ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

Доклад, прочитанный на втором открытом собрании «Общества Друзей «ВОЕННОЙ БЫЛИ»

На рубеже 19-го и 20-го столетий, в своей книге о «Стратегии» один из крупнейших русских военных теоретиков того времени генерал Михневич говорил, разбирая особенности коалиционной войны, что в таких войнах все союзники желают, конечно, победы для достижения поставленной общей цели войны, но в то же время каждый из них старается все же взвалить на плечи другого союзника на-иболее трудную работу.
Насколько это утверждение обосновано в отношении первой мировой войны 1914-18 гг. сказать трудно. Но одно несомненно: все главнейшие участники обеих воевавших коалиций склонны приписывать своим вооруженным силам выполнение львиной доли этой самой «наиболее трудной работы».
В том, например, что касается государств Согласия, мы прочли недавно в одной статье о войне 1914-18 гг. («О войне 1914-1918 гг.» С. А. журнал «Часовой», апрель 1970 г.), что по воспоминаниям английского фельдмаршала Дугласа Хейга оказывается, что войну эту на Западном фронте выиграли… англичане, все время «подпиравшие» французов… Для французских генералов, за исключением лишь некоторых, война была выиграна почти исключительно усилиями и жертвами французской армии… Историки войны русские, как зарубежные, так и советские, не жалеют самых ярких красок для характеристики жертвенности, проявленной русской армией для достижения общей победы. Разница между зарубежными русскими авторами и советскими заключается лишь в том, что первые объясняют эту русскую жертвенность благородными побуждениями, проистекающими из верности союзническим обязательствам, а вторые - якобы кабальной зависимостью добольшевистской России от французского капитала, заставлявшей русское командование безоговорочно исполнять требования французов.
Но, в общем, участие России в первой мировой войне как-то забылось, и на официальных церемониях, посвященных годовщинам событий той эпохи, о России особенно не вспоминают. Может быть потому, что Россия отсутствовала на мирной конференции в Версале, может быть еще почему-нибудь, по причинам, например, политического характера.
Но вот совсем недавно мы прочли в «Histoire de l’Armée, Russe» одного французского военного писателя, что после окончания первой мировой войны союзники не отдавали себе ясного отчета в том, насколько важна и значительна была роль, сыгранная Россией в одержании победы над армиями центральных держав в 1918 году.
Действительно, со дня объявления войны в 1914 году и до декабря 1917 года русский фронт сыграл в общей борьбе весьма существенную роль, когда русские армии, несмотря на свои огромные потери, постоянно вели активные операции, отвлекая на себя такое количество войск противника, в частности - германских, что уже после первого сражения на Марне и потом в продолжение всего 1915 года Германия не была в состоянии вести больших наступательных операций на главном театре войны, во Франции, и за исключением атаки Вердена в 1916 году при-держивалась на этом фронте пассивного образа действий.
Три года участия России в войне, когда русские армии отвлекали на себя значительные австро-германские силы, позволили Франции, Англии и потом и Италии развить военную промышленность, усилить свое техническое могущество и привлечь на свою сторону почти весь мир.
Несомненно, что только передышки, сначала - в 1915-м, а потом в 1916-м годах, предоставленные Франции и Англии активными действиями русских войск, дали этим странам возможность одержать победу в 1918 году, когда России, увы, уже не было с ними вместе.
Это, конечно, вовсе не значит, и мы никак не хотим сказать здесь, что Россия вела войну единственно из желания угодить Франции и Англии. Все участники коалиции, русские, французы, англичане, итальянцы и другие, имели с центральными державами свои личные, так сказать, счеты, и каждый из них преследовал в войне свои собственные цели. Но, постольку поскольку война велась совместно, совершенно понятно, что крупные наступательные операции каждой из союзных армий естественно и неизбежно отражались на положении на других союзных фронтах. В этом, собственно, и есть смысл ведения коалиционной войны.
Сегодня мы вспомним о тех операциях русских армий, которые носили характер ПРЯМОЙ и НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ поддержки и помощи союзным армиям и были предприняты или же ускорены по просьбе этих самых союзников.

***
Первой из таких операций была, конечно, наша Восточно-Прусская операция.
В самом начале войны, в августе 1914 года, наступление русских войск в пределы Германии ожидалось нашими союзниками, французами, да и англичанами, с нескрываемой напряженностью. Русский военный агент в Париже, полковник граф Игнатьев, в самые первые дни по объявлении войны телеграфировал в Россию, что французский военный министр высказал ему надежду на то, что все наши усилия будут направлены против Германии и что Австрия будет нами считаться за «quantité négligeable». Французский посол в Петербурге Палеолог лично обратился к Государю с просьбой о скорейшем наступлении, а русский посол в Париже Из-вольский также сообщал о «лихорадочном нетерпении, с которым во Франции ожидают известий о наступлении наших войск на Германию с целью отвлечения хоть части немецких сил с Западного фронта на восток».
Согласно военной конвенции между Францией и Россией начальник русского Генерального штаба генерал Жилинский дал французам в свое время обещание начать наступательные действия против Германии уже на 15-й день русской мобилизации, и русские 1-я и 2-я армии вступили в Восточную Пруссию еще не закончив своего сосредоточения полностью.
Все же, исходя из объективно существовавших возможностей двух русских армий, наступление, предпринятое 17 августа могло бы привести к разгрому германской 8-й армии, хотя она и обладала превосходством в тяжелой артиллерии и в средствах передвижения, позволявших ей быстро перебрасывать войска и маневрировать под прикрытием Мазурских озер и болот. Но по вине бездарного высшего командования, не сумевшего эти возможности использовать, наступление закончилось поражением сначала - 2-й армии генерала Самсонова, а затем и 1-й, генерала Ренненкампфа.
В литературе о первой мировой войне часто встречалось объяснение поражения русских армий в Восточной Пруссии именно тем, что наступление было начато преждевременно, до окончания сосредоточения. Но позже, из многих трудов и воспоминаний участников боев, опубликованных много лет спустя, можно было вывести заключение, что дело было не только в готовности или неготовности, а еще и в чем-то другом:
«Русские войска, - написал А. Зайончковский в своем труде «Мировая война 1914-18 гг.» о Восточно-Прусской операции, - потерпели поражение не столько от германских войск, сколько от своих высших начальников. Своей боевой службой войска восполняли оперативную немощь высших штабов и расплачивались за нее потерями и поражениями».
Из наступления вышла, собственно говоря, не фронтовая операция, в которой действия армий, руководимых штабом фронта, связаны общностью цели и взаимной поддержкой, а получились вместо нее две разрозненные операции, проводимые отдельными армиями вне всякой связи между собой.
У многих русских военных историков существует тенденция называть эту операцию «самопожертвованием» ради выполнения союзнических обязательств перед Францией. Но мы считаем необходимым упомянуть здесь о существовании и другого взгляда на наше вторжение в Восточную Пруссию: генерал Брусилов, например, считал, что «перейти в наступление, даже не ожидая окончания со-средоточения и развертывания армий, было ЕДИНСТВЕННЫМ ВЕРНЫМ РЕШЕНИЕМ».
«Немцы, - говорит он в своих воспоминаниях, - действуя по внутренним операционным линиям, естественно должны были стремиться бить врагов по очереди, пользуясь своей развитой сетью железных дорог. Мы же с нашими союзниками, действуя по внешним линиям, должны были НАВАЛИТЬСЯ НА ПРОТИВНИКА СРАЗУ СО ВСЕХ СТОРОН, чтобы не дать немцам возможности уничтожать своих врагов поочередно и перебрасывать свои войска по собственному произволу».
Другое свидетельство, одного из лиц, причастных к разработке плана войны, генерала Ю. Н. Данилова, бывшего пять лет до войны генерал-квартирмейстером Главного Управления Генерального штаба, тоже проливает свет на мотивы, заставившие русское командование решиться на ускоренный переход в наступление на Восточную Пруссию:
«В первые же дни по объявлении войны, - говорит генерал Данилов, ставший генерал-квартирмейстром штаба Верховного Главнокомандующего, - Ставке стало известно, что части германских 2-го, 5-го и 6-го армейских корпусов - из Штеттина, Познани и Бреславля - совершают посадку в эшелоны и отправляются на запад.
Выводом из этого должно было быть решение о целесообразности БОЛЕЕ СМЕЛЫХ И БЫСТРЫХ НАШИХ ДЕЙСТВИЙ В НАПРАВЛЕНИИ НА ВОСТОЧНУЮ ПРУССИЮ.
Мы не должны были упускать возможность воспользоваться относительной слабостью нашего врага на этом театре, ибо он мог с течением времени усилиться или путем новых формирований, или обратной переброской своих сил на восток по выполнении первых боевых задач на Западном фронте».
Как мы видим, «самопожертвование», если оно и было, не исключало все же и наличия известного расчета, продиктованного правильным пониманием собственных интересов.
Отдавая себе все же отчет в рискованности перехода в наступление армиями, еще не полностью закончившими свое сосредоточение и развертывание, генерал Данилов обосновывает это опасное решение еще и чисто МОРАЛЬНЫМИ мотивами, очень характерными для русского командования во всех его последую-щих решениях, затрагивающих наши союзнические обязательства:
«Можно было, конечно, сожалеть, - продолжает генерал Данилов, - что, войдя в союзные отношения с Францией, Россия оказалась вынужденной ограничить известными условиями свободу распоряжения своими собственными вооруженными силами. Но нельзя было и рассматривать соглашение с нашей союзницей как «клочок бумаги». СОЮЗ ОБЯЗЫВАЛ, и каждая договорившаяся сторона, уважая самое себя, должна была найти в себе волю для подчинения собственных интересов и выгод ОБЩИМ ЗАДАНИЯМ СОЮЗА».
Как бы ни называть, как бы ни расценивать Восточно-Прусскую операцию русских армий, факт остается фактом: ИХ НАСТУПЛЕНИЕ ЗАСТАВИЛО ГЕРМАНСКОЕ КОМАНДОВАНИЕ ПЕРЕБРОСИТЬ С ФРАНЦУЗСКОГО ФРОНТА НА РУССКИЙ, НА ПОМОЩЬ СВОЕЙ 8-Й АРМИИ, ДВА КОРПУСА И ОДНУ КАВАЛЕРЙСКУЮ ДИВИЗИЮ. Это русское наступление оказало союзной французской армии В САМЫЙ НУЖНЫЙ ДЛЯ НЕЕ МОМЕНТ неоценимую помощь, и Марнский успех французов, которым, в сущности, был сорван немецкий план молниеносного разгрома Франции, во многом был обязан активным действиям русских войск. Германское верховное командование, предполагавшее разбить Францию и Россию поодиночке, одну за другой, поставило свою страну и армию в условия одновременной борьбы с сильнейшими противниками на два фронта.
Германское командование сильно преувеличивало в своих сообщениях значение своей победы в Восточной Пруссии, и будущее показало, что выигрыш частной армейской операции не может идти ни в какое сравнение с поражением в операции стратегической, каковой было сражение на Марне. Ошибки, допущенные германским командованием в этом сражении, уже не могли быть исправлены в дальнейшем течении всей войны.
Мнение о связи между ослаблением германских сил на Западном, французском фронте в конце августа 1914 года и результатом первого сражения на Марне стало в настоящее время общим местом, и едва ли можно найти какой-либо серьезный труд о первом периоде войны, в котором не указывалось бы на это. Напомним все же, что говорят об этом немцы и французы.
Фактический главнокомандующий германскими вооруженными силами в августе 1914 года генерал Мольтке признал снятие двух корпусов с ударного правого крыла всего немецкого боевого расписания и отправку их на Восток НЕПОПРАВИМОЙ ОШИБКОЙ.
Гинденбург написал впоследствии, что: «…Эта переброска привела нас к разделению сил. ОТ ОДНОЙ ЦЕЛИ МЫ ОТКЛОНИЛИСЬ, А ДРУГОЙ НЕ СМОГЛИ ДОСТИГНУТЬ».
Генерал Фалькенгайн, заменивший на посту начальника Генерального штаба уволенного в отставку Мольтке, написал в своих воспоминаниях: «Войска, взятые для переброски на Восток, были сняты с ударного крыла Западного фронта. Поэтому их отсутствие было особенно чувствительно в решительном сражении на Марне».
А Людендорф говорит в своих воспоминаниях так: «Особенное значение получило то, что предназначенные для Востока подкрепления были взяты с правого крыла, на котором лежала решительная задача… Германское наступление на Западе закончилось неудачей, так как ПРАВОЕ КРЫЛО ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ БЫЛО НЕДОСТАТОЧНО СИЛЬНО И ЗАХВАТЫВАЛО НЕДОСТАТОЧНО ШИРОКИЙ ФРОНТ. Удаление гвардейского резервного и 11 армейского корпусов зловеще дало себя знать».
Таково же мнение и немецкого военного историка Отто Мозера, который в своем «Кратком стратегическом обзоре войны 1914-18 гг.» написал об этом периоде, что «критическая обстановка, создавшаяся в Восточной Пруссии, послужила причиной особенно неудачного и рокового предприятия: переброски с Запада на Восток непосредственно перед сражением на Марне четырех пехотных и одной кавалерийской дивизий».
Два главнейших французских полководца свидетельствуют о первых днях войны так:
Маршал Жоффр сказал: «Я спешу воспользоваться каждым случаем, чтобы отдать должное храбрости русских армий и засвидетельствовать им мою глубокую признательность за ту действенную помощь, которую они оказали нашей армии в трагические часы, когда Германия бросила почти все свои силы на Западный фронт. Начав наступление в Восточной Пруссии, Великий Князь Николай Николаевич поднялся до самой высшей степени понимания требований войны (коалиционной. КП.), и я никогда не забуду тяжелых жертв, принесенных русской армией для того, чтобы притянуть на себя силы противника».
Маршал Фош также признал, что: «…своим активным вмешательством русская армия отвлекла на себя значительную часть сил противника и ТЕМ ПОЗВОЛИЛА НАМ ОДЕРЖАТЬ ПОБЕДУ НА МАРНЕ».
А генерал Манжен, бывший командующий французской 10-й армией, «ударной» во время второго сражения на Марне в июле-августе 1918 года, говорит, что: «союзники не должны никогда забывать услуги, которая была им оказана Россией, начавшей кампанию в Восточной Пруссии. Благодаря этому русскому наступлению два корпуса были взяты с французского фронта и отсутствовали во время сражения на Марне».

***
Однажды вечером, в начале июня 1970 года, французская телевизионная программа была посвящена передаче фильма о «Bataille de France», имевшей место в июне 1940 года, когда разбитая французская армия была вынуждена капитулировать. После просмотра фильма состоялось, как это иногда бывает в телевизионных программах, обсуждение только что показанных событий, в каковом обсуждении принимают участие компетентные лица, специально для этого приглашаемые в студию. На этот раз такими компетентными лицами были два бывших французских министра эпохи войны 1939-40 гг., один генерал в отставке - бывший начальник Генерального штаба французских военно-воздушных сил, два или три французских полковника, один бельгийский историк, один немецкий военный писатель и т. д.
Во время такого обсуждения телезрителям предлагается задавать этим лицам вопросы по существу просмотренного фильма. И вот, первым же вопросом, заданным каким-то любознательным зрителем, был вопрос: «А почему, собственно говоря, Франция и Англия, союзницы Польши, не выступили ей на помощь в сентябре 1939 года, в тот момент, когда она была атакована Германией?».
Я не знаю, слышал ли когда-нибудь этот нескромный телезритель о некоем историческом прецеденте, имевшем место в августе 1914 года, как раз здесь же, на этой самой территории, тогда германской, а в 1939 году - польской, прецедент, в котором участвовали те же Германия и Франция, и только место отсутствующей России заняла воссозданная Версальским мирным договором Польша.
Может быть он и не знал об этом или же не помнил, но по простоте душевной думал, что если бы Франция и Англия выступили бы в сентябре 1939 года иначе, чем только в виде «Drôle de guerre», то вероятно и весь дальнейший ход войны оказался бы другим, и только что показанный фильм не был бы вообще и за-снят.
Интересно было слышать ответы, как мне показалось - несколько смущенные, «компетентных» лиц на этот достаточно щекотливый вопрос (они-то, эти «компетентные» лица, об этом прецеденте, конечно, знали!).
Бывший начальник Генерального штаба военно-воздушных сил сказал, что, во-первых, французская армия «не была еще готова» и, во-вторых, сентябрь месяц не благоприятствует крупным наступательным операциям (!).
Один из полковников объяснил нам сначала, что не существовало вообще и плана таких совместных действий с Польшей, в смысле одновременного наступления на Германию. Затем, не очень распространяясь, полковник дал понять, что имелась и некоторая оппозиция со стороны Англии в отношении ока-зания Польше такого вида помощи.
Наконец один из присутствующих штатских лиц сказал, что поляки были своевременно предупреждены о том, что их западные союзники не могут быть вообще готовы раньше 16-го дня мобилизации. А, как известно, когда этот 16-й день наступил, было вообще уже поздно говорить о какой-либо помощи Польше, кроме разве помощи польским беженцам…
Можно сказать, что если история и повторяется, то, очевидно, не все государственные мужи и полководцы способны извлекать пользу из уроков прошлого…
Сложившаяся к концу 1914 года в ходе военных действий обстановка определила и планы сторон на будущий, 1915 год.
«Военные действия англо-французских войск (в 1915 году. КП.), по оценке германского верховного командования, не могли выйти за рамки чисто местных операций, - пишет генерал Фалькенгайн, - но русские войска Юго-Западного фронта, к середине марта 1915 года овладевшие карпатскими проходами, угро-жали выходом на равнины Венгрии и окончательным сокрушением Двуединой монархии. Командование австро-венгерских войск снова просило немецкое верховное командование о поддержке путем присылки десяти новых германских дивизий.
Пришел момент, когда нельзя было дальше откладывать решительного наступления на Востоке…
… Для предприятия были назначены особенно испытанные части. Они были обильно снабжены артиллерией, даже самой тяжелой, которая до того момента едва ли применялась в полевом бою. В части войск были назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны…»
Так родился план Горлицкой операции, приведшей к прорыву русского фронта между Верхней Вислой и подножьем Бескидов. Выполнение прорыва на фронте примерно в 35 клм. было поручено вновь сформированной германский 11-й армии генерала Макензена.
Соотношение сил на участке прорыва было следующим:
•    8 немецких и 2 австро-венгерских, а всего 10 пехотных дивизий, против 4 русских,
•    штыков и сабель австро-германских - 126 тысяч против 60 тысяч русских,
•    Орудий легких австро-герм. 457 в русских 141,
•    орудий тяжелый «159» 4,
•    минометов «96» 0,
•    пулеметов «260» 100.
Особенно же неблагоприятна была для русских разница в количестве имевшихся в батареях и парках артиллерийских снарядов: немцы могли вести беспрерывный огонь, в то время как русские были ограничены 30-40 выстрелами на легкое орудие. На гаубичную батарею дневной расход снарядов был установлен в 10 (десять!) выстрелов.
2 мая 1915 года, в 10 часов армия Макензена начала наступление и к вечеру 5 мая, благодаря всесокрушающему огню своей артиллерии, прорвала все три линии русских позиций и достигла реки Вислока, в 20-25 клм. от первой линии русской обороны.
К 15 мая, под непрекращающимся натиском германо-австрийских войск, непрерывно пополняемых перебросками с Западного фронта, из самой Германии и с других участков Восточного фронта, русские армии Юго-Западного фронта отошли сначала на линию реки Сан, затем все далее на восток и к концу июня, ос-тавив за два месяца отступления всю Галицию, дошли до русско-австрийской государственной границы 1914 года.
Но это еще не было все: неудовлетворенное простым «фронтальным оттеснением» русских из Галиции, как написал Людендорф в своих воспоминаниях, германское верховное командование решило нанести русским армиям комбинированный удар по сходящимся направлениям: войсками германского Восточного фронта с севера (12-я армия генерала Гальвица), на Прасныш, Пултуск и далее на Седлец, и войсками Галицийского фронта и армией Макензена - с юга, между реками Вислой и Бугом, на Люблин и Холм. Целью операции был захват в клещи русских 2-й, 4-й и 3-й армий в «польском мешке».
26 июня начала свое наступление из Галиции уже в СЕВЕРНОМ направлении группа Макензена, а 13 июля германские войска генерала Гальвица атаковали Прасныш. Оба наступления встретили упорное сопротивление русских армий, но ввиду опасности окружения, которой подвергались русские войска в Западной Польше, Главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Алексеев полу-чил разрешение Ставки оставить Варшаву.
В результате летнего отступления 1915 года русские войска заняли фронт Рига - Двинск - Пинск - Черновицы.
Вся тяжесть борьбы с австро-германцами легла в этот период на плечи русской армии. Англо-французские войска не предпринимали решительных наступательных действий, и начавшаяся на Западном фронте с конца ноября 1914 года позиционная война при отсутствии опыта в прорыве укрепленного фронта противника придавала боям первой половины 1915 года на Западе чисто местный характер.
Между тем, если русская армия и нуждалась когда-либо в помощи и поддержке своих союзников, - это именно в то лето 1915 года. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Янушкевич в телеграмме от 14 мая на имя генерала Жоффра и лорда Китченера разъяснял положение русских армий и просил союзников о содействии, во-первых, - переходом союзных армий к энер-гичным наступательным операциям и, во-вторых, - помощью снарядами, ружьями и патронами. Он говорил также, что является крайне желательным не допускать в будущем дальнейших перебросок немецких войск на русский фронт с Западного театра войны.
Чем же тогда помогли и как поддержали западные наши союзники изнемогавшие в борьбе русские армии?
Относительно помощи посылкой в Россию снарядов, интересно привести свидетельство Ллойд-Джорджа, который в своих мемуарах говорит, что французы «копили снаряды, как будто бы это было золото, и с гордостью указывали на огромные запасы снарядов, готовых к отправке на фронт. Но на каждое предложение снабдить снарядами Россию, французские и английские генералы заявляли, что им нечего посылать. И так было и в 1914, в 1915 и в 1916 гг.».
Интересно, вообще, познакомиться и с другими высказываниями того же Ллойд-Джорджа, которые мы цитируем по советскому изданию его «Военных мемуаров» (Москва, Соцэкгиз, 1943, стр. 317), и которые вряд ли доставят нашим бывшим союзникам большое удовольствие:
«История предъявит счет, - пишет Ллойд-Джордж, - военному командованию Франции и Англии, которое в своем эгоистическом упрямстве обрекло своих русских товарищей на гибель, тогда как Франция и Англия могли так легко спасти русских и таким образом помогли бы лучше всего самим себе.
Английские и французские генералы не научились понимать того, что победа над немцами в Польше оказала бы большую поддержку Франции и Бельгии, чем незначительное продвижение французов в Шампани или захват какого-нибудь холма во Фландрии».
Что же касается просьбы русского командования о переходе к решительным наступательным действиям на Западном фронте, - только 7 июля 1915 года, то есть - уже тогда, когда русские войска вели бои у Холма и Люблина с Макензеном, а Гальвиц через шесть дней атаковал Прасныш, только тогда в Шантильи, под Парижем, была созвана междусоюзная военная конференция, на которой было признано необходимым (!) оказать действенную помощь русским войскам сильными отвлекающими ударами. И действительно, крупная наступательная операция была предпринята англо-французскими войсками в Шампани и в Артуа (48 французских, 13 английских пехотных, 10 французских и 5 английских кавалерийских дивизий). Но операция была начата лишь 25 сентября, когда на Востоке фронт уже стабилизировался, бои приняли местный характер и началась фактически позиционная война.
«Отвлекающая попытка (англо-французов в Шампани и в Артуа. КП.), - написал в своих воспоминаниях генерал Фалькенгайн, - уже не могла принести пользы русским».
Кровопролитное сражение продолжалось в Шампани до 20 октября, а в Артуа - до 13 октября, и закончилось, не дав никаких результатов. Широко задуманный прорыв германского фронта осуществлен не был, и фронт на Западе, несмотря на тяжелые потери, понесенные союзниками, остался без перемен.
Если это и была «уплата» долга благодарности за Танненберг, как написал С. А. в той же статье о войне 1914-18 гг., остается лишь сказать, что в августе 1914 года французский армии не пришлось ожидать сражения под Танненбергом два с половиною месяца.
Некоторая кратковременная помощь русскому фронту пришла со стороны Италии, выступившей на стороне держав Согласия 23 мая 1915 года, когда Австрия была вынуждена перебросить на итальянский фронт из Галиции 8 дивизий (на это уже указывал в своем труде зарубежный историк русской армии А. Керсновский) Но эти уходившие с Восточного фронта австрийские дивизии неизменно заменялись прибывающими на их место дивизиями германскими, и таким образом можно сказать, что выступление Италии принесло пользу главным образом Западному фронту.

***
Следующей крупной операцией, предпринятой единственно с целью оказания помощи нашим западным союзникам, было наступление левофланговой 5-й армии Северного фронта и правофланговой 2-й армии Западного фронта в марте месяце 1916 г.
В феврале 1916 года, в поисках решения германское верховное командование начинает атаку Вердена.
По просьбе генерала Жоффра, высказанной в его письме генералу Алексееву от 3 марта 1916 г., «произвести на противника сильное давление с целью не дать ему возможности увезти с русского фронта какие-либо силы», русские войска предприняли 18 марта 1916 года наступление на германском участке фронта, из района Двинска и озера Нароч, в общем направлении на Ковно.
Плохо организованное и проходившее в тяжелых условиях весенней распутицы наступление не получило развития и было 29 марта остановлено. Прорыв германского фронта не удался, но все же это кратковременное наступление, стоившее русской армии больших кровавых потерь почти в 80 тысяч человек, заставило германское командование временно, в последней декаде марта, приостановить атаки на Верден, что дало французам какую-то передышку.
«С 18 по 21 марта положение германской 10-й армии было критическим, - пишет Людендорф. - Русские обладали огромным численным превосходством… Всеми нами овладело напряженное беспокойство о дальнейшем… Но к концу марта русские атаки истощились. Как тогда говорили, они утонули «в болоте и в крови». Потери русских были чрезвычайны».
Генерал Фалькенгайн с своей стороны свидетельствует:
«Атаки продолжались с исключительным упорством до начала апреля, но их можно было назвать скорее кровавыми жертвоприношениями, чем атаками. Колонны плохо обученных людей, наступавших в густых, неповоротливых строях и предводимых столь же необученными офицерами, терпели страшный урон».
И дальше генерал Фалькенгайн правильно угадывает причину этой бойни:
«Не было никакого сомнения в том, что атаки русских были предприняты только под давлением их западных союзников и для их поддержки. Никакой ответственный начальник, не находящийся под внешним принуждением, не мог бы повести столь малоценные войска против таких прочно оборудованных позиций, какими располагали немцы».

***
Еще одним примером всегдашней готовности оказать поддержку своим западным союзникам, находящимся в тяжелом положении, было ускорение перехода в наступление русских армий Юго-Западного фронта в июне 1916 года.
Согласно общесоюзническому стратегическому плану на 1916 год, русские армии должны были начать наступление на Восточном фронте 15 июня. Но уже 15 мая австрийцы атаковали на итальянском фронте, в Трентино, прорвали фронт и теснили итальянцев. При дальнейшем наступлении австрийцы выходили в долину реки По и к Венеции, отрезая правый фланг и центр итальянского фронта от сообщений с внутренними областями страны.
Энергичное наступление австрийцев скоро поставило итальянскую армию в критическое положение, и ее командование начало взывать о русской помощи. Оценка стратегического положения итальянской армии изложена в сообщении начальника итальянской военной миссии при Ставке генерала Ромеи, который писал 30 мая генералу Алексееву, что австрийцы скоро окажутся в тылу оборони-тельных линий на Изонцо и Тальяменто и отрежут большую часть итальянской армии от всей страны.
«Если бы австрийцам удалось это сделать, - пишет генерал Ромеи, - последствия, моральные и материальные, были бы неисчислимы… Не только армия, но и весь народ итальянский проникнуты глубоким убеждением, что война может быть решена только после одновременной атаки итальянской и русской армии против Австрии».
Настойчивые просьбы самого итальянского короля и главнокомандующего генерала Кадорна, энергично поддержанные генералом Жоффром, заставили русское командование ускорить переход в наступление Юго-Западного фронта, назначив начало его вместо 15 на 4 июня.
Успех наступления армий генерала Брусилова, приведший к разгрому противостоявших им австро-венгерских сил, вынудил австрийцев прекратить наступление на итальянском фронте и спешно перебросить оттуда в Россию шесть своих дивизий. Германское командование должно было оказать своему союзнику спешную помощь, и с французского фронта, в период ожесточенных боев под Верденом, были взяты и переброшены на Восток 11 германских дивизий.
Уже 6 июня, в самый разгар операций армий генерала Брусилова, генерал Ромеи сообщил генералу Алексееву, что генерал Кадорна «возложил на него честь повергнуть к престолу Его Императорского Величества живейшую признательность итальянского верховного командования за предпринятое русскими армиями Юго-Западного фронта наступление». Вместе с тем генералу Ромеи было «поручено принести такую же благодарность Его Высокопревосходительству генерал-адъютанту Алексееву».
Военно-политическое значение успешного наступления русских войск Юго-Западного фронта было огромно. Вместе с англо-французским наступлением, начатым 1 июля на Сомме, оно вырвало из рук германцев инициативу и заставило их с конца 1916 года опять, как в конце 1914 года, перейти к стратегической обороне. А разгром австро-венгерских сил на Восточном фронте, от Полесья до румынской границы, поставил Австро-Венгрию в крайне тяжелое внутренне-политическое положение. Боеспособность австро-венгерских войск была подорвана окончательно, и потери их были огромны, до полутора миллионов человек.
«Наступление русского Юго-Западного фронта спасло Италию от поражения, - написал Лиддел Харт. - Оно заставило Германию снять часть войск с Западного фронта и отказаться от плана нанести удар против готовившегося наступления союзников на Сомме и также от надежды продолжать обескровливавшие французов атаки на Верден».
«Наступление, как на Волыни, так и в Буковине, имело огромные результаты: к востоку от Луцка австро-венгерский фронт был прорван и не более как в два дня образовался зияющий провал в добрых 50 клм. шириной. Части 4-й австро-венгерской армии, которые там до тех пор стояли, исчезли до жалких остатков.
7-я австро-венгерская армия в Буковине хлынула назад на всем фронте. Первое время нельзя было и предвидеть, когда и где удастся ее остановить. Все имевшиеся резервы сохранившихся участков, а особенно - немецкие, Южной армии и фронта Линзингена, были немедленно брошены на угрожаемые пункты. И, однако, когда 7 июня стали известны потери австрийцев людьми и материалом, нельзя уже было сомневаться в том, что без сильной немецкой поддержки в близком будущем всему фронту в Галиции грозит полный разгром. Новое вторжение русских в Венгрию или новая угроза в Силезии были для немецкого верховного командования недопустимы, - пишет о брусиловском наступлении генерал Фалькенгайн.
Писатель Отто Мозер написал в своем «Стратегическом обзоре войны 1914-18 гг.»: «Необходимость восстановления положения на австро-венгерском фронте потребовала переброски в июне и в июле всех немецких резервов, которые только можно было выделить на Западном, а позднее и на Восточном фронте, из группы Гинденбурга и в Македонии. В общем немцы перебросили в Галицию 20 дивизий.
Брусиловское наступление определило тот крайний момент, когда нужно было приостановить наступление на Верден, ставшее бесцельным».
Но, кроме того, и надо сказать - к большому сожалению, успехи русских войск Юго-Западного фронта в этом наступлении вывели из нейтрального положения и Румынию, чье правительство с самого начала войны колебалось, не зная, на чьей стороне выступить.
Конечно, выступление Румынии на стороне держав Согласия закрывало для Германии пользование продовольственными и сырьевыми ресурсами Румынии. Оно ослабляло центральные державы, вынуждая их растянуть свой фронт и отвлекать войска из Франции, Бельгии, Македонии, Италии и т. д. Оно могло дать союзникам возможность развивать военные действия на чрезвычайно опасных для центральных держав операционных направлениях на Софию, на Константинополь, на Будапешт, и облегчало положение салоникского фронта. При успешных военных действиях оно могло бы перерезать Германии путь в Азию и изолировать центральные державы экономически, осуществляя их блокаду в полной мере.
Но все это могло быть достигнуто, как было тогда совершенно ясно русскому верховному командованию, руками не румын, а русских.
Для держав Согласия выступление Румынии против центральных держав было выгодно. Но в то же время, если для Англии, Франции и Италии оно не имело никаких минусов, для России минусы такого выступления, с военной точки зрения, значительно перевешивали плюсы.
В случае выступления Румынии на стороне центральных держав все военные выгоды оказались бы на стороне германской коалиции, но дело в том, что пойти на это Румыния не могла, так как военное положение держав Союза было неустойчивым, а экономическое - крайне тяжелым. Впрочем, на выступление румын против держав Согласия никто в центральных государствах и не рассчитывал, и они стремились лишь к поддержанию ею нейтралитета, сохранявшегося ею с начала войны.
Генерал Фалькенгайн говорит в своих воспоминаниях:
«Не было надежды каким-либо путем привлечь Румынию на сторону срединных держав. Поэтому пришлось бы ее, как Сербию, брать силою оружия, а для Германии не было смысла без особой к тому нужды создавать себе еще одного врага… Силы и средства, необходимые для трудной наступательной опера-ции через Южные Карпаты и Трансильванские Альпы, нужны были в другом месте».
Таким образом ясно, что до августа 1916 года никаких реальных угроз по адресу Румынии со стороны центральных держав не существовало, и она совершенно свободно могла по-прежнему сохранять нейтралитет, продавая продовольствие и сырье и державам Согласия, и Германии и Австро-Венгрии, как Румыния это и делала с самого начала войны.
Для военных интересов России сохранение нейтралитета Румынией, никем не угрожаемое, было выгоднее, чем ее выступление на стороне держав Согласия, по многим причинам: нейтралитет Румынии обеспечивал левый фланг русского фронта. В случае же ее выступления на стороне держав Согласия, принимая во внимание совершенно неудовлетворительное состояние румынских вооруженных сил, протяжение русского фронта, уже достигавшее 1.300 клм., удлинялось еще по крайней мере на 450 клм.
Следовательно, пришлось бы, оказывая поддержку Румынии, не обладавшей средствами для действительного сопротивления центральным державам, ослаблять русские силы на важнейших и опаснейших для нас операционных направлениях: петроградском, московском и киевском, направляя эти силы на вто-ростепенный, обособленный и удаленный театр военных действий.
Кроме того, необходимо было предоставить свой русский, и так уже недостаточный транспорт для перевозки снабжения для Румынии из Франции и Англии через Архангельск и Владивосток на огромное расстояние, - свыше 2.000 и 10.000 клм., и делать это в явный ущерб снабжению русских войск.
Как оказалось впоследствии, все тяжкие последствия выступления Румынии оказались для России еще более пагубными, чем это предполагалось.
Доводы о невыгодах выступления Румынии не держались русским верховным командованием в секрете, а неоднократно доводились до сведения союзных главнокомандующих. Генерал Алексеев много раз писал об этом и русскому министру иностранных дел Сазонову и русским военным представителям заграницей, рекомендуя им действовать в смысле сохранения Румынией нейтралитета, потому что оказание помощи Румынии ляжет исключительно на наши плечи, так как западные наши союзники были всегда очень осторожны в отношении разбрасывания своей живой силы.
Но выступление Румынии должно было отвлечь, и действительно отвлекло, на новый театр некоторые силы австро-германцев, и поэтому французы и англичане были очень настойчивы и создали, в конце концов, в Петрограде и Бухаресте такую обстановку, что русское верховное командование было вынуждено, в ущерб русским интересам, пойти на уступки и готовиться к оказанию Румынии помощи, без которой она не могла обойтись.
27 августа 1916 года Румыния объявила войну сначала Австрии, потом - Турции и Германии. Для наступления против Румынии (а фактически - против России на новом фронте) Германии пришлось снимать войска с других фронтов, ослабив и западные свои армии, ведшие в это время напряженные бои. Опять - борьба на русском и румынском фронтах отвлекала большие германские силы, облегчая положение англо-французских армий.
Группа войск генерала Макензена (9 пехотных и 2 кавалерийских дивизии) в конце сентября 1916 года начала наступление с юга, из Болгарии, в Добруджу и, одновременно с запада, из Австро-Венгрии, перешла в наступление группа генерала Фалькенгайна из 9-й германской и 1-й австро-венгерский армий силою в 26 пехотных и 7 кавалерийских дивизий.
Что же выиграли в военном отношении Англия и Франция от выступления Румынии?
Одним из наиболее важных последствий этого выступления было прекращение атаки Вердена.
«…Мы собирали, - говорит Людендорф, - дивизии, предназначенные действовать против Румынии, и добились от Его Величества (Кайзера. КП.) важного приказа - приостановить атаку Вердена».
То же самое говорит и Гинденбург:
«Мы не могли думать о решительном наступлении у Вердена и на Сомме вследствие недостатка сил… и я был вынужден представить на утверждение Его Величества приказ о прекращении нашего наступления на Верден».
Это обстоятельство, естественно, повлияло на успехи французов под Верденом в октябре и в декабре 1916 года и также на то, что в 1917 году, как и в 1915 году, после первой Марны, во Франции немцы придерживались пассивного образа действий, чем дали Англии и Франции возможность и время накапливать средства для борьбы, а Соединенным Штатам, вступившим в войну 6 апреля 1917 года, позволили развернуть свою мощь и прийти на помощь своим союзникам.
Таким образом, окончанием тяжкой для нее драмы под Верденом Франция обязана выступлению Румынии, которое легло тяжким бременем на Россию.
Вскоре после своего выступления Румыния понесла в боях своей армии с австро-германскими войсками тяжкие поражения и потеряла значительную часть своей территории. 26 ноября 1916 г. генерал Жоффр телеграфировал в Россию, что румынские неудачи тревожат общественное мнение, парламент и правительство Франции и просил генерала Гурко, замещавшего больного генерала Алексеева на посту начальника штаба Верховного Главнокомандующего, поддержать румын у Бухареста. В тот же день начальник французской военной миссии в Румынии генерал Вертело телеграфировал в русскую Ставку генералу Жанену:
«Просите, чтобы безотлагательно в распоряжение (!) румынской армии были предоставлены 40 пехотных и 8 кавалерийских дивизий и, кроме того, армейский корпус, составляющий резерв армии генерала Лечицкого. Настаивайте! Необходимы срочность решения и быстрота выполнения!».
28 ноября, прося поддержать румын, к Государю обратился и президент Франции Пуанкаре.
Эти и другие настойчивые просьбы заставили русское верховное командование беспрерывно, насколько это допускала незначительная пропускная способность немногочисленных железных дорог, в ущерб интересам России уменьшая шансы русских успехов на важнейших, жизненных и опаснейших для России направлениях, перебрасывать русские дивизии в Румынию.
В телеграмме от 30 ноября генералу Жанену генерал Жоффр уже признал широкое и щедрое содействие, оказываемое румынам русскими армиями.
К 24 января 1917 года, согласно докладу генерала Гурко Верховному Главнокомандующему, на румынском фронте протяжением в 450 клм., от горы Ботошу до дер. Кислица, у Измаила, находились три русские армии, 4-я, 6-я и 9-я, в составе 36 пехотных и 11 кавалерийских дивизий, и одна лишь румынская, 2-я армия, занимавшая фронт в 30 клм. Всего бойцов насчитывалось 467 тысяч русских и 47 тысяч румын.
Таковы были следствия настояний Франции и Англии о выступлении Румынии, которого так опасалось русское верховное командование. Действия русских войск на этом театре войны не дали нам ничего, кроме огромных потерь и оперативных невыгод на других участках фронта. Но зато они облегчили положение союзников и спасли Верден. И это была еще одна, и едва ли не самая крупная жертва, принесенная Россией во имя верности своим союзническим обязательствам.

***
Об июльском (июньском - по старому стилю) наступлении 1917 года армий Юго-Западного фронта Людендорф написал так:
«1 июля 1917 года началось наступление русских, сначала - только в Галиции… Благодаря большому количеству перебежчиков предстоящее наступление русских не являлось тайной для Главнокомандующего Востоком и он принял все меры для отражения наступления. Но для контрудара были необходимы подкрепления с Запада, и шесть дивизий были взяты с Западного фронта и переброшены на Восток…
Бои на Западном фронте были для нас тяжелыми, как никогда, и сопровождались такими огромными потерями, каких еще ни разу не испытывала германская армия… Несмотря на это верховное командование не могло усилить Западный фронт войсками с Востока. Надо было разбить Россию и Румынию, чтобы затем, в 1918 году, завершить войну на Западе. На Востоке мы должны были продолжать «обмолачивать» Россию и наносить ей все новые удары, чтобы развалить этот колосс…
В ноябре 1917 года на Восточном фронте у нас было приблизительно 80 германских дивизий».
Из этого свидетельства Людендорфа видно, что даже после революции русский фронт продолжал отвлекать на себя больше, чем одну треть всех германских дивизий, не считая дивизий австрийских, болгарских и турецких. И если с начала войны, с августа 1914 года, число германских дивизий на Западном фронте с 97 возросло к 1918 году до 156 (по немецким источникам, цитируемым в уже упоминавшейся статье С. А. о войне 1914-18 гг.), то не следует забывать и того, что уже к концу 1916 года число английских дивизий на Западном фронте с четырех в августе 1914 г., тринадцати - в марте 1915 года, тридцати шести - в конце 1915 года, тоже возросло к концу 1916 года до пятидесяти шести (по данным меморандума французского Генерального штаба, составленного для конференции верховного командования союзных армий в Шантильи 15 ноября 1916 г. Цитировано у Строкова «Военная история» том 3, стр. 519).

***
Этот очень общий обзор того, что было сделано русской армией в первую мировую войну для оказания прямой и непосредственной помощи своим союзникам по их настойчивым просьбам, сначала - в августе 1914 года, косвенно - в мае 1915 года, и затем - опять прямо и непосредственно - в марте, июне и ноябре-декабре 1916 года, и это, конечно, помимо всех других боевых операций, предпринятых по оперативным соображениям общего порядка, мы могли бы закончить вовлечением России союзниками в румынскую «авантюру», как выразился генерал Алексеев. Но русский фронт продолжал еще существовать, пусть - по инерции, и после февральской и даже в какой-то степени и после октябрьский революции, и таковы были страх и уважение, которые он внушал немцам, что германское верховное командование все еще держало здесь значительные силы. Даже поверженная в прах двумя революциями Россия про-должала отвлекать на себя достаточно крупные силы противника.
Об этом периоде войны Людендорф написал впоследствии, уже после окончания военных действий:
«В тот момент русская армия не являлась боевым фактором, но русский фронт мог ежеминутно возродиться…».

***
Интересно, чтобы закончить, привести выдержку из труда советского автора, касающуюся переброски германских дивизий с Восточного фронта на Западный, начиная с октября 1917 года. Оговоримся сразу же: с автором этим мы, конечно, не солидаризируемся. Предательство, каким был сепаратный Брест-Литовский мир, заключенный большевиками, был и остается предательством и изменой данному слову, как бы ни расценивать перебрасываемые германские дивизии.
«Выход России из рядов воюющих стран, - пишет советский автор, - освободил, конечно, некоторое количество неприятельских войск, до тех пор находившихся на нашем фронте, и дал немцам возможность перебросить их во Францию. Однако значение этих перебросок несомненно преувеличивается нашими бывшими союзниками.
Во-первых, во время переговоров в Бресте мы настаивали на включении в мирный договор статьи, воспрещавшей нашему противнику использование для военных действий на Западе тех войск, которые к началу переговоров находились на русском фронте». (И не наша вина, явно хочет сказать автор, если германцы не исполнили этого пункта соглашения. КП.).
«Но прибытие этих войск из России, - продолжает автор свою весьма курьезную аргументацию, - едва ли могло в значительной степени увеличить боевую мощь Германии на Западе, потому что в большинстве случаев эти войска уже потеряли не малую долю своей боеспособности и были близки к разложению. Продолжительное бездействие на русском фронте, братание с разложившимися русскими войсками и вредное влияние военной оккупации Украины, все это должно было крайне неблагоприятно отразиться на дисциплине и настроении немецкой солдатской массы, среди которой в то время велась уже широкая пропаганда в пользу мира, и потому нет ничего невероятного в предположении, что именно войсковые части, привезенные из России, и внесли первые семена разложения в германские армии на Западе.
Это приводит нас к выводу, что, если переброска германских войск с Востока на Западный фронт и дала некоторое численное увеличение армий противника, действующих против союзников, то значение этого материального приращения неприятельских сил ослаблялось невысокими боевыми качествами уже разлагавшихся подкреплений.
Если же принять во внимание, что окончательное торжество союзников над Германией было достигнуто отнюдь не их военным превосходством, не их искусством в стратегических или тактических действиях, и вообще - не победами их оружия, а обязано разложению германских вооруженных сил, вызванному политическими и экономическими условиями жизни страны, то нельзя не прийти к заключению, что переброска германских войск с Востока на Запад принесла боль-ше пользы союзникам, чем Германии.
Та именно русская революция, из-за которой союзники хотят возложить на Россию ответственность за ослабление коалиции, вынесенная за пределы России и прокатившаяся волной по Германии, и дала союзникам возможность так быстро и легко добиться решительного поражения своего противника» (?!). («Кто должник?», сборник документированных статей по вопросу об отношениях между Россией, Францией и другими державами Антанты. Статья В. Новицкого, бывшего командира 2-го Сибирского корпуса, затем командующего 12-й армией, в 1917 г. - Главно-командующего Северным фронтом и потом - помощника начальника штаба Верховного Главнокомандующего. Авиоиздательство, Москва, 1926 г.).

К. Перепеловский