Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

Примерно летом 1930 года разнеслась по городу весть, что объявлена "чистка" партии, будут якобы проверять всех членов партии, а потом исключать из нее всех недостойных. Не веря ни во что хорошее от большевиков, мы не придавали никакого значения этому мероприятию.

Но вот однажды осенью, под вечер, в ясли № 4, где я еще работала после суда, пришла Лина Онуфриевна Пипенко – заведующая яслями № 3 при трикотажной фабрике им. Тинякова. Ее я знала, так как летом заменяла врача ее ясель. Она стала нас (меня, воспитательниц, сестер и санитарок) уговаривать пойти на чистку, где будет сегодня вечером "чиститься" Сколис, чтобы там честно сказать все, что мы о ней знаем.

Мы, не задумываясь над тем, хорошо это или плохо, поддались уговорам Пипенко и вместе с нею пошли на чистку, которая производилась в одной из школ. Пришли, нашли тот класс, где "чистились", вошли и сели за парты. Ждем. Комиссия, которая "чистила", сидела на возвышении в конце класса. Она состояла преимущественно из простых рабочих. Сколис тоже была среди них и заискивающе разговаривала с членами комиссии. Увидев нас, она ехидно улыбнулась, передернулась и выше подняла голову.

Началась чистка. Вызывали партийцев одного за другим к столу. Каждый отвечал на одни и те же вопросы: кто он, как и когда попал в партию, что делал в партии. Каждый старался рассказать о себе что-либо хорошее: то ли, что он – "ультрапартийный", то ли, что он предан партии, участвовал в гражданской войне и т.д. Короче говоря, каждый старался показать себя активным большевиком. Дошла очередь и до Сколис. Вышла она к комиссии с высоко поднятой головой и заявила о себе, что она – латышка. В прошлом была прачкой, тогда и вступила в партию, малограмотная или совсем почти неграмотная (говорила она деланно неправильными и примитивными словами, нарочито показывая свою невежественность).

По окончании ее опроса поднялась Пипенко и заявила, что Сколис состоит в партии только из-за личных выгод и удобств. Она снята с должности заведующей яслями № 3 за злоупотребления. Эти ясли приняла Пипенко, а Сколис очень долго интриговала против нее и против матерей и администрации фабрики, чтобы только очернить Пипенко и свалить ее с этого места. Поэтому Пипенко считала, что Сколис недостойна быть членом партии.

Затем выступила наша воспитательница, которая заявила, что Сколис не давала возможности наладить воспитательную работу среди ясельных детей: она грубо вмешивалась в работу воспитательниц вопреки педагогическим правилам, о которых она не имела никакого представления. Дошло дело до скандала, который разбирал инспектор-педагог охматдета. Сколис было предписано не вмешиваться в работу воспитательниц, а воспитательницу защитили и оставили на месте.

Выступила и выдвиженка сестра Люся, жившая при яслях. Она говорила о нечестности Сколис. Она сама видела, как Сколис систематически брала детские продукты из ясельной кладовой и относила их в свою квартиру.

Уже под конец выступила и я, сказав, что Сколис не стремилась наладить работу в яслях, а наоборот, искусственно создавала неприятности между сотрудниками и матерями. Как пример привела случай с выдвиженкой сестрой Люсей, который она довела до суда.

Во время наших выступлений члены комиссии покачивали головами и даже разводили руками. Это вывело Сколис из равновесия, и она выкрикнула, что все эти выступления организовала против нее доктор Кузнецова, как противник советской власти.

Потом мы узнали, что Сколис исключили из партии и сняли с должности заведующей яслями № 4, а много позже стало известно, что она продолжала приспособляться в какой-то другой области, но возглавить охматдет ей так и не удалось, хотя она, кажется, и надеялась очень скоро занять место Триполовой.

ОТДЕЛЕНИЕ НОВОРОЖДЕННЫХ

После того как я выступила на "чистке" Сколис, мне было уже неприятно оставаться на работе в яслях, да и профилактическая врачебная деятельность меня не удовлетворяла, к тому же работа с "выдвиженками" была утомительна. Как я выше уже писала, в родильной больнице, где я работала по совместительству, главному врачу Ивану Васильевичу Попандопуло удалось добиться утверждения полной ставки для врача-педиатра, и я целиком отдалась этой новой работе. Раньше в родильных больницах всем ведали акушеры и акушерки. Теперь же в отделении новорожденных были и педиатр, и сестры для ухода за детьми.

Наша больница № 15 была обычной родильной больницей на Москалевке. Во главе ее стоял хороший специалист – гинеколог Иван Васильевич Попандопуло. Он старался поставить родильное дело в своей больнице на высоту современных требований медицины. Мои предложения по организации отделения новорожденных Иван Васильевич принимал охотно и стремился их осуществить. Прежде всего, я добилась специального персонала для детей: сестер и санитарок, потом – лучшего помещения в стенах больницы, что было очень трудным делом. Затем удалось пополнить и обновить оборудование, приобрести новое белье, сделать инкубатор – грелку для недоношенных и слабых детей – хотя и примитивный (его сделал простой слесарь), но выполнявший свое назначение. Фабричного производства инкубаторов для детей в Советском Союзе тогда вообще не было. Скоро наша больница стала известна хорошей постановкой дела. Количество больных и рожениц, стремившихся попасть в нее, превышало ее возможности. Такое положение побудило органы здравоохранения ввести ограничения: она была объявлена больницей для "ударниц", так назывались тогда фабричные и заводские работницы, превышавшие производственные нормы.

Для отделения новорожденных я сама подбирала персонал: пять сестер и три санитарки. Я искала прежде всего хороших людей, а у сестер еще и хорошую медицинскую подготовку. Случилось, что муж одной санитарки, Марии Андреевны, был арестован и потом сослан в концлагерь в Сибирь. Она частенько в свои свободные дни ходила в тюрьму, добиваясь сведений о муже. Там она встречалась с другими такими же несчастными женщинами, и, когда наше отделение нуждалось в новом работнике, рекомендовала мне одну из них. Я, конечно, брала их сначала на испытательный срок, а потом, при хороших показателях в работе, вводила в штат. Так подобрался у меня в отделении хороший, дружный персонал из жен и родственников репрессированных: сестра Надежда Юрьевна (жена репрессированного), Ангелина, Нина и санитарка Мария Андреевна (жена арестованного), вторая санитарка (жена арестованного) и Мотя – в прошлом монашка.

Надо отметить, что таким лицам трудно было вообще получить приличное место. Все руководители, по неписаным законам, старались отгородиться от них, чтобы не быть заподозренными в сочувствии и помощи "контрреволюционерам", то есть, как тогда говорили, "перестраховывали" себя.

Раз мне понадобилась новая санитарка. Мария Андреевна привела мне женщину из своих тюремных знакомых. Я взяла ее, как всегда, на испытательный срок. Спустя некоторое время ко мне обратился главный врач С.Д. Рабинович, заменивший арестованного И.В. Попандопуло:

– Анна Константиновна, а у этой-то новой санитарки муж тоже арестован? Мы лучше не примем ее, а то у вас и так весь персонал из жен арестованных!

– А разве их нельзя принимать? – спросила я.

Он замахал руками:

– Нет, так сказать нельзя! Мы скажем ей, что пока нам не надо.

Так, перестраховывая себя, главный врач Рабинович лично отказал этой санитарке.

Работа с новорожденными дала мне известный опыт и много материала, вследствие наблюдений над большим числом младенцев. В частности, был приобретен большой опыт в раннем распознавании врожденных вывихов тазобедренного сустава, что давало возможность начать лечение еще в младенческом возрасте. В этой области у меня образовалось тесное сотрудничество с Институтом ортопедии и травматологии. Раннее начало лечения этого врожденного вывиха давало хорошие результаты. Этими данными я делилась на различных медицинских совещаниях. Отдел здравоохранения стал частенько приглашать меня для консультаций по вопросам организации отделений для новорожденных в других больницах, ухода за ними и их лечения.