Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

НАША КВАРТИРА

Мы все еще жили в той же квартире большого дома № 6 в Каплуновском переулке, все в той же одной комнате. За это время Харьков стал столицей "Украинской Советской Социалистической Республики". Население города заметно увеличилось.

Найти квартиру было почти невозможно, да и комнату находили с большим трудом. Уже считалось счастьем найти угол в комнате. В нашей пятикомнатной квартире жили теперь следующие жильцы: в 1-й небольшой прихожей (12 кв. м) комнате жила студентка-медичка Вера Бершадская, а позже и ее муж; во 2-й за ней большой (22 кв. м) комнате жил с женою и ребенком чекист Лехтман, именовавшийся в общежитии Райским; в 3-й большой (20 кв. м) комнате жил молодой врач Шапиро с женой, тоже врачом, Цейтлин и с ребенком; они держали домашнюю работницу, которая спала в кухне или в коридоре; в 4-й по коридору небольшой (16 кв. м) комнате жили мы трое; в 5-й (18 кв. м) – жили две сестры, молодые врачи Рейнгард и, наконец, в 6-й, при кухне, жила моя сестра Тоня – тоже молодая врачиха с мужем и ребенком; их комната была совсем маленькая (6 кв. м).

В небольшой (примерно 12 кв. м) кухне, где стоял большой стол, все жильцы варили себе еду на примусах. Иногда, когда одновременно горело три-четыре примуса, кухня казалась какой-то чадной и шумной мастерской. Самая "горячая" пора на кухне была под вечер, когда приходили с работы все хозяйки. У Шапиро была домашняя работница, которая на ночь раскладывала в кухне свою раскладушку, а утром убирала ее за дверь. Стирали белье жильцы тоже в кухне и вываривали его на примусах, на полу, тогда в кухне стоял такой шум и пар, что ничего не было ни видно, ни слышно – как говорили: "стоял дым коромыслом". Полоскали белье в ванной, поэтому бывало подчас трудно умыться. Лехтман-Райские избегали готовить в общей кухне, чтобы не общаться со всеми, и в нее почти не заходили.

Такая же теснота и скученность была во всех квартирах. Со временем наш дом превратился в "жилкооп", то есть жилищное кооперативное товарищество, которое должно было поддерживать дом в хорошем состоянии и производить его ремонт. На общем собрании жильцов было установлено "самообложение" всех жильцов пропорционально занимаемой площади. Дом управлялся выборным правлением и постепенно стал приобретать нормальный вид: было восстановлено центральное отопление, отремонтированы все водосточные трубы и др., но, конечно, скученность оставалась еще большой. Может быть, со временем кто-то и надеялся получить отдельную комнату, но это были жалкие надежды, так как каждый, собиравшийся уехать, старался заранее передать свою комнату кому-либо из знакомых или родственникам. Но и эта маленькая возможность – надеяться – скоро совсем отпала, потому что дом после произведенного жильцами основательного ремонта передали профессиональному союзу текстильщиков, и всякая освобождавшаяся комната отдавалась кому-либо из этого профессионального союза.

Интересно отметить один момент в нашем доме со стиркою белья: сушили все свое выстиранное белье летом во дворе, а зимою на чердаке. Но чтобы повесить выстиранное белье на чердаке, надо было много раз побегать по лестнице вверх и вниз, пока найдешь все ключи от замков, так как каждая хозяйка, вешая свое белье на чердаке, вешала на дверь и свой замок, чтобы не пропало ее белье. Если шла на чердак одна хозяйка, то одновременно шли с нею и другие, развесившие свое белье там. Так было тогда трудно со стиркой белья, и так люди не доверяли друг другу.

Один раз весною, когда было особенно трудно с овощами, я сварила картофельный суп и заправила его яйцом и зеленым луком, сварила на два дня, чтобы на следующий день после работы пойти в лес, не возясь долго с приготовлением обеда. К моему неприятному удивлению, на другой день моего супа в кастрюле не оказалось, он был кем-то просто перелит в другую кастрюлю, так как моя-то кастрюля была на балконе как в самом прохладном месте. Жильцы все свое съестное держали под замком. Возле каждой комнаты стоял маленький шкафчик с замком, куда запирались и примус с керосином, и кастрюля с оставшейся едой, и соль, и перец, и мука, и прочее, а иначе при спешке берешь примус, а он пуст – керосин исчез и т. д.

А вот и еще факт, имевший место в нашей квартире.

Как-то раз к нашему жильцу – соседу по комнате – заехала по дороге гостья, возвращавшаяся из Москвы в свой город Одессу. Гостья была молода и доверчива. Она тут же при первом знакомстве на кухне рассказала нам о себе: возвращается она от брата, видного большевика в Москве. Ей удалось там достать (по знакомству) много хорошей мануфактуры – и шерсти на платье, и драпа на пальто, и много других ценных вещей, обуви и т.д. Два больших чемодана были наполнены всем этим. Мы, присутствующие – я, Леля, Зельма и Васильевна (домработница) – в один голос воскликнули:

– А вы не боитесь везти так много дефицитного товара!? Ведь вас могут проверить, обыскать и отобрать!

Она смутилась, испуг отразился на ее лице. Потом она сказала:

– Я собираюсь пробыть в Харькове несколько дней, и чтобы, на всякий случай, у меня не было бы при себе так много мануфактуры, я спрячу ее здесь в квартире под ванну.

Так и сделала. Через несколько дней она собралась ехать домой. Хватилась своей мануфактуры и под ванной обнаружила, что от больших кусков материи часть была кое-как отрезана. Она разволновалась и обратилась к нам, показывая оставшиеся куски. Зельма, Васильевна и я сказали, что мы не брали и не видели, кто это сделал. Лели не было дома, она целый день была где-то на занятиях. На нас этот случай произвел неприятное впечатление и вызвал настороженность. Звать милицию для обыска гостья остерегалась из-за незаконности своего приобретения, только поспешила в тот же день уехать домой. Когда поздно вечером пришла Леля, мы ей рассказали о случившемся, на что она ответила с досадой, что ее это не интересует, и добавила:

– А почему не произвела обыска? Могла бы обыскать всех и поискать свое незаконно приобретенное!

При этом Леля стала напевать что-то веселое.

Много позже я случайно задержалась дома и увидела, не веря своим глазам, как Леля вытаскивала из-за шкафов в коридоре куски материи, валявшиеся там даже не завернутые.

В нашей квартире и вообще во всех квартирах дома бывали частые ссоры – стычки между жильцами: обижали один другого, забыв и свое положение, и свое человеческое достоинство. Поводов для таких ссор при такой скученности было всегда много: то у кого-либо сгорела на примусе картошка, или едкий чад густым облаком заполнил всю квартиру, то у другого что-либо пропало и т. д. Все были раздражены и несдержанны.

Так, в одной из квартир жилец в гневе сказал жилице-соседке неприятное, оскорбительное слово, а она, тоже в порыве болезненного оскорбленного чувства, облила его тут же кипятком, полную кастрюлю которого держала в руках. Этот случай разбирался даже судом, но и суду не удалось выяснить, кто – прав, кто – виноват. Кончилось дело ничем, только эти жильцы постарались разъехаться по разным квартирам: правительством был разрешен обмен комнатами.

ЖИЛСТРОЙКООП

Жизнь в условиях общей квартиры была и тяжела, и неприятна. Получить же отдельную квартиру было почти невозможно. Домов строили очень мало, а население города росло очень быстро. Власть дала "отдушину": разрешила организацию жилищных строительных кооперативов (жилстройкооп), желающие должны были внести паевой взнос, а остальную сумму на строительство жилстройкооп получал из банка.

В эти жилстройкоопы устремилось много народа, а фактически, когда дом выстраивался, в него попадали преимущественно члены партии. Многие коммунисты, получившие таким образом квартиры, потом их продавали. Делалось это примерно так: необходимый паевой взнос за коммунистов вносило либо предприятие, либо учреждение, в котором они работали, а, получив такую квартиру в собственность, коммунисты продавали ее за большие деньги какому-либо специалисту.

Пошли и мы на это, как на путь более верный и без боя. Мы стали собирать деньги, работая дополнительно. Яков написал книгу по своей специальности и получил за нее приличный гонорар. Мы начали спрашивать всех, не знают ли они о продаже отдельной квартиры? На Каплуновской улице был построен большой дом, "цегельник" (кирпичный дом – укр.), и там почти все квартиры были отданы коммунистам, да и то с большим боем, как на кулачках: кто был сильнее и нахальнее, тот и захватывал квартиру. Наши расспросы все же увенчались, наконец, успехом. Как-то раз пришел к нам довольно грубый на вид человек и предложил нам обменяться квартирами: он возьмет нашу комнату, мы получим его отдельную квартиру из двух комнат, кухни и ванной, но за этот обмен он хочет семь тысяч рублей. Мы подумали-подумали, да и согласились, выговорив некоторые условия, гарантирующие нас от обмана: платим деньги только после законного оформления передачи нам квартиры и только после нашего въезда в нее. На это большевик согласился и взялся сам провести все официальные формальности. Въехали мы в эту квартиру спокойно. Первое время мы просто блаженствовали в собственной квартире. Но скоро коммунистическое правительство издало распоряжение об аннулировании жилстройкоопов и национализации всех собственных квартир. Таким путем, выстроенные самими жильцами дома переходили в собственность города. Нас пока не выселили из квартиры, но права на собственность у нас отобрали и деньги, внесенные нами в паевой капитал, нам не возвратили и, больше того, нам назначили ежемесячную квартирную плату. Мы лично в квартире все же остались до выезда из Харькова во время войны.