***
В 1830 г. издано было Полное Собрание законов в 45 томах, объемлющее 176 лет: от Соборного уложения Царя Алексея Михайловича до кончины в 1825 г. Императора Александра I. Заключало оно в себе более 30 000 актов. Оно постоянно дополнялось новыми узаконениями. Устрялов указывает, что принято было за правило печатать «в хронологическом порядке не только все постановления Верховной власти, или именем ее от учрежденных мест изданные к постоянному исполнению, не различая законов отмененных от действующих, но и многие временные акты, важные в одном историческом смысле, как памятники века. Россия имеет теперь полное, верное собрание своих отечественных уставов и с тем вместе неоцененное сокровище для своей Истории, даровавшее трудолюбивому изыскателю возможность надежным путем следить за внутреннею жизнью государства, за развитием его сил нравственных и политических, за ходом событий, столь близких нам и тем более любопытных». К 1833 г. Сперанский закончил работу по составлению Свода Законов. Бенкендорф пишет: «31 января Государь неожиданно прибыл в Государственный Совет и заняв место между членами его, произнес длинную и подробную речь, поразившую всех своей ясностью, последовательностью и силою о необходимости для России систематического Свода созданных в разное время законов, еще сохраняющих свою силу. После краткого обсуждения решено было Свод обнародовать. По окончании заседания, Государь обнял Сперанского и надел на него снятую с себя Андреевскую ленту». 31 января 1833 г. последовал манифест о введении в действие Свода Законов.

***
В мае Государь посетил Прибалтийский край, проехав в Динабург и Ригу через Псков. Возможно было покушение поляков, о замысле которых получены были сведения. «Но, - пишет Бенкендорф, - с Императором Николаем не могло быть речи о каких-либо мерах предосторожности: они были чужды его свойствам и тому беспредельному упованию, которое он полагал на Провидение: «Бог мой страж, - говорил Государь в подобных случаях, - и если я уже не нужен более для России то Он возьмет меня к Себе».
Император на маленькой фельдъегерской бричке поскакал навстречу Императрице, собиравшейся сделать ему сюрприз неожиданным приездом в Ревель. Они были первой Императорской четой, поселившейся в ревельском дворце после пребывавших там Петра Великого с супругой Екатериной Алексеевной. В Ревеле произведен был смотр флота. Посетил Государь имение Бенкендорфа Фаль. Бенкендорф вспоминает, что в Петербурге к нему явился молодой поляк, покаявшийся в намерении убить Царя. Он возбужден был слухами о повсеместном гонении против поляков. Приехав в столицу, он убедился, что поляки там спокойно служат, получают награды, видел спокойствие в столице. Молодой человек начал благоговеть перед Государем. После доклада о сем Бенкендорфа, Император принял поляка, откровенно ему все рассказавшего. Государь спросил его о будущих планах и, по его просьбе, определил на службу в Польше.
В середине августа Государь выехал на пароходе «Ижора» в Штетин. Сильная буря заставила пароход повернуть обратно. По нарвскому тракту он быстро прибыл в Шведт на свидание с королем Фридрихом-Вильгельмом III. Прибытия его ждали на «Ижоре» и очень волновались из-за сильной бури и непоявления парохода. Гр. М. А. Корф пишет, что почти все морские поездки Царя проходили неблагополучно. Государь шутил, что «он влюблен в море, оно же не отвечает ему взаимностью».
Тогда же состоялась и поездка в Мюнхенгрец. Оттуда 11/30 сентября Государь писал кн. Паскевичу: «В Пруссии и здесь меня приняли, как родного, даже простой народ становился на колени и крестился. Император говорит с необыкновенною откровенностью и тебя назначает предводителем армии на случай соединения всех сил. Словом, он как только желать можно, посмотрим как будет мой враг-супостат».
На обратном пути Государь посетил Польшу. Модлин был переименован им в Новогеоргиевск. Принимал польскую депутацию. Расставшись с Паскевичем, он 19 сентября писал ему из Царского Села: «...Желал бы с тобою быть неразлучным; за невозможностью сего прошу тебя, в замену оригинала, принять и носить подобие моей хари...»
В конце ноября приезжал в Петербург Ахмед-Паша от имени султана благодарить Царя за бескорыстную помощь, оказанную Турции. 29 ноября Государь писал Паскевичу о смерти Аббас-Мирзы и о смертельной болезни шаха. «Пишу к Розену, чтоб он сидел покойно; отнюдь не хочу вмешиваться в их внутренние раздоры; пусть дерутся между собою, мне до них дела нет, лишь бы меня не трогали. От Аббас-Мирзы получил письмо, где просил меня признать сына его Махмет-Мирзу наследником; но ежели сам шах его не признает, то я в это дело не вмешаюсь. Скажи мне, прав ли я?»
В это пребывание Государя в Москве там происходили частые пожары. В Замоскворечье было много деревянных скученных домов. Государь прибыл туда вместе с пожарными трубами и лично командовал. Через два дня произошло то же. Поймали нескольких поджигателей. Их прогнали через строй на месте преступления. Пожары после этого прекратились.

***
С наступлением нового 1834 года Бенкендорф отмечает неспокойное состояние Франции, где правил король Луи-Филипп. Пишет, что лондонские и парижские журналы возбуждают умы против России. Португалия, находящаяся под гнетом Англии, разделена на два лагеря. Одни приверженцы дон-Педро, другие дон-Мигуэля. Тревожно в Испании и Италии. Южная Германия наполнена легко воспламеняющимся материалом. «Одна Россия оставалась в своей неподвижности грозной наблюдательницей этих политических бурь, страшная для мятежников и ободрительная для монархов», - пишет Бенкендорф.
22 апреля в день Св. Пасхи ознаменовывалось 16-летие Наследника Цесаревича Вел. кн. Александра. В церкви Зимнего дворца молебствие совершал митрополит Петербургский Серафим. Бенкендорф так описывает торжество: «К этому случаю сочинено было Свят. Синодом особое молебствие, которого прекрасные и умилительные слова растрогали всех присутствующих. По окончании его Государь подвел своего сына к аналою; подняв руку к небу, Наследник Цесаревич твердым и внятным голосом начал читать присягу, также по этому поводу вновь составленную. Но по мере того, как царственный юноша подвигался вперед в своем чтении, голос его слабел и волнение очевидно увеличивалось. Некоторые слова, прерванные всхлипыванием, он принужден был повторять. К концу присяги слезы струились по его прекрасному лицу. Они навернулись и на глазах Августейшего его родителя, стоявшего возле сына, для ободрения его при исполнении этого священного и торжественного обряда. Императрица смотрела на эту сцену, исполненная умиления нежнейшей супруги и матери. Прочитав присяжный лист, Наследник подписал его и, рыдая, бросился на грудь своего отца, после чего они вместе подошли к Императрице, которая заключила их в свои объятия. У всех присутствовавших занялось дыхание, у всех текли слезы, конечно, каждый из них призывал благоволение Божие на этот тройственный оплот благоденствия и славы России. Торжественную минуту возвестили столице 301 выстрел с крепости и стоявшей перед дворцом флотилии и общий колокольный звон во всех городских церквах. Следовала затем военная присяга Цесаревича».
30 августа состоялось в Петербурге освящение памятника Александру I. Надпись на нем гласит: «Александру Первому, благодарная Россия». На верху колонны стоит Ангел. Строителем ее был французский архитектор Монферран. На дворцовой эстраде совершен был молебен. При снятии покрывала раздалось оглушительное ура и пальба всех орудий. Памятник был окроплен святой водой. Облачное небо прояснилось. Государь, имея рядом с собой представителя прусского короля, его сына принца Вильгельма, будущего императора германского, пропустил в церемониальном марше 100-тысячное войско.
Позднее Государь посетил Москву, Орел, Ярославль и Кострому. Принимал депутацию потомков Сусанина. После посещения Ипатьевской обители велел укрепить берег р. Костромы, на котором возвышается монастырь. В Нижнем осматривал перестраиваемый собор и спустился в склеп, где без всяких внешних украшений два столетия покоился прах Минина. Царь велел сделать для его останков приличную гробницу и поставить их в соборном склепе рядом с гробницами древних нижегородских владетельных князей. Остался он доволен строением складов для ярмарки и озабочен изысканиями средств для дальнейших работ. Дал распоряжение об укреплении внешнего вида города, расположение которого ему очень нравилось. Бенкендорф отмечает: «Местами хвалил, местами бранил». Во Владимире «Государь начал, как всегда, молитвой в соборе, древней усыпальнице многих Великих князей». Далее он пишет: «Владимир, как и Нижний, впервые имели счастье видеть Государя. Не нужно говорить о восторге, с которым его встречали. Давка в обоих городах, везде, где он показывался, увеличивалась еще более оттого, что Его Величество здесь, как и во всех своих поездках, строго запрещал полиции разгонять или останавливать народ и даже гневался, если замечал, что кого-нибудь толкнули, чтобы очистить ему дорогу».
Государь 16 октября писал из Москвы Паскевичу: «Своей поездкой в Ярославль, Кострому и Нижний я восхищен. Что за край! Что за добрый прелестный народ! Меня замучили приемами. Край процветает, везде видная деятельность, улучшение, богатство, ни единой жалобы, везде одна благодарность, так что мне, верному слуге России, такая была отрада».
В конце октября Государь выехал в Берлин с Наследником, которому приказано было в час собраться в дорогу. Государь путешествовал под именем ген. Николаева, Наследник - его адъютанта Романова. Через 5 дней прибыли в Берлин, где уже находилась Императрица у своего хворающего отца. Для нее и короля приезд был полной неожиданностью. Состоялся парад «Под липами». Король, проезжая во главе гвардии, салютовал своему зятю. «Государь, - пишет Бенкендорф, - бросился к старцу и целовал его в плечо. Это выражение сыновней почтительности было подмечено с особым удовлетворением всеми зрителями». По утрам Император в статском сюртуке прохаживался по берлинским улицам совершенно один.
Пробыв там 12 дней, Государь прибыл в Варшаву. Бенкендорф отвечает: «Поляки приняли там своего монарха с усердием, весьма странно противоречащим образу их действий. На лицах зрителей выражалась радость, надежда и вместе изумление, что победитель с такою доверчивостью является посреди народной толпы, потому что за ним не следовали даже и казаки, обыкновенно сопровождающие экипаж фельдмаршала».

***
Император Николай I, узнав, что Пушкин собирает материалы о Пугачевском бунте, сказал ему: «Я не знал, что ты собираешься писать историю Пугачева, а то показал бы тебе его сестрицу, что две недели как умерла в крепости». Государь разрешил ему доступ в государственный архив.
В записках Пушкина за 1834 г. имеются записи: 28 февраля. «Я представлялся. Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными). В воскресенье, на бале в концертной, Государь долго со мною разговаривал. Он говорил очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения». 6 марта. «Царь дал мне взаймы 20 000 на печатание Пугачева. Спасибо. 3 июня. Обедали у Вяземского - Жуковский, Давыдов и Киселев. Много говорили об его управлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая и Ермолова».
Именно в 1834 г. Государь имел разговор с П. Д. Киселевым, вернувшимся после управления Дунайскими княжествами. Государь, с особым вниманием читавший его доклад, говорил с ним относительно крестьян. Он указывал, что они оба «займутся этим как-нибудь», так как «мы оба имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает». Вскоре после этого Государь говорил ему, что «преобразование крепостного права, которое в настоящем его положении оставаться не может, является необходимейшим». «Я, - продолжал Государь, - говорил со многими из моих сотрудников и ни в одном не нашел прямого сочувствия; даже и в семействе моем некоторые были совершенно противны. Несмотря на то, я учредил комитет из 7 членов для рассмотрения постановлений о крепостном праве. Я нашел противодействие. По твоему отчету о княжестве я видел, что ты этим делом занимался и тем положил основание к будущему довершению этого важного преобразования; помогай мне в этом деле, которое я почитаю должным передать сыну с возможным облегчением при исполнении, и для того подумай, каким образом надлежит приступить без огласки к собранию нужных материалов и составлению проекта или руководства к постепенному осуществлению мысли, которая меня постоянно занимает, но которую без доброго пособия исполнить не могу».
В 1835 г. Киселев был назначен членом Госуд. Совета и секретного Комитета по крестьянским делам. Вскоре было учреждено для казенных крестьян особое управление. Сначала таковым было V отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, с 1837 г. - министерство государственных имуществ, во главе которого поставлен был Киселев.
Государь, подыскивая помещение для нового V-го отделения, наметил здание Казенной Палаты. Министр финансов Канкрин был против этого, говоря, в частности, что многие чиновники лишатся тогда казенных квартир. Государь ответил ему: «Если нельзя, то нечего делать; но расширять помещение и давать квартиры, есть всеобщая страсть, против которой я неотступно воюю, и потому заключаю, что не хотите уважить, как мне, так и новому моему учреждению».
Большое впечатление произвела на Государя смерть австрийского императора Франца I (1792-1835), с которым связаны были у него воспоминания о Европе времен войн с Наполеоном и об эпохе Священного Союза. 2/14 марта 1835 г. Государь писал кн. Паскевичу: «Ты легко вообразить можешь, любезный Иван Федорович, до какой степени меня несчастная весть о кончине императора Франца грустью поразила! Первый день я точно опомниться не мог. Я в нем потерял точно родного, искреннего друга, к которому душевно был привязан. Потеря его есть удар общий, жестокий; но покориться должно воле Божией, и будем надеяться, что Бог подкрепит толико нового императора, дабы дать ему возможность исполнять свой долг, как отец ему завещал. Сердце у него доброе, но силы, к несчастию, ничтожные!..» В письме от 15/27 марта Государь возвращается к австрийским делам: «Меттерних теперь будет все. Покуда польза Австрии будет с нами оставаться в союзе, дотоль нам на него надеяться можно; но характер его таков, что к нему я никогда никакого совершенного доверия иметь не могу».
В начале весны 1835 г. Государь прибыл в Москву. Вскоре последовал приезд Императрицы с Великими князьями Николаем и Михаилом. Граф Бенкендорф отмечает в записках, что последние восхищали народ «особенно тем, что они выезжали одетые в национальные костюмы». В доме Дворянского собрания была устроена с большим вкусом и изяществом выставка мануфактурных фабричных изделий. Императорская Фамилия несколько раз осматривала ее. Государь, благодаря фабрикантов за их достижения, указал, что для дальнейшего развития производства необходимо «и правительству и фабрикантам обратить свое внимание на такой предмет, при отсутствии которого сами фабрики скорее будут злом, нежели благом». Царь далее развил свою мысль: «Это - попечение о рабочих, которые, ежегодно возрастая числом, требуют деятельного и отеческого надзора за их нравственностью, без чего эта масса постепенно будет портиться и обратится, наконец, в сословие столько же несчастное, сколько опасное для самих хозяев». В заключение, пишет Бенкендорф, он сослался на пример двух фабрикантов, находившихся тут же, в числе прочих, и особенно отличающихся обращением своим с рабочими, прибавив, что велит доносить себе о всех тех, которые последуют этому примеру, чтобы иметь удовольствие явить им за то знаки своего благоволения.
Государь пробыл два месяца в Москве. Посетив в с. Коломенском древний храм и попав случайно на бракосочетание трех пар местных жителей, он прислал потом им подарки.
Первая в России астрономическая обсерватория основана Имп. Петром Великим в 1725 г. в Петербурге одновременно с Академией Наук. И впоследствии над зданием библиотеки академии высилась восьмиугольная башня. Не раз подымали вопрос о необходимости сооружения обсерватории вне города. Совершено это было Имп. Николаем I. В 1830 г. по Высочайшему повелению был отправлен заграницу проф. Юрьевского университета В. Струве, с целью осмотреть главнейшие европейские обсерватории. Потом особая комиссия остановила выбор на вершине Пулковской горы, в 14 верстах от московской заставы в Петербурге, на высоте 248 фт. над уровнем моря. Вершина горы была указана Государем. Закладка Пулковской обсерватории состоялась 21 июня 1835 года.
Летом определилась поездка Царя в Польшу. 30 июня он писал Паскевичу. «... Я знаю, что меня хотят зарезать, но верю, что без воли Божией ничего не будет, и совершенно спокоен...».
1 августа Император, Императрица, Вел. княжна Ольга Николаевна, маленький генерал-адмирал Вел. кн. Константин Николаевич, принц Фридрих Нидерландский с супругой и герцог Нассауский отбыли на пароходе «Геркулес» в Данциг. Впервые после Царя Петра I в этом городе был русский монарх. Императрица последовала оттуда в Берлин, Государь же с принцем направился в Калиш. Под Торном, по-видимому злоумышленники, подожгли по пути следования большой мост. Бенкендорф пишет: «На границе Царства Польского он отпустил приготовленный для него конвой, и мы проехали до Калиша краем, еще кипевшим горькою ненавистью к России, совершенно одни».
Съезд монархов в Калише имел целью воскресить воспоминания общих побед в 1813-1814 годах. Прусскому королю отведено было, по словам Бенкендорфа, помещение, в котором он жил в 1813 г., и где за 22 года перед тем Император Александр I, предавая забвению совокупные действия Пруссии с Наполеоном против России, протягивал Фридриху-Вильгельму III руку помощи и подписывал 25 марта союз с Пруссией против ее притеснителя. В Калише освящен был памятник, созданный Имп. Николаем в память этого союза, и устроен лагерный сбор. Сосредоточено было 60 000 русских войск и 10 000 прусских. Закреплен был союз обоих Государей.
Вслед за этим оба монарха присутствовали в Теплице на маневрах австрийской армии. Сын Франца I, император Фердинанд I (1835-48), был болезненный и вялый. Красочно описывает Бенкендорф тамошнюю обстановку: «Контраст был в самом деле поразителен. Рядом с одним из красивейших мужчин в мире, исполненным силы нравственной и физической, являлось какое-то слабенькое существо, тщедушное и телом и духом, какой-то призрак монарха, стоявший по осанке и речи ниже самых рядовых людей. Нужна была вся вежливость и ласковая приветливость Императора Николая, чтобы утаить от зорких глаз австрийцев, сколько он изумлен этою фигурою; но его обращение с Фердинандом, всегда предупредительное, дружеское и даже почтительное, вскоре привлекло к нему сердца австрийской свиты и, в особенности, молодой императрицы, которая оценила с благодарностью трудное положение нашего Государя. Можно смело сказать, что его австрийский сотоварищ был высшей ничтожностью и как бы совсем не существовал. Он едва мог удерживать в памяти наши фамилии и на все, что мы старались говорить ему с видом, будто не примечаем его ограниченности, отвечал лишь полусловами, совсем не клеившимися с предметом разговора».
Австрийцы приурочили эти дни к открытию памятника на Кульмском поле, где при поражении французов и пленении маршала Вандамма столь блестяще проявили себя 17 и 18 августа 1813 года русские войска. Бенкендорф пишет: «Государь в тот же день послал андреевские ленты подвижникам Кульмского боя гр. Остерману и Ермолову, давно уже оставившим поприще своей служебной деятельности и, конечно, никак не воображавших, чтобы Русскому монарху в далеком уголке Богемии пришли на память их заслуги».
Потом Государь провел с имп. Фердинандом четыре дня в Праге. Там он обратился к последнему за разрешением навестить в Вене вдовствующую императрицу, супругу имп. Франца и мать Фердинанда. Поездка облечена была тайной. Наш посол Д. П. Татищев вручил Бенкендорфу ключи от своего кабинета в посольстве. Можно себе представить переживания служащих посольства в Вене при внезапном появлении Императора Николая Павловича рано утром. Государь посетил в Шенбрунне вдовствующую императрицу. Сопровождаемый князем Лихтенштейном, поклонился он в капуцинском монастыре в Вене праху имп. Франца. На следующее утро Государь в штатском делал в магазинах покупки, главным образом подарки Императрице Александре Феодоровне. Венский генерал-губернатор Отгельфельн писал в Прагу кн. Метгерниху: «... Когда вчера в 2 часа пополудни мне прибежали сказать, что в Вену приехал русский Император, и что он остановился в доме своего посольства, я счел принесшего эту весть за лунатика...»
Государь приехал в Варшаву. Депутация поляков-горожан ходатайствовала о приеме ее Царем для поднесения приготовленного заранее адреса, с выражением ему благоговейной преданности. Государь на это согласился, заявив, что говорить будут не они, а он. 5 октября депутация принята была Императором в Лазенковском дворце в присутствии наместника фельдмаршала кн. Паскевича, варшавского военного генерал-губернатора Панкратьева и Бенкендорфа. Приводим речь Императора Николая I, записанную ген. Панкратьевым и просмотренную Бенкендорфом.
«Я знаю, господа, что вы хотели обратиться ко мне с речью; я даже знаю ее содержание, и именно для того, чтобы избавить вас от лжи, я желаю, чтобы она не была произнесена предо мною. Да, господа, для того, чтобы избавить вас от лжи, ибо я знаю, что чувства ваши не таковы, как вы меня хотите в том уверить.
И как мне им верить, когда вы мне говорили то же самое накануне революции? Не вы ли сами, тому пять лет, тому восемь лет, говорили мне о верности, о преданности и делали мне такие торжественные заверения преданности? Несколько дней спустя, вы нарушили свои клятвы, вы совершили ужасы.
Императору Александру I, который сделал для вас более, чем русскому Императору следовало, который осыпал вас благодеяниями, который покровительствовал вам более, чем своим природным подданным, который сделал из вас нацию самую цветущую и самую счастливую. Императору Александру I вы заплатили самой черной неблагодарностью.
Вы никогда не хотели довольствоваться самым выгодным положением и кончили тем, что сами разрушили свое счастье. Я вам говорю правду, чтобы уяснить наше взаимное положение, и для того, чтобы вы хорошо знали, чего держаться, так как я вижу вас и говорю с вами в первый раз после смуты.
Господа, нужны действия, а не слова. Надо, чтобы раскаяние имело источником сердце; я говорю с вами не горячась, вы видите, что я спокоен; я не злопамятен и буду вам делать добро вопреки вам самим. Фельдмаршал, находящийся здесь, приводит в исполнение мои намерения, содействует применению моих воззрений и также печется о вашем благосостоянии. (При этих словах члены депутации кланяются фельдмаршалу).
Господа, что же доказывают эти поклоны? Прежде всего, надо выполнять свои обязанности и вести себя, как следует честным людям. Вам предстоит, господа, выбор между двумя путями: или упорствовать в мечтах о независимой Польше, или жить спокойно и верноподданными под моим правлением.
Если вы будете упрямо лелеять мечту отдельной национальной, независимой Польши и все эти химеры, вы только накличете на себя большие несчастия. По повелению моему воздвигнута здесь цитадель; и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву, и уж, конечно, не я отстрою ее снова.
Мне тяжело говорить это вам, - очень тяжело Государю обращаться так со своими подданными; но я говорю это вам для вашей собственной пользы. От вас, господа, зависеть будет заслужить забвение происшедшего. Достигнуть этого вы можете лишь своим поведением и своею преданностью моему правительству.
Я знаю, что ведется переписка с чужими краями, что сюда присылают предосудительные сочинения, и что стараются развращать умы. Но при такой границе, как ваша, наилучшая полиция в мире не может воспрепятствовать тайным сношениям. Старайтесь сами заменить полицию и устранить зло.
Хорошо воспитывая своих детей и внушая им начала религии, верность Государю, вы можете пребыть на добром пути.
Среди всех смут, волнующих Европу, и среди всех учений; потрясающих общественное здание, Россия одна остается могущественною и непреклонною.
Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье.
Если вы будете хорошо вести себя, если вы будете выполнять все свои обязанности, то моя отеческая попечительность распространится на всех вас, и, несмотря на все происшедшее, мое правительство будет всегда заботиться о вашем благосостоянии. Помните хорошенько, что я вам сказал». После этого приема депутации Государь осмотрел Александровскую цитадель, орудия которой были направлены на Варшаву.
Дальнейший путь Государя - Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Киев. Прибыв в Мать городов русских ночью, Царь, прежде всего, в это позднее время посетил Печерскую Лавру. Останавливался он у генерал-губернатора гр. Гурьева. В Киеве встретился он с английским послом Дургамом, возвращавшимся в С.-Петербург через Константинополь и Одессу. Султан, по его словам, поручил ему кланяться Императору, как великодушному своему союзнику и покровителю. Государь предложил Дургаму послать английских морских офицеров, состоявших в его свите, в черноморские порты, двух же взял с собой при посещении войск. Дургам говорил, что, проезжая через южную Россию, он нашел порядок, безопасность и довольство.
Навестив в Белой Церкви гр. А. В. Браницкую, урожд. Энгельгардт, племянницу кн. Потемкина-Таврического, Государь проехал в Чугуев и Курск, где губернатором был деятельный и очень строгий М. Н. Муравьев, будущий водворитель порядка в Литве. Далее следовали - Орел и Тула, недавно погоревшая. При выезде из города лошади, впряженные в пошевни, в которых сидел Государь, от крика толпы понесли вдоль улицы, образовавшей довольно крутой спуск. Бенкендорф, ехавший в других пошевнях, пишет:
«При виде явной опасности я совсем растерялся, но Государь, став на ноги в пошевнях, схватил вожжи и своею атлетической силой успел сдержать лошадей».
В 1835 г. основано было Императорское училище правоведения. Принц Петр Георгиевич Ольденбургский, сын сестры Государя, Вел. кн. Екатерины Павловны, состоя с апреля 1834 г. сенатором, убедился в непорядках, которые существовали в сенаторских и других судебных канцеляриях. Понял он, что только решительная мера - подбор судебных деятелей, достойных по нравственным качествам и по приобретенным ими юридическим познаниям - может исправить существовавшее зло.
26 октября 1834 г. принц развил эти мысли в своем всеподданнейшем письме и высказал предположение о создании особенного Училища правоведения, на что пожелал пожертвовать крупные средства. Письмо это Государь препроводил М. М. Сперанскому с надписью: «Благородные чувства Принца достойны уважения. Прошу, прочитав, переговорить с ним и мне сообщить, как Ваши замечания, так и то, что Вами и Принцем условлено будет». Сперанский поддержал предположения Принца в докладной записке от 24 января 1835 г. Придавал он важное значение тому, чтобы в Училище не только учили, но и воспитывали его питомцев. 29 мая проект устава и штатов Училища правоведения были утверждены Государем и об учреждении его в тот же день последовал Указ Правительствующему Сенату.
31 мая Принц был назначен Попечителем Училища и на его имя последовал Высочайший рескрипт: «Любезному племяннику Нашему Принцу Петру Ольденбургскому. Утвердив предположение Ваше об учреждении Училища Правоведения, приятною обязанностью считаю изъявить Вам, сколь много Я ценю и достоинство Вашей мысли и образ ее исполнения. Мысль внушена Вам наследственной любовью к Отечеству, а образ исполнения, Вами предложенный, означает готовность Вашу содействовать его пользам, не щадя Вашего достояния. Я уверен, что не пощадите Вы и трудов Ваших, дабы, устроив сие Училище, довести в нем попечительностью Вашею и круг учения, и порядок нравственного воспитания до той степени совершенства, какое ему в главной его мысли предназначено. Примите уверение в искренней моей признательности. Пребываю к Вам всегда доброжелательный. Николай».
Для помещения Училища Принцем был куплен трехэтажный дом И. И. Неплюева на берегу Фонтанки, против Летнего сада. В доме этом некогда помещался Пажеский корпус: жили в нем фельдмаршал кн. Барклай-де-Толли, М. М. Сперанский. Приобретение дома и переделки обошлись Принцу более миллиона рублей. 23 ноября митрополитом Московским Филаретом освящена была училищная церковь св. Великомуч. Екатерины. 5 декабря 1835 г. в присутствии Императора Николая I, Наследника Цесаревича Александра Николаевича и Великого Князя Михаила Павловича последовало торжественное открытие Училища.
Императорское Училище правоведения, созданное державной волей Императора Николая I, полностью оправдало свое назначение, в чем он мог убедиться в конце своего царствования. Питомцы Училища приняли затем большое участие в разработке и проведении реформ Императора Александра II. До революции выпущено было 2317 воспитанников Училища, из коих 46 стали членами Гос. Совета, 168 сенаторами, занимали видные должности, вплоть до министров, по судебному и административному ведомствам (64 правоведа были губернаторами).
Перед отъездом заграницу Государь оставил завещание Наследнику Цесаревичу, как ему надлежит поступать по воцарении. Приводим отдельные места: «... 5) Ежели б, чего Боже сохрани, случилось какое-либо движение или беспорядок, садись сейчас на коня, и смело явись там, где нужно будет, призвав, ежели потребно, войско, и усмиряй, буде можно, без пролития крови. Но в случае упорства, мятежников не щади, ибо, жертвуя несколькими, спасаешь Россию... 7) Сначала, входя в дела, спрашивай, как делалось до тебя, и не изменяй ни в чем ни лиц, ни порядка дел. Дай себе год. или два сроку, хорошо ознакомься с делами и людьми - и тогда царствуй... 9) Соблюдай строго все, что нашей Церковью предписывается. 10) Будь вообще кроток, обходителен и справедлив: сие последнее слово совмещает и снисходительность, и строгость, с которыми оно неразлучно. 11) Ты молод, неопытен, и в тех летах, в которых страсти развиваются, - но помни всегда, что ты должен быть примером благочестия, и веди себя так, чтобы мог служить живым образцом... 17) Будь милостив и доступен ко всем несчастным, но не расточай казны свыше ее способов. 18) С иностранными державами сохраняй доброе согласие, защищай всегда правое дело, не заводи ссор из-за вздору; но поддерживай всегда достоинство России в истинных ее пользах. Не в новых завоеваниях, но в устройстве ее областей отныне должна быть вся твоя забота... 20) Пренебрегай ругательствами и пасквилями, но бойся своей совести».
Завещание кончалось так: «Вот, любезный Саша, в коротких словах мое последнее тебе наставление. Да благословит тебя Бог всемилосердный, на Него Одного возлагай всю свою надежду. Он тебя не оставит, доколе ты к Нему обращаться будешь. Ступай смело и велик Бог русский. Николай. Александрия. 30 июля 1835 года».
Государь писал 15/27 февраля 1836 г. князю Паскевичу в Варшаву. «Кажется мне, что среди всех обстоятельств, колеблющих положение Европы, нельзя без благодарения Богу и народной гордости взирать на положение нашей матушки России, стоящей как столб и презирающей лай зависти и злости, платящей добром за зло и идущей смело, тихо по христианским правилам к постепенным усовершенствованиям, которые должны из нее на долгое время сделать сильнейшую и счастливейшую страну в мире. Да благословит нас Бог и устранит от нас всякую гордость и кичливость, но укрепит нас в чувстве искренней доверенности и надежды на милосердный Промысл Божий! А ты, мой отец-командир, продолжай мне всегда быть тем же верным другом и помощником в достижении наших благих намерений».
Императорская Академия Наук получила 8 января 1836 г. новый устав. К кафедрам исторической и физико-математической прибавлена была кафедра наук филологических. Увеличены были штаты Академии, что дало возможность расширить академические музеи и коллекции. В ведение Академии поступила астрономическая обсерватория в Пулкове. В создании ее принимал большое участие Сергей Семенович Уваров (1786 - 1855), назначенный министром народного просвещения в 1833 г., в 1846 г. возведенный в графское достоинство и остававшийся в этой должности до 1849 г. Начиная свою деятельность на этом поприще, он писал попечителям учебных округов: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности».
«Энциклопедический словарь» Брокгауза и Эфрона так определяет деятельность этого сподвижника Императора Николая I: «Шестнадцатилетнее управление министерством народного просвещения гр. Уварова занимает видное место в истории народного просвещения в России: при кем был основан университет в Киеве, возобновлен обычай посылать молодых ученых заграницу, основан целый ряд учебных заведений, положено начало реальному образованию, видоизменены уставы гимназий и университетов. Уваров первый из министров народного просвещения стал публиковать отчеты по управлению министерством в основанном при нем «Журнале Министерства Народного Просвещения».
Иван Константинович Айвазовский, профессор живописи, известный маринист, турок-христианин, в 13-летнем возрасте был вывезен в Крым. У него обнаружилась способность к рисованию. По повелению Государя он был помещен в 1833 г. в Академию Художеств, где числился пенсионером Собственной Его Величества Канцелярии. По окончании им Академии Государь предложил ему в 1836 году сопровождать Вел. кн. Константина Николаевича в его плавании в Финском заливе, чтобы расширить его кругозор. В 1845-46 гг. он сопровождал Великого князя в его плавании к берегам европейской Турции, Малой Азии и Архипелагу. «По собственному отзыву художника, только покровительство русского Царя могло дать столько средств к ознакомлению с водной стихией и разнообразнейшими ее типами в двух частях света» («Русская Старина». 1878).
В 1836 г. Государь продолжал посещения отдельных мест Империи. Сопровождаемый гр. Бенкендорфом, он в час по полуночи 26 августа подъезжал к г. Чембару Пензенской губ., расположенному в гористой местности. Вблизи города коляска на крутом повороте раскатилась, и произошла катастрофа. Кучер Колчин и камердинер Малышев, свалившись, лежали без чувств. Государя придавила коляска. Бенкендорф не пострадал. Он пишет, что с тяжелыми усилиями освободил Государя от коляски, откидной верх которой был поднят, что «спасло нам жизнь». Бенкендорф закричал: «Выходите», на что последовал ответ: « Это легко сказать, но я не могу подняться, чувствую, что плечо треснуло». Все же выбравшись, Государь почувствовал себя дурно, но отошел после данного ему Бенкендорфом хереса. Придя в себя, он сказал: «Я чувствую, что у меня переломлено плечо; это хорошо: значит Бог вразумляет меня, что не дано делать никаких планов, не испросив Его помощи».
Бенкендорф пишет: «Видя передо мною сидящим на голой земле с переломленным плечом могущественного владыку шестой части света, которому светил старый инвалид и, кроме меня, никто не прислуживал, я был невольно поражен этою наглядною картиной суеты и ничтожества земного величества. Государю пришла та же мысль, и мы разговорились об этом с тем религиозным чувством, которое невольно внушала подобная минута».
Они пришли пешком в уездное училище. Государь сразу же написал письмо Императрице в юмористическом тоне. И только окончив его, сказал врачу Арендту: «Ну, теперь твоя очередь, вот тебе моя рука: займись ею». Обнаружен был перелом ключицы.
Государь 30 августа писал из Чембара кн. Паскевичу «Ты уже узнал, любимый мною отец-командир, о причине, лишающей меня возможности исполнить, к крайнему моему сожалению, мою поездку к тебе. Полагая, что ты верно будешь беспокоиться о моем положении, спешу тебя уверить, что перелом ключицы мне никакой боли не производит мучает лишь одна тугая перевязка, но и к ней начинаю привыкать; впрочем, ни лихорадки, ни других каких-либо последствий от нашей кувырколегии во мне не осталось, и так себя чувствую здоровым, что мог бы сейчас ехать далее, если бы на беду мою не поступил в команду к Арендту, который толкует, что надо оставаться на покое для совершенного сращения кости, которое дорогой могло бы расстроиться... Сверх того, лишенный способа сесть на лошадь, не имел возможности явиться перед войсками, как следует, и присутствовать на маневрах...»
Государь пробыл в Чембаре до 9 сентября и до этого всячески торопил с отъездом. 8 сентября он объявил Бенкендорфу: «Я еду непременно завтра утром в 9 часов, и, если вы не можете везти меня, то уйду пешком». Бенкендорф вспоминает «Никогда еще в жизни он не выражался со мною таким повелительным и резким тоном». Перед отъездом Государь пригласил к себе приходского священника отслужить благодарственный и напутственный молебен. Царь чистым и приятным басом пел с дьячком. В 1838 г. дворянством Пензенской губернии в доме, в котором проживал Государь в Чембаре, сооружена была церковь, которую население называло «царской».
В «Русской Старине» (1870 г.) помещены записи М. И. Глинки (1804 - 1857). В них он пишет о своей опере «Жизнь за Царя», впервые поставленной на сцене императорских театров. 27 ноября 1836 г. Государь был на репетиции оперы, незадолго до ее постановки. Он ласково спросил композитора, доволен ли он его артистами? ... «Через содействие Гедеонова я получил позволение посвятить оперу мою Государю Императору, и вместо «Ивана Сусанина», названа она «Жизнь за Царя». Государь присутствовал на первом представлении, вызвал Глинку в боковую императорскую ложу. Благодаря его, он сказал, что нехорошо убивать Сусанина на сцене. Глинка получил Высочайший подарок - перстень с топазом, стоивший 4 000 рублей.
В 1834 г. прибыл из Вены в Россию профессор политехнического института Франц фон Герстнер, знаток железнодорожного дела, изученного им в особенности в Англии. В Австрии он в 1828 г. соорудил небольшой участок железной дороги. Пригласил его начальник штаба горных инженеров К. В. Чевкин для обозрения горных заводов. Герстнер, исполняя это задание, воодушевился мыслью о постройке в России железной дороги. В 1835 г. он представил Государю докладную записку по поводу сооружения целой сети дорог. Через несколько недель записка эта рассматривалась в особом комитете под председательством Государя и встретила одобрение, но выявились финансовые трудности для осуществления предложенного Герстнером большого плана. Тогда последний, знавший положительное отношение Государя к железнодорожному строительству, представил в декабре 1835 г. проект сооружения железной дороги из С.-Петербурга в Царское Село и Павловск. Проект был одобрен. В начале 1836 года Высочайше утверждены были акционерная компания и данная ей концессия. К постройке приступлено было в мае 1836 г. Герстнер руководил работой, которую вели австрийские инженеры. Все время он пользовался поддержкой Имп. Николая Павловича. 27 сентября 1836 г. открыто было движение на протяжении всего 8 километров, причем вначале конной тягой.