Взятием Варны, отходом в начале октября от Шумлы за Дунай и успехами в Азии заканчивалась трудная кампания 1828 г.
Государь решил в дальнейшем предоставить главнокомандующему вести кампанию более самостоятельно. Он, по взятии Варны, отбыл в Одессу на корабле «Императрица Мария», который поднял паруса 2 октября под командованием капитана Папа-Христо. В пути разыгрался страшнейший шторм, продолжавшийся 36 часов. «Только Государь, граф Потоцкий (Станислав) и я были здоровы и на ногах, цепляясь за все встречное, когда хотели передвинуться с одного места на другое... - писал Бенкендорф. - Нас неудержимо гнало к враждебным берегам Босфора... Еще сутки такой же бури, и Русского монарха выбросило бы на турецкую землю!.. К Одессе мы подошли только с наступлением ночи (8 октября)... На дорожные наши приготовления потребовалось немного времени, и в четыре часа утра я уже сидел в коляске рядом с Государем. Он остановился у собора помолиться. Лишь его и мои шаги раздавались под церковными сводами. В соборе находился только один священник и несколько свечей, зажженных у икон, освещали царствовавшую в нем глубокую темноту. Этот отъезд был печален, и хотя только что освободились от смертельной опасности, впереди все еще чудилось какое-то новое несчастие». И у Государя было предчувствие чего-то тяжелого.
По прибытии 24 октября в С.-Петербург, Государь застал опасно больной вдовствующую Императрицу. 24 октября скончалась Императрица Мария Феодоровна (1759 - 1828). При погребении ее, состоявшемся 13 ноября, имел в последний раз место церемониал, установленный со времени кончины Императора Петра Великого. За колесницей следовал Имп. Николай I в траурной епанче, с распущенной шляпой с длинным флером. Государь высказал пожелание, чтобы подобный церемониал не был применен при его погребении.
К 1828 г. относится указ Государя Синоду от 11 января: «В твердой уверенности, что добрые христианские нравы составляют первое основание общественного благоденствия, а нравы нуждаются наставлениями и примером духовенства, Мы всегда желали, чтобы чин духовный имел все средства и к образованию юношества, Церкви посвященного, и к прохождению служения с ревностью и свойственным ему достоинством, не препираясь заботами жизни и безбедного своего существования». В царствование Государя особенное внимание обращалось на улучшение материального положения духовенства.
В 1828 г., указом Имп. Николая I от 28 ноября, открыт был в С.-Петербурге Технологический институт, вызванный желанием «способствовать распространению и прочному устройству мануфактурной промышленности». Целью Практического технологического института была подготовка «людей, имеющих достаточные теоретические и практические познания для управления фабриками или отдельными частями оных».
К 1828 г. относится следующий отзыв И. П. Дубецкого, впервые увидевшего Государя под Браиловым: «Император Николай Павлович был тогда 32-х лет; высокого роста, сухощав, грудь имел широкую, руки несколько длинные, лицо продолговатое, чистое, лоб открытый, нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, подходящий к тенору, но говорил несколько скороговоркой. Вообще он был очень строен и ловок. В движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости; но видна была какая-то неподдельная строгость. Свежесть лица и все в нем высказывало железное здоровье и служило доказательством, что юность не была изнежена и жизнь сопровождалась трезвостью и умеренностью. В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета и офицеров, каких только я видел в армии, и могу сказать поистине, что в нашу просвещенную эпоху величайшая редкость видеть подобного человека в кругу аристократии» («Русская Старина», 1895).
«Голос у Государя был необыкновенный, - писал Н.А. Крыжановский. - Когда он командовал, никакого усилия с его стороны не замечалось, крика не было слышно и ухо получало мягкое, приятное впечатление, но команда эта была слышна, как выражаются, на версту» («Исторический Вестник», 1915).
Отход русских войск от Шумлы и Силистрии, с обратной переправой через Дунай, вызвал ликование в некоторых европейских государствах. В Вене прочили туркам полную победу и поощряли Порту к дальнейшим действиям. Меттерних мечтал быть посредником между воюющими державами и стать решителем судеб Востока. Английские агенты действовали в Персии. 30 января 1829 г. толпой был убит в Тегеране русский посланник А. С. Грибоедов. Событие это еще более утвердило султана Махмуда в его борьбе с Россией, у которой появились новые осложнения на востоке. Министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде призывал Паскевича не обострять очень персидского вопроса. Но последний проявил, напротив, чрезвычайную твердость, объявив шаху, что отвратить от Персии страшную грозу, последствием которой может быть падение династии Каджаров, возможно только испросив прощение у русского Императора чрез одного из персидских принцев. Наследник Аббас-Мирза убедил шаха отправить с этим поручением в Петербург принца Хозрев-Мирзу, старшего сына Аббасова.
9 февраля 1829 г. Государь уволил главнокомандующего, гр. Витгенштейна, которым давно был недоволен. На его место назначен был начальник Главного штаба Его Императорского Величества, генерал от инфантерии, генерал-адъютант И. И. Дибич. Начальником штаба - генерал-адъютант барон К. Ф. Толь.
Барон Иван Иванович Дибич был вполне подготовлен к обязанностям полководца. Потомок рыцарей, он родился в 1785 г. в Силезии. Пройдя блестяще учение в берлинском кадетском корпусе, он переехал в 1801 г. к отцу в Россию и служил в лейб-гвардии Семеновском полку. Отличился Дибич под Аустерлицем, участвовал в кампании 1806-07 гг. Во время Отечественной войны был обер- квартирмейстером в корпусе гр. Витгенштейна и получил Георгия 3 ст. за бой под Полоцком. Заключал 18 дек. 1812 г. с прусским генералом гр. Йорком Таурогенский договор. В кампанию 1813 г. - генерал-квартирмейстер союзных русско-прусских войск. Дибич настолько удачно действовал в знаменитой битве под Лейпцигом, что австрийский главнокомандующий, кн. Шварценберг снял с себя орден Марии-Терезии и наградил им его. В 1814 г. на высотах Бельвилля под Парижем он награжден был Имп. Александром I орденом Александра Невского. В 1818 г. - ген.-адыютанг. В 1821 г. - был на Лайбахском конгрессе и с тех пор неизменно состоял при Имп. Александре. Начальник его Главного штаба и управляющий квартирмейстерской частью. В 1826 г. в день коронации произведен в генералы от инфантерии. В 1827 - граф.
Назначенный ближайшим его сотрудником, ген.-адъютант Карл Федорович Толь участвовал в швейцарском походе Суворова; войну 1812 г. закончил генерал-квартирмейстером всей армии, потом был генерал-квартирмейстером Главного штаба.
Дибич, по вступлении в командование, произвел большие перемены, облегчившие положение солдат. Смягчена была чрезвычайно строгая до этого дисциплина, улучшено продовольствие, разрешено ношение в походах вместо киверов - фуражек, преобразованы обозы.
6 мая армия перешла снова через Дунай и Дибич обложил Силистрию. Он знал, что в Шумле сосредоточены большие силы деятельного Решид-Мехмед-паши и рассчитывал, что тот попробует ударить на русские силы, стоящие в отдалении от главных сил, в Праводах и Базарчике. Действительно Решид с 40000 осадил Праводы, занятые генералом Куприяновым, под главным начальством генерала Рота. Дибич, получив донесение от последнего и оставив под Силистрией генерала Красовского, двинулся на Балканы и в пятый день оказался в тылу Решила, отрезав его от Шумлы. Принимая русских за слабый отряд, посланный Ротом, Решид двинулся для истребления его. В теснинах Кулевчи встретил его 30 мая Дибич и, после упорного боя, разбил на голову. 18 июня пала Силистрия. Дибич поручил Красовскому запереть в Шумле Решида. Последний для удержания ее, после поражения в Кулевчах, притянул к себе отряды, охранявшие пути в горах, и ослабил также береговую линию.
16 мая Государь писал Дибичу: «Что в моих глазах стоит выигранного сражения, это - ваше согласие с Толем, благодарю вас за это. Скажите ему, что в сем я узнаю эстляндского рыцаря, который близок моему сердцу».
Известие о победе при Кулевчи Государь получил в Варшаве, на обратном пути из Берлина. Привезший донесение кн. Трубецкой, адъютант Дибича, писал последнему: «Было бы трудно описать впечатление, произведенное на Императора известием, с которым вам угодно было послать меня. На верху радости, или, вернее, счастия, он осыпал меня поцелуями, бросился на колени, чтобы поблагодарить Бога, и тотчас же поздравил меня своим флигель-адъютантом и полковником - две милости, которые я никаким образом не ожидал одновременно...»
Дибич был награжден орденом Георгия 2 ст., прусским же королем большим крестом ордена Черного Орла. Толю пожалован был Государем графский титул.
В Варшаве же Государь получил два сообщения от главного начальника Черноморского флота, адмирала А. С. Грейга (1775-1845). 14 мая 1829, бриг «Меркурий» крейсеровал с фрегатом «Штандарт» и бригом «Орфей» у Константинопольского пролива. Неожиданно появился турецкий флот. Более быстроходные фрегат и «Орфей» ушли. «Меркурия» же турки настигли. Произошло трехчасовое сражение с двумя линейными - 110-и и 74-пушечными - турецкими судами. Командир брига А. И. Казарский (1798-1833) приказал прибить флаг к мачте, чтоб ни в каком случае не могло быть речи о сдаче. По предложению поручика корпуса штурманов Прокофьева, офицеры поклялись, что тот из них, кто останется в живых, воспламенит выстрелом крюйт-камеру с порохом. На шпиль брига положен был заряженный пистолет. Турки вынуждены были отступить. На рапорте Грейга Государь написал: «Капитана-лейтенанта Казарского произвести в капитаны 2 ранга, дать Георгия 2 кл., назначить флигель-адъютантом с оставлением при прежней должности и в герб прибавить пистолет. Всех офицеров в следующий чин, и у кого нет Владимира с бантом, то таковой дать. Штурманскому офицеру сверх чина дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знак отличия военного ордена и всем офицерам и нижним чинам двойное жалование в пожизненный пенсион. На бриг «Меркурий» георгиевский флаг.
По приходе брига в ветхость заменить его другим, новым, продолжая сие до времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига «Меркурий» и его имя во флоте никогда не исчезало и, переходя из рода в род, на вечные времена служила примером и потомству».
В Севастополе, на мысе, при входе в порт в 1834 г. поставлен памятник в виде каравеллы с надписью на пьедестале: «Казарскому, потомству в пример». В 1834 г. в Балтийском флоте был построен 20-пушечный бриг «Казарский»; потом это имя носил минный крейсер, впоследствии посыльное судно в Черном море.
Второе донесение адмирала говорило о позорной сдаче фрегата «Рафаила», командир которого, капитан 2 ранга Стройников спустил флаг при встрече с турецким флотом. Фрегат торжественно был приведен в Константинополь. Указом Грейгу предложено образовать под своим председательством комиссию для обследования этого дела. Высочайший указ заканчивался так: «Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый флот Черноморский, горя желанием смыть безславие фрегата «Рафаила» , не оставит его в руках неприятеля. Но, когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню». Воля Императора оказалась исполненной. Турки назвали фрегат «Фазли-Аллах» (данный Богом). Он находился в Синопской бухте и был зажжен во время боя 16 ноября 1853 г. с флагманского корабля вице-адмирала Нахимова «Императрица Мария». Фрегат взлетел на воздух в виду русской эскадры.
Дибич начал 5 июля переход через Балканы. Турецкие города сдавались почти без сопротивления. «Любезный друг, с какою радостью я могу сказать вам: спасибо, Забалканский, - писал Государь Дибичу 4 августа, - название это принадлежит вам по праву, и я даровал его вам от всего сердца. Но прежде всего да будет тысячекрат благословен Господь за Его столь явное вам содействие, признаем Его покровительство во всем, что случается для нас счастливого...»
В Айдосе - городе по пути к Сливену и Адрианополю - Дибич издал 13 июля прокламацию к жителям, в которой объявлял об освобождении мусульманских жителей от постоя, о свободе их богослужений и об оставлении занятой русскими местности под властью султана и под управлением турецких чиновников. Распоряжение это произвело весьма благоприятное впечатление на местное турецкое население.
27 июня 1829 г. граф Паскевич взял Эрзерум. Государь писал ему 30 июля: «Трудно мне выразить, любезный мой Иван Федорович, с каким душевным удовольствием получил я известия, привезенные Дадиановым и Фелькерзамом. Вы все сделали, что можно только ждать после продолжительной и трудной кампании и все сделали в 14 дней; вы вновь прославили имя русское, храброе наше войско и сами приобрели новую, неувядаемую славу; да будет награда вам - первая степень Георгия - памятником для вас и для войск, вами предводительствуемых, славных ваших подвигов и того уважения, которое с искренней дружбой и благодарностью моей навеки принадлежит вам. Изъявите всем мое совершенное удовольствие и признательность; поведение войск после победы мне столь же приятно, сколь славнейшие подвиги военные; оно стоит побед влиянием в пользу нашу... Сего же вечера получил я рапорт Ивана Ивановича из Айдоса... Вопрос чего хочет султан? Казалось бы, правда, и этого довольно, но товарищ Махмуд упрям; зато мои Иван Федорович и Иван Иванович его прошколят досыта».
Пушкин, посетивший в то время кавказскую армию, писал: «Полки наши пошли в Арзрум, и 27 июня, в годовщину Полтавского сражения, русское знамя развилось над арзрумской цитаделью».
13 июля в Красном Селе был парад войскам. На нем присутствовали пленные двухбунчужный паша и 12 бим-пашей. Им предоставлены были лошади, оседланные по-турецки, и вообще им, как печаталось тогда, оказаны были «все учтивости, с коими обходятся у нас с обезоруженными пленными неприятелями». В конце парада они были обрадованы личным обращением Государя, что он дарует им свободу и велел снабдить как деньгами, так и всем нужным для совершения дальнего путешествия. 12 июня взят был Бургас.
8 августа занят без выстрела Адрианополь. Иниада покорена черноморским флотом. Демотика сдалась добровольно. 26 августа занят был г. Энос, после чего армия Дибича вошла в связь с находившейся в Архипелаге эскадрой графа Гейдена. Главнокомандующий предполагал двигаться на Константинополь.
29 августа прибыл к Дибичу курьер от прусского посланника Рейера с письмами к главнокомандующему французского посла графа Гильемино и английского - Роберта Гордона, которые уведомляли, что, в случае движения русских войск к Царьграду, Порта перестанет существовать и что самое ужасное безначалие, уничтожив власть ее, подвергнет без защиты самому пагубному жребию христиан и мусульман турецкой империи.
«Письмо это, - писал исполняющий обязанности дежурного генерала, А. И. Михайловский-Данилевский, - в коем представители двух сильных держав объявляли торжественно, что Порта просит пощады и жребий свой предоставляет великодушию победителя, исполнило нас неописанною радостью. Главнокомандующий столь был поражен словами, что в случае движения его существование Турции прекратится, что у него из глаз лились ручьи слез». Граф Толь также плакал.
Во время мирных переговоров в Адрианополе Дибич имел только 12200 пехоты, 4500 кавалерии и 100 орудий. Армия таяла от болезней. Не зная еще о выступлении послов, Государь, опасаясь осложнений, со стороны иностранных держав, писал 28 августа Дибичу: «Одобряю во всех отношениях принятые вами меры, но настаиваю, чтобы в том случае, если переговоры прервутся, вы направили отряд войск к Дарданеллам, дабы быть уверенными, что незванные гости не явились там для вмешательства и вреда делам нашим... Наконец, если вы у Дарданелл, то положительно откажите в пропуске всякому иному флоту, кроме нашего. Если же употреблять силу, вы ответите пушечными выстрелами. Но от сего да оборонит нас Бог».
Государь о том же писал Дибичу 1 сентября: «...Но затем, любезный друг, теперь более, чем когда-либо отнесем все Богу и да будем спокойнее, скромнее и великодушнее, и более последовательнее прежнего; вот слава, к которой я стремлюсь, и да хранит меня Господь добиваться иной, я же уверен, что вы меня понимаете... Итак, если все кончено, возвращайтесь, если же нет, вперед».
12 сентября Государь, получив донесение о взятии Адрианополя, писал Дибичу: «Я не могу иначе начать мое послание, как, возблагодарив Бога, сказав вам: браво, браво и браво. Мой ответ - св. Георгий первой степени, который вам посылаю; вы его вполне заслужили. Теперь еще раз благодарю вас за ваш образ действий, столь же твердый и искусный, сколь благородный и умеренный. Положение ваше достойно главнокомандующего русской армией, стоящей у ворот Константинополя. В военном отношении оно баснословно, и воображением едва можно себе его представить: правый фланг, опирающийся на флот, отправленный из Кронштадта, левый - на севастопольский флот, прусский посланник, являющийся в главную квартиру и приносящий мольбы султана и свидетельство о гибели, подписанное послами французским и английским! После этого остается только сказать: велик Бог русский и спасибо Забалканскому».
2 сентября 1829 г. во дворце Эски-Сарай подписан был Адрианопольский мирный договор. Дарданеллы и Босфор открыты были для торговли всех народов. Безопасность азиатской границы России обеспечивалась присоединением крепостей: Анапы, Пота, Ахалцыка, Ацхура и Ахалкалаки. Утверждены права и преимущества Сербии и княжеств Молдавии и Валахии. Греция признана вассальным государством. Уплата Турцией военных издержек определена в 10 миллионов голландских дукатов.
Кн. Меншиков внес 17 сентября в свой дневник: «Государь приехал в город по случаю полученного известия о мире с турками и ездил со мною поклониться Казанской иконе в соборе».
Графы Дибич и Паскевич были назначены фельдмаршалами, причем первому пожалован один миллион из контрибуции. Граф Толь получил Георгия 2 ст. и Владимира 1 ст. Министр финансов Е. Ф. Канкрин возведен в графское достоинство. Мольтке и Веллингтон одобрительно отзывались о проведенной Дибичем кампании 1829 года.
25 сентября Государь писал второму победителю, гр. Паскевичу: «Бог благословил наше дело, любезный Иван Федорович, и славный мир положил конец подвигам армий наших, стяжавших новые неувядаемые лавры под водительством вашим и товарища вашего в Европе. Воздав благодарение Всевышнему, видимо нам помогавшему, обращаюсь к вам, мой любезный Иван Федорович, примите искреннее благодарение старого вашего друга, умеющего ценить ваши заслуги.
Чин фельдмаршала, мною вам данный, принадлежит вам не по пристрастию какому, но по славным делам, которые присоединили имя ваше к именам Румянцева и Суворова; с сердечностью пишу вам это, ибо слова сии в моих устах не лесть, а справедливость».
Как и после персидской кампании, Государь закончил это сердечное письмо Паскевичу нравоучительными строками, столь ему свойственными: «Но позвольте другу вашему сказать вам: ничто столько не украшает величия дела, как скромность; в этом нахожу я величайшую красу, истинную доблесть великих людей. Во всяком деле, нами исполняемом, мы должны искать помощи Божией; Его рука нас карает, Его же рука нас возносит; вас она поставила на высшую ступень славы! Да украсит вас и последняя слава, которая истинно будет ваша принадлежность: скромность! Воздайте Богу и оставьте нам славить вас и дела ваши. Вот совет друга, вас искренно любящего и до глубины души благодарного...»
Австрийский дипломат Фридрих Гентц, один из сподвижников кн. Метгерниха, успехам русского оружия не сочувствовавшего и к России недоброжелательного, дает такую оценку Адрианопольскому миру: «Умеренность - понятие относительное, но в случае, сходном с настоящим, оно должно одинаково распространяться как на победителя, так и на побежденного. В сравнении с тем, чего могли требовать русские и требовать безнаказанно, они требовали мало. Я не говорю, чтобы у них достало силы разрушить Турецкое царство в Европе, не подвергаясь европейскому противодействию. Но они могли потребовать уступки княжеств и Болгарии до Балкан, половины Армении и вместо десяти миллионов червонцев - пятьдесят, причем ни Порта не имела бы власти, ни кто-либо из Добрых друзей ее серьезного намерения этому воспрепятствовать. Конечно, Император неоднократно уверял, что он не хочет завоеваний в этой войне. Но от подобных уверений легко отречься при содействии сотни дипломатических тонкостей, и если бы даже голос нескольких честных людей обозвал его вероломным, зато несравненно сильнейшая часть глубоко испорченного общественного мнения громко приветствовала бы его. Представляется вопрос: что могло побудить Императора не переступать границ, предписанных им его генералам и дипломатам? Любовь ли к справедливости, великодушие, благоразумие, или соображения, касающиеся отечественных условий, или же другие какие-либо причины? Одно остается несомненным, что он мог бы пойти далее, чем пошел в действительности, и сторонники его политики имеют поэтому полное право восхвалять его умеренность».
В исходе 1829 г. в С.-Петербург приезжал прусский генерал барон Мюффлинг (1775-1851), впоследствии прусск. фельдмаршал, сопровождавший младшего брата Императрицы, принца Альбрехта. В острое для России время в 1829 г. Мюффлинг посылался из Берлина с чрезвычайной миссией содействовать заключению мира. Он не раз беседовал с Государем по Восточному вопросу. Одну из этих бесед Мюффлинг записал так: «Император сказал, что со времени падения янычар Оттоманское государство утратило завоевательный характер. Он хвалил характер мусульман, их любовь к правде, верность, с которой они держат данные обещания и отсюда приходил к заключению, что он и не может желать лучших соседей, поэтому он сделает все, что может, чтобы поддержать их неприкосновенность и, насколько только возможно, предохранить их от внутренних распрей и внешних нападений. Если в Европе иногда высказываются опасения, что будто бы он, поддаваясь любви к воинам или ложному честолюбию, способен выступить против Порты в качестве завоевателя, то это доказывает не только полное незнакомство с направлением его ума, но обусловливает также предположение, что он мало вдумывается и в свое собственное положение и в положение своего государства. Пространство подвластных его скипетру земель, равно как их население, могут с избытком занять одну человеческую жизнь; с его стороны было бы безрассудным стремиться к завоеваниям; от Бога предначертанный ему путь заключается в способствовании благоденствию его подданных, а для этого нужно прежде всего оберечь их от легкомысленных войн. Подобной цели можно достигнуть путем верного выполнения обязательств, принятых по отношению к другим государствам и последовательного воздержания от вмешательства в область чужих прав. Это составляет стремление его жизни, и он молит Бога ниспослать ему необходимые к этому здоровье и силы».
«Мысли, высказанные Императором, - продолжает Мюффлинг, - привели меня в трудно поддающееся описанию волнение. Они были выражены так просто и вместе с тем с такою теплотою, что не могло явиться и мысли о чем-либо искусственном и преднамеренном. Благородное сердце, богато одаренная душа, светлый ум проявились с правдивостью при важном, хотя и самом случайном поводе. Я тотчас же записал этот навсегда памятный для меня разговор, и в течение пятимесячного пребывания в С.Петербурге я не нашел в действиях и поступках Императора ничего такого, что не стояло бы в полнейшем соответствии со словами этого разговора».
Пребывание Мюффлинга в столице совпало с приездом туда в конце января 1830 г., лично ему известного, чрезвычайного посла султана Галиль-паши с ходатайством о смягчении условий Адрианопольского мира.
Император, принимая 9 февраля 1830 г. посла, изложил исторический ход недавних событий и, между прочим, заявил: «Пусть же султан убедится, что его друзья находятся в Петербурге, а не где-либо в другом месте, и что один из этих друзей и самый верный, это - я... Он может рассчитывать на меня. Я хочу, чтобы Оттоманская империя была сильна и спокойна...»
Через два года, когда Турция находилась в тягчайшем положении из-за восстания египетского паши, Государь доказал справедливость сказанного им.
14 апреля 1830 г. заключена была с Галиль-пашей конвенция. Император Николай согласился сократить контрибуцию на 2 миллиона, разрешив оставшиеся 8 миллионов выплачивать ежегодными взносами по 1 миллиону. Государь великодушно отказался от десятилетней оккупации Придунайских княжеств, обещав вывести войска по уплате вознаграждения за убытки русских подданных. До окончательной выплаты контрибуций удерживалась только крепость Силистрия. Государь обещал сократить контрибуцию еще на 1 млн., если Турция признает полную независимость Греции.
После решительной русской победы, Россия, Англия и Франция протоколом, подписанным 22 января 1830г., в Лондоне, постановили признать Грецию независимым государством. Султан вынужден был в конце концов принять это решение. В мае 1832 г. на греческий престол вступил баварский принц, под именем Отгона I. |
