В 30-м томе Большой советской энциклопедии за 1937 г. сказано, что сталинский Нарком Л.М. Каганович "родился в деревне Кабаны Киевской губернии, в бедной многодетной (13 детей) еврейской семье. До 18-летия дожили 7 отпрысков Моисея Гершковича Кагановича.
О "бедном" отце Лазара Мойшевича Кагановича – Мойше Гершевиче, потомке (?) последнего хазарского Кагана Иосифа бен Аарона – это писалось, очевидно, в расчёте на то, что все предреволюционные справочники «Весь Киев», в которых он значится как оптовый лесоторговец, либо уничтожены, либо навечно похоронены в спецхранах, а людская память – вещь ненадёжная. Расчёт, конечно, напрасный.
И справочники сохранились, и люди не забыли помещика Кагановича, которому в бывшем селе Кабаны принадлежали почти все земли и самый большой в округе шинок. Помнят и его заику-приказчика Марголина, в одночасье ставшего подставным "хозяином" множества пароходов на Днепре.
Как уточняет в своём очерке И. Дижур «Евреи в экономической жизни России», опубликованном в вышедшей в Нью-Йорке «Книге о русском еврействе», Мойша Каганович на имя этого Марголина оформил 70% всего тоннажа днепровского судоходства – понятно, чтобы избежать чрезмерного обложения налогами, так как доходы от торговли лесом тоже были велики. И он же, Мойша Каганович, как неожиданно выяснилось в ходе следствия по «делу» об убийстве П.А. Столыпина в 1911 г., негласно держал контрольные пакеты акций многих ресторанов и домов терпимости [публичных домов] в Киеве, Харькове, Елисаветграде, Екатеринославе, Николаеве, Херсоне и Одессе.
Вот тогда "бедный" Мойша Гершевич Каганович и имел крупные неприятности с киевской жандармерией и налоговым ведомством. И в том же 1911 г. его сын и наследник Лазар, как говорится в БСЭ, "вступил в партию в киевской организации большевиков".
Являясь первым секретарём Московского городского комитета ВКП(б), Каганович занимался реализацией плана сноса храмов и "реконструкции" Москвы, предложенного Срулем (Сергеем) Костриковым по кличке "Киров". Лазар Мойшевич Каганович лично командовал взрывом храма Христа Спасителя со словами: «Задерём подол матушке России!».
Став в 1925 генеральным секретарём ЦК КП(б) Украины, Каганович повёл «украинизацию» республики в необычайно высоком темпе. Уже к февр. 1926г. весь управленческий аппарат должен был завершить проверку на знание украинского языка. Служащим, не выучившим языка, предлагалось овладеть им в течение трех месяцев. Тех, кто не выполнял этого требования, временно увольняли с работы.
Киевская опера в 1926 была украинизирована на 85%: из семи опер её первого цикла шесть давалось на украинском языке, одна на еврейском, а на русском языке, на котором разговаривали 70% рабочих семей Киева, – ни одной. С 1922 по 1927 год число украинских национальных школ в республике возросло с 6150 до 15148.
Выступая в «институте советского строительства и права» 4 ноября 1929 года, Лазар Каганович сказал: «Мы отвергаем понятие правового государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьёз о правовом государстве и тем более применяет понятие “правового государства” к советскому государству, то это значит, что он идёт на поводу буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».
К террору и внесудебным казням в СССР Лазар Каганович имел самое непосредственное отношение, чего никогда не отрицал. Он входил в число тех большевицких главарей, которые вместе с Джугашвили подписывали «расстрельные списки» на десятки и сотни тысяч человек.
Весной 1935 года Л.М. Каганович посетил своё родное украинское село. После этого визита его название – «Кабаны» – было изменено на «Кагановичи». (Впоследствии, после чернобыльской катастрофы оно (уже вновь переименованное) попало в зону повышенной радиации).
Размах репрессий Кагановича в подконтрольном ему ведомстве путей сообщения превосходил всё, что может нарисовать себе самое буйное воображение. В 1937 г. на одном из собраний актива железнодорожников Каганович заявлял: «Я не могу назвать ни одной дороги, ни одной сети, где не было бы вредительства троцкистско-японского». В полном соответствии со сказанным были арестованы заместители Кагановича, почти все начальники дорог и политотделов дорог.
В Наркомате путей сообщения надолго запомнили случай, когда личный представитель Наркома сообщил с одной из станций об опоздании поезда и запросил разрешение на расстрел виновных. Ему тут же по телеграфу отстучали ответ: «Приветствую расстрел нерадивых железнодорожников. Каганович». Начальник другой станции послал телеграмму Джугашвили о том, что из-за репрессий Кагановича «остался совсем один – трудовой коллектив арестован полностью, включая грузчиков и стрелочников, – пришлите хоть кого-нибудь!».
Свою деятельность на посту министра промышленности строительных материалов Каганович начал с прорубания в здании министерства нового персонального лифта для себя. Возле лифта поставили охрану. В середине дня министру привозили опломбированный обед. Начальник личной охраны, генерал-майор, пробовал блюда в комнате отдыха, после чего к ним приступал и хозяин.
И на этом посту, как и везде, основным методом работы Кагановича было рукоприкладство. Не понравившиеся ему бумаги он комкал и швырял в лицо подчинённым. Один раз, когда седой завсекретариатом ползал по полу и собирал их, у него начала трястись голова. Каганович сказал: «Тебе, старый баран, надо отдохнуть, пойти в другое место, вместо тебя возьму твоего сына». Завотделом стройматериалов Совмина В. Коленков говорил впоследствии: «Когда мы думали о том, что надо идти на работу, – лучше б, казалось, под трамвай попасть».
По праздникам Каганович посылал подчиненного объехать Москву и посмотреть: как висят его портреты? Точно ли на том же месте от портрета Сталина – или перемещены?
Незадолго до закрытия театра Мейерхольда одну из его постановок посетил Каганович. Разгром актёрского коллектива был уже предрешён, и чтобы ясно это продемонстрировать, Каганович демонстративно покинул спектакль, не досмотрев его и до середины. Мейерхольд, которому было больше 60 лет, бросился за Кагановичем на улицу и бежал за его уезжавшей машиной, пока не упал, выбившись из сил.
Каганович имел огромную библиотеку: несколько тысяч томов, включая ценнейшие издания по искусству и философии. Бóльшая часть её была собрана из книг арестованных когда-то людей: Лазарю привозили их на просмотр из квартир, и он отбирал себе лучшие.
На работе в Асбесте Каганович обнаружил полное незнакомство с реальной жизнью людей, которой он совершенно не касался, пребывая в партийных верхах. Он даже не представлял, что можно купить за ту или иную сумму денег и какова продолжительность отпуска у рабочих. Работник комбината Ю. Надеждинский пишет: узнав об этом, «мы с ужасом поняли, какое у нас было правительство, кто нами повелевал! Это не боги на Олимпе – а баре и проходимцы...»
В 1962 году Каганович получал персональную пенсию 800 рублей в месяц. Тем не менее, он, жалуясь на материальную нужду, просил директора института марксизма-ленинизма П. Поспелова безплатно присылать ему журнал «Вопросы истории КПСС», стоивший 40 копеек в месяц.
На пенсии Каганович записался в Историческую библиотеку. Когда при заполнении учётной карточки его спросили об образовании, никогда ничему не учившийся Л.М. Каганович без ложной скромности сказал: «Пишите – высшее!»
Однажды при сдаче книг в зале Ленинской библиотеки образовалась очередь учёных. Каганович подошёл и встал первым. Другие стоявшие стали возмущаться. «Я – Каганович», – громко провозгласил Лазарь Мойшевич. Однако из очереди вышел человек, встал перед Кагановичем и заявил: «А я – Рабинович». Это был известный физик М.С. Рабинович.
К. Черненко во время своего правления проявлял благоволение к ещё не умершим соратникам Джугашвили. Приятель Кагановича по «антипартийной группе» Скрябин по кличке Молотов был восстановлен в партии. Кагановичу повысили пенсию и забронировали за ним персональную палату в кремлёвской больнице.
В 1989 году члены общества «Мемориал», собравшиеся под Киевом, в Быковне, на месте захоронения жертв сталинских репрессий, собрали 30 рублей для Кагановича – на проезд от Киева и обратно – и направили ему письмо с предложением приехать и дать в Быковне показания об организации террора.
Умер Лазар Мойшевич Каганович, старейший член сталинского политбюро, в 1991 году в возрасте 98 лет, не дожив несколько месяцев до развала СССР. Умирал он в своей элитной московской квартире на Фрунзенской набережной, дом №50, пользуясь всеми привилегиями от Совета министров СССР, но как гласит всё та же семейная молва, "в нищете, поскольку последние 15 лет только писал свои мемуары и умер за столом"...
Труп Кагановича был сожжён в крематории Донского монастыря – в нескольких десятках метров от огромной братской могилы, где в конце 1930-х годов тайно хоронили расстрелянных и замученных в застенках НКВД людей, в том числе и тех, кто был арестован по личному приказу Кагановича.
источник |
