а в другой – пистолет, направленный на дающего, громко произносил:

– Добровольное пожертвование!

В зале раздавался хохот и гром аплодисментов.

Были и другие подобные моменты, в которых чувствовалась тонкая насмешка над современной действительностью. В сцене на площади, где был собран народ, чтобы приветствовать деспота-короля, все время ходили придворные и подбадривали народ, а мы – народ – изо всех сил пели, поднимая кружки с вином:

– Нынешний день изволил родиться

Вице-король, и он же сам за то,

Что будем веселиться, заплатит нам,

Заплатит нам!

"Перикола" имела большой успех у публики и шла довольно часто, а мы хорошо подрабатывали. Такой заработок был и легким, и интересным. Я каждый раз приводила с собою в театр Якова, и мы охотно повторно смотрели эту пьесу.

Всю музыкальную часть "Периколы" я хорошо запомнила наизусть и, когда нас обязывали выходить на демонстрации со знаменами, начинала подпевать:

...за то,

Что будем веселиться, заплатят нам,

Заплатят нам!

Надо отметить, что хоть открытых выступлений в нашем окружении тогда и не было, но мы все хорошо чувствовали, кто как относится к большевистской власти: какая-либо реплика или смех по поводу реплики показывали настроение человека.

Синельников представил "Периколу", хорошо известную и раньше, злободневной и созвучной нашей действительности.

Каждый год, весною, в консерватории происходили открытые экзамены-концерты. Экзаменующийся должен был спеть сначала упражнение, а потом какую-либо вещь. Помню хорошо, я приготовила к экзамену "Колыбельную песнь в бурю" Чайковского, приготовила каждую нотку под одобрение Ольги Константиновны (подражая ей): и "округло", и "сочно", и "легко", как будто пела над своим ребенком, а когда вышла петь на сцену перед экзаменационной комиссией и другими учениками – слушателями, затряслись у меня ноги под коленями, и я не могла дать не только хорошего, а вообще никакого звука. Комиссия видела мое волнение и была ко мне снисходительна, сказали мне даже что-то подбадривающее и одобряющее.

Я охотно продолжала дальше заниматься в консерватории. На уроках пела уже более сложные и трудные вещи. Чтобы выработать во мне большую уверенность и смелость, Ольга Константиновна давала мне более полные движения вещи, как, например, "Вторую песнь Леля" из "Снегурочки" ("Как по лесу лес шумит") Чайковского.

На уроках я пела хорошо и даже с чувством, а перед концертом опять начинала волноваться. На втором весеннем экзамене я пела уже более сложную вещь и была более спокойна и уверенна внешне, а внутренне – испытывала необъяснимое беспокойство.

Так и не удалось мне окончательно избавиться от страха перед выступлениями на концертах. Голос у меня был хороший, но однажды перед концертом у меня заболело горло (ангина), я все же собиралась не срывать концерта и выступить, тогда Яков попросил нашего соседа-доктора прийти ко мне. Он посмотрел горло и велел уложить меня в постель. Я начала было "брыкаться", мне ведь надо. А он сказал:

– Вы ведь сами врач и должны понимать, что это такое!

Я осталась дома, но это заболевание решило мою судьбу: профессиональной певицей я не стала.

Консерваторию я закончила в 1926 году, но в дальнейшем пела лишь в любительских концертах. Музыку же полюбила крепко и оценила ее влияние и значение в жизни вообще.

Много романсов и арий разучила я с Ольгой Константиновной, и каждая вещь оставила во мне свой след: в некоторых я развивала подвижность голоса, например, "Куплеты Зибеля" из оперы "Фауст" Гуно ("Расскажите вы ей, цветы мои"); в других надо было развить силу и мощь голоса – "Третья песнь Леля" из оперы "Снегурочка" Римского-Корсакова ("Туча со громом сговаривалась"); в третьих же надо было четко рассказывать – "Речитатив и ария Любавы" из оперы "Садко" Римского-Корсакова.

Если раньше, участвуя в концертах в гимназии, я была недовольна своим низким голосом, думая, что для него нет и хороших вещей, то теперь я узнала, что для меццо-сопрано имеется очень много замечательных музыкальных произведений. С удовольствием вспоминаю я годы консерватории!