Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15569/
Заказы можно также присылать на е-мэйл: orders@traditciya.ru

К назначенному часу я явился в предписанную комнату. Дверь была закрыта. Я прождал с четверть часа и на всякий случай постучал. Когда вошел, то увидел полную людьми аудиторию. Профессорша уже сидела за кафедрой. Я подал ей мою регистрационную карточку. Она прочитала и предложила сесть. Однако я не понял, тогда она встала, показала на себя и сказала медленно - «Миссис Труп, сет даун», и села. Я, как попугай, повторил: «Миссис Федоров, сет даун», и сел тоже. Вся публика с интере­сом наблюдала за нашим диалогом. Лекция продолжалась до 9 часов вечера, в течение двух часов.

По окончании ко мне подошла девушка и начала говорить по-англий­ски. Но видя, что я ничего не понимаю, перешла на немецкий. Я уже основательно забыл немецкий с гимназической поры, но понять ее сумел - она предлагала мне помощь в изучении английского. Оказалось, курс лекций, к которому меня приписали, был «исправительный», т.е. рассчи­тан на людей, уже обладавших знанием английского и нуждавшихся лишь в корректировке произношения и строения сложных фраз. Мисс Хильда Гешилда, так звали мою помощницу, приходила не к 7, а к 6 вечера и час до лекций занималась со мной. К концу второй недели нашего знакомства мы уже выяснили, кто откуда прибыл, а мисс Гешилду очень заинтересовало то, что я - казак. «Это ужасно!» - воскликнула она. Я был в недоумении. Однако недели через две-три мисс Гешилда смягчи­лась и, улыбаясь, произнесла: «Вы не казак. Вы культурный и интелли­гентный господин, а потому не можете быть казаком». В разговоре выяснилось, что ее мнение о казаках сформировалось в Германии при­мерно по тем плакатам, что довелось видеть в Болгарии - голый казак на коне, пьющий кровь ребенка... Я стал с увлечением рассказывать ей о казачестве, и вскоре мы хорошо поняли друг друга.

Однако мое обучение английскому не приносило желаемой свободы в новом для меня языке. Я не имел разговорной практики - 75 % объема лекции было посвящено объяснению грамматических правил, а 25 % - закреплению этих правил и корректировке произношения. А так как я не понимал английской речи, то слушание грамматики было пустым заня­тием для меня. Кроме того, английский язык я слышал почти исключи­тельно на лекциях, т.е. только 6 часов в неделю, все остальное время был «погружен» в русскую речь. Тогда я решил, что буду посещать церкви - священники прекрасно говорили проповеди. Но и это особенно не помо­гало. Кое-как прошел два семестра. Наступило лето 1931 года. Админи­страция университета поставила передо мной вопрос: Что я хочу изучать? Я хотел приобрести знания инженера. Меня направили к нескольким профессорам для консультаций.

Первым профессором оказался знаменитый историк Мосли. В разго­воре со мной (помогал переводчик) он был удовлетворен знаниями по истории Европы, России и Америки. Он сказал, если я желаю специали­зироваться по истории, то должен выбрать тему с согласия двух профес­соров-историков, разработать ее как следует и, возможно, через год получить диплом магистра. В отчете о нашей встрече, проф. Мосли напи­сал также, что Федоров имеет свою собственную историю, которую, на­деюсь, когда-нибудь напишет.

Следующим профессором, консультирующим меня, был физик. Он написал, что кое-какими знаниями я обладаю, но помню их смутно, и рекомендовал зачислить меня на второй семестр физики.

Посетил я и профессора-математика. Тот дал мне какую-то алгебра­ическую задачу. И я стал думать: что же такое а, в, с и т.д.? Алгебру я забыл полностью. После короткого разговора получил совет записаться на курсы тригонометрии и аналитической алгебры.

Все заполненные профессорами карточки я принес в администрацию. Заведующий администрацией спросил меня, на какой факультет я хочу поступать? Я ответил, что выбрал строительный. Заведующий улыбнул­ся: «Вы не знаете, что такое инженер...» В качестве аргументации своего решения я сказал, что хочу работать на стройках. «Но в США 99 % инженеров работают в конторе и лишь 1 % на строительной площадке», - сказал он. Но я был непреклонен.

Первое лето я решил записаться на короткий летний курс физики. Среди студентов здесь оказался американец шотландского происхожде­ния Франк Кнокс. С ним я быстро подружился, франк работал на строй­ках старшим рабочим. Он порекомендовал меня своему инженеру. Но так как официально работать я не имел права, то получал за свой труд «подарок» - один доллар в день. Работал же я три дня в неделю. В другие дни посещал университет - классы физики. Также старательно изучал английскую инженерную терминологию.

Лето пролетело быстро. Пришла осень, и я записался па курс анали­тической алгебры и тригонометрии. Английский мой был все еще ужасен, хотя я уже и знал много слов. Тригонометрия давалась легко. В следую­щий, весенний семестр, я взял курс топографии. Это был вечерний курс. Читал его профессор Вильям Крефилд. Вступительная лекция была об­щеинформативной - о применении инструментов в различных случаях межевания почвы. Его речь была настолько быстра, что я сравнивал ее с трескотней пулемета. Я максимально напрягал внимание, но понять ни­чего не мог. От напряжения пот градом катился с моего лица. Но вот лекция закончилась. Все студенты ушли, а я, взмокший, продолжал безучастно сидеть в аудитории. Проф. Крефилд подошел ко мне и начал говорить. Я ничего не понимал, но смотря в его глаза, догадывался, что он говорит что-то хорошее. В ответ я отвечал только «Да» или «Нет», не особенно заботясь о соответствии ответа вопросу... Он пожелал мне всего хорошего.

Я пришел домой. Английский оказался главной трудностью для меня. Читать лекционные записи и учебники было подлинной мукой. Каждую страницу я перечитывал по несколько раз. Но спасали нередко чертежи и иного рода иллюстративный материал в учебниках. Кое-как я курс прошел.

К новому лету я решил взять курс английского разговорного языка. Платить мне было нечем, и я обратился в ближайший госпиталь - не могли бы они принять меня на какую-нибудь работу? Дежурившей девушке я сказал: «Пожалуйста, позовите заведующего и скажите, что студент Ко­лумбийского университета Федоров хочет видеть его по важному делу». Девушка позвонила главному доктору, и тот решил меня принять.

Я вошел в кабинет и представился. Он спросил, чем может быть полезен? Я объяснил, что мне нечем платить за обучение, и прошу его дать мне какую-нибудь работу. Он прослушал мою плохую речь и пока­чал головой: «Сожалею, но для Вас в госпитале работы нет». Я ушел с поникшей головой. Но через три дня вернулся и обратился к дежурной с той же просьбой. Доктор вновь принял меня. И я опять попросил его о любой работе. И снова получил отказ.

Через неделю я пожаловал опять и представился уже как русский студент. И доктор не отказал. Но теперь, кажется, уже из любопытства: «Вы студент Колумбийского, болгарского, а теперь и русского универси­тетов?» Я ответил: «Да. Я студент Колумбийского университета и бывший студент болгарского, и я русский». Доктор сказал: «Хорошо. Подождите». Он позвонил, вызвал заведующего снабжением продовольствия госпита­ля. Вошла высокая худая женщина, одетая в темное платье - она напом­нила мне типичных классных дам Мариинского Донского института. В довершении сходства миссис Ли (так звали заведующую) держала в ру­ках лорнет, время от времени поднося его к глазам. Доктор представил меня ей и объяснил, что я ищу работу. «О! - проговорила миссис Ли. - Нам на кухню нужен повар. Сейчас лето, и каждые две недели кто-то из поваров уходит в отпуск. Нам нужен человек, который может прослу­жить 12 недель». И мы пошли в кухню. Шеф-повар начал знакомить меня с поварами, помощниками и моими обязанностями. Все были очень лю­безны, так как думали, что я - протеже главного доктора.

Моя работа поваром началась с разделки лука. На коляске я отвез лук в дальний угол и принялся его резать. Слезы потекли из моих глаз. Я перекромсал фунтов сто. Затем со слезящимися, полуслепыми глазами стал перекладывать лук в кастрюлю, и, конечно, часть его упала на пол. Собрал упавший лук и вернул шеф-повару. Тот сказал, что я буду глав­ным поваром на выдаче-в кафетерии, где питаются работники госпиталя. У меня будет два помощника, и втроем мы должны подготовить около 2000 порций. Первый завтрак, который мне предстояло выдавать, состоял из блинчиков - нам должны были приготовить тесто, а печь должны были сами, в кафетерии.

В первый же день службы я познакомился с системой «самовознаграждения», бытовавшей на кухне. После окончания рабочего дня шеф-повар стал совать мне пакет. Я понял, что в нем - продукты, «неофициально» взятые на кухне, сэкономленные. Я стал отказываться, говоря, что я не заслужил... Шеф-повар понимающе кивнул. Он сказал: «Идемте».

Мы вышли на улицу, и здесь повар вручил мне пакет. С одной сторо­ны, было очень неловко брать, с другой - не взять, значит - отколоться от поварской компании. Я взял, а в качестве успокаивающего аргумента было то обстоятельство, что принял пакет не на кухне, а на улице - никто не мог обвинить меня в выносе продуктов из госпиталя. В пакете оказа­лись фунт масла, две палки копченной колбасы, фунта три копченной свинины и дюжина яиц. Мой брат и друзья удивились: «Да ведь ты не знаешь, как яйцо сварить». Я сказал, что в мои обязанности входит раздача, а не приготовление пищи. Завтра утром буду раздавать блины. На всякий случай попросил брата, чтобы он показал, как делаются бли­ны.

Спать улегся пораньше. Волнение не покидало меня, и в пять часов я поднялся и пошел в госпиталь. Здесь нашел служащего и спросил, не знает ли он, кто будет сегодня печь блины? Служащий не знал. Время бежало быстро - надо было готовить тесто. Служащий помог мне открыть кладовую, где я взял муку, яйца, молоко, соль, перец. Замесил тесто на тысячу человек (тесто месила машина) и отправил наверх, в кафетерий. Наверху меня встретили помощники. Мне показали плоскую чугунную печь с дырками.

Мой опыт подсказывал что тесто пристанет к дыркам - на такой плите нельзя печь. Но пуэрториканцы-помощники стали уверять, будто преж­ний повар прекрасно пек пышки на этой плите. Делать нечего, я стал разжигать печь. Когда она раскалилась, принялся наливать небольшими кружочками тесто. Но при попытке перевернуть мои «блины» убедился, что был прав в мрачных прогнозах - все они пристали к плите.

Я приказал помощнику пойти на кухню и заказать для завтрака 2000 варенных яиц. На блины уже надежды не было. Подошло время выдачи - пока помощники выдавали яйца, я пытался печь. Я выкинул две бочки негодных блинов, и только 4 штуки получились более-менее симпатич­ными. Торжественно положил их на тарелку и поставил на полку как образец поварского искусства...

В это время на кухню пришла миссис Ли. Мы вежливо поздоровались. «Все ли благополучно?» - поинтересовалась она. «Да, завтрак выдан», - ответил я и зыркнул на помощников, чтобы они не проболтались о ката­строфе с блинами. «Можно ли попробовать?» - спросила вновь миссис Ли, увидя тарелку с блинами. Я услужливо подал ей блин. Она отломила кусочек, положила в рот и сморщилась: «Поджарены хорошо, но что-то жжет...» «Это русские пышки, мадам, - нашелся быстро я. - В тесте есть перец, он согревает...» Миссис Ли нашла, что блины очень оригинальны. Так прошел завтрак.

Обед и ужин не представляли для меня трудности я раздавал готовые блюда. Потекли мои рабочие дни, и каждый день я получал от шеф-пова­ра пакет с продуктами. Сперва пытался протестовать, но мои протесты слабели день ото дня и, наконец, я стал с интересом ожидать каждый очередной пакет.

Вообще-то масштабы хищений меня поражали. Когда привозили, к примеру, кур, то не только служащие кухни, но и лифтеры, уборщицы, рабочие прачечной, отопления и прочих служб сновали по кухне и пол­учали «подарки». Это была система «дружбы». Позже я узнал, что заведующая и шеф-повар получали на 20 % больше всех закупленных продуктов. Но я также узнал, что это не было воровством: сверхположенные продукты давали сами поставщики, дабы конкуренты не перехватили такого выгодного заказчика, как госпиталь.

Лето прошло благополучно. Мне удалось заработать достаточно де­нег, чтобы расплатиться за летний семестр и за половину зимнего. Одним из новых предметов зимнего семестра была «информация строительных материалов». Вел курс проф. Вильям Крефилд. Обычно студенты подают профессору свои регистрационные карточки и тот по карточкам знако­мится с ними. Прочитав мою фамилию, профессор попросил меня задержаться после лекции. «Приятно видеть вас, мистер Федоров, - сказал он, когда я подошел. - Вы помните, что я вам сказал в прошлом году? Не живите со своими. Встречайтесь с американцами, говорите по-английски. Как ваш английский теперь?»

Мой английский значительно улучшился. Если раньше приходилось переводить каждое слово, то теперь я мог уловить смысл прочитанного в четыре раза быстрее. Однако, до совершенства было еще далеко. Я отве­тил профессору, что совершенно ничего не понимал из того, что он мне говорил. «Но вы же отвечали «да» и «нет», и это совпадало с моими вопросами. Как можно отвечать, не понимая вопроса?» «Я чувствовал по вашим глазам, профессор, что вы давали мне хорошие советы, - сказал я. - Мое сердце подсказывало: вы желали мне добра». Профессор ушел, пожелав успехов. Курс «Информация строительных материалов» я про­шел успешно.