ПРИОБРЕСТИ КНИГУ "СЛАВА РОССИИ" В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15568/

СКАЧАТЬ ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

https://www.litres.ru/elena-vladimirovna-semenova/slava-rossii/

4

Голос Каролины Мерсье, называемый поклонниками божественным, заполнял собой весь зал. В его низком, мягком тембре слушатели находили несравненное очарование. Этот голос окутывал душу, успокаивал волнения, дарил мгновения тихого умиротворения и радости. Чашка горячего шоколада, кашемировая шаль, голос Каролины Мерсье… Уют – верный синоним этим трем столь различным материям.

В последнее время Каролина сделалась частой гостьей в Павловске. Вдовствующая Государыня давным-давно основала в своей вотчине один из первых в России литературно-музыкальных салонов. В этом находила великая труженица отдохновение от трудов благотворительности. В этом, а также в живописи и токарном деле. Императрица стала одной из первых женщин в мире, овладевшей ремеслом токаря. На своем станке она вытачивала из янтаря и слоновой кости настольные украшения, чернильницы и иные изделия. Августейшей свекрови подарила Мария Федоровна портретную камею из яшмы и агата, изображающую Екатерину в образе Минервы. Своих возлюбленных детей милосердная художница также запечатлела, выгравировав их портреты по молочному стеклу. Для пейзажей и натюрмортов Государыня предпочитала пастель и акварельные краски…

Вот, и теперь что-то набрасывала твердая рука на мольберте – не умела мать династии находиться в праздности! Каролина же услащала слух ее своим пением. В этот вечер должны были навестить Императрицу Великая Княгиня Елена Павловна и другие гости, но разразилась сильнейшая непогода, и от того планировавшийся салонный прием отменился, обратясь тихим домашним вечером в обществе фрейлин. А также Каролины Мерсье, с радостью откликнувшейся на очередное приглашение в Павловск.

- Скажите, мадемуазель Каролина, отчего это вы, артисты, всегда берете себе иностранные имена? Ведь, вот, вы, к примеру, совершенно русская, разве я ошибаюсь? – спросила Императрица, наконец, отложив кисти и велев подавать чай.

- Нет, Ваше Величество, не ошибаетесь, - отозвалась Каролина, садясь подле Государыни и принимая из ее собственных рук чашку ароматного чая. – Видите ли, многие артисты не желали бы, чтобы их настоящие фамилии были известны. В России… очень сильны патриархальные традиции. Да и не только в России. Актерское ремесло считается позорным в глазах многих. И чтобы не ронять тень на семью…

- Какая ерунда! – пожала плечами Мария Федоровна. – Вы выступали в лучших домах Европы, вам рукоплещут монаршие особы. К примеру, я. Ваши родные могли бы гордиться вашей славой.

- Вряд ли мои родные стали бы гордиться такой славой, - покачала головой Каролина. – В моей семье славою считалось иное…

Императрица пристально посмотрела на певицу, словно желая проникнуть в тайну ее происхождения.

- Выходит, вы даже не общаетесь с ними?

- С кем?

- С вашими родными?

- Так сложилось, - уклончиво отозвалась Каролина. – Ваше Величество, мне минуло сорок лет. Сегодня я известна, независима, имею свой дом… Но было время, когда все было иначе. Я… согрешила против моей семьи, и она была права, забыв меня.

- Простите мне мое любопытство, но я узнала, что вы стали часто бывать в моем воспитательном доме, в Гатчине. И даже купили маленький дом неподалеку от него.

- Так и есть. Впервые в жизни у меня появился свой дом. И это огромное счастье… Знать, что есть, куда возвращаться, что есть место, откуда не прогонят. Однако, этому дому не хватает тепла. А моему сердцу кого-то, о ком я могла бы заботиться…

- Вы хотите взять на воспитание кого-то из наших подопечных? – улыбнулась Императрица, и Каролина отметила, что улыбка у венценосной благотворительницы очень открытая, сердечная. Весть о том, что кто-то из ее «деток» может обрести свой дом искреннейшим образом возрадовала ее душу. Царица-мать, как подходит этой крупной, дородной, но при том очень статной женщине, это название. На портретах она отчего-то чаще выходила суровой, но Каролина, бывая в Павловске, неизменно видела ее благодушной и ласковой. Государыня с первой встречи умела внушить к себе чувство совершенного доверия, говорить перед нею было легко, и вовсе не хотелось таиться. Казалось, что сильная, мудрая и добрая Царица сможет понять все, как понимает настоящая мать…

- Да, я думаю об этом, - Каролина помолчала. – Когда-то я потеряла свое дитя, и с той поры в моем сердце образовалась странная пустота. Будто бы пустая запертая на ключ комната, в которой бродят сквозняки… Я хочу, чтобы комната эта сделалась, наконец, жилой.

- Вы могли бы выйти замуж… Вы еще молоды, и, скажу без лести, я никогда не дала бы вам сорока. Я полагала, что вам не более тридцати пяти.

- Я актриса и должна выглядеть хорошо, - грустно улыбнулась Каролина. – Что же до замужества, то кто возьмет за себя стареющую актрису? Вы же знаете, к какому сорту женщин нас относят. Да и я… Не хочу больше ни боли, ни лжи. Я когда-то погубила свою жизнь, свое будущее. Теперь мне хотелось бы дать будущее маленькому человеку, которого лишил оного рок. Я давно думала об этом, но для такого решения нужно было твердо стать на ноги. Теперь такое время пришло, моего годового дохода вполне хватит на то, чтобы дать достойное воспитание ребенку. Если, конечно, меня сочтут достаточно благонадежной, чтобы доверить мне такое дело…

Императрица опустила свою крупную ладонь на хрупкую руку Каролины:

- Я лично буду вашей поручительницей, так что можете не сомневаться в успехе.

- Безмерно благодарна за вашу доброту, Ваше Величество! – с чувством воскликнула певица.

- В Гатчине теперь тяжело хворает один из воспитанников. Я завтра еду к нему с гостинцами. Не желаете ли составить мне компанию?

- С превеликой радостью! Не знаю, как и возблагодарить мою Государыню за такое участие…

Мария Федоровна снова пристально посмотрела на певицу. Кажется, именно этот взгляд всего точнее переносили на свои полотна художники…

- Благодарить тебе, милая, меня не за что, - сказала Государыня, сделав знак фрейлинам удалиться. - Мое дело о моих детках печься, и если кому из них готово улыбнуться счастье обрести любящую мать, так и мне то счастье. Но, ежели желаешь доставить мне, старухе, удовольствие, то расскажи поболее о себе. Имени твоего настоящего не спрашиваю, пусть оно останется твоею тайною. Но твоя судьба меня занимает. К тому же, согласись, что попечителю надлежит знать порядком, кому вручает он детскую душу.

Этого вопроса Каролина боялась. Она от того именно до сих пор и не отваживалась начать дела об усыновлении, что не желала называть себя и рассказывать о себе уполномоченным решать такие вопросы лицам. Однако, из возможных зол всех меньшая – это представить свою исповедь Царице-матери. Перед ней исповедоваться не так тяжело, и одной ее воли довольно, чтобы решить дело к счастью Каролины.

- Покоряюсь воле милосердной попечительницы, - тихо отозвалась она. – И заранее прошу простить, если рассказ мой будет сбивчив.

- Главное, чтобы он был искренен. А слог… Слогом меня утешат мои литераторы.

- Я принадлежу к старинному дворянскому роду. Мужчины нашей семьи во все века служили России на поле брани. Именно это я имела ввиду, говоря, что в моей семье гордятся иной славой. Моя мать покинула этот мир, когда мне исполнилось пятнадцать… Я страшно тосковала о ней, так как кроме нее у меня не было ни одной близкой души… Нет, конечно, я безмерно любила и отца, и братьев, как и они меня. Но у них был свой, мужской мир. И я была в нем чужой… Однажды непогода привела в наш дом одинокого путника, чья коляска изломалась на наших ухабах, а сам он при том серьезно расшибся, повредив ногу. Мы дали ему приют под нашим кровом на все время его болезни…

- И он соблазнил вас, дитя мое?

- Он… - Каролина в волнении закусила кончик перчатки. – Он был так непохож на моих родных! Он говорил так, что голова моя кружилась от этих слов…

- И, конечно же, неописуемо хорош собой?..

- Да, он был очень красив. Но дело было не в том… Дело было в нежности, которой я никогда дотоле не встречала в мужчинах, в том, как удивительно он понимал меня, точно читал мои мысли, предугадывал всякое мое слово, движение души… Когда он поправился и уехал, я не находила себе места, сходила с ума. Я буквально заболела и чахла от тоски. Родные приписывали мою скорбь недавнему уходу матери, траур по которой мы еще носили, но я-то знала, что скорблю не по моей несчастной родительнице, а по человеку, вдруг разом заслонившему для меня собой весь мир. Он появился вновь через два месяца, в дом наш не заехал, но подкараулил меня на прогулке и предложил бежать с ним, сказав, что не может без меня жить.

- Отчего же он не пожелал посвататься к вам?

- Отец никогда бы не разрешил этого брака, так как у моего обольстителя не было ни титула, ни чина, ни состояния…

- Что же, вы тайно обвенчались с ним?

- Если бы! В ту же ночь я бежала и сделалась его женой… Но пред алтарем мы так и не предстали. И не могли предстать, ибо, как потом оказалось, мой возлюбленный уже был женат. Он был всего лишь игрок, страстный, отчаянный. Мог в одну ночь сделаться Крезом, а в другую оказаться беднее последнего нищего. И я также была для него игрой… Игрушкой… Когда игрушка приелась, ее просто оставили на постоялом дворе, на окраине Москвы, где оказались мы после нескольких месяцев скитаний. Я проснулась однажды утром, а моего похитителя уже простыл и след. Я осталась одна, без каких-либо средств к существованию, без защиты. Что было мне делать? Вернуться в дом, который я покрыла позором, было немыслимо… Найти хоть какую-то честную работу, чтобы не умереть с голоду, казалось невозможным. Для этого нужно хоть что-то уметь, а что умела я со своим благородным домашним воспитанием? Оставалось одно – утопиться во избежание позора худшего! С этим намерением я шла уже к реке, когда увидела объявление о наборе артистов в Большой Петровский театр. Мой голос с детства заслуживал самых высоких похвал, и я решила испытать судьбу. Судьба же в тот раз решила мне улыбнуться. Так я стала актрисой Каролиной Мерсье… Почему-то русским именам публика верит меньше, хотя русский театр был основан человеком с самым что ни на есть русским именем – Федором Волковым…

- Что же было дальше?

- Дальше… - Каролина усмехнулась. – Дальше был путь к славе. С большими изгибами, колдобинами, рытвинами и даже пропастями… Двадцать лет назад я встретила человека, который заставил меня забыть жестокий обман, который лишил меня моего имени и моей семьи. Он был офицером, как и мои братья, и очень походил на них во всем. В том числе в понятиях чести, в гордости. Однажды он заподозрил меня в неверности… Клянусь, что не была виновна даже помыслом, но он мне не поверил и уехал, заявив, что не желает больше знать меня. Через несколько месяцев появилась на свет наша дочь. Первые годы своей жизни она росла у чужих людей, а я лишь навещала ее так часто, как только могла, и платила за ее содержание. Я мечтала скопить довольно денег, чтобы уехать с моей малюткой куда-нибудь, где никто меня не знает, и жить тихо и скромно, залечивая раны, нанесенные мне жизнью.

Однажды, когда я в очередной раз приехала проведать мое дитя, мне сказали, что ее увез какой-то офицер, оставивший для меня записку. В записке было сказано, чтобы я не вспоминала впредь о дочери. Что она не нуждается в подобной матери, и что ее отец позаботится о ее судьбе, дав ей имя и воспитание, подобающее его дочери.

- Какая жестокость! – воскликнула Императрица, живо тронутая драматическим рассказом.

- Он считал, что я изменила ему, предала. И в то же время считал долгом позаботиться о своей дочери. В том, что она его, сомневаться ему не приходилось – у нее над губой, знаете ли, характерная родинка, в точности, как у него…

При этих словах Государыня отчего-то нахмурилась.

- Характерная родинка над губой… - повторила она. – Интересно…

- Что-то не так, Ваше Величество?

- Нет-нет, ничего. Продолжайте, моя милая. Что же, вы не пытались найти свою дочь?

- Пыталась, но безрезультатно. Сперва я была слишком потрясена и не знала, куда бежать. К тому же я понимала, что у законной дочери своего отца будущее будет совсем не то, что у незаконно прижитого ребенка певички… Я не хотела портить жизнь своей дочери. Что могла дать ей такая мать, как я? Много позже, обретя известность, я пыталась что-то узнать. Не для того, конечно, чтобы явиться моей девочке незваным призраком, но лишь для утешения собственного сердца. Но мне ничего не удалось выяснить, кроме того, что мой бедный капитан погиб в сражении с французами. Что же стало с нашей дочерью, никто не мог сказать мне. Никто даже не знал о ее существовании. Кто знает, может быть, Господь призвал ее также…

- Как звали вашу малютку?

- Анастасией, в память моей матери…

Снова какая-то странная тень пробежала по лицу Императрицы. Она тряхнула головой, словно отгоняя навязчивое видение, и сказала мягко:

- Вы много выстрадали, моя милая. И не мне судить вас. Я благодарю вас за то чистосердечие, с которым вы поведали историю вашей нелегкой жизни. Обещаю вам мое покровительство, и надеюсь, что наш воспитательный дом подарит вам то, о чем тоскует ваше сердце.

- Благодарю вас, Ваше Величество, за то великое снисхождение, с коим выслушали вы исповедь моей беспутной жизни.

- На дворе теперь совсем дурно, оставайтесь ночевать в Павловске. А днем, если распогодится, отправимся проведать наших подопечных!

Давно уже не было так тепло на душе у Каролины, как после этого казавшегося ей столь тяжелым и пугающим разговора с Государыней. Ее душу переполняло чувство бесконечной признательности и вместе с тем живительной надежды на новую жизнь, в которой уже не будет она одинока. Растроганная сочувствием Императрицы и исполненная самых отрадных мечтаний, Каролина покинула покои Марии Федоровны. Та же, в задумчивости глядя на свой этюд, запечатлевший черноокую красавицу-певицу с чудными цвета темного пламени волосами, повторила отрывисто:

- Характерная родинка над губой… Анастасия… Возможно ли быть подобному совпадению?..


5

Расстояние от Орловской губернии до столицы преодолела Настасья в считанные дни – фельдкурьерам на зависть! Мчалась она по расквашенным осенью дорогам, практически не делая остановок, не жалея ни себя, ни лошадей, ни денег, щедро данных на дорогу и иные возможные нужды старым князем. Алексей Кириллович с трудом сдерживал слезы, отпуская юницу-наставницу в дальний путь. Видно было, что старик боится не увидеть ее вновь, несмотря на все обещания девушки, что она вернется тотчас, как Петруша поправится и сможет ехать с нею, что будет всякий день писать…

- Анюта, берегите, пожалуйста, деда, - шепнула на ухо воспитаннице, прощаясь. – Он у вас человек редкий, заботьтесь о нем до моего возвращения.

- Главное, возвращайтесь скорее, Стасси, - ответила девочка. – Пусть ваш брат поправится как можно быстрее. Мы будем очень скучать по вам!

В Гатчину карета въехала уже за полночь, и на стук Настасьи долго никто не отвечал. Наконец, дверь ей открыла старуха-смотрительница по прозвищу Макариха, сплеснула руками:

- Что ж ты, дитятко, в двери-то колотишь? Нешто можно? Ночь на дворе, спят все!

- Я ведь с дороги, Марья Макаровна, от самого Орла на перекладных без остановок! Куда же мне было колотить еще? Где Петруша? Что он?..

- От самого Орла! – протянула старуха. – Да ты, милая, смотри себя-то не загони до болезни заради братца своего. На тебя же смотреть страшно – до чего ты бледна и дрожишь как в лихорадке!

- Это ничего, - вымученно улыбнулась Настасья. – Я сильная, меня и простуды стороной обходят. Петруша-то, Петруша как?

- Да как… - Макариха пожала плечами. – Доктор сказывает, худо. Но как будто бы в последние дни хуже не сделалось, а это уже и не худо…

- Марья Макаровна, отведите меня к нему, пожалуйста!

- И речи быть не может! – старуха поджала сухие губы. – Сперва переоденься, вымойся с дороги, чаю горячего испей, дух переведи, а поутру порадуешь братца приездом.

- Но Марья Макаровна!

- Спит твой брат теперь! Почивает, сердечный! Будить ты его собралась, что ли? И зачем? Чтобы он тебя вот такую, бледную и умученную, увидел и уже за тебя перепугался? Нет уж, не будет того! Вот, отдохнешь и явишься к страдальцу нашему бодрою и румяною, какой и надлежит ему тебя видеть.

Скрепя сердце, принуждена была Настасья признать, что Макариха права. Будить среди ночи больного и пугать его своим изможденным с дороги видом не годилось. Да и себя доводить до обморока – также. Петруше она здоровой и бодрой нужна, а не на соседнем одре лежащей… Покорно скинула с себя девушка дорожное платье, с удовольствием омылось согретой старухой водой, выпила обжигающего чая на травах и… провалилась в глубокий сон, коего настоятельно потребовало разбитое долгой дорогой тело.

Утром Настасья очнулась от большого шума и, прислушавшись, догадалась, что воспитательный дом почтила своим визитом матушка-благодетельница. Улыбка коснулась уст девушки при воспоминании об этих визитах. Государыня самолично проверяла каждую мелочь – вплоть до целости и чистоты белья, привозила своим «деткам» многочисленные гостинцы и, самое главное, подолгу общалась с ними, расспрашивая обо всем, помня каждого воспитанника в лицо и по имени. Никто не оставался без материнского поцелуя, без ласкового слова. От того приезд Августейшей Матушки был всегда большим праздником для детей.

Настасья стала спешно одеваться: экая же она сонная тетеря! Поди уже и завтрак проспала! И Макариха не разбудила! Хотя ей, должно быть, и не до того с августейшим визитом… В этот миг в комнату как раз просунулась запыхавшаяся старуха:

- А, проснулась, сердечная! Ко времени! Матушка к братцу твоему проследовать изволила. Она к нему уже раз наведывалась, когда всего хуже было ему. После ее посещения маленько полегчало голубчику нашему… Так что поспешай, пока милостивица не уехала! Очень она возрадовалась, что ты здесь, и велела немедленно звать тебя.

Кое-как прибрав непокорные волосы, Настасья почти бегом бросилась в комнату, куда на время болезни был помещен Петруша. Императрица сидела на его постели, спиной к двери, и о чем-то весело говорила с ним. Чуть поодаль стояла уже немолодая, красивая дама, тотчас обернувшаяся, едва Настасья появилась в дверях. Девушка удивленно остановилась. Это лицо было ей определенно знакомо! Этот правильный овал, гордый лоб, темные, печальный глаза, эти прекрасные каштановые волосы… Ну, конечно же! Портрет в доме Лемецкого! Портрет его дочери Катюши… Конечно, девушка с портрета была много моложе этой дамы, и все же сходство было поразительным!

В свою очередь дама также как-то странно смотрела на Настасью. Хмурилось неведомой мыслью бледное чело…

- Настасьюшка! – раздался в этот миг радостный вскрик Петруши. И забыв обо всем, девушка бросилась к брату. На мгновение она забыла и о Государыне, и о странной даме, похожей на портрет. Обнимая и покрывая поцелуями Петрушу, словно стараясь ему передать свои силы, напоить его ими и так возвратить к жизни, она быстро-быстро говорила мальчику о том, что совсем скоро они уедут отсюда и будут жить вместе.

- Князь Алексей Кириллович сам пригласил тебя! Он удивительно добрый человек, вот увидишь!

- Алексей Кириллович?.. – раздался внезапно дрожащий голос.

Неизвестная дама так и стояла в отдалении, только лицо ее сделалось белее полотна. Она неожиданно пошатнулась, и Настасья бросилась к ней:

- Осторожнее!

Следом устремилась и Императрица. Вдвоем они усадили теряющую сознание женщину в кресло, и Августейшая Матушка протянула ей свои соли:

- Ну-ну, милая моя, вы нашего больного этак перепугаете!

Петруша, удивленный происходящим, присел на кровати и, широко раскрыв глаза, наблюдал, как сестра и Царица приводят в чувство красивую незнакомку. Когда та, наконец, пришла в себя, Государыня опустила руки на плечи ей и Настасье и сказала:

- Мне кажется, сударыни мои, что вам двоим нужно поговорить наедине. Предлагаю вам пройти в приемный покой, а мы, - она обернулась к Петруше, - еще немного потолкуем с нашим болящим. Как, сынок, не утомили мы тебя?

- Совсем нет, Ваше Величество!

- Ну и славно, - Императрица снова уселась на постель мальчика и принялась разбирать с ним какие-то рисунки. Настасья же, поддерживая под руку все еще едва держащуюся на ногах незнакомку, провела ее в приемный покой, где та бессильно опустилась на диван. Темные глаза, исполненные боли и подернутые пеленой слез, устремились в лицо девушке.

- Скажите мне, прошу, ваше полное имя! – попросила дама.

- Настасья Павловна Сермяжная…

- Павловна… - прошептала незнакомка. – Конечно же, Павловна… Вам 18 лет теперь, я не ошиблась?

- Скоро исполнится 19.

- Да… 22 декабря…

- Откуда вы знаете? – вздрогнула Настасья.

- Да как же мне не знать! – вскрикнула дама. – Если именно я без малого 19 лет назад, вьюжной ночью 22 декабря произвела на свет младенца, названного в память моей несчастной матери Анастасией! – она резко встала, опустила дрожащие руки на плечи онемевшей девушки. – Павел Иванович Дубницкий, так звали твоего отца, который отнял тебя у меня и запретил искать, не желая, чтобы мать-актриса бросала тень на его дочь… Да простит его Господь за это злодеяние!

- Вы моя мать?.. – дрогнувшим голосом спросила Настасья.

- Мне не нужно было даже знать твоего имени… Ты почти копия своего отца. И эта родинка над твоей губой – у него была в точности такая же!

Потрясенная девушка отступила на шаг. Теперь уже ей сделалось немного дурно от такой негаданной встречи. Инстинктивно она подошла к окну, от которого шла едва уловимая прохлада, оперлась ладонями о подоконник.

- Скажите, - проронила она, - это ведь ваш портрет висит в третьей правой комнате второго этажа дома князей Лемецких?

Женщина безмолвно закусила губу, но не ответила. Настасья вгляделась в искаженное мукой и отчаянием лицо и почти шепотом докончила вопрос:

- Вы княжна Екатерина Алексеевна Лемецкая?

Княжна выпрямилась, отерла слезы:

- Может быть, я была ею когда-то давно, в иной жизни. Но Екатерина Алексеевна умерла… И теперь есть только певица Каролина Мерсье.

- Вы должны ехать домой… - тихо сказала Настасья после продолжительной паузы. – Ваш отец…

- Стало быть, он еще жив!..

- Жив. И много скорбит о том, что когда-то давно не нашел прощенья для своей единственной дочери, не протянул ей руку помощи…

- Он так сказал вам?..

- Да, это его подлинные слова.

- Сказать так, считая дочь мертвой, одно, а простить живую, такую, как я, совсем иное… - покачала головой Каролина. – Я не могу ехать к нему, Настасьюшка… Да и ему не нужно знать, что я жива.

- Знаете ли вы, что ваш отец похоронил четверых сыновей?..

- Что?! – сплеснула руками княжна. – Мои братья?..

- Они погибли. Так же, как и мой отец… У вашего отца осталась лишь внучка, дочь вашего младшего брата. А теперь оказывается… - от волнения у Настасьи перехватило горло. – Оказывается, что внучек этих две? Что Анюта мне сестра, а Алексей Кириллович дед? Господи… Вот, значит, почему мне так хорошо было рядом с ними! Значит, они моя семья!

Каролина робко коснулась волос девушки:

- И я также… Девочка моя, я ведь никогда не отказывалась от тебя, никогда не забывала о тебе… Я не виновата в том, что нас разлучили!..

Настасья не дала ей договорить, повиснув у нее на шее:

- Я знаю, матушка, знаю! И теперь все будет иначе! И никто не разлучит нас больше! Но вы должны, должны поехать к отцу. Он примет вас, и воскресение дочери будет для него счастьем!

- Нет… Нет… - княжна испуганно качнула головой. – Я не смею предстать перед ним, я слишком много виновата…

Дверь приоткрылась, и на пороге явилась высокая, статная фигура Императрицы.

- Я прошу извинить меня, что вторгаюсь, - весело сказала она, - но, уж коли я нечаянно услышала конец вашей беседы, то позвольте мне вынести вердикт по вашему спору. Ты, матушка, - обратилась Государыня к Каролине, - изволь-ка не дурить. Отец твой стар и не смеешь ты вынуждать его покидать этот мир с камнем на сердце, что он родную дочь не выручил из беды. Обоим вам друг у друга прощения испросить следует, и на том примириться для счастья этой прекрасной девушки, - Мария Федоровна кивнула на Настасью. – Будь она знатного рода, так своим к наукам рвением саму княгиню Дашкову превзошла бы. Ты что же, хочешь, чтобы она и дальше в гувернантках прозябала, имея деда-князя, которому такая внучка в конец дней истинный дар Божий после всех его потерь?

- Ваше Величество… - попыталась вступиться за мать Настасья, но Государыня продолжала:

- Вы обе должны ехать к старику, пасть ему в ноги и сказать все, как есть! На том вам мое царское благословение. А чтобы и тень мысли о каком-то там позоре в его голову не приходила, объявите ему, что, когда его старшая внучка, княжна Анастасия Павловна, найдет себе мужа по сердцу, то сама Императрица будет ей посаженной матерью и крестной ее первенца. Вот, вам весь мой сказ, наказ и приказ. Ослушания не дозволю!

- Ваше Величество! – Каролина с рыданиями упала в ноги Императрице. – Не знаю, как благодарить вас за такую бесконечную щедрость к нам!

Опустилась на колени и Настасья:

- Век будем Бога молить о вас, Матушка!

- Полно уж, - поморщилась Государыня. – Нечего подолами полы натирать. Оставляю вас теперь. Думаю, разговоров вам хватит надолго и без меня.

С этими словами Августейшая благодетельница матерински расцеловала обеих княжон и, лучась радостью, отбыла в любимый Павловск, предоставив мать и дочь друг другу.


Эпилог


Права была Анюта, когда называла свой заповедный дуб самым чудесным местом на земле. А весною, когда парк наполнен самыми изысканными ароматами и птичьим граем, только раю небесному и можно его уподобить. Устроившись на могучей ветви, княжна Анастасия Лемецкая, удочеренная старым князем Алексеем Кирилловичем, дабы незаконнорожденное дитя обрело все права законной наследницы старинного рода, задумчиво смотрела вдаль.

Как причудливо иногда меняется жизнь! Каких-то полгода назад она, Настасья, была лишь бедной сироткой, гувернанткой в знатном доме. Теперь она княжна, у нее есть мать и не чающий в ней души дед, которого полюбила она всем сердцем и старалась проводить с ним как можно больше времени.

Алексей Кириллович преобразился в эти месяцы, словно помолодел лет на десять. Он сделался необычайно бодр и оживлен и даже затеял строительство школы для крестьянских детей, в которой Настасья вызвалась преподавать. Преобразился вместе с хозяином и его дом, растворивший свои ставни, впустивший в сумрачные залы солнечный свет, наполнившийся радостными голосами и детским смехом.

В лице Петруши маленькая княжна Анюта обрела верного друга своих детских игр, в которых проводили они все время, исключая часы занятий. Подчас и Настасья охотно присоединялась к их забавам.

Ее мать, примирившись с отцом, сочла все же не должным воскресать для всего общества, привлекая внимание к и без того настрадавшейся семье. Она предпочла остаться для всех тою, кем знали ее уже многие годы не только в России, но и в Европе – певицей Каролиной Мерсье. В родном же доме она подолгу жила под видом гостьи, после чего снова отбывала в столицу или на гастроли. Будущее же Настасьи было обеспечено удочерением ее князем…

Лишь одно печалило сердце молодой княжны. Когда она вместе с матерью и Петрушей возвратилась в усадьбу Лемецких, то обнаружила, что соседнее поместье опустело – Арсений Дмитриевич покинул его, и немногочисленная челядь не знала даже, в каком направлении и надолго ли убыл барин… Перед отъездом он отправил Настасье пакет, в котором оказался ее акварельный портрет. Таким было прощание без слов, без писем, которых она просила ей не писать…

Теплый майский ветер ласково звенел молодой листвой. Промелькнула стремительной огневицей белка и скрылась в полусумраке кущ. Солнце лениво клонилось к реке, возвещая приближение закатного часа. Пора было покидать «приют непозволительных мечтаний» и спешить домой – к ужину и очередной шахматной партии. Внезапно вдалеке, на дороге, ровною лентою стремящейся с холма, появился одинокий всадник. Ни его, ни коня невозможно было разглядеть на таком расстоянии, но у Настасьи радостно задрожало сердце, и она, легко соскочив на землю и мало беспокоясь о правилах хорошего тона, побежала к дороге – навстречу неведомому, но предугаданному всаднику.