Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15569/
Заказы можно также присылать на е-мэйл: orders@traditciya.ru

В 1934 году произошло одно маленькое происшествие. Президент Рузвельт признал СССР, и группа советских инженеров прибыла в Аме­рику посмотреть на университетские и коммерческие частные строитель­ные лаборатории, особенно интересуясь инструментами для изучения сопротивления и растяжения некоторых строительных материалов. В Ко­лумбийский университет также прибыла советская группа, причем каж­дый специалист имел при себе двух «переводчиков». Но странные это были переводчики - они едва владели английским, и профессор Баер попросил меня переводить его комментарии на русский язык, чтобы не терять много времени с «переводчиками», прикомандированным к советским специа­листам.

В то время Колумбийский университет имел самую большую машину для измерения сопротивления и растяжения строительных материалов. Объяснения прошли мирно. Советские инженеры (половину из них со­ставляли евреи) делали наброски машин - каждый изучал свою часть. После знакомства один из совинженеров попросил связать его со шкалой горных инженеров. Я пообещал свести его с проф. К., но предупредил, что разговаривать он будет при помощи своего переводчика. Я позвонил проф. К., объяснил ему цель звонка и попросил, чтобы трубку взял советский инженер. Но инженер отчаянно замахал руками: «Я буду говорить, но вы переводите». «Вы имеете рядом с вами двух переводчиков-волкодавов. Пусть они и переводят», - ответил я. Инженер неожиданно возмутился: «Я вам приказываю переводить! Я имею звание народного ученого совет­ской страны!». «А я - Белый воин», - спокойно ответил я. - И под ваше командование не подпадаю». С этими словами положил трубку и вышел из комнаты. О чем они говорили с проф. К. я не знаю. Но, увидя меня после разговора, «народный ученый» вежливо попрощался и пригласил посе­тить СССР.

Зима прошла. Мне было трудно, поскольку знание языка оставалось слабым. Американцы имеют особые выражения, какие трудно восприни­мать. Каждый день я посещал три-четыре лекции по разным предметам, читал десятки страниц текста, относящегося к лекции - такая работа требовала много времени и от американца, я же при всех моих усилиях успевал читать только половину необходимого материала. Я стал меньше спать, зачитываясь до 4-5 утра, порой терял память от усталости. Кроме того, жизнь заставляла меня искать заработки, и несколько ночей в месяц я работал в ресторане. Случалось, не успевал после ночной работы прий­ти домой передохнуть - сразу шел в университет. Это было часов в пять утра. Ночной университетский сторож знал меня и впускал в классную комнату, где я мог прикорнуть до восьми с половиной утра, т. е. до прихода студентов. Понятно, с каким нетерпением я ждал летних занятий.

От окончания занятий и до начала летнего лагеря несколько недель отпуска вновь использовал для работы в отеле Амитивил, готовя его к приему отдыхающих. Но, в отличии от прошлого года, я получил помощ­ника. Работа с помощником измотала меня еще больше, чем каторжный режим жизни во время учебы. Ту работу, которую обыкновенный рабо­чий делает за три часа, мой помощник делал не менее 12 часов. Почти весь день он сидел задумчиво на ступеньках, а на мой вопрос неизменно отвечал: «Я очень занят». «Что же ты делаешь?» «Я жду телефонный звонок». В летний лагерь университета я уехал с удовольствием. Этот семестр был более интересен. Первое задание нашей группе было - гид­рометрия. Мы заносили точки глубинных измерений на карты и составляли контурную карту дна большого озера в штате Коннектикут.

Как и в прошлом году, мне пришлось быть сигнальщиком. Один раз довелось ехать с профессором, деканом нашего факультета Финчем и он попросил взять трубу и сыграть что-нибудь по дороге. Я это сделал и понял, что Финч был любитель музыки и пения. В моей группе учился швед Жорж. Иногда шведы поют мелодию «Стеньки Разина», но слова там совершенно никакого сходства с нашими не имеют, В Америке также почти все знают «Очи черные», некоторые знакомы с мелодией «Эй, ухнем!». Недолго думая, я предложил Жоржу составить хор. Он погово­рил с другими студентами и вскоре наш лагерный хор преступил к репе­тициям. Мы разучили четыре или пять песен, включая и «Вечерний звон». И вот однажды подошли к дому декана - он жил вне лагеря - и начали нашу концертную программу. Ему и его жене очень понравилось наше пение, и он пригласил на чай. «Впервые в жизни я слушал такие серена­ды», - признался профессор.

Летние занятия кончились. Мы лазили в шахты, помогали проклады­вать железную и шоссейную дороги, познакомились с гидравлическими силовыми установками, помогали укреплять часть океанического берега и т.д.

Начался осенний семестр. Время летело быстро, незаметно подошел и весенний семестр. Профессор Крифелд поручил мне испытание прово­локи на растяжение, а также испытание обитых железом дверей на огне- устойчивость. Такие двери предполагалось устанавливать в отелях Нью-Йорка. Они должны были выдерживать температуру до 400° С.

Начались выпускные экзамены. А у меня разболелись зубы. Никакие средства не могли облегчить страданий. И вот, накануне главных экзаме­нов, я пошел к дантисту. Дантист сказала, что ничего иного нельзя предпринять, как только удалить семь зубов... И я согласился. Она выры­вала их, а я задыхался от боли и крови. Остановить кровь дантист не сумела, и я уже дома приложил к ранам вату с перекисью водорода, это и остановило кровотечение. Челюсть моя отдавала резкой болью при каж­дой попытке произнести хоть один звук. А назавтра предстоял трудный экзамен.

Не знаю почему, но я решил пойти в гости к одной знакомой испанке. Ее семья - мать, бабушка и прабабушка - жила около Колумбийского университета. Она писала стихи, играла на гитаре, пела. Меня очень хорошо приняли, испанка пела и читала свои стихи, а остальные шили, вязали. Я же сидел молча, лишь изредка глотая скапливающуюся во рту кровь. Что я делал после визита, не помню. Но на следующий день пошел на экзамен, выдержал его и получил свой первый диплом бакалавра, за который пришлось еще заплатить 20 долларов. Эти деньги я одолжил у приятеля, так как тогда был совершенно без средств. Уместно сказать, что моя дипломная работа называлась «Инфильтрация жидкости через пори­стые зернистые земли».

В течение весеннего семестра 1935 года я близко познакомился с профессором Карлом Кайяном. Он был специалистом в области термоди­намики. Ко мне относился с большой симпатией и устроил чествование, когда я получил диплом. О нем подробней напишу позже. А пока я закончил университет и... совершенно не знал, что же делать дальше? Работы для инженеров не было. Впрочем, в то время не было работы и для простых рабочих. Я подал заявление в Эмиграционную комиссию с прось­бой переменить мой статус со студенческой визы на политического бе­женца и выдать право работать.

Как и в предыдущие годы, я получил право поработать летом в пан­сионе. Но тут случилось везение. Как-то я пошел в университет, декан увидел меня и позвал в кабинет. Он сказал, что искал меня и послал письмо. «Записывайтесь еще на один год учебы, - сказал он мне. - Пол­учите диплом гражданского инженера». Я чуть не упал в обморок. Я вспомнил одного студента, который имел диплом бакалавра и хотел учиться дальше. Декан отчитал его за просьбу, сказав, что он может продолжать обучение только в другом университете. И вдруг - мне такое предложение! Это был большой и приятный сюрприз - ноги не держали меня.

В течение осеннего и весеннего семестров 1934-35 года я работал в лабораториях механики земли и гидравлики. Это были очень интересные работы, и о них я напишу после.

В 1935 году получил второй диплом - гражданского инженера. Этот диплом выше диплома мастера инженерных наук.

Когда это случилось, с Гавайских островов приехал главный инженер, заведовавший водоснабжением всех островов, в особенности - острова Оаху. В то время Гавайи были еще отдельной территорией, не штатом. Этот остров - основной производитель ананасов, и на нем расположена столица Гавайских островов - Гонолулу. Инженер нуждался в специали­сте, способном изучить дождевые осадки и найти возможность их задер­жки на островах, не дать им стекать в океан. По рекомендации профессоров университета он обратился ко мне с предложением стать директором проекта по задержке дождевой воды. Я согласился и через несколько дней уехал на Гавайи. Со мной поехал мой приятель Дан Ломб. Поездка была прекрасна. Поездом мы добрались от Нью-Йорка до Сан-Франциско и оттуда пароходом - на Гавайи. Всего около 6000 миль. Вся поездка заняла 10 дней. Особенно приятно было плыть по Тихому океану. Но и в Америке мы проезжали красивые места.

Чрезвычайно интересное место в Америке - Большой Каньон. Это колоссальная «яма»-впадина, образовавшаяся под воздействием реки Ко­лорадо в штате Аризона. Эта впадина тянется на 300 километров в длину и имеет от 300 до 2000 метров глубины. Со всего света приезжают сюда геологи - они имеют возможность видеть различные слои земной коры. Между прочим, маленькая впадина, подобная Американской, есть и на Гавайских островах. Другое интересное место - в Калифорнии - лес крас­ных деревьев. Здесь растут тысячелетние секвойи гигантской величины.

Некоторые раздвоились, и под аркой свободно может проехать автомо­биль.

Было прекрасное утро, когда пароход причалил к пристани. Здесь уже толпился народ. Для Гонолулу приход парохода - своего рода праздник. Почти всем пассажирам и экипажу дарились «леи» - венки из цветов. Мне и Дану повесила венки одна миловидная дама - как оказалось, супруга главного инженера, заведующего водоснабжением острова. Все магазины были открыты, хотя и продавцы, и покупатели толпились на берегу. Во­ровство тогда еще не было знакомо жителям острова. Как, впрочем, грабежи и убийства. Здесь трудно было уйти от возмездия - пароходы прибывали очень редко. Не то, что на материке.

Для меня была нанята квартира недалеко от здания городского управ­ления. В этом же доме снимала квартиру немолодая учительница.

Моя квартира состояла из студии - большой комнаты 5x7 метров, спальни, где стояла громадная кровать, ванной и небольшой кухни. Дом имел также балкон. Со мной две недели жил Дан, а затем он вернулся в Нью-Йорк.