ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

На следующее утро 14-я кавалерийская ди­визия получила новое задание и, переправив­шись снова у Сандомира на левый берег реки Вислы, двинулась по направлению к Кракову, следуя левым берегом реки. Поход этот совер­шался без особых приключений, но я вспоми­наю один эпизод, случившийся со мною в са­мом начале похода. Как-то под вечер я возвра­щался с разъездом к месту расположения шта­ба дивизии и когда я прибыл в господский дом, в котором должен был находиться штаб, я не застал там уже никого из начальствующих лиц. Там были только готовые к выступлению ден­щики с офицерскими вьюками и конно-саперная команда, чему я был очень рад, так как не знал дальнейшего маршрута дивизии. Здесь же во дворе я увидел митавца штабс-ротмистра Николаева, который уже собирался со своей конно-саперной командой и офицерскими вью­ками покидать господский дом. Я присоединил­ся со своим разъездом к этой колонне, и мы тро­нулись в путь. Колонна наша сильно растяну­лась, и так как мы шли рядами, то можно было подумать, что двигается по меньшей мере эска­дрон. Штабс-ротмистр Николаев и я ехали в голове колонны и поднимались в гору, когда увидели выезжающий нам навстречу из-за го­ры конный отряд. Присутствие флюгеров на пи­ках не оставляло никакого сомнения в том, что перед нами немцы.

С криком: «За мной!» я бросился вперед. Штабс-ротмистр Николаев остался на месте и удерживал своих людей, опасаясь, по-видимому, за свои вьюки. Немцы стали уходить, и я со своими пограничниками и несколькими при­ставшими ко мне всадниками из колонны с вью­ками продолжали гнаться за немцами. Очень быстро мы с ними сблизились. Спасаясь, немцы засели в находившейся вблизи каменоломне и пытались отстреливаться, но когда увидели, что это не помогает, вскочили снова на коней и ста­ли опять уходить.

Мы быстро их настигли, и я помню, как вправо от меня несколько гусар рубили отчаян­но защищавшегося конного немца. Я нагнал од­ного немца. Он бросил винтовку и поднял руки вверх. Я его спешил и передал одному из по­граничников. Мой вестовой свалил двух немцев с коня ударом шашки. Этот мой бравый весто­вой причинил мне, однако, немало хлопот, ког­да, помчавшись за немцами, бросил мою завод­ную лошадь. Лошадь была поседлана австрий­ским седлом и австрийской попоной вместо пот­ника. Во время преследования немцев один гу­сар-митавец поймал моего коня и присвоил его себе. Мне стоил потом больших трудов до­казать, что конь этот мой, и отобрать его.

Наши и немецкие выстрелы привлекли вни­мание нашей второй бригады, двигавшейся нев­далеке, оттуда были высланы в нашу сторону разъезды и таким образом весь большой немец­кий разъезд, так далеко забравшийся к нам в тыл, был частью изрублен, а частью захвачен в плен. Это были драгуны немецкого гвардей­ского полка. К вечеру в штаб дивизии привезли начальника этого разъезда. Он был без созна­ния, так как ранение его было очень тяжелое: пикой в рот. Вечером, за ужином в штабе диви­зии штабс-ротмистр Николаев с увлечением рассказывал, как он атаковал немецкий разъ­езд, и все присутствующие восторгались его ли­хостью.

Вскоре после этого я принял во временное командование сотню, и на меня выпала тяжелая задача поддерживать в эти дни связь между ча­стями 1-го кавалерийского корпуса (5-я, 8-я и 14-я кавалерийские дивизии). Приходилось ежедневно перемещать посты, лично поверять их, так что я был беспрестанно на коне и почти без сна в продолжение многих суток. Дивизия уже вступила в Келецкую губернию, и здесь нам было суждено испытать тяжелые преврат­ности судьбы.

В один из этих дней я после целого дня тя­желой работы прибыл вечером в штаб 14-й ка­валерийской дивизии, который помещался в роскошном доме польского магната. Окна дома были ярко освещены и, когда я вошел, было время обеда. За столом сидело много народа. Там были родственники хозяина, укрывшиеся временно в этом роскошном имении, и соседи - помещики, приехавшие сюда с семьями. Все это создавало картину великолепного званого обе­да. Польская «старка» и вина разных сортов были представлены за столом в изобилии. Мно­го дам и красивых «паненок» оживляли обще­ство. Шутки и непринужденный смех и веселье царили в зале, и никто не подумал бы, что все это происходит на театре военных действий, так беззаботно и весело было собравшееся здесь об­щество. Я был так измучен своими поездками, что, сделав доклад начальнику штаба и получив от него инструкции, отправился к себе в комна­ту, чтобы немного отдохнуть. Рано утром я вы­шел во двор и всей грудью вдыхал свежий ут­ренний воздух. Солнце уже начало заливать своими лучами двор с живописными клумбами, разбитыми перед подъездом. Во дворе уже на­чиналась обычная суматоха пробуждавшегося дня. Я прошел к воротам, выходящим на доро­гу, и прямо перед входом заметил группу дон­цов, возившихся у дерева. Не успел я еще рас­смотреть, что там происходит, как вдруг увидел выросшую передо мной и сейчас же повисшую на дереве фигуру. Беспомощно свесившиеся ру­ки и помертвевшее лицо объяснили мне без слов значение происходившего. С жутким и не­приятным чувством я отвернулся от этой кар­тины и зашагал обратно к дому. Повешенный оказался австрийским шпионом, пойманным с картой, на которой было обозначено расположе­ние наших частей.

Затем я отправился в объезд своих постов и, вернувшись к месту стоянки штаба дивизии, не нашел уже на фольварке никого из чинов шта­ба дивизии. Отъехав от этого имения на неко­торое расстояние, я услышал орудийные вы­стрелы и вскоре и ружейную стрельбу. Спустя некоторое время я увидел группу всадников, рассеянных по полю и, подъехав к одной из групп, я узнал офицеров штаба дивизии, кото­рые объяснили мне, что наши части обнаружи­ли присутствие значительных сил противника, и начальник дивизии генерал Орановский со всем своим штабом выехал на этот бугор, чтобы лично исследовать обстановку. Совершенно для них неожиданно они были обстреляны артил­лерийским огнем австрийцев. Наши части завя­зали бой, но вскоре выяснилось, что перед нами передовые части весьма крупных австрийских сил. Дивизии было приказано отходить, и от­ход прикрывал 14-й пограничный конный полк. В этом бою доблестно погибла наша 3-я сотня полка и одно время положение было настолько тяжелым, что наша 23-я конная батарея, оста­ваясь на позиции до последней возможности, едва не была захвачена противником. Старший офицер батареи был ранен, но орудия все же отъехали вовремя и присоединились к отходя­щей дивизии. Наша спешенная 3-я сотня ос­тавалась на позиции, сдерживая наступление густых цепей австрийской пехоты. Видя тяже­лое положение сотни, командир полка два ра­за посылал коноводов, но подполковник, ста­рый кавказец, командир сотни, всякий раз отсылал их обратно с извещением, что он еще мо­жет держаться. Посланные в третий раз коно­воды подать коней уже не могли: деревня, ко­торую занимала сотня, была уже, по словам ко­новодов, окружена австрийцами. Оставшиеся в окружении пограничники защищались до по­следнего бойца. Год спустя мы получили пись­мо от одного из пограничников, захваченного в плен в этом бою, и с грустью узнали, что почти никто из находившихся тогда в деревне погра­ничников не уцелел. Прикрывая отход 14-й ка­валерийской дивизии, они были все перебиты или переранены. Был тяжело ранен и командир сотни.

Мы все время продолжали отходить под не­устанным натиском противника. Находившиеся в соприкосновении с нами австро-немецкие ча­сти двигались настолько быстро, что нашей ди­визии приходилось иногда менять назначенные для ночлега стоянки, так как они бывали уже заняты противником. Наши колонны на походе то и дело подвергались обстрелу неприятель­ской артиллерии. Моя работа в эти памятные дни была необычайно тяжелой. Приходилось без отдыха сменять и расставлять посты с та­ким расчетом, чтобы все части дивизии все вре­мя находились бы в постоянной связи между собой, и это в тех условиях было задачей весьма тяжелой. Как выяснилось потом, против наше­го 1-го кавалерийского корпуса генерала Нови­кова наступала 9-я немецкая армия и частью 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля.

Я забыл упомянуть о печальной участи, по­стигшей обитателей гостеприимного замка, в ко­тором помещался штаб генерала Новикова. О том, что с ними случилось, мы узнали от пере­бежавшего к нам польского крестьянина из тех мест. Он рассказал, что после нашего отхода противник, предполагая, что замок еще занят нашими частями, открыл по этому замку же­сточайший орудийный огонь. Замок сгорел дотла, а его обитатели частью сгорели в пламени, а частью были убиты или ранены неприятель­скими снарядами. Слушая этот рассказ, я вспо­мнил ночь, когда я подъехал к залитому огнями замку, и непринужденное веселье его обитате­лей, всего собравшегося там общества, и мне не хотелось верить, что погибли эти полные жиз­ни, мирные и совершенно непричастные к во­енным действиям люди.

Во время этого отступления остались в тылу у противника два разведывательных эскадрона и одна казачья сотня 14-й кавалерийской диви­зии, которые около месяца укрывались в лесах и вновь присоединились к нам после того, как немецкие армии были отброшены от Варшавы.

Под натиском противника мы отходили все дальше на запад, к Висле. Во время отхода нам пришлось задержаться на несколько дней в гор. Сташов, Радомской губернии. Одно время этот город был стоянкой 14-го драгунского Ма­лороссийского полка. Случилось так, что один из полков дивизии послал разъезд в окрест­ные деревни, с целью закупить провиант и фу­раж для полка. Один крестьянин деревни, куда заехал разъезд, сообщил, что в лесу закопано большое количество провианта, предназначен­ного вначале для австрийцев. Провиант был немедленно откопан и отправлен в полк. В эту же ночь в расположение полка прибежал взвол­нованный крестьянин из той же деревни и рас­сказал, что ночью озлобленные хозяева прови­анта заперли снаружи хату того крестьянина, который выдал местонахождение склада, по­дожгли ее, и вся семья этого крестьянина сгоре­ла. По распоряжению начальника штаба диви­зии поджигатели были немедленно задержаны, преданы военно-полевому суду и понесли очень тяжелое наказание.

В один из последующих дней я прибыл с до­несением в штаб дивизии, помещавшийся в бо­гатом господском доме, и, въехав во двор, уви­дел, как по всему двору бегали с обнаженны­ми шашками казаки, гусары, уланы и драгуны и храбро рубили кур, уток и индюков. Бедное пернатое царство в смятении металось по дво­ру. На мой вопрос, что случилось, я получил от­вет, что ввиду приближения австрийцев хозяин имения решил его покинуть и, не желая, что­бы все его хозяйство досталось врагу, предло­жил штабу дивизии взять все запасы живности, какие у него были.

После обеда штаб покинул имение. Я полу­чил разрешение двигаться с разъездом вместе со штабом дивизии и видел, какую замечатель­ную картину представляла вытянувшаяся да­леко по дороге наша колонна: у каждого всад­ника было приторочено к седлу много всякого добра, - у одного поросенок, у другого - ин­дюк, а у некоторых всадников живописно вы­глядывали из переметных сум головы кур, уток и всякой другой живности.

К вечеру мы подошли к гор. Островцу. На подходе к городу по колонне мне было переда­но приказание начальника штаба явиться к не­му. От него я получил распоряжение пройти с разъездом через город и установить связь с 8-й кавалерийской дивизией. По сведениям штаба город Островец еще не был занят противником. Беру свой разъезд и рысью выезжаю вперед. Через некоторое время приближаюсь к городу, расположенному внизу, в глубокой лощине. С горы хорошо видна окружающая местность и в бинокль я вижу на шоссе за деревьями группу всадников, которые движутся, удаляясь от города, по направлению к нам. Их пики без флюгеров, и я решаю, что это - наши. Сзади от себя, в направлении, где по моим рас­четам двигается штаб дивизии, слышу орудий­ную стрельбу. Вижу, что мой головной дозор останавливается и что-то наблюдает. Через не­сколько минут один из пограничников этого дозора карьером прискакал ко мне и доложил, что навстречу нам движется небольшой немец­кий разъезд. Строю фронт моего разъезда и решаю захватить в плен одного - другого нем­ца. Лошади у немцев всегда были слабее наших. Увидя меня, немцы сейчас же повернули об­ратно и легким галопом, без особенной паники, удалялись по направлению к городу. Расстоя­ние между нами быстро уменьшалось. Чувство особенного подъема овладевает всадником в та­кие минуты. Мы были уже почти на краю горо­да, как вдруг из крайних домов раздались дружные залпы, и пули ровно запели у нас над головой. Это сразу охладило наш пыл. Я прика­зал разомкнуться и уходить обратно. Надо ска­зать, что уходили мы еще быстрее, чем гнались за немцами, и, отойдя от города на приличное расстояние, я собрал весь свой разъезд. Потерь у нас не было, только одна лошадь была легко оцарапана пулей.

Вскоре мы повстречались с разъездом 5-го драгунского Каргопольского полка, которым ко­мандовал молодой корнет. Я рассказал ему про мою неудачу с немецким разъездом, и он тоже не знал, что гор. Островец занят немцами.

В то время как мы с ним мирно беседовали, из-за бугра вынеслась на нас с диким криком и гиканьем целая сотня каких-то всадников. Раздумывать было некогда, и мы бросились улепетывать от них что было мочи. Кони наши уже устали от предыдущей погони за немцами, к тому же подо мной в этот день был слабый конь, и в моем сознании быстро промелькнула мысль, что вот придется еще, чего доброго, по­пасть в плен… Во время этой скачки я взял та­кое препятствие, которое в другое время пока­залось бы мне непреодолимым: представьте се­бе глубокую канаву больше сажени шириной, а на другой стороне канавы, отвесно к ней, высо­кая шоссейная насыпь. Конь мой перелетел, од­нако, через это препятствие и вскарабкался по отвесу на шоссе, не съехав вниз. Здесь я оста­новился на мгновение и заметил, что нападав­шие на нас всадники больше нас не преследу­ют, а, напротив, остановились в отдалении и ма­шут нам фуражками. Я стал собирать своих лю­дей. Через несколько минут один из моих по­граничников доложил мне, что наши пресле­дователи вовсе не немцы, а наши донцы, - третьеочередная сотня Донского казачьего вой­ска, состоявшая из калмыков, присланная на пополнение 14-го донского казачьего полка на­шей дивизии. Сотня эта еще ни разу не была под обстрелом, а потому ретиво жаждала боево­го подвига и, приняв нас за немцев, решила стя­жать боевые лавры. Доставшийся им «трофей», - захваченный «в плен» один из моих погра­ничников, - привел их в полное уныние. Со­бравшись все вместе, мы дружно хохотали, вспоминая происшедшее.

Распрощавшись с каргопольцами, я решил, не зная совершенно обстановки, вернуться об­ратно в штаб дивизии за ориентировкой. Мы ехали по прежней, только что пройденной доро­ге и, поднявшись опять на бугор, увидели кур, уток и индюков валявшихся по всему полю. Я догадался, что штаб дивизии попал, очевидно, под обстрел неприятельской артиллерии, и вспомнил орудийные выстрелы, которые я слы­шал, спускаясь к гор. Островцу. Штаб дивизии ушел, по всей вероятности, в другом направле­нии.

Я повернул разъезд в том направлении, где валялась брошенная живность, и вскоре уви­дел какую-то деревню. Там оказались наши ча­сти, и я получил сведения о местоположении штаба дивизии. Мне рассказали подробности обстрела колонны штаба: она внезапно попала под обстрел неприятельской артиллерии, нахо­дившейся по другую сторону лощины, слева от движения колонны. Началась паника, но обо­шлось, однако, без потерь, если не считать не­винной жертвы, - польского крестьянина, кото­рый вез в обозе вещи, принадлежавшие штабу дивизии. Случайный снаряд угодил прямо в его телегу, и бедняга был убит на месте. В штабе дивизии, куда я явился с докладом, данная мне задача была отменена.

Наседавший на нас сзади противник прижал наконец весь наш 1-й кавалерийский корпус к Висле. Приходилось во что бы то ни стало фор­сировать эту широкую, разбухшую от дождей реку в ту же ночь под ежеминутной угрозой быть в нее сброшенными. Единственная имев­шаяся переправа предназначалась для артилле­рии и обозов, нам же предстояло переправить­ся, пользуясь подручными местными средства­ми. По полученным сведениям, в шести верстах от нас, в деревне, находились передовые части противника силою в один батальон пехоты, полк кавалерии и батарею. Приходится удив­ляться бездействию противника, расположив­шегося на ночлег вместо того, чтобы атаковать нас и сбросить в реку. У противника было бо­лее чем достаточно сил, чтобы помешать нашей переправе. Висла в этот период настолько ши­рока, что противоположный берег реки был ед­ва виден. Течение реки было тоже настолько сильным, что наша попытка перегнать лошадей вплавь на ту сторону потерпела полную неуда­чу: отплыв некоторое расстояние от берега, ло­шади возвращались обратно, чувствуя инстинк­том, что эта задача им не под силу. Пришлось переправляться на больших баржах, которые не могли вместить большое количество людей и лошадей, и требовалось около часа времени, чтобы перегнать баржу на ту сторону и вер­нуться обратно. Положение наше на этом бере­гу было весьма опасным, так как в случае, ес­ли переправу не удалось бы закончить к утру, оставшиеся части были бы сброшены в реку или уничтожены противником, и только самоотверженность польских крестьян, совершенно добровольно работавших на переправе до пол­ного изнеможения, совершила чудо, и наши ча­сти были спасены от опасности.

Моя сотня собралась у переправы лишь поз­дно ночью, и мы переправились последними, уже почти на рассвете. Часы ожидания, кото­рые мы провели на левом берегу Вислы, были не из приятных, и поэтому мы облегченно вздохнули, когда погрузились на баржу и от­плыли от берега.

На том берегу уже была наша пехота, это бы­ли полки петербургской гвардии. Был октябрь месяц и распутица, и занимавшая наскоро выры­тые окопы гвардия испытывала большие не­удобства и лишения.

Переправившись, мы узнали, что весь наш 1-й кавалерийский корпус спешно перебрасыва­ется походным порядком к Варшаве. Через не­сколько дней, приближаясь уже к Варшаве, нам бросилось в глаза огромное количество бежен­цев, уходивших из города со всем скарбом. По сведениям, полученным от жителей, немецкие разъезды уже были замечены на окраине горо­да. Нам не хотелось верить, что этот большой и важный во всех отношениях город будет ус­туплен врагу.

На следующий день мы подходили к Новогеоргиевску, где наш корпус должен был опять переправиться на левый берег Вислы. По доро­ге к Новогеоргиевску наше внимание привлекло большое количество отдельных хат, солидно по­строенных, но совершенно пустых. К нашему большому удивлению мы узнали, что брошен­ные хаты принадлежали немецким колонистам, незадолго перед тем выселенным вглубь Рос­сии. В течение целого дня мы переправлялись у Новогеоргиевска на левый берег Вислы и но­чью подошли к гор. Сохачеву, который уже был занят немцами. Мы расположились на ночлег в окрестностях города, откуда всю ночь доно­сился гул и громыхание обозов. Немцы, очевидно, уводили свои обозы подальше. Утром части 1-го конного корпуса начали выбивать немцев из города, но немецкие ландштурмисты защи­щались отчаянно, и город удалось занять толь­ко к вечеру. Ворвавшись в город, мы увидели следы паники и поспешного бегства немцев: ве­зде валялись опрокинутые немецкие телеги, наполненные обмундированием и разными при­пасами. Встречались отдельные трупы немец­ких солдат. Немцы частью бежали из города, частью были захвачены в плен. Одному из пол­ков нашей дивизии удалось захватить телегу с немецким денежным ящиком, и мы взяли себе на память по одной немецкой монете в 5 марок, на которой было написано «Gott mit uns».

Наш полк расположился на окраине города в имении зажиточного польского шляхтича. Около полудня в штабе полка было получено сообщение, что густые немецкие колонны дви­жутся по шоссе в нашу сторону, и мы получи­ли распоряжение отойти на берег реки. Я со взводом пограничников остался прикрывать пе­реправу. Расположив своих людей за укрыти­ями, я заметил в бинокль двигавшуюся вдоль шоссе немецкую пехоту и через несколько ми­нут открыл огонь в надежде задержать ее про­движение. В скором времени я должен был пре­кратить огонь, так как в непосредственной бли­зости от меня расположилась немецкая батарея, которая начала стрелять, не замечая, по-види­мому, меня, по нашим переправляющимся ча­стям. Я решил притаиться и не выдавать себя, так как эта батарея могла бы в несколько минут уничтожить мой взвод. Спустя некоторое время я получил распоряжение присоединиться к пол­ку. Уже когда я переправлялся через реку, нем­цы обстреляли мой взвод, но наступили уже су­мерки, попаданий не было, и я благополучно присоединился к полку.

Под Варшавой в это время кипели жесто­чайшие бои. Яростные атаки немцев разбива­лись о стойкость наших войск. Эшелоны сиби­ряков постепенно вливались в линии бойцов, и была уверенность, что удастся отстоять от врага этот город. Дух наших войск в этот период войны был великолепным. С чувством востор­га я вспоминаю одну сцену, особенно запечат­левшуюся в моей памяти. Это было вскоре пос­ле того, как мы переправились на левый берег Вислы. Помню, я приехал с донесением в штаб нашего 1-го кавалерийского корпуса, помещав­шийся в имении недалеко от м. Влоне. Вокруг него шли горячие бои. Сдав донесение, я воз­вращался к себе в полк и по дороге нагнал гвардейские пехотные части, которые направ­лялись к линии огня. Совсем близко шел горя­чий бой, который я наблюдал перед отъездом из господского дома. Еще издали я обратил вни­мание на офицера, который с воодушевлением что-то говорил солдатам, и до меня донесся их дружный ответ: «Постараемся, Ваше Высоко­благородие!» Обгоняя этих молодцов, бодро и с отвагой идущих в бой, я испытал чувство во­сторга и гордости от высоких качеств русского солдата. Мой вестовой стал бросать им яблоки; которые он вез с собой, и те подхватывали их весело, на лету, не думая, очевидно, о том, что через несколько минут они вольются в самую гущу боев за Варшаву, достигших крайнего напряжения. Таковы были солдаты старой Им­ператорской русской армии начала войны! С такими солдатами можно было побеждать.

Бои под Варшавой наконец закончились полной неудачей для немцев, и они начали об­щее отступление, проведенное ими, кстати сказать, в образцовом порядке. Наши части 1-го кавалерийского корпуса преследовали отходив­ших немцев до самой границы. Отходили они хотя и поспешно, но в полном порядке, не ос­тавляя нам почти никаких трофеев. Не берусь осуждать действия нашего командования, но мне всегда казалось, что на этот раз наше пре­следование не было достаточно энергичным. Всегда выходило так, что мы шли «на хвосте» у отходящих немецких частей, но ни разу не потрепали как следует их арьергард. Такое бережливое отношение к коннице кажется мне излишним, в особенности тогда, когда можно было причинить противнику много неприятно­стей.

Как-то во время этого преследования мне с моим разъездом удалось захватить несколь­ких австрийских драгун, причем, увлекшись по­гоней за ними, я сам чуть было не попал в плен к австрийцам. Случилось, что я с разъездом проезжал через какую-то деревню и вдруг за­метил, что из другой, соседней деревни нав­стречу мне двигается неприятельский разъ­езд. Вместо того чтобы спрятаться за хатами и постараться захватить разъезд в засаде, я поступил иначе: сердце мое не выдержало и, подпустив разъезд ближе, я скомандовал: «Шашки, пики - к бою!» и понесся навстречу неприятельскому разъезду. Австрийцы повер­нули кругом и начали уходить. Скакать за ни­ми пришлось по вспаханному полю, что силь­но утомляло коней. Австрийцы засели в близ­лежащей деревне и встретили меня оттуда ружейным огнем. Я, однако, ворвался в дерев­ню, и австрийцы стали опять уходить. Продол­жая погоню, я почти нагонял одну группу ав­стрийцев, как вдруг заметил маячившую за ха­тами в небольшом отдалении большую конную группу. Это охладило мой пыл, и я подал сво­им людям сигнал прекратить погоню и собира­ться ко мне. Когда все мы собрались, я отвел свой разъезд в деревню, чтобы дать отдых на­шим измученным коням.

Вскоре, однако, я разглядел в бинокль, что за отдельными хатами в стороне от меня со­средоточивается какая-то группа конных людей. Я подумал сначала, не наши ли это, но после некоторых наблюдений решил, что, по-видимо­му, это австрийцы, и, хотя кони наши очень устали, решил все же атаковать их. Собрав своих людей, я повел их сперва рысью, а когда оттуда прогремел выстрел, я пустил весь разъезд карьером. Кони наши, однако, так ус­тали от предыдущей скачки, что их аллюр был очень слабым. Тем не менее мы быстро сбли­зились, и австрийцы, сидя уже на конях, рассы­пались по полю и начали уходить. Я наметил себе одного всадника и начал уже его насти­гать. Он два раза выстрелил в меня с коня, но, увидев, что я его нагоняю, бросил винтовку и поднял руки вверх. Я остановился и подал сиг­нал собираться ко мне. В то же время я уви­дел, что некоторые из моих людей тоже ведут пленных. Лошади австрийцев устали еще боль­ше, чем наши, и совсем почти не могли дви­гаться. Брать их с собой было бесполезно.

В это время я увидел в бинокль, что на го­ризонте, по направлению ко мне движется конный отряд силою не меньше эскадрона. Мед­лить было нельзя, и я решил уходить, но что было делать с пленными австрийцами? Лоша­ди их совсем не могли двигаться. Пришлось посадить пленных на круп к некоторым из моих всадников. Мы начали отходить шагом, так как наши кони уже не могли идти рысью. Неприя­тельский эскадрон, однако, приближался, и наше положение становилось скверным. Оста­валось одно только решение, - принять не­равный бой против целого эскадрона и погиб­нуть с честью.

Вдруг я услышал сзади меня умоляющий вопль: «Не оставляйте меня, Ваше Благоро­дие!» Оказывается, у одного из моих людей ло­шадь легла и не могла идти дальше. Пришлось и его подсадить к кому-то на круп. Через не­сколько минут такая же история с другим… Мы втянулись в деревню, и я приказал безло­шадным искать себе лошадей. Нашли две ло­шади. Я был уже уверен, что мы не вернемся на этот раз благополучно к своим… Каково же было мое удивление (и облегчение!), когда, отойдя на некоторое расстояние от деревни, я увидел, что австрийцы, не преследуя нас боль­ше, остались в деревне и открыли по нам ру­жейный огонь, не причинивший вреда. Это нас спасло. Мы удалялись все больше и больше, и к вечеру встретили наши части и присоеди­нились к полку, сдав пленных.

Постепенно занимая местности, оставлен­ные противником, нам было приятно видеть дружественное отношение жителей, радостно приветствовавших наш приход, обозначавший освобождение их от немцев. Везде мы встреча­ли теплый прием и находили кров и пищу. Я помню одну встречу, оставившую во мне неиз­гладимый след: однажды вечером я возвращал­ся с разъездом к расположению нашей 1-й бри­гады и присоединился к полку уже на походе. Не прошло и нескольких минут, как из головы колонны начали передавать: «Поручика Мако­вого к начальнику штаба!». Признаться, меня это немного раздосадовало: я только что вер­нулся из разъезда и предвкушал возможность провести эту ночь спокойно, в кругу однопол­чан, а вызов к начальнику штаба дивизии озна­чал какое-нибудь серьезное предприятие. Гало­пом выехал я в голову колонны и получил от начальника штаба дивизии распоряжение выд­винуться немедленно с полусотней погранич­ников вперед, занять переправу у мельницы, которую он указал мне на карте, и постарать­ся удержать этот пункт до прихода частей дивизии.

Взяв полусотню, я быстро повел ее к ука­занной мельнице. Немцы только что, недавно переправились на другой берег реки и, к сча­стью, мост не разрушили. Не успел я еще и спешить свою полусотню, как увидел такую картину: дочери мельника и его жена повисли на шее у моих людей. Они их обнимали, плака­ли и высказывали свою радость по случаю того, что наконец-то мы пришли и избавили их от немцев! Как ни трогательно было смотреть на эту картину, но на войне не до нежностей… Едва удалось мне заставить старика - мель­ника и его семейство оставить моих людей в покое, после чего я распределил погранични­ков по указанным им мною местам, а свобод­ным от наряда людям разрешил войти в хату. Сам я остался снаружи. Через какое-то вре­мя старик и его дочери принесли мне и моим людям всяких яств, какие они только могли раздобыть. Здесь были яблоки, сыр, яйца, мо­локо и т. д. Все мы были очень тронуты таким отношением.

Рядом с мельницей, на горе был замок по­льского графа, чью фамилию я уже не помню. Через некоторое время оттуда явился с пору­чением ко мне очень почтенный старик, кото­рый вежливо сказал мне, что граф выражает свою радость по случаю нашего прибытия и просит меня пожаловать в замок к ужину. Я ответил посланцу, что очень благодарен графу за внимание, но будучи связан задачей, не мо­гу покинуть свой пост. Вскоре из замка опять явился лакей и с ним слуга, нагруженный всякой провизией. Лакей доложил мне, что вельможный пан граф уже стар и не может лично прийти повидать меня, но просит при­нять этот ужин, так как я, наверное, проголо­дался. Я просил передать графу мою самую искреннюю благодарность за его любезность и внимание. Ночью подошли наши части и я по­лучил приказание присоединиться к полку.

Преследуя отходящих немцев, мы подошли у гор. Калиша к немецкой границе, причем разъезды 8-й кавалерийский дивизии вели ре­когносцировку уже на немецкой территории. За время этого похода люди и лошади очень устали и от непрерывных маршей и от стычек с противником. Распоряжением начальника 14-й кавалерийской дивизии было решено дать нашей пограничной бригаде продолжительный отдых. 14-й, 15-й конные пограничные полки были отведены в тыл, и мы расположились в богатейших имениях, принадлежащих поль­скому магнату князю Радзивиллу.

П. Маковой[1]