Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

Вижу я – идут отроковицами

В светлых ризах, в девственной фате,

В кружевах, с завешенными лицами,

Ряд церквей – невесты во Христе.

Максимилиан Волошин, "Пути России"

Учинив такую жестокую расправу с крестьянством и наведя на весь народ ужас, большевики еще больше обнаглели и усилили борьбу с Церковью. Если в самом начале после захвата власти они закрывали некоторые храмы, пуская их то под склады, то под музеи (так, собор в центре Харькова сделали музеем, а Благовещенскую церковь, величественно возвышавшуюся на площади, пустили под склад), то теперь они стали взрывать храмы динамитом.

Прежде всего, они взорвали Николаевский собор, расположенный в центре города и являвшийся украшением Николаевской площади. Взорвали под предлогом тесноты на площади: он якобы мешал движению. Взорвали произвольно, никого не спрашивая. Рельсы для трамвая провели прямо через площадь, а площадь эту стали называть теперь именем большевика Тевелева.

За Николаевским собором взорвали церковь на Мироносицкой площади – Жен Мироносиц. Эта церковь стояла в густой зелени парка, никому не мешала, но по своей укромности привлекала к себе многих верующих, приходивших сюда излить свое горе. И она подверглась разрушению. Коммунисты не стеснялись в своем наступлении на народное достояние, уничтожая и разоряя, как варвары, храмы исторической ценности.

За взрывами этих храмов последовал взрыв целого ряда церквей на окраинах города.

Возле нас была еще совсем новая, большая церковь с огромной колокольней, на Каплуновской улице, которая служила храмом для всего Нагорного района города. На Пасху, бывало, с колокольни рассыпался целые дни радостный трезвон. Церковь эта была в честь Божией Матери. Но известна она была как Каплуновская. Ее тоже взорвали, никого не спросясь.

Так, не останавливаясь ни перед чем, большевики взорвали многие церкви в городе и его окраинах, а верующие ушли глубоко в подполье. Священников и верующих арестовывали и ссылали в концентрационные лагеря. В городе не стало слышно ни церковного звона, ни разговоров о церкви. Был слышен только приглушенный стон.

Ко мне приходила стирать белье старая женщина, бывшая прислуга каких-то господ – Акулина Гавриловна, или просто Гавриловна. Жила она в маленьком домике на Заиковке, где издавна проживали простые рабочие люди. Большая часть из них были люди церковные, они знали все про церковь и про церковную жизнь. Вот Гавриловна-то и рассказывала мне про все церковные события со всеми подробностями. Запомнился мне особенно один случай. На Воскресенской церкви обновился крест на куполе. Власти искали добровольца, кто бы полез на купол и снял бы этот обновленный крест. Предлагали большие деньги за выполнение этого поручения, и все не находилось охотника. Наконец, нашелся таковой. Полез он на купол и сорвался, разбившись насмерть. После этого случая не находилось другого добровольца. Люди подолгу стояли около церкви и любовались блестящим крестом в небе, и верующие рассказывали о знамениях Божиих. "Шептунами" называла их власть и преследовала. Милиция разгоняла собиравшихся людей, но они все приходили увидеть обновленный крест. Вскоре и этот храм был взорван.

Гавриловна рассказала, что в городе осталась только одна действующая церковь на кладбище Холодной горы. Да и там во время Богослужений и крестных ходов на Пасху мешали оравы посланных молодых хулиганов-комсомольцев, которые кричали и пели всякие непристойные песни. Милиция не защищала верующих, а, наоборот, поддерживала присланных хулиганов. В таких случаях бывали даже драки и потасовки.

– Здесь было не до молитвы, а один только грех, надо было прятаться куда-либо подальше, – сокрушенно закончила свой рассказ Гавриловна, как она встречала Пасху в кладбищенской церкви на Холодной горе.

Только бесстрашные люди ходили в церковь молиться Богу, большая же часть старалась вести себя тихонечко и быть незаметной, хотя и была на стороне верующих.

Нам довелось познакомиться, а потом и близко сойтись с одной семьей. У советских людей было очень развито шестое чувство – чутье или интуиция, – которое помогало им при первой же встрече почувствовать, что представляет из себя данный человек. Так вышло и у нас с Починковыми. Эти две сестры, хоть и были уже немолодые, старше нас, но шли в ногу с современностью. Старшая сестра – Надежда Николаевна – работала библиотекаршей сначала в библиотеке имени Короленко, а позже – в "Сельском Господаре", где с нею и познакомился Яков. Потом они работали вместе в Научно-исследовательском институте механизации сельского хозяйства. Младшая сестра – Леонила Николаевна, или просто Лика – была уже солидным врачом-педиатром в городской (Александровской) больнице, где она заведывала отделением новорожденных. С нею-т; я и познакомилась там, придя к ней поучиться в новой для меня области – педиатрии новорожденных. Она мне помогла скорее и глубже вникнуть в эту область.

Жили они за Рыбным базаром в перенаселенной, старой части города еще в собственном доме. Дом-то этот у них давно отобрали и превратили в "жилкооп", но им разрешили жить в нем, оставив им две комнаты. Дом был старой постройки, без удобств: водопровод и канализация были общими во дворе; но их квартира была совершенно обособлена, на втором этаже, с отдельным входом. Их не трогали, потому что они были советскими служащими и внешне лояльно относились к советской власти, а внутренне, как и большинство советских людей, были против нее. Как более чуткие и более наблюдательные, они видели и замечали в большевиках больше отрицательного и пагубного для народа. Их обособленная квартира позволяла нам встречать вместе большие церковные праздники без посторонних "глаз", при плотно закрытых окнах.

Сочельник перед Рождеством Христовым Починковы справляли, как в старое время: стол был накрыт белой скатертью, под скатертью было положено сено, как в яслях Спасителя. На столе было все только постное: рыба, овощи и рождественская кутья. Но прежде чем сесть за стол и приступить к трапезе, мы пели вместе тропарь:

– Рождество Твое Христе Боже наш... – потом – Дева днесь ... – и уже после этого я, как в детстве, "славила Христа":

Сияла звезда над вертепом,

Где родился наш Спаситель,

Всему миру Избавитель...

Там такие чудеса,

Что отверзлись небеса,

С неба ангелы слетали,

"Слава в вышних Богу" пели,

Они пели, воспевали,

А евреи Иисуса Христа искали,

Они искали, искали и

Четырнадцать тысяч младенцев убивали,

А Иисус Христос был спасен и

В Египет отвезен!

А вам, хозяюшки, многая лета!

Все подхватывали "Многая лета, многая лета!"... Вспомнив свое детство, мы оживленно садились за стол. После ужина начиналась откровенная беседа, чаще литературная.

Леонида Николаевна была с юмористической жилкой, и она умела смешно имитировать современную действительность. Так, на одном из сочельников она прочитала старое стихотворение из букваря, приспособив его к советским условиям:

Вечер был, сверкали финки,

На дворе наган трещал,

Шел по улице "малютка"

И карманы очищал...

А "малютке" двадцать лет,

А в кармане – пистолет!

В подтверждение этого кто-то из присутствующих рассказал о недавнем происшествии. Один мужчина возвращался домой вечером по безлюдной улице. К нему подбежал из подворотни мальчишка в оборванной одежде и настойчиво попросил:

– Дяденька, холодно, я замерз. Дай мне твою шубу!

Прохожий в шубе цыкнул на мальчишку:

– Иди прочь! – и хотел было идти дальше.

Но в этот момент из той же подворотни вышел верзила с палкой в руке, преградил дорогу человеку в шубе и сказал басом:

– Уважь дитё! Дитё озябло! Скидай шубу!

Человек в шубе понял сразу все, снял шубу и отдал мальчишке, а сам поспешил удалиться. Все произошло очень быстро. Рассказ этот как нельзя лучше иллюстрировал тогдашнюю обстановку на улицах города вечером.

И под Пасху мы бывали вместе у Починковых и радостно пели:

– Христос воскресе из мертвых! Смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

Какие дивные слова! Сколько радости и надежды дают они! Мы радостно христосовались друг с другом, а потом садились за пасхальный стол. Не знаю, каким путем ухитрялась Надежда Николаевна все достать и все приготовить, проводя все дни перед Пасхой на работе! Тут были и сырная пасха, и куличи, и – самое удивительное – крашеные яички! Мой мальчик восхищался ими и старался всех убедить, что они не только красивее, но и вкуснее обычных. Так тайные встречи больших праздников доставляли нам огромную радость! Только на таких встречах с близкими нам по духу людьми мы могли быть откровенны и говорить обо всем.

Однажды Леонида Николаевна прочитала нам, подражая харьковскому профессору патолого-анатому Мельникову-Разведенкову, гнусавя, как он, протокол вскрытия Ленина с изменением органов, характерным для сифилиса. Протокол вскрытия был написан умно, диагноз "сифилис" ни разу назван не был, но для осведомленных лиц все было ясно, этот диагноз вытекал сам собою. Мы очень смеялись над таким открытием у большевистского кумира.