У меня с детства была близкая подруга Н. Б. Она была немного старше меня и вышла замуж на два года раньше. В первый же год у нея родился сын Владимир. С самого рожденья мальчик поражал своими большими черными, как бы грустными глазами и необыкновенно смирным характером.

На второй год родился у ней сын Борис, тоже удивлявший всех с первого дня появления на свет, но, наоборот, чрезвычайно беспокойным харакгером и живостью. Обоих этих мальчиков я любила нянчить и возиться с ними. Владимир каким родился, таким и рос. Никогда, еще с самых младенческих лет, не хотел играть с другими детьми. Сядет тихонько в уголок, и иногда странным казалось, о чем думает эта маленькая головка? Отец и мать, оба верующие и религиозные, очень беспокоились за него. Одно, что он любил — это ходить в церковь. Когда пришло время отдать его в гимназию, то мать его мне говорила: «Я не знаю, как Вова можеть учиться, мне думается, что он совсем неспособный и вообще какой-то не совсем нормальный: ничто его не интересует, всегда молчит и о чем-то не по годам думаеть…» Все классы прошел первым учеником! Религиозность его родители стали понимать, но когда по окончании гимназии он объявил им о желании идти для дальнейшего образования в духовную академию, они были поражены. Они еще не уясняли себе его стремления к духовному пути и настояли на том, чтоб он сперва окончил университет, а потом, если его намерение останется неизменным, то они его благословят идти в духовную академию. «Ты еще очень молод, —говорили они, —послушай родителей». Он исполнил их желание и прошел курс юридических наук в Московском университете. Прошел не за четыре, а три года, что тогда разрешалось. По окончании поступил в духовную академию, был посвящен в диаконы, и затем в священники в 1917 году. Он не захотел быть женатым, но по уставу церкви не имел права быть безбрачным. Семья ега была дружна с одной тоже благочестивой семьей, в которой молоденькая дочь умирала в чахотке. Доктора не давали ей жизни болыпе месяца. Она знала молодого Владимира и знала, что умирает. Она сделала великое дело: согласилась обвенчаться с ним, чтоб он, оставшись вдовцом, имел право на священство. Она была так слаба, что с ее стороны это была святая жертва. Вернувшись из церкви домой, она уже не вставала и через две недели скончалась.

Владимир вступил на путь, к которому стремился и был избран Богом с рожденья. С самого начала стал пользоваться уважением и любовью прихода. В 1924 г. он и его родители были высланы на «вольную», так называемую, ссылку в город Тверь. Они не имели права покидать город и должны были всегда быть под надзором ГПУ. Служить он имел право. Проповеди его отличались полным безстрашием с самого начала, и когда вышел декрет Сергия, он призывал верующих не подчиняться ему

Проповедь, по словам слышавших, была необычайная по силе духа. Днем он пришел к родителям проститься, т. к. его кто-то предупредил, что он ночью будеть арестован. Он просил их ни при каких условиях, даже в момент смерти, не приглашать священника, вошедшего в контакт с ГПУ. В ту же ночь он был арестован и расстрелян в Москве (в 1930 году)

Его брат Борис, когда началось брожение революции, поддался пропаганде, вступил в комсомол, а затем, к великому горю родителей, стал членом союза безбожников. Отец Владимир при жизни старался его вернуть к Богу, умолял одуматься и, вероятно, много молился о душе брата, но не поколебал его, и после убиения О. Владимира в 1928 г. Борис стал председателем союза безбожников в г. Петропавловске в Казахстане, куда уехал, женившись на девушке-комсомолке, тоже безбожнице.

Я знаю, что родители его, как и его невесты, сказали им, что если они не исполнят церковного брака, то они от них отрекутся. Несмотря на крайнюю разницу воззрений и целей жизни, Борис любил отца и мать. Они с невестой решили исполнить требования родителей, издеваясь над таинством, все же тайно повенчались. Тайно потому, что иначе были бы расстреляны. Больше я ничего о них не знала, т. к. в Москве не жила.

В 1935 г. я была на несколько дней в Москве, где встретила Бориса. Он радостно бросается ко мне со словами: «Господь по молитвам брата О. Владимира на небесах вернул меня к Себе».

Вот что он мне рассказал:

«Когда мы венчались, то мать моей невесты благословила ее образом «Нерукотворного Спасителя» и сказала: «Только дай мне слово, что вы его не бросите, пусть он сейчас не нужен вам, только не бросайте». Он, действительно, не был нам нужен и лежал в сарае, в сундуке с ненужным хламом. У нас через год родился мальчик. Мы оба сильно хотели иметь ребенка и были его рождению очень счастливы, но ребенок родился больной и слабенький, с туберкулезом спинного мозга. Средства мы сумели сохранить кое-какие и не жалели денег на врачей, да и получал я достаточно. Все они говорили, что в лучшем случае, при хорошем уходе и лежа всегда в гипсовом корсете, мальчик может дожить до шестилетнего возраста. Тут мы уехали в Казахстан, надеясь на лучший климать, и там я был председателем союза безбожников и гнал церковь. Ребенку пять лет, здоровье его хуже и хуже. До нас дошел слух, что в г. Петропавловск выслан на поселение знаменитый профессор по детским болезням. От нашего селения нужно было ехать 25 верст на лошадях до ближайшей станции. На Петропавловск всего один поезд в сутки. Ребенку совсем плохо, и я решил поехать и пригласить профессора к нам. Когда я подъезжал к станции, то поезд на моих глазах ушел. Я опоздал на несколько минут. Что было делать: оставаться сутки ждать, а там жена одна и вдруг ребенок умреть без меня? Подумал и повернул обратно. Приезжаю и застаю следующее: мать, рыдая, стоит на коленях у кроватки, обняв уже холодеющия ножки мальчика.

Местный фельдшер только что ушел, сказав, что это последния минуты. Я сел за стол против окна, взял голову в руки и предался отчаянию. И вдруг вижу как наяву, что отворяются двери сарая и из них выходит покойный брат О. Владимир, он держит в руках, лицом от себя, наш образ Спасителя. Я обомлел, вижу, как он идет, как на ветру развеваются его длинные, русые волосы, слышу, как он открывает входную дверь, шаги его слышу. Я весь остолбенел и похолодел, как мрамор. Он входит в комнату, подходит ко мне, молча передает мне образ в руки и как видение исчезает. Я не могу передать словами, что испытал, но я бросился в сарай, отыскал в сундуке образ и положил его на ребенка. Утром он был совершенно здоров! Приглашенные лечившие его врачи только руками разводили. Сняли гипс. Следов туберкулеза нет. Тут я все понял, я понял, что есть Бог, понял молитвы брата!Я немедленно заявил о своем выходе из союза безбожников и не скрывал происшедшего со мной чуда. Везде и всюду я возвещаю о случившемся со мной и призываю к вере в Бога. Не откладывая, мы уехали под Москву к моим родителям, где они поселились по окончании срока ссылки. Окрестили сына, дав ему имя Георгий». Я простилась с Борисом и больше его не видела. Когда приехала в Москву в 1937 году, то узнала, что после крещения он с женой и ребенком уехал в Кисловодск на Кавказ. Борис везде открыто говорил о своем заблуждении и спасении. Через год он, будучи совсем здровым, неожиданно скончался, и врачи не определили причины. Его убрали большевики.