Иван Сусанин и его потомство 1613 год

В нескольких верстах от Костромы есть село Домнино. В нем живут свободные поселяне, которые не платят никому податей, не исполняют никаких повинностей, то есть не мостят дорог, не держат лошадей для почты и проезжих, не представляют рекрутов* на государеву службу, одним словом, не знают никаких тягостей общественной жизни, а пользуются всеми ее выгодами. Этих счастливцев называют белопашцами*. Знаете ли, милые мои друзья, отчего они наслаждаются такой приятной жизнью и кому обязаны всеми своими преимуществами? Это любопытное и трогательное происшествие. Вы, наверное, поблагодарите меня, если я расскажу его. Послушайте же.

В то время, когда сердца всех Русских с согласным, единодушным восторгом назвали своим государем Михаила Романова и уже с нетерпением ожидали известия о том, как примут он и его благочестивая мать, монахиня Марфа Иоанновна, Московских послов, поехавших к ним с усердными мольбами от имени всего народа, Поляки, узнав об этой новости и предвидя, как повредит она их намерению завладеть Россией, решились погубить избранного царя. Шестнадцатилетний юноша, отец которого, пленник в Варшаве, оплакивал бедствия своего Отечества, а мать проводила печальные дни в монастырской келье, не мог быть страшен для сильных и многочисленных врагов, и его погибель казалась для них легкой: все зависело только от того, чтобы сделать это раньше, чем послы успеют приехать к нему и превратить скромное, беззащитное жилище молодого боярина в неприступный, окруженный верными подданными дворец избранного государя.

Рассуждая таким образом, они отправили отряд самых решительных злодеев в поместье Романовых. Это поместье было в Костромской губернии; Романовым принадлежало также и то село Домнино, о котором мы говорили в начале этого рассказа. Отряд Поляков с ужасным намерением уже явился в Домнино: оставалось не более версты до той деревни, где был господский дом, в котором жил молодой Михаил в разлуке с добрыми родителями, тоскуя о несчастной судьбе отца и услаждая свою горесть только свиданиями с матерью-монахиней, жившей в нескольких верстах от него, в Ипатьевском монастыре. Убийцы не знали дороги в эту деревню и случайно встретили крестьянина из села Домнино Ивана Сусанина. Нетерпеливо они начали расспрашивать у него, как им найти поместье нового царя Михаила Федоровича, и, чтобы не показаться подозрительными, злодеи притворились, что посланы от его друзей с тем, чтобы раньше всех поздравить с неожиданным счастьем.

Но Сусанин был умен и сметлив: он скоро догадался, что имел дело не с друзьями, а с самыми жестокими врагами своего господина. По одежде он тотчас узнал в них Поляков, а в то время этого было довольно, чтобы встревожить всякого Русского. Чувствуя, что от его скромности зависела жизнь его боярина, он в ту же минуту решился на всякое пожертвование, чтобы только спасти его. Искусно скрыв радость, которая взволновала его сердце при известии о том, что молодой Михаил Федорович избран царем России, он отвечал на расспросы Поляков самым простодушным рассказом о том, что он очень хорошо знает поместье Романовых, что часто бывает там и может проводить дорогих гостей помещика до самого его дома. Притворное простодушие крестьянина обмануло Поляков: они поверили его словам и велели вести их туда, куда он знает. Что ж он сделал и куда повел их? Совсем в обратную сторону от правильной дороги! А между тем успел еще отправить молодому царю весть об угрожавшей ему опасности. Долго Поляки шли со своим проводником, нигде не останавливаясь, и, наконец, ночью пришли в самый густой, дремучий лес, где никогда никто не проходил и не проезжал. И там еще долго водил их Сусанин, уверяя, что сбился в темноте с тропинки. Наконец, злодеи начали догадываться, что проводник обманывает их, и с гневом сказали ему это. «Нет! — отвечал добрый, неустрашимый Сусанин, уже предвидя свою мучительную смерть. — Нет, не я вас, но вы обманули сами себя. Как вы могли подумать, что я выдам вам нашего государя? Он теперь спасен, и вы очень далеко от его поместья! Вот вам моя голова, делайте со мной, что хотите, я отдаю себя Богу!»

Можете себе представить, милые читатели, какие жестокие мучения были наградой благородному Сусанину за его верность и мужество, за его великодушное пожертвование собой! Злодеи, видя перед собой верную смерть в лесу, где еще не было протоптано ни одной тропинки, где земля была покрыта глубоким снегом, как будто грозившим заморозить их, бросились с неописуемой яростью на доброго слугу Романовых, и ужасны были страдания, какие вытерпел он, умирая от их рук. Но эти страдания были вознаграждены: на небесах Бог принял с любовью прекрасную душу Сусанина; на земле царь по-царски наградил за его усердие и верность: он дал детям своего спасителя земли, лежавшие в окрестностях села Домнино, половину деревни Деревнище, принадлежавшей этому селу, и, наконец, все преимущества и выгоды, которые должны на вечные времена отличать потомков Сусанина от других государственных крестьян. Здесь кстати сказать вам, что эти дети и их потомки носят не фамилию Сусаниных, а Собининых. Это потому, что у Ивана не было сына, а была одна дочь Антонида, которая была тогда замужем за Богданом Собининым и имела двух сыновей: Данила и Константина. Вот они-то и воспользовались наградой за геройский подвиг своего дедушки, и от них-то происходят все белопашцы, которых по последним известиям, насчитывалось уже в 1836 году сто пять душ мужского и сто двадцать одна душа женского пола.

Графиня Растопчина в своем «Собрании стихотворений» посвятила несколько прекрасных строк воспоминанию о Сусанине. Наверное, мои читатели с большим удовольствием прочтут их:

«Тебе ль чугун, тебе ли мрамор ставить,
Сусанин, верный сын, честь родины своей?..
Тебя ли можем мы прославить
Деяньем рук и грудами камней?
Чугун растопится… Полудня мрамор белый
Раздробят долгие морозы Русских зим…
Есть памятник иной: он тверд, несокрушим,
Он силен и велик, как ты, Сусанин смелый!
Сей вечный памятник тебе сооружен
В сердцах признательных потомков:
Во дни крамол и смут, из пепла, из обломков,
С Россией новою восстал, как феникс, он,
И с ней цветет поднесь, могучий и спокойный.
Да!.. Благоденствие и слава Россиян
Да… громкие хвалы позднейших сограждан —
Вот памятник, Сусанина достойный!..»
Скромность Романовых

Прекрасная цель, к которой стремилось доброе сердце верного Сусанина, была достигнута почти в то самое время, когда он умирал от рук своих убийц: Московские послы нашли молодого Михаила в полной безопасности у его родительницы в Ипатьевском монастыре. Весело приблизились они к этим священным стенам, заранее радуясь счастью показать свое усердие новому царю раньше всех других подданных. В грамоте, которую они везли к нему, народ так трогательно умолял его принять Русскую корону, эта корона была так знаменита, блеск, окружающий престол, так пышен и приятен, что никто из послов никак не предполагал, что молодой боярин мог хотя бы одну минуту помедлить со своим согласием на такое счастье!

Но как же обманулись эти добрые люди! Они не знали, какая скромность отличала семейство их будущих царей! И Михаил, и его кроткая мать не только не обрадовались, но даже испугались высокой чести, им предложенной! Первый, несмотря на молодость, обычно гордую и высоко о себе думающую, совсем не считал себя способным быть государем обширного Русского царства; вторая, воспитав в смирении свое милое дитя, совсем не приготовив его к величию, еще более трудному по причине чрезвычайной молодости Михаила, и зная, какие опасности окружали в это бурное время Русский престол, видела одни бедствия в неожиданной перемене судьбы своего сына и, проливая слезы, никак не соглашалась благословить его на царство. Напрасно умоляли их послы и все знатнейшие бояре и духовенство: они с твердостью отказывались и согласно говорили, что считают дерзостью думать о таком предложении и никогда не примут его.

Все были поражены неожиданной горестью, лишаясь царя, с таким восторгом избранного, царя, скромность и добродетели которого уже в шестнадцатилетнем возрасте так много обещали народу. Не зная, что делать в этом затруднительном положении, наши добрые предки прибегли к своему обыкновенному помощнику — Богу и, усердно помолясь Ему в соборной церкви Богородицы, пошли с крестами и образами еще раз убеждать государя. Михаил и его набожная родительница вышли навстречу священному шествию, приложились к образам и вместе с ними вошли в церковь. Здесь начались новые просьбы, полились новые слезы; но уже плакала не одна смиренная Марфа, плакал весь народ, умоляя о согласии. Главный из послов, Рязанский архиепископ Феодорит, представлял ей расстроенное состояние России и все несчастья, которые терзали ее с тех пор, как, сиротея без царя, она лишилась своего могущественного защитника и сделалась игралищем иноземцев и собственных злодеев; говорил все самые убедительные слова, которые может найти сердце, любящее Отечество, но видя, что все его слова бесполезны, сказал, наконец, что Бог в день страшного суда спросит у ее сына отчет о делах за счастье того народа, который от него одного ожидал окончания своих бедствий и был отвергнут им.

Эта мысль о суде Божием, о несчастьях соотечественников и о том, что Бог, ниспосылая Михаилу высокую судьбу царя, без сомнения, ниспошлет ему и силы к исполнению всех его трудных обязанностей, заставила ее решиться. Со всем христианским смирением подняла она кроткие, полные слез взоры к небу, взяла за руку сына и, приведя его к образу Богородицы, сказала: «Велик Господь и чудны дела Его! Воле Его никто не может противиться! Тебе, о Матерь Божия, передаю дитя мое, устрой ему и всему православному христианству полезное!»

Такова была молитва благочестивой матери первого из Романовых! Мы видим, как прекрасно исполнилась она, как блистательна слава августейших потомков Михаила, как могуществен народ, живущий под их правлением! Мы видим это и потому имеем полное право разделить тот восторг, который в эту торжественную минуту чувствовали наши предки. Согласие матери обещало согласие сына; и подлинно, скромный Михаил, как ни огорчался опасным величием своей будущей судьбы, как ни боялся всей важности новых обязанностей, как ни умолял и мать, и народ оставить его в счастливой неизвестности, но, наконец, должен был согласиться. Набожный, как и его родительница, он прежде всего объявил перед Богом о своем согласии и, упав на колени, произнес трогательным голосом: «Господи! Да будет воля Твоя! Спаси меня: на Тебя одного уповаю!»

Прекрасна, незабвенна для России была та минута, когда ее новый государь со смирением ангела поднялся с колен и принял первые приветствия своих подданных! Смотря на храм Божий, где все это происходило, на священные лики образов, хранительно осенявших молодого государя, на кроткий вид его матери, стоявшей подле него в святой одежде монахини, нельзя было не сознаться, что Сам Бог посылал России избранного ею царя, с его детской непорочностью, с его глубоким благочестием, с его скромным нравом, с его добрым сердцем! Архиепископ тут же возложил на него животворящий царский крест, а старший боярин поднес скипетр. Это было 14 марта 1613 года.

Спустя несколько дней государь выехал из Костромы и, останавливаясь во многих городах для занятия государственными делами и в монастырях для моленья, не раньше 29 апреля приехал в Москву. Не буду рассказывать вам, друзья мои, с каким восторгом народ встречал его повсюду во время этого путешествия и, наконец, в самой Москве! Вы уже имеете понятие о привязанности Русских к своему царю во время величайшего счастья и их славы и потому можете представить себе, что чувствовали они, встречая во время бедствий того, от кого ожидали облегчения своих страданий, вознаграждения за все перенесенное, новой жизни после своего унижения. В это время Москва, сожженная, разграбленная, обезображенная, перестав считать себя сиротой, не замечала своих печальных развалин и в очаровании радости казалась для всех горделивой, пышной и прекрасной. Зато добрый Михаил замечал эти развалины и, несмотря на все приятные ощущения сердца, не раз утирал слезы, проезжая в день своего въезда по Московским улицам. О! Как хотелось ему утешить бедных Москвитян! Как хотелось скорее возвратить им прежнее их счастье!
Восстановление порядка и спокойствия от 1613 до 1619 года

С первых дней своего царствования Михаил начал заботиться об установлении порядка и в полной мере оправдал надежды Русских, несмотря на все трудности, которые должен был победить, управляя государством, со всех сторон разоряемым. Жестокие враги нашего Отечества еще не смирились: Шведы — в его северных областях, Поляки и их помощники, гетман Запорожских Казаков Сагайдашный — в западных областях, изменник Заруцкий — в Астрахани продолжали свои злодеяния. Первые действовали именем принца Филиппа; вторые — именем Владислава, который, наконец, и сам пришел с войском к Москве требовать Русской короны; третий — с так называемой царицей Мариной еще не оставлял безумной надежды завладеть со временем престолом и, покорив Астрахань, жил там царем и уже отправлял посольства к Персидскому шаху180 Аббасу, прося его покровительства против Русских.

Вот сколько опасностей угрожало Михаилу! Но с твердостью, осторожностью и благоразумием он всегда находил средства избегать или совсем уничтожать их. Прежде всего он старался избрать в свои советники самых достойных из тех бояр и воевод, которые участвовали в спасении Отечества. Разумеется, первое место среди избранных занимали князья Пожарский и Трубецкой и знаменитый гражданин Нижнего Новгорода Минин. Но последний недолго пользовался своим счастьем. Жизнь при дворе была не по нему; его доброе сердце, привыкшее к простоте, тосковало по родине, несмотря на все царские милости, и спустя три года Минин выпросил у государя позволения оставить свою должность думного дворянина и отправиться домой. В том же году он скончался и погребен в Нижегородской соборной церкви Преображения Господня.

Я уверена, что каждый из моих читателей, кого судьба приведет в Нижний Новгород, обязательно сходит поклониться этой знаменитой и драгоценной для нас гробнице. Знаете ли, кто поклонился ей однажды? Петр, наш незабвенный Петр! Ведь вы, наверное, уже знаете, каким великим государем он считается в истории, где только не говорят о нем; вы знаете, как прославляют его не только Русские, но и все другие народы, знающие Русских! Итак, знаменитый Петр, проезжая однажды мимо Нижнего Новгорода, был в церкви Преображения и, подойдя к гробнице Минина, поклонился ей до земли и сказал: «На этом месте погребен освободитель России!» Как эти слова должны были быть приятны для того, кто заслужил их! Бессмертная душа Минина в небесном мире, может быть, почувствовала их сладость и там так благословила внука, как на земле благословляла деда — за счастье Отечества! Петр был внук того Михаила, к которому мы теперь возвратимся, друзья мои.

Итак, выбрав себе умных и верных советников, наградив всех, кто проявлял усердие в делах Отечества в несчастное время междуцарствия, и простив всех раскаявшихся изменников, молодой государь, коронованный 13 июля того же 1613 года, единодушно любимый народом, покровительствуемый Богом, принялся за устройство царства, почти разрушенного.

Из многочисленных врагов России раньше всех погиб Заруцкий. Усмирить его помог тот самый шах Аббас, от которого он ожидал покровительства. Зная о его злодействах, умный шах не поддался на обман и, уважая царя Русского, выдал его посланнику чиновников Заруцкого. Вскоре потом Заруцкий услышал, что к Астрахани приближается отряд войск, посланных против него из Москвы под командованием князя Одоевского. Злодей испугался и вместе с Мариной и ее сыном бежал на один из островов реки Урал. Но князь Одоевский и там отыскал его, взял в плен и, успокоив бедных Астраханцев, страдавших под жестокой властью бунтовщика, привез его в Москву. Здесь и он, и сын Марины были казнены, а сама она умерла в темнице.

Освободив Россию от этих внутренних врагов, молодой царь в то же время старался усмирить и внешних врагов. Заботясь гораздо больше о спокойствии подданных, чем о распространении своих владений, он благоразумно согласился на мир со Швецией. Этот мир, заключенный в 1617 году в Столбове, близ Тихвина, не был выгоден Михаилу, потому что он должен был уступить Швеции Ингерманландию181 и Карелию и отказаться от своих прав на Лифляндию и Эстляндию; но зато Новгородская область благословила умеренность своего царя, и несчастные ее жители отдохнули от бедствий, которые они несколько лет терпели от Шведских войск и Делагарди.

В следующем 1618 году Михаил заключил мир и с Польшей. Читатели знают, что Владислав вместе с атаманом Сагайдашным был уже под стенами Москвы. Ему очень хотелось надеть на себя Русскую корону, и потому неудивительно, что он даже разбойников брал в свои союзники: Запорожские Казаки со своим атаманом были настоящими разбойниками. Кроме того, Владислав привел с собой наемное войско Венгров и Немцев и старался, насколько мог, настроить против царя жителей всех областей, мимо которых проходил; но все это было напрасно: пятилетнее правление так утвердило Русских в их привязанности к Михаилу, так явно показало им все его прекрасные качества и все умные распоряжения, так убедило их в мысли, что он один может спасти их Отечество от погибели, что жадный Польский королевич почти везде встречал отказы на свои непорядочные предложения и разве что силой мог заставить жителей некоторых городов и селений изменить законному государю.

Другим препятствием для осуществления намерений Владислава были храбрые полководцы Михаила, среди которых больше всех отличались князья Пожарский и Трубецкой, окольничий Годунов и воевода Жеребцов. Первые три заставили Владислава отступить от Москвы, последний — от Троицкого монастыря. Это священное место, так часто защищавшее наше Отечество, опять спасло его: здесь Владислав в первый раз почувствовал невозможность завладеть престолом России и отказался от этого безрассудного намерения. Он послал в монастырь к воеводе Жеребцову и келарю Авраамию грамоту, в которой писал, что соглашается переговорить о мире. Вы можете представить себе, друзья мои, что после всех ужасов, которые происходили в России из-за этой продолжительной войны с Поляками, наши предки очень обрадовались предложению королевича, и царь Михаил Федорович тотчас отправил в монастырь для мирных переговоров одного из своих первых бояр Шереметева с двумя дьяками: Болотниковым и Сомовым. Они встретились с Польскими министрами и чиновниками в деревне Деулино, лежавшей в трех верстах от монастыря, и после многих споров с обеих сторон согласились помириться на четырнадцать лет и шесть месяцев.

Это перемирие дорого стоило России: она должна была уступить Польше много своих городов, и в том числе: Смоленск, Чернигов, Новгород-Северский и Стародуб. Но эта потеря вознаграждалась тем, что все Польские войска оставляли Россию и родитель Михаила, знаменитый Филарет Никитич, получал свободу после длительного плена в Варшаве.

Не знаю, что описать вам, милые читатели мои, — ту ли тихую небесную радость отца, которую чувствовал добродетельный Филарет в минуту, когда узнал, что Бог так милостиво вознаграждал его продолжительные страдания и с такой славой возвращал на Родину в объятия милого сына и царя, уже несколько лет прославляемого народом, или то пылкое, неограниченное восхищение, каким наполнялось сердце сына при одной мысли о близком свидании с нежным родителем? Вам не понять еще, наверное, высокое, святое чувство этого счастливого отца, и вашим юным сердцам гораздо ближе сыновья радость молодого Михаила.

Итак, послушайте об этой радости. В то время во всей России говорили о ней. И старики, и дети рассказывали друг другу о том, с каким нетерпением ожидает царь своего отца, какие почести готовит ему, с какой заботой посылает государственных чиновников встречать его во всех городах, где он будет останавливаться! Михаил выехал из Москвы навстречу к своему отцу и, увидев его, упал перед ним на колени, несмотря на свое царское достоинство!

Михаил в этот счастливый день не хотел радоваться один. Он осыпал милостями своих подданных, простил всех преступников, освободил всех заключенных и, наконец, заложил каменную церковь во имя того святого, чья память праздновалась в день возвращения Филарета.

Со времени этого возвращения счастье России еще более утвердилось. Со свежими, юношескими силами Михаила, с пылким усердием его молодого сердца соединилась вся зрелость ума, вся долговременная опытность его родителя. Как благодетельно было для России это соединение! Все государственные дела шли в стройном порядке; сын с уважением принимал малейшие советы отца; отец не имел другой цели, кроме счастья и славы России. Во всех царских грамотах писали так: «Государь, Царь и Великий Князь Михаил Федорович всея России, и отец Его, Великий Государь Святейший Патриарх Филарет Никитич Московский и всея России, указали…» Филарет Никитич посвящен был в патриархи вскоре после приезда из Польши, но только одни неотступные просьбы сына, бояр и всего народа заставили добродетельного и смиренного митрополита принять это высокое звание.
Царица Евдокия

Первой супругой Михаила Федоровича была Мария Владимировна, княжна Долгорукова. Они нежно любили друг друга и потому были очень счастливы, но это счастье исчезло, как сон: молодая Мария скончалась через несколько месяцев после своей свадьбы. Печальный царь неутешно плакал по ней и долго не мог решиться выбрать другую супругу, несмотря на то, что народ пламенно желал, чтобы его добрый государь за все труды и беспокойства был снова награжден счастьем семейной жизни. Не один раз подданные Михаила даже просили его об этом, но царь продолжал отказываться: для него довольно было любви его добрых родителей. Но когда и они начали советовать ему выбрать другую супругу, Михаил Федорович решил исполнить их желание и в январе 1626 года приказал по обычаю прежних Русских царей привести ко двору прекрасных девиц из знатнейших фамилий в государстве.

Красавицы не с таким страхом собирались на этот съезд, как в то время, когда Иоанн IV выбирал свою первую супругу. Слух о кротости и любезных качествах Михаила был так отличен от того, что говорили о Грозном, что все молодые боярышни, назначенные к выбору, с радостью спешили в Москву и с самыми приятными надеждами входили в государев дворец. Их было шестьдесят. Каждая из них имела при себе прислужницу. Эти прислужницы оставались с ними во дворце, пока они находились там.

В назначенный день молодой государь вместе со своей родительницей пришел к невестам, некоторое время смотрел на прекрасное собрание красавиц, но его взоры равнодушно переходили с одной из них на другую и вовсе не восхищались ни их привлекательными лицами, ни пышностью нарядов. Вдруг выражение этих взоров изменилось: они приветливо остановились на девушке, робко притаившейся несколько поодаль от блистательных княжон. Повязка ее не сияет алмазами, простой темненький сарафан182 не украшен золотыми нашивками, на прекрасной шее и руках не перевиваются зерна крупного жемчуга, но едва приметны несколько ниточек разноцветного бисера. Кто бы подумал, что на эту девушку, так скромно одетую, на эту девушку, по всему походившую на прислужницу какой-нибудь знаменитой боярышни, можно было хотя бы один раз взглянуть в той комнате, где было шестьдесят пышных красавиц? Но молодой царь взглянул на нее и не захотел глядеть ни на кого больше. Ее кроткое, милое лицо решило выбор, и сердце Михаила в ту же минуту назвало ее своей супругой. Однако никто еще не знал этого намерения в то время, когда царь вышел из комнаты: он должен был прежде всего объявить его своей матери. Как удивилась Марфа Иоанновна! Сначала она старалась изменить мысли своего сына, предупреждая, что его выбором огорчатся знатнейшие бояре, отцы и родственники собравшихся невест; но потом, увидев его твердую решительность, согласилась. Послали узнать имя счастливицы; оно было — Евдокия Лукьяновна Стрешнева, дочь Можайского дворянина.

Евдокия, отец которой, несмотря на свое старинное дворянство, был так беден, что сам обрабатывал свое поле и жил в маленькой деревушке, приехала в Москву прислужницей при своей дальней родственнице. Эта родственница была горда, своенравна, и потому бедной Евдокии с ее тихим и кротким нравом часто случалось плакать от горя; но чтобы иметь возможность помогать отцу, добрая девушка терпеливо переносила все, никогда не жалуясь и надеясь, что Бог вознаградит ее когда-нибудь за труды и терпение. В каком неописуемом положении она находилась в то время, когда надежда ее исполнилась и Бог в самом деле наградил ее доброе сердце таким блистательным образом! Считая свое неожиданное счастье этой драгоценной наградой, она приняла его с радостью и смирением и была на царском троне еще приветливее и добрее, чем прежде в своем бедном состоянии. Это чувствовала больше всех ее молодая родственница, которая прежде так грубо обходилась с ней и теперь не знала, как благодарить добрую царицу за ласки, которыми она старалась доказать, что простила все нанесенные ей обиды.

С такой добродетельной супругой Михаил Федорович не мог не быть счастливым. Ее любовь сглаживала его огорчения, связанные с управлением государством, расстроенным во всех частях, укрепляла его мужество в неудачах, увеличивала радость в счастливых окончаниях дел, предпринимаемых для пользы любимого народа. Наконец, почтительная привязанность Евдокии к благочестивым родителям Михаила, соединяя еще нежнее царское семейство, давала ему то счастье, каким редко можно наслаждаться на троне.
Продолжение царствования Михаила Федоровича до его кончины от 1619 до 1645 года

Но несмотря на все свое семейное счастье, увеличившееся впоследствии в результате рождения двух дочерей, а в 1629 году — рождения наследника престола, царевича Алексея, у Михаила Федоровича бывали минуты, когда его не могли развеселить ни нежность супруги и родителей, ни ласки детей. Это бывало тогда, когда какие-нибудь новые опасности угрожали его подданным, какие-нибудь несчастья растравляли их свежие, еще незажившие раны. Такого рода огорчения чаще всех причиняли доброму государю наши неугомонные соседи, Поляки. Их королевич Владислав, несмотря на заключенное перемирие, несмотря на свое обещание отказаться от всех требований на Русское царство, все еще тайно тешил себя надеждой рано или поздно завладеть им. В 1632 году умер его отец Сигизмунд III, и Владислав, став его наследником, не постыдился во время своего восшествия на престол принять на себя вместе с именем короля Польского и имя царя Московского.

Такая дерзость не могла остаться без наказания, и, зная, как гибельно было всякое нашествие Поляков на Россию, осторожный Михаил вынужден был предупредить Владислава и послать войско к Смоленску. С горестью видя этот знаменитый город в руках непримиримых своих врагов, царь хотел возвратить его. Русские радовались такому намерению и надеялись, что оно будет удачно: войско состояло из 100 000 человек и было под командованием знаменитого воеводы Михаила Борисовича Шейна. Шейн прославился в том же самом Смоленске во время продолжительной и несчастной осады этого города Сигизмундом. Мои читатели, наверное, помнят, какую отчаянную храбрость проявили тогда Смоляне и как многие из них, будучи вынуждены сдаться, решили лучше погибнуть ужасной смертью под развалинами взорванной церкви, чем быть пленниками Поляков. Первым пример этой неустрашимости, этой пламенной любви к Отечеству подал жителям Смоленска их градоначальник Шейн. Зато, когда Поляки взяли Смоленск, Шейн стал их первой жертвой. Бесчеловечно погубив все его семейство, они отправили его самого пленником в Варшаву. Он прожил там девять лет и возвратился в одно время с Филаретом Никитичем. В его душе пылала непримиримая ненависть к Полякам — убийцам его супруги и детей; кому же, как не ему, можно было поручить возвращение того города, где он был счастлив вместе с его жителями, и отомстить его врагам? Так думал государь, так думали все. Но вышло не так! Подивитесь, друзья мои, что рассказывают современники об этом странном, удивительном для Русских происшествии.

Шейн уже подошел с войском к Смоленску и тотчас приказал идти на приступ. Воины быстро взлетели на стены, но вдруг сзади, из их собственного лагеря, стали стрелять в них из пушек! Пораженные ужасом, в недоумении, несчастные не могли продолжить своего дела и вынуждены были отступить. Причина такого поступка осталась невыясненной. Одни писатели называют это ошибкой, произошедшей из-за торопливости воеводы, не рассмотревшего своих; другие приписывают это его измене; третьи, и самые достоверные, говорят, что изменником был не он, а командир наемного войска, генерал Лесли. Как бы то ни было, но Русские отступили и уже на протяжении всей несчастливой войны чувствовали влияние этой жестокой неудачи: уныние распространилось по всему войску и с каждым днем увеличивалось, особенно с того времени, как оно услышало, что сам король идет к Смоленску.

Огорченный царь, узнав об этом жалком положении воинов, на которых сильно надеялся, послал на помощь к ним новые полки под командованием князей Черкасского и Пожарского. Но прежде, чем они успели дойти до Смоленска, Владислав с сильной армией был уже там и не разбил, а как будто какой-то волшебной силой победил Русских: они почти без сопротивления начали отступать и так скоро и с таким, казалось, страхом, что всю свою артиллерию, все военные снаряды и весь обоз оставляли неприятелю, а знамена даже положили перед королем! Одним словом, Русское войско не узнавало самого себя в этом постыдном деле, а иностранцы, бывшие в нем, и сам король Польский не верили глазам своим! Когда же весть об этом разнеслась по России, все в один голос сказали, что Русские не способны на такую трусость, что в этой легкой победе Поляков есть что-то особенное, что главный воевода, должно быть, изменник и Шейн — еще так недавно любимый и уважаемый всеми своими соотечественниками, Шейн — надежда государя и народа, стал ненавистным для всех и заплатил жизнью за свою вину и несчастье.

Вот какие огорчения оставляли глубокие следы в чувствительной душе Михаила. В то время, как он их испытывал, Владислав наслаждался победами, и только имя князя Пожарского остановило его блестящие успехи: как только он услышал, что избавитель России приближается к Смоленску, тотчас проявил готовность к миру и, чтобы не продолжать войну, которая могла дурно кончиться для него, несмотря на самое лестное начало, согласился на многие требования Русских. Например, он обязался возвратить им большую часть сокровищ, увезенных Поляками из Кремля, отдал тело царя Василия Иоанновича Шуйского, а что всего важнее — отказался навсегда от имени царя Русского. Но Михаилу Федоровичу не удалось возвратить при этом мире ни одного из городов, отданных Полякам в 1618 году, и, кроме того, он должен был отказаться от всех своих притязаний на Ливонию, Эстляндию и Курляндию.

Судьба, уменьшая владения Михаила на западе, увеличивала их на востоке: храбрые Казаки, следуя примеру знаменитого Ермака, помогали Русским купцам распространять торговлю в завоеванной им стране и с каждым годом далее и далее проводили их караваны, так что уже около 1635 года почти вся Сибирь до Камчатского моря принадлежала Русским. Города, один за другим строившиеся там, оживляли леса и пустыни нового царства, знакомили его диких жителей с основами цивилизованного общества, доказывали заботу государя о его самых отдаленных подданных. Туринск, Енисейск, Ирбит, Якутск и многие другие города Сибири были построены в это время. В Туринске тогда же была открыта первая железная руда в России.

Заботясь об устройстве всех частей своего государства, Михаил Федорович издал также важный указ о крестьянах. Надо сказать вам, милые читатели, что в старину наши крестьяне имели право переходить от одного помещика к другому. Вы легко можете себе представить, сколько беспорядков происходило из-за этого: своевольные крестьяне то сами беспрестанно переходили от одного господина к другому, то богатые помещики переманивали их от бедных, чтобы заселять свои обширные земли. Во время междуцарствия эти беспорядки дошли до крайности: крестьяне целыми селениями переходили с одного места на другое и дорогой, не боясь наказаний, совершали разбои и даже убийства. Михаил Федорович в самом начале своего правления обратил на это внимание, но, воюя со Швецией и Польшей и усмиряя самозванцев, разорявших наше бедное Отечество, он не мог до 1625 года издать решительный указ о крестьянах. В этом году вышел указ о том, чтобы всех их переписать и оставить навсегда при тех деревнях и поместьях, при которых они будут записаны. С тех пор кончились своевольства всякого рода. Помещики стали больше заботиться о людях, которые должны были всегда оставаться у них. Крестьяне, зная, что уже не могут иметь других господ, больше старались заслужить их любовь и прилежнее работали на тех полях, которые уже не смели оставить.

В 1634 году скончался великий помощник царя в трудном деле правления — его родитель патриарх Филарет Никитич. Твердо помня все его наставления, Михаил с такой же, как и прежде, славой продолжал свое царствование и до самой своей кончины, последовавшей 13 июля 1645 года, остался тем благодетельным ангелом России, который, казалось, был послан ей с небес, чтобы воскресить ее умирающие силы и, разогнав темную ночь безнадежности, пролить на все ее существо прекрасный свет новой жизни.