ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

Приятно было после долгого и утомитель­ного похода и ночевок в халупах и сараях очу­титься в культурной обстановке. Можно было принять ванну, спать на мягкой кровати на безукоризненно чистых простынях, есть вкусные обеды и завтраки с вином… Все это было так необычно для нас, уже отвыкших от комфорта. Наши солдаты были тоже размещены очень хорошо и получали хорошую пищу.

В свободное время большой компанией, во главе с управляющим имением, мы отправля­лись на охоту и вообще старались использовать отдых «вовсю», помня, что на войне такие слу­чаи весьма редки. Сосед - помещик имел автомобиль, и одному из наших офицеров, по­ручику Гайчману, пришла в голову идея съез­дить в Варшаву. Шоссе Калиш-Варшава было в отличном состоянии, и мы могли бы, выехав утром, уже к вечеру быть в Варшаве. Сосед охотно согласился предоставить автомобиль в наше распоряжение, но остановка была за бен­зином, которого у него не было и достать ко­торый было почти невозможно. Все наши по­пытки достать бензин были безуспешны. Тог­да я вспомнил про своего вахмистра Каташинского, зная его удивительную способность вы­полнить подчас самое невозможное поручение. Действительно, к вечеру на второй день моло­дец вахмистр каким-то чудом раздобыл и при­нес нам огромные бутыли с бензином.

Выехали мы большой компанией: хозяин автомобиля, поручик Гайчман, я и сосед - по­мещик с женой и гувернанткой. На следующее утро мы выехали в Варшаву. По дороге везде были следы происходивших здесь недавно оже­сточенных боев. В Варшаву мы прибыли еще засветло. Город был не так наряден, как в мир­ное время, но жизнь в нем била ключом. Три дня нашего отпуска в Варшаве пролетели ве­село и незаметно, и мы собрались в обратный путь.

Проехали уже полпути, как вдруг вся до­рога навстречу нам оказалась запруженной бесконечным количеством обозов, двигавшихся в панике по направлению к Варшаве. От обоз­ных мы узнали, что «герман» потеснил наши войска и что гор. Серадзь уже занят немцами. Всех нас это очень встревожило. Мы с поручи­ком Гайчман были в полном неведении относи­тельно того, где находится наш полк, спутники же наши беспокоились за судьбу своих близ­ких. Все же мы решили продолжать путь, но это было нелегко, так как запрудившие доро­гу обозы не могли порой свернуть в сторону. Несмотря на бесконечную ругань и препира­тельства мы все же продвигались вперед, хо­тя и черепашьим шагом.

Вскоре с нашим автомобилем случилась ка­тастрофа: сворачивая в сторону, автомобиль за­дел за обочный камень, который своей верхуш­кой пробил нам бак с бензином. Оставшись без бензина, мы оказались в беспомощном положе­нии и решили отправить дам обратно в Варша­ву. Но на наши об этом просьбы шоферы встре­чных автомобилей отвечали отказом, а иног­да и руганью. Только после бесконечных отка­зов и просьб мне удалось уговорить одного ехав­шего на грузовике офицера принять наших дам.

Между тем стало темнеть, и мы начали ду­мать, как выйти из нашего затруднительного положения. Исследовав автомобиль, мы обна­ружили, что в одном из углублений бака еще осталось немного бензина. Решили разыскать лошадей и подвезти автомобиль к кузнице, что­бы запаять бак. Долго искали, но наконец раз­добыли лошадей, нашли кузницу, притащили туда автомобиль и запаяли бак. Ночевали в поле, так как двигаться ночью на автомобиле в гуще обозов было почти невозможно. Утром двинулись в путь и на остатках бензина кое-как добрались до Варшавы. Здесь мы узнали, что бои идут уже в районе гор. Скерневицы, и я немедленно выехал с первым же поездом в район боевых действий, чтобы узнать место­нахождение нашего 1-го кавалерийского кор­пуса. Когда я прибыл в Скерневицы, город уже был под обстрелом артиллерии противника.

После долгих поисков мне удалось наконец разыскать наш полк. Оказалось, что на следую­щий день после нашего отъезда, немцы поте­снили наши пехотные части, находившиеся впе­реди, и так быстро и энергично повели насту­пление, что наша пограничная бригада, нахо­дясь в тылу на отдыхе, потеряла связь со шта­бом 14-й кавалерийской дивизии и теперь вре­менно была в распоряжении штаба армейского корпуса. Потеря связи с 14-й кавалерийской дивизией всех нас очень огорчала, так как сов­местная боевая служба с полками этой дивизии связала нас общими условиями боевой жизни и привычным масштабом работы, тогда как не­которые пехотные начальники пользовались кавалерийскими частями, совершенно не счи­таясь с особыми условиями службы конницы. В этом мне пришлось убедиться вскоре лично. Спустя некоторое время я был выслан с разъ­ездом для разведки некоторого района местно­сти. Задача была мною уже выполнена, и я воз­вращался обратно, когда начальник встречен­ного пехотного отряда стал убедительно про­сить меня, чтобы я оказал им посильную вре­менную помощь своими людьми в несении главным образом разведывательной службы, так как у них нет конницы, и они могут оказа­ться застигнутыми противником врасплох. Я согласился. Отряд этот, состоявший из двух полков с батареей, находился, как выяснилось, в армейском резерве и перемещался с места на место. Так эти два полка с их батареей стран­ствовали уже несколько дней и ночей почти без сна и без пищи. Усталость людей и команд­ного состава была неимоверной. Здесь мне при­шлось с особенной яркостью наблюдать те ли­шения, которые зачастую приходится претер­певать нашей доблестной пехоте, особенно в маневренной войне. Люди едва передвигали но­ги и делали не более двух верст в час. Я был вынужден тоже идти пешком, так как двига­ться на коне таким черепашьим шагом было еще более утомительно. По всей колонне раз­давался стон от нестерпимой боли, которую при­чиняли людям натертые в беспрерывном дви­жении ноги. Многие солдаты шли босиком. При­валов не было, так как в тот же миг, как колон­на останавливалась, все люди валились в изне­можении на землю и засыпали мертвым сном. Поднять их потом не было возможности. Сол­даты отставали в пути целыми партиями, и полки таяли на наших глазах. Никакой пищи не получали уже несколько дней, так как по­ходных кухонь не имели, а у польских кре­стьян все уже было съедено воинскими частями, проходившими раньше. Отряд состоял из второ­очередных полков, плохо обученных и послан­ных в спешном порядке на фронт, чтобы во­сполнить потери, понесенные нашими войсками в боях. Это было как раз в начале лодзинских боев, знаменитых по своей ожесточенности и огромному количеству потерь, понесенных обе­ими сторонами. Пользы от таких формирова­ний было, конечно, мало, измотанные вконец люди часто не выдерживали и иногда сдавались в плен.

Двигаясь с этим отрядом, мне пришлось наб­людать, как эти полуживые полки два раза разворачивались для атаки, но, к счастью, ата­ковать им не пришлось, так как оба раза их сворачивали и посылали в другой район. Я не представляю себе, чтобы солдаты этих полков могли развить какой-либо порыв, и успех такой атаки казался мне весьма сомнительным. В деревнях, где нам пришлось останавливаться, в маленькую хату набивалось по 30-40 человек, спавших вповалку, в два - три этажа. Таким же образом приходилось ночевать и мне. В про­должение этих дней я питался монпансье, ко­торое я захватил с собою в разъезд. Лошади были без корма, изголодались и похудели до крайности. Ни я, ни мои люди совсем не знали отдыха, так как начальник отряда решил ис­пользовать нас «вовсю». На все мои просьбы отпустить нас обратно в полк, мне отвечали ка­тегорическим отказом. Наконец я узнал, что этот отряд переходит в состав другой армии. Я опять обратился к начальнику отряда с про­сьбой отпустить меня с разъездом обратно в полк, сославшись на то, что кони мои не мо­гут выдержать такой беспрерывной работы, оставаясь без корма. В ответ я получил резкое «не рассуждать, а исполнять то, что мне при­казывают».

Чаша терпения моего наконец переполни­лась, и я решил при первом же удобном случае освободиться от такого «пленения». Благопри­ятный случай представился в тот же вечер. Глубокой ночью отряд подошел к какой-то де­ревушке, где начальник отряда решил наконец дать своим людям отдых. Мои пограничники разыскали хату в отдалении и случайно никем еще не занятую, где я и расположил свой разъ­езд, предвкушая долгожданную возможность отдохнуть. Увы, надежды мои были прежде­временны: не успел я еще прилечь на куль со­ломы, как из штаба отряда прибежал адъютант и передал мне распоряжение начальника от­ряда отправиться с свободными людьми в разъ­езд и обследовать ряд деревень, где по имею­щимся сведениям находятся значительные силы противника, и выяснить их состав и числен­ность. Скрепя сердце собрал я своих людей и двинулся по указанному мне маршруту. Об­следовав указанные мне деревни и не найдя в них никакого противника, я послал об этом донесение начальнику отряда. Выполнив зада­чу, я решил в отряд не возвращаться, а идти на присоединение к своему полку. Весь мой разъезд радостно приветствовал мое решение. После нескольких дней блуждания, во время которого не раз приходилось сталкиваться с немецкими разъездами, которые шныряли пов­сюду и забирали в плен отставших наших пе­хотинцев, мне удалось наконец разыскать свой полк. В полку были очень обеспокоены нашим долгим отсутствием, но отнеслись приветливо, когда я рассказал свои злоключения.

В скором времени удалось установить связь с 14-й кавалерийской дивизией, с которой мы опять вскоре воссоединились. В это время в районе Лодзи кипели ожесточенные бои. В не­которых местах наши и немецкие части на­столько перемешались в результате упорных боев, что по рассказам очевидцев обозы наши и противника временами сталкивались на до­рогах и мирно следовали каждый к своим частям.

Через несколько дней после моего прибы­тия в полк я получил приказание отправить­ся с сотней пограничников, которой я времен­но командовал, в район гор. Брезины. В зада­чу мне вменялось наблюдение за этим горо­дом и за действиями нашей пехоты в этом районе. Прошло уже несколько дней, как я разместил свои посты и разъезды в районе этого города и ежедневно посылал в штаб ди­визии донесения. Однажды мне пришлось по­слать донесение несколько необычного харак­тера: как-то утром начальник одного из разъ­ездов, унтер-офицер, прибыл ко мне лично и доложил, что, находясь с своим разъездом не­далеко от гор. Брезины, он заметил двигаю­щуюся к городу колонну численностью приб­лизительно в батальон пехоты. Так как ему было известно, что город занят противником, он подъехал и доложил об этом начальнику колонны. Начальник колонны ответил унтер-офицеру, что их полк только что получил от перебежчиков - евреев сведения о том, что город покинут противником, и его батальону приказано занять город. Батальон продолжал движение и, как только он втянулся в город, мой унтер-офицер услышал яростную ружей­ную и пулеметную стрельбу и вслед за тем увидел отходящий в беспорядке наш батальон. Было ясно, что сведения об оставлении горо­да являлись ложными.

Вскоре после занятия города Брезины на­шими войсками, немцы тайно вошли ночью в город и захватили в плен штаб нашей пе­хотной дивизии. Конечно, и на этот раз не обошлось без предательства. В эту злосчаст­ную ночь в Брезинах ночевали случайно начальник штаба 14-й кавалерийской дивизии генерал-майор Залесский, нашего полка рот­мистр Соколовский и поручик Гарнага, 14-го гусарского полка поручик Воробьев и несколь­ко молодых корнетов, только что выпущен­ных из кавалерийских училищ. Полк наш помещался в это время во флигелях император­ского охотничьего дворца в гор. Бялы. По рас­сказу ротмистра Соколовского, который ночью вернулся в полк, дело произошло следующим образом: все они были на пути в штаб 14-й кавалерийской дивизии. Прибыв к вечеру в гор. Брезины, они решили там переночевать и зашли в находившийся в городе штаб пехот­ной дивизии. Их приняли очень любезно, от­вели помещение, чтобы переночевать, и увери­ли в полной безопасности. Ночевали они все в одной большой комнате. Ночью ротмистр Со­коловский проснулся от какого-то неясного шума, подошел к окну и увидел очертания не­мецких касок. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что вся улица запружена немецкой пехотой. Он немедленно разбудил всех, и они бросились вон из дома. Автомобиль и также коней, которых привезли с собой молодые кор­неты, пришлось, конечно, бросить. Выбежали во двор и через заборы и дворы бросились врассыпную куда глаза глядят. Очутившись уже в поле, увидели скачущих казаков и про­сили взять их с собой, но те отказались. На шоссе попалась телега с пехотными солдата­ми, в которую им удалось примоститься. Таким образом они добрались до гор. Скерневицы, а ротмистр Соколовский в гор. Бялу, где нахо­дился наш полк. Не все, однако, ушли из гор. Брезины благополучно: поручик Гарнага и митавец Воробьев попали в плен.

Упорные бои под Лодзью все продолжа­лись, и много доблести было проявлено с обе­их сторон, но немцы все же начали постепен­но выходить из кольца наших войск, в кото­рое они попали. В эти дни мне пришлось на­блюдать великолепную атаку одного из наших второочередных пехотных полков. Насколько помню, когда я подъехал к цепям этого полка и спросил название полка, они мне ответили, но название полка совершенно изгладилось из моей памяти, помню лишь, что этот второоче­редной полк был сформирован в Бессараб­ской губернии. С бьющимся сердцем и с чувст­вом восторга смотрел я, как цепи этого полка, равняясь, как на параде, ровным и бодрым шагом атаковали немецкие позиции. Немцы занимали опушку леса, перед которой рассти­лалось обширное поле, совершенно открытое. Не ложась и не сгибаясь под сильным артил­лерийским, пулеметным и ружейным огнем цепи полка ворвались в лес. Несколько минут, а может быть даже секунд неприятельский огонь был настолько част, что все сливалось в один общий рокот, а затем, как по команде волшебного жезла, все стихло. Лишь изредка раздавались отдельные выстрелы. Как я узнал потом, этот доблестный полк захватил в этом бою немецкую батарею и много пулеметов. На­ша 14-я кавалерийская дивизия тоже пыта­лась в этот день атаковать немецкую батарею, но атака не была успешной, так как впереди бугра, за которым находилась батарея, было топкое болото, и кони начали вязнуть в нем. Понеся небольшие, к счастью, потери, дивизия оттянулась к лесу.

Наконец гор. Лодзь был очищен от немцев и занят нашими войсками. Странно было чи­тать газеты и распоряжения немецких вла­стей, еще накануне занимавших город. Осо­бенно, я помню, поразили меня своим языком проникнутые глубокой ненавистью к России прокламации польских «соколов», сражав­шихся на стороне наших врагов. Черной не­благодарностью отплатила нам Австрия за по­мощь, оказанную ей во время венгерского вос­стания, разжигая ненависть к России среди малороссов - галичан и поляков. Остается только пожалеть, что на Венском конгрессе Император Александр 1-й взял герцогство Варшавское вместо Галиции и Червонной Ру­си, положившись на дружбу окружавшей его польской аристократии и знати: князей Чарторийских, Велепольских и других, и короно­вавшись царем польским. Получив исконные русские земли удельного периода, мы не име­ли бы трех польских восстаний, не имели бы сильного вероломного соседа и, кто знает, история России пошла бы может быть по дру­гому пути. В смысле стратегическом Россия прикрывалась бы от Австрии высоким гор­ным кряжем Карпатских гор. Польские вос­стания подстрекались и субсидировались ино­странными государствами, в особенности Фран­цией и отчасти Северной Америкой, с целью ослабить могущественную русскую Империю. С приобретением герцогства Варшавского мы приобрели также и несколько миллионов ев­реев, и с этого момента объединенные усилия мирового масонства и еврейства были направ­лены главным образом на разрушение право­славной самодержавной русской Империи. Их усилия увенчались успехом в 1917 году, и со­став первого революционного правительства в России красноречиво говорит за себя.

Во время боев под Лодзью большую по­мощь немецким войскам оказывали немецкие колонисты, в большом количестве населяв­шие этот район. Находясь с разъездом в этих местах, мне часто приходилось сталкиваться с ними и необходимо отметить их крайне вра­ждебное отношение к нашим войскам. Укры­вательство немецких солдат и офицеров, за­ведомо ложные сведения, которыми они снаб­жали наши войска, отказ в продовольствии и вызывающе дерзкое поведение, все говорит к излишней доверчивости к ним русского правительства. Жалобы на возмутительное поведение немецких колонистов мне приходилось слышать и от многих других офицеров.

Заглянул я в эти дни в пехотные окопы. Просидел у пехотинцев несколько часов. Случилось так, что в это время на горизонте маячили немецкие цепи, которые, однако, вскоре залегли на приличной дистанции, попав под огонь наших батарей.

Стояла уже глубокая осень, и становилось холодно. Части нашей дивизии вскоре получили особую задачу, и мы перешли в район реки Пилицы, где полки дивизии заняли в спешенном строю боевой участок на реке Питице. Здесь мы впервые познакомились с огнем тяжелой артиллерии. Весь наш участок был изрыт огромными воронками, и нельзя сказать, что вид этих воронок был бы приятен нам. Особенно неприятны были полет и разрыв этих снарядов ночью. Сначала некоторое время высоко в воздухе слышен характерный, поющий свист, который все усиливается и все ближе надвигается на вас и вдруг заканчивается оглушительным взрывом. От тяжелой артиллерии в этот период войны не спасали никакие укрытия, а потому все избушки в нашем районе были пусты и часто исковерканы. Сотни сменялись на позиции каждые три дня. Потери у нас были, к счастью, небольшие. Война начала постепенно из маневренной прев­ращаться в позиционную. И мы и немцы за­креплялись на занятых местах. Начиналась зима, и боевые действия постепенно замирали после предыдущих боев, тяжелых для обеих сторон. У нас в дивизии поползли слухи, о том, что ввиду недостатка офицеров в пехотных частях, пехота будет впредь пополняться и кавалерийскими офицерами.

Наши 4-сотенные 14-й и 15-й пограничные зонные полки, входившие в состав 14-й кава­лерийской дивизии, были настолько потрепаны за время с начала войны, что численный состав их был ничтожен, маршевых пополнений мы не имели, а потому распоряжением штаба дивизии были переформированы и об­разовали сводный дивизион. Каждый пог­раничный полк составил одну сводную сотню. В скором времени эти сводные сотни пограничного дивизиона вошли временно в состав 14-го уланского Ямбургского полка, так как три эскадрона этого полка были в отделе, в распоряжении пехотных частей.

Зима была уже в полном разгаре, когда на Рождество я получил отпуск на несколько дней и отправился в Варшаву. Приятно было после долгого перерыва и лишений на фронте опять очутиться в большом городе, останови­ться в комфортабельной гостинице «Поло­ния». Эта гостиница нравилась мне особенно еще и потому, что можно было снять номер из двух комнат с балконом, выходящим на всех этажах во внутренний зал - столовую и обе­дать и пить чай на этом балконе, слушать му­зыку и видеть всех присутствующих, не сходя вниз, в столовую. Приятно было вечером по­бывать в оперетте и вспомнить доброе старое время. Новый Год встречали в общей компа­нии офицеров нашего и 15-го полка, находив­шихся в отпуску.

Новый год принес нам, пограничникам, це­лый ряд перемен. Не успели мы выехать об­ратно на фронт, как получили известие, что наш пограничный конный дивизион выходит из состава 14-й кавалерийской дивизии и пере­ходит в район Варшавы, в распоряжение ин­женерных войск. Нам разрешалось оставать­ся в Варшаве до прибытия дивизиона. Все мы с большим сожалением расставались с 14-й кавалерийской дивизией, с которой пережили много за время совместной боевой жизни.

Наконец наш дивизион прибыл в район г. Варшавы. Здесь каждая сводная сотня полу­чила отдельный район. В задачу нашу входи­ло наблюдение за строящимися полевыми ук­реплениями. Это был весьма скучный период нашей жизни, который разнообразился толь­ко редкими поездками в Варшаву. Вскоре мы перешли в гор. Слоним, где по-прежнему на­ходились в распоряжении инженерных войск. Инженеры наши работали вовсю, возводя ве­ликолепные укрепления. К сожалению, нашей пехоте за всю войну редко приходилось исполь­зовать эти укрепления, так как большей ча­стью обстоятельства складывались так, что эти укрепления не совпадали с позициями, ко­торые приходилось занимать во время отхода, и было досадное чувство бесполезности затра­ченных усилий и денег. С другой стороны, никто, конечно, не мог предвидеть, что наш от­ход из Польши примет такие стихийные размеры.

Весной 1915 года я получил предписание отправиться со взводом пограничников в рас­поряжение военно-инженерного отдела при штабе 2-й армии. Эта командировка меня очень обрадовала, так как вносила некоторые раз­нообразие в довольно скучное занятие наблю­дать за рабочими на разных сооружениях во­енного характера и давала, кроме того, возмож­ность провести некоторое время в условиях комфорта, которого мы лишились с тех пор, как покинули Ченстохов. Через несколько дней я уже был в Варшаве, где немедленно представился моему временному начальству и получил распоряжение поместить свой взвод в расположении Отдельной гвардейской кава­лерийской бригады («Лазенки»), а сам снял номер в старинной (еще со времен Напо­леона) «Английской гостинице», предвкушая «благоденственное и мирное житие».

Увы, мечты мои разлетелись прахом: на третий день пребывания в Варшаве я получил приказание немедленно вернуться в сотню. В тот же день я погрузил своих людей и коней в товаро-пассажирский поезд и быстро вер­нулся в сотню. Здесь я узнал, что наш свод­ный пограничный дивизион будет переброшен в гор. Новоалександрию для формирования но­вого пограничного полка. В скором времени нас перевезли в этот город, куда постепенно прибывали пограничники и кони для форми­рования полка, получившего название «15-й пограничный Сандомирский конный полк».

Два месяца спустя формирование полка уже заканчивалось, и я получил разрешение командира полка съездить на несколько дней в Варшаву. Я знал, что немцы теснят наши части на Западном фронте, но в Варшаве все было спокойно, жизнь текла нормально и не было заметно никаких признаков смятения или эвакуации. Пробыв в Варшаве несколько дней, я собирался выехать обратно в полк. На­кануне отъезда я был в театре и удивился, что примадонна варшавской оперетки Мессаль не участвовала в спектакле, хотя в нем участвовал ее партнер Редо.

Рано утром следующего дня я получил из полка телеграмму с приказанием немедленно вернуться в полк. К моему удивлению, на вокзале было сильное оживление. Стоял на­готове поезд с саперной командой, имевшей задание в случае надобности взрывать при от­ходе железнодорожный путь и сооружения, имеющие военный характер. Оказывается, Варшава предназначалась к сдаче, но была эвакуирована так скрытно, что местное насе­ление ничего об этом не знало. Спустя не­которое время наш поезд отошел, и вскоре мы прибыли в Седлец, где в это время находился штаб 2-й армии. Я встретил здесь прикоманди­рованного к штабу армии ротмистра нашего полка Полковникова, и он отвез меня на мото­циклете в штаб 25-го армейского корпуса, в состав которого вошел наш 15-й пограничный Сандомирский конный полк в качестве кор­пусной конницы. Только благодаря тому, что я оставил в полку свой адрес в Варшаве, я спасся и не попал в плен.

Как я узнал потом, передовые части немец­ких войск заняли Варшаву поздно ночью пос­ле того, как я погрузился в поезд. Впоследст­вии я также узнал, что некоторые офицеры, ночевавшие в варшавских гостиницах, были арестованы довольно странным образом. Было приказано их не будить, а к номерам их были поставлены немцы - часовые. Я воображаю ужас и удивление этих офицеров, когда они проснулись и пожелали выйти!

В заключение хочу сказать несколько слов по поводу изменений в мобилизационном пла­не и о подготовке к войне Отдельного Корпуса Пограничной стражи, которые были введены за несколько лет перед войной. Согласно прежней организации конные пограничные сот­ни ежегодно, после учебных сборов и сотен­ного учения, сводились в 4-сотенные конные полки и прикомандировывались к кавалерий­ским дивизиям, совместно с которыми они уча­ствовали в подвижных сборах и проходили службу разъездов, разведывательную, полковые ученья и т. д. Таким образом в случае вой­ны, принимая на себя первый удар противни­ка, они были более или менее хорошо подго­товлены к первым боевым столкновениям, тем более что состав нижних чинов корпуса был отменно хорош в смысле одиночного бойца, привыкшего к самостоятельной деятельности. Надо сказать также, что в Отдельный Кор­пус Пограничной стражи принимались новоб­ранцы только грамотные, и не принимались евреи.

Последние годы перед войной полковая ор­ганизация и участие в подвижных кавалерий­ских сборах были отменены. С объявлением войны в 1914 году конные пограничные сотни, сведенные случайно и разнообразно в полки, дивизионы и отдельные сотни, оказались без пополнения, так как не имели своего запасного полка, который был сформирован лишь год спустя в с. Воейково, Пензенской губернии. Исключение составляли 5-й Горджинский и 6-й Таурогенский пограничные конные полки, вошедшие на формирование новой кавалерий­ской дивизии совместно с 20-м драгунским Финляндским полком и полком Офицерской Кавалерийской школы. Другим исключением был Хотинский пограничный конный полк, потерявший во время конной атаки на венгер­скую пехоту более 2/3 своего состава и полу­чивший пополнение из кавалерийского запа­сного полка. За эту атаку Хотинскому погра­ничному конному полку был по Высочайшему повелению пожалован полковой штандарт. К сожалению, подвиг этот не был, по-видимому, отмечен в военной литературе. В Хотинском конном пограничном полку я прослужил не­сколько месяцев, уже во время революции, и об этой атаке хотинцев мне рассказывали офи­церы полка. Полком командовал барон фон дер Рекке, коренной офицер 2-го лейб-гусар­ского Павлоградского полка.

Как я уже говорил выше, только после го­да войны был сформирован Запасный пограни­чный конный полк и только тогда погранич­ные конные полки стали получать маршевые сотни для пополнения убыли в полках. Кроме того, Запасный пограничный полк имел еще и другое назначение: в военном министерстве было решено несколько изменить после войны организацию кавалерии, выделив из состава кавалерийских дивизий казачьи полки и заме­нив их новыми конно-егерскими полками. Казачьи полки предполагалось свести в отдельные казачьи дивизии. В связи с этими предполо­жениями в Запасном пограничном конном пол­ку готовился кадр для будущих конно-егерских полков. По окончании войны все конные пограничные полки переименовывались в конно-егерские, восстанавливая таковые уже существовавшие ранее в русской кавалерии.

Посколько мне известно, все эти изменения и новая форма конно-егерей были уже утвер­ждены Государем Императором, но увы, предначертаниям этим не было суждено сбыться! Темные интернациональные силы интенсивно работали над разрушением ненавистного им православного русского государства, и боль­ше всего они боялись, что Россия закончит по­бедоносно эту войну. Усилия их увенчались успехом, и вспыхнувшая в феврале 1917 года революция вырвала победу из рук русской Императорской армии.

П. Маковой[1]