Эту и другие книги можно заказать по издательской цене в нашей лавке: http://www.golos-epohi.ru/eshop/
ВСТУПЛЕНИЕ
Отправляясь на войну в 14 году, все офицеры мечтали о том счастливом дне, когда кончится для нас победоносно война, и заранее завидовали тому счастливцу, который будет свидетелем этого дня.
Желанный день окончания войны настал с тою только разницей, что не принес он счастия России. Офицеров, когда-то мечтавших об этом, почти не осталось в живых и с каждым днем их становится все меньше и меньше. Вот и я неделю тому назад, после четвертой операции раненой руки, едва не переступил ту грань, откуда нет возврата, откуда ничего уже не сообщишь, а ведь по смыслу я тот самый «счастливец», который не только дожил до того заветного дня, в который должно было случиться «великое», но и пережил его...
Это послужило толчком к возникновению идеи записать то, что пришлось мне пережить за последние шесть лет войны и революции. За эти годы я был свидетелем великих надежд и их крушений, великих подвигов и не менее великих преступлений, я испытал сладость упоения победой и полностью вкусил горечь поражения. Я видел море крови и слез... и все то, чего страшится человечество, то, чего оно стремится избежать... то, что неизбежно — войну.
В крупных событиях войны я был маленькой песчинкой — обыкновенным рядовым офицером, каких были тысячи и каковые все так были похожи друг на друга.
Я был тем офицером, который знал только то, что написано в приказе и слышно было в телефон, видел ровно столько, насколько хватало зрения, я был «маленьким зубчиком» в сложной машине современной Великой Армии.
То, о чем я пишу, пережито мною или в рядах славного 13-го Лейб-Гренадерского Эриванского Царя Михаила Феодоровича полка, или в рядах «Сводного полка Кавказской Гренадерской дивизии — прямом наследнике и потомке четырех полков Кавказских Гренадер. Все остальное служит лишь связующим звеном цепи событий, имеющих между собой непосредственную связь.
Моя цель — правдиво записать все то, что казалось мне значительным, запечатлеть, насколько это удастся, роль моего Родного Полка в Великой и Гражданской войнах и сохранить для будущего поколения России имена тех, кто счастье и честь Родины ставил выше своих личных интересов, рассказать, как они страдали и отдавали жизнь...
Но память не ждет, нужно спешить... Живых свидетелей пережитого становится все меньше и меньше.
Шт.-Кап. ПОПОВ.
Панчево.
1921 г.
М0БИЛИЗАЦИЯ И ВЫСТУПЛЕНИЕ ПОЛКА
НА ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
Объявление мобилизации застало меня на границе с Персией. В то время я был младшим офицером команды разведчиков нашего полка, приданной в помощь Бакинской бригаде Пограничной стражи и находился на посту Эшакчи Ленкоранского уезда. Команда состояла из 64 гренадер при двух офицерах, одним из коих был я, другим — мой начальник Штабс-Капитан Сабель. На посту мы были не одни. Кром нас здесь находилось такое же, приблизительно, количество солдат пограничников при одном офицере Ротмистре Пацевиче и семья доктора Бочкова, жившая при маленьком госпитале, находившемся тут же на посту. Служба наша текла однообразно изо дня в день и заключалась в выставлении постов днем и секретов ночью. Случались ночные тревоги и небольшие перестрелки с местными контрабандистами и разбойниками, но они мало вносили разнообразия в нашу жизнь. Большим развлечением для меня и моего начальника служила прекрасная охота на диких кабанов и коз, которых в этих краях было очень много и за которыми мы с Капитаном Сабелем по очереди охотились, так как один из нас в любой момент должен был находиться на посту на случай тревоги. Связь с внешним мифом поддерживалась при помощи почты, приходившей раз в неделю, а вместе с нею и газет. Газет мы выписывали две: традиционный «Тифлисский Листок» и популярную Московскую газету «Русское Слово». В памятный день 17-го Июля 1914 года часов в 6 вечера, к нам в каморку, где жил я с начальником команды, вбежал Ротмистр П. и с большим подъемом объявил, что получена телефонограмма о всеобщей мобилизации в России, что будет война с Австрией и одновременно со всем Тройственным Союзом. В это время из газет нам было известно только о «Сараевском убийстве», a потому такая развязка «Сараевского узла» явилась полным сюрпризом. Так или иначе нужно было готовиться к немедленному выступлению на присоединение к родному полку в ур. Манглис, ибо существовало положение, по которому все командированные от полка команды и отдельные чины, по общей мобилизации подлежали возвращению в свои части. Отлично помню свое приподнятое радостное настроение в этот день. Война не казалась тогда чем-то ужасным, воображение рисовало скорые праздничные картины. На первом плане, заслоняя все остальное, стоял полк и первой мыслью было желание вплести в его седые лавры, — свежие благоухающие.
Будучи военным по призванию, я свято чтил героизм во всех его проявлениях, а в деле ограждения дорогой Родины от грозившей опасности, считал за счастье одну только возможность быть в рядах ее защитников. Много различных мыслей и чувств волновало меня в этот день и всю ночь, и конечно, заснуть я не мог. Гренадеры встретили весть о мобилизации и о возможности войны довольно равнодушно, но потом, как будто очнувшись, стали готовиться к походу. Это выразилось у них в разбивании своих сундуков, в сжигании и разбрасывании казавшихся им ненужных вещей. Утром, чуть свет, все готово было к выступлению. Капитан Сабель поручил мне вести команду в село Пришиб (переход 40 верст), а сам обещал догнать по дороге, так как ему предстояло рассчитаться с персами подрядчиками. Стояла нестерпимая жара. Мы шли нервно и быстро. Команда, состоявшая из сильных молодцеватых гренадер, хорошо втянутых в ходьбу, справилась с первым, довольно трудным, переходом очень быстро. В четыре перехода мы были в Ленкорани, где должны были погрузиться на пароход для следования морем на Баку. В Пришибе 19 Июля 1914 г. была получена телеграмма: «Германия объявила нам войну. Сухомлинов». Теперь сомнений быть не могло—война началась. Где-то далеко на западе, уже быть может льется кровь, гремят первые выстрелы и витязи русской земли стали на защиту своей Матери-Родины. Мысль одна — скорей туда. На станции Баладжары встречаем эшелон своих «кунаков» — Нижегородских драгун. С ними хор трубачей. Гремит наш полковой марш. Нижегородцы приветствуют представителей Эриванцев. Совместный товарищеский обед на вокзале. Тосты, пожелания. Трогаемся дальше, в Елизаветполе грузятся стрелки 3-го полка. Вот мы в Тифлисе. По улицам идут манифестанты, настроение бодрое — всюду ажиотация. Проходим Тифлис вечером и выходим на Коджорское шоссе. Красив Тифлис в теплую летнюю ночь с Коджорского шоссе у ботанического сада. Он горит миллионами огней и являет собой как бы отражение звездного неба в прозрачной воде горного озера. Идем всю ночь. Под утро достигаем станции Приют, что в 40 верстах от Тифлиса. Правда, зная в горах каждую тропинку, мы идем сокращенной дорогой — благо с нами нет обоза. К 10 часам мы уже в Штаб-Квартире, нашем дорогом Манглисе, где полк стоит уже 100 лет, откуда неоднократно уходил на войны и где воспитал не одно поколение героев. Нас встречают — мы среди своих. Я попал в объятия своего брата — гимназиста шестого класса, гостившего у меня в Манглисе.
Полк мобилизовался. Большинство офицеров было в разъезде, кто за лошадьми, кто вел партии укомплектованных, кто получал снаряжение — работа кипела.
По мобилизационному плану наш полк выделял из себя кадр офицеров и унтер-офицеров для запасного полка. Запасный полк должен был остаться на нашем пепелище и доформировываться, а мы ждали со дня на день приказа о выступлении. С утра до вечера шли занятия с запасными. Производились тактические ученья и стрельбы ротами боевого состава. Тотчас по прибыли, команда разведчиков была распущена по ротам, а я получил назначение, в новую для меня, 9-ю роту к Капитану князю Геловани. Князь Геловани, участник Японской войны, обладал большими достоинствами, как боевой офицер и товарищ, но не пользовался почему-то благоволением начальства в мирное время.
Кроме меня в роте было еще два офицера: мой сверстник по выпуску Подпоручик Долженков и прибывший по мобилизации Прапорщик запаса Гаврюшко; оба прекрасные офицеры и товарищи. Качественный состав роты, как и всего полка, был средний, ибо полученные пополнения из местных туземцев оставляли желать лучшего и сильно понизили общий боевой коэффициент полка. Кроме того должен признать, что многие важные отрасли боевой подготовки у нас хромали.
Пулеметная команда оказалась в руках у недостаточно самоотверженного офицера — Шт.-Кап. Ж. который к счастью для полка был в первом бою ранен весьма легко, эвакуировался и вернувшись затем метеором, как-то во время стоянки на Бзуре на несколько дней — удалился в спокойный тыл. Пулеметы наши в первых боях, можно сказать, не принимали активного участия, между тем как в первые же дни войны в нашем 2-м Кавказском арм. корпусе выделились своей работой команды Мингрельцев и Стрелков, особенно 2-го Кавказского стрелкового полка, свидетелем работы которых я был в октябрьских боях 14 года в лесу под Бакаларжево. Команда связи, «висевшая все время на носу в походе, в первые дни боев совершенно отсутствовала и приходилось прибегать к очень неудобным способам передачи донесений людьми. Самоокапывание тоже было поставлено неудовлетворительно, а разница в постановке дела у нас и у стрелков особенно бросилась в глаза, и не в нашу пользу, когда я с Капитаном Пильбергом побывал в окопах 2-го Кавк. стр. полка в лесу под Бакаларжево. Благодаря только что изложенным причинам нам пришлось учиться тому, чему мы недоучились в мирное время, уже под огнем и жестоко за все платиться. Война воочию показала, что в Русской Императорской армии не было плохих полков. Были плохие и xopoшие командиры, а полки ими командуемые носили на себе отпечатки индивидуальных качеств своих командиров. Наш блестящий и старейший полк Русской армии, был в этом отношении весьма несчастлив в первые месяцы войны. Полком командовал Флигель-Адъютант Полковнике Мдивани, весьма картинная и импозантная фигура, блиставшая на всех парадах. Хотелось верить, что под водительством Полк. Мдивани, полк будете совершать сказочные дела. К сожалению мечты не сбылись. В первых боях, когда у нашего командира в руках находился такой исключительной ценности боевой материал как кадровый полк, — успехи наши были ничтожны. Причину неудачи многие видели в слабости его характера и неумении разбираться в людях.
Действительно, наши батальонные командиры, за исключением одного, были совсем небоеспособны и после первого же боя испарились из полка на все время войны, не будучи ранеными. К счастию состав ротных командиров, в большинстве, был прекрасный и «батальонным» нашлись достойные заместители. Неудивительно, что в первом же бою мы потерпели довольно крупную неудачу. 15 Августа 1914 г. стало известно, что наш 2-й Кавк. арм. корпус в составе: Кавказской гренад. дивизии, 51-й пех. дивизии и 1 й бригады Кавказских стрелков, с их артиллерией и техническими частями перебрасывается на Западный фронт. И вот отдан приказ: «полку построиться на церковном плацу в 7 часов вечера... для прощания со знаменами». Нельзя забыть этого вечера, как и многие минуты, в дальнейшем врезавшиеся в память. Молебен носил мрачный характер. У всех напряженное настроение. Молитвы и слезы, явные и затаенные читались на каждом лице. Мрачно колыхались седые знамена — свидетели былой славы полка. Как-то особенно заунывно служил полковой священник, и ему вторили хор и эхо гор. Было совсем темно, когда церемония прощания со знаменами кончилась, и роты стали расходиться. На утро было назначено выступление побатальонно. Проводы на войну в 14 году, даже для меня, показались сильной и тяжелой картиной. А я уходил, не оставляя ничего позади: ни жены, ни детей, ни нежной привязанности, если не считать двух лиц мне близких и родных, младшего брата и старухи бабушки. Все же несмотря на это, мое сердце наверное сократилось до минимума в своем объеме, когда была подана команда «Шагом марш». Но чем дальше мы уходили, тем спокойнее становилось на душе и на первом привале все было забыто. Начиналась новая жизнь — подобная лотерее, где предметом розыгрыша служила сама жизнь. На станции Приют нас поджидали представители местных жителей. По кавказскому обычаю появился шашлык, филе, и невыпиваемое количество единственного и несравненного «кахетинского». На другой день в полдень жители Тифлиса могли видеть, как мы спускались с гор, обходя город. Пройдя па захолустным улицам без всякой помпы и шума, мы вышли в Навтлуг, где сосредоточивалась вся Гренадерская дивизия. Наш Корпус был вверен известному Генерал-Адъютанту Мищенко — герою Японской войны, получившему назначение в момент отправления Корпуса на театр военных действий. Эшелон грузился за эшелоном. Наконец наступила очередь и моего третьего батальона. 18 Августа мы тронулись в путь. Наш третий батальон шел в составе 15 офицеров и около 900 гренадер, командовал батальоном Подполковник Р. До войны он считался выдающимся офицером-знатоком стрелкового дела. Но как это ни странно, большинство офицеров, считавшихся в мирное время выдающимися, не проявили себя таковыми во дни войны. К числу этой группы лиц нужно отнести в первую очередь нашего бывшего командира Подполковника Р. Еще в дороге он зашил свою шашку в защитный чехол (офицеры нашего полка имели шашки кавказского образца в серебряных оправах), а снаряжение, т. е. все ремни, футляр бинокля, свисток и портупею выкрасил в защитный цвет. Мало того, он приказал всем офицерам последовать его примеру. Таковых нашлось только двое, так как остальные мотивировали свой отказ выкраситься той простой причиной, что форма и цвет ремней снаряжены, Высочайше утверждены и не подлежат перекраске. Между собою офицеры подсмеивались над применением «баталионера» к местности и выражали сожаление, что он не выкрасил себе лицо и руки.
Путь от Навтлуга до Гродно мы совершили в 12 дней. По пути следования, а особенно около Kиевa, стали попадаться большие партии пленных австрийцев и эшелоны наших раненых из-под Львова. Настроение у наших было праздничное, все были уверены в победе и даже скажу больше, наиболее ретивые из нас боялись опоздать к решительному сражению, так как всем хорошо было вдолблено нашими военными авторитетами, что современная война должна быть молниеносной и решительной по своим результатам. Я лично слепо верил этой теории и выступил на войну налегке, не запасшись абсолютно теплой одеждой и хорошей походной обувью, столь важной для пехотинца. После первого же боя с немцами я отказался от многих кабинетных истин, преподававшихся нам в военных училищах, в том числе и от теории молниеносности современных войн. В дороге разговоры вертелись преимущественно на темах: кто из нас будет счастливчиком и будет свидетелем победоносного окончания войны, или кто из старых офицеров уже побывавших на войнах должен будет, по теории вероятности, отличиться и в эту войну. Насколько помню, мнения единогласно сходились на том, что самым боевым окажется командир 7-й роты Князь N., имевший Владимира за Японскую кампанию и уже теперь победоносно заломивший папаху. Мне кажется, лучшим ответом на мучивший нас в то время вопрос о боеспособности Капитана Князя N послужит полное умолчание о его имени на всем протяжении моих боевых воспоминаний.
Много говорилось о будущих георгиевских кавалерах и т. п. Я молчал, глубоко затаив мысль во что бы то ни стало получить хотя бы Анну 4-й ст. в первом же бою, ибо на большее количество боев рассчитывать не приходилось, так как по моим выкладкам война должна была кончиться в Берлине примерно через два месяца. Я даже несколько раз прикладывал масштабную линейку, измеряя расстояние до Берлина, и пытался перевести его на количество переходов.
Каким все это кажется теперь смешным и далеким. Состав молодых офицеров полка у нас был хороший и дружный, особенно дружба наша всегда подчеркивалась за стаканом доброго кахетинского вина, запас которого сейчас в вагоне «значительно» превышал количество офицеров в батальон. Время летело незаметно. По дороге встречались эшелоны других частей. С ними тотчас устанавливалась связь. Обыкновенно все офицерство перекочевывало к нам, и мы приветствовали друг друга как могли. Тепло становилось в эти минуты на душе и невольно как-то чувствовалась мощь русского духа, и в те моменты мы горды были сознанием, что мы pyccкиe.
Долго нас везли в неведении относительно места высадки, наконец заговорили, что нас высадят в Августове. Немедленно были развернуты карты и отыскан Августов на канале того же имени, кругом значились леса и озера. Все остальное было по-прежнему непроницаемо.
|
