Приобрести книгу в нашем магазине
Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru
Во второй половине 30-х годов в Харькове открылся 2-й Медицинский институт. Мне было очень интересно услышать, что комплектовали кафедры не только профессорами, но охотно брали и молодых врачей – ординаторов и аспирантов. Одним словом, готовили "научные кадры". Мы только что вернулись из отпуска. Я тоже могла бы претендовать на место ординатора. Аспирантов брали преимущественно из партийцев, по рекомендации комитета коммунистической партии. В те времена самой спокойной работой, как мне казалось, была научная деятельность. Поэтому я и поспешила пойти в деканат педиатрического факультета нового 2-го Мединститута, обратилась к декану и, представившись ему, спросила, могла ли бы и я получить место ординатора в педиатрической клинике? К моему приятному удивлению, я сразу получила положительный ответ. В тот же день я подала заявление с документами о зачислении меня в штат этого института. Через несколько дней получила подтверждение о включении меня в штат кафедры с предложением пойти в больницу при тракторном заводе к профессору Тецу. Эта больница с детским отделением становилась теперь базой 2-го Медицинского института. Я дала свое согласие. Больница при тракторном заводе находилась далеко, на окраине города.
Из 15-й больницы я ушла легко, оставив на своем месте замещавшую меня во время отпуска врача Ксению Васильевну...
Я не могла долго поверить тому, что произошло. Ведь я так добивалась раньше места в детской клинике и всегда получала отказ: занимались эти места преимущественно по протекции. Возле нас была тоже одна детская клиника, на Пушкинской улице № 57, двери которой были наглухо закрыты для меня. Я пыталась много раз получить там платное врачебное место, но, к сожалению, могла работать там только как сверхштатный ассистент, то есть бесплатно. Я работала в этой клинике несколько лет по совместительству, чтобы быть в курсе всех новых достижений педиатрии. Вскоре эта детская клиника на Пушкинской улице № 57 во главе с профессором Шаферштейном стала подведомственной педиатрическому факультету Второго медицинского института. Уже будучи штатным ординатором педиатрического факультета, мне удалось быть переведенной на штатное место ординатора в эту клинику.
В клинике ординаторы выполняли такую же работу, как и ассистенты. Эта клиника была и клинической базой Института охматдета, которую возглавлял профессор Ямпольский и его помощник доктор Дайхес. Все врачи этой клиники были связаны между собою либо родством, либо дружбой. Я среди них чувствовала себя чужой или как бы "белой вороной". Мое желание стать научным работником и работать над научной темой стало основанием насмешек надо мною. В стенной газете, в разделе "Что кому снится", было написано: "Доктор Кузнецова спит и видит, как защитить диссертацию и получить ученую степень". Получение ученой степени помогло бы не только улучшить материальное положение, но и мое место во врачебном мире. Но профессор Шаферштейн этому желанию препятствовал и темы для работы не давал. Другим же темы предоставлялись. Меня, как "золушку", нагружали всякой черновой работой. Когда кому-нибудь из штатных врачей приходилось ехать на эпидемию летних поносов у детей – дизентерии – то все в один голос избирали меня. Как я ни "брыкалась", доказывая невозможность для меня этой поездки, меня приказом послали на эпидемию в Черниговскую область в распоряжение местного охматдета.
Когда я явилась в Чернигов, заведующая охматдетом, чтобы смягчить мою горечь, послала меня работать в красивую провинцию, в старинный городок Новгород-Северск на реке Десне, где мы всей семьей и провели лето. После дневной работы и по воскресеньям мы шли на реку Десну, купались, ловили рыбу с лодки "на червяка", "на блесну" и "на муху". Поймали-то, кажется, только одну красноперку, а снастей накупили много. Так моя работа на эпидемии совместилась с отдыхом для всей семьи.
ОТПУСК
За зиму мы все очень уставали или, вернее, "изнашивались": худели и становились нервными, при малейшем раздражении вспыхивали, как спички. Зато летом мы старались восстановить и наш вес, и наши силы, и нашу нервную систему. Отдыха мне полагалось только один месяц в году, у Якова, как научного работника, было два месяца, мне же обычно приходилось брать второй месяц за свой счет.
Усугублялось нервное напряжение тем, что каждую ночь кого-либо из знакомых арестовывали. Наша квартира была на третьем этаже, а моя постель у стены, вдоль которой шла лестница. Дом-то был новой постройки – "цегельник". Если кто-нибудь поднимался по лестнице, то шаги были слышны в нашей квартире. Каждую ночь я просыпалась от этих шагов и прислушивалась. Если шаги миновали нашу площадку, я успокаивалась, но не сразу засыпала, и утром вставала разбитой. Во время отпуска мы старались поэтому уехать куда-либо подальше от города, чтобы отдохнуть от страха ночного посещения. Пригородные дачи нас не привлекали, и мы уезжали к морю. Как-то мы провели летний отпуск в деревне Кириловка на Мелитопольщине, другой раз – в деревне Петровское возле Бердянска, затем в Ейске и, наконец, добрались и до Черного моря. На собственном опыте мы почувствовали, что Черное море лучше влияет на весь организм, чем Азовское.
До ближайшего города мы доезжали поездом, а там добирались до намеченной нами деревни какой-либо попутной подводой. В деревне снимали хату у крестьянина на все время отпуска. Необходимые продукты, как чай, сахар, привозили с собою, а на месте, на базаре, покупали молочные продукты, овощи, фрукты и цыплят или кур. Базары почти везде сохранились по-старому. У рыбаков покупали свежепойманную рыбу. Особенно запомнилось мне своей рыбой Петровское. Там рыбаки ловили рыбу больше начерно: на своей старой лодочке уходили тихонечко вечером в море, ставили сети и на заре выбирали улов. Конечно, рыбаки охотно продавали нам рыбу за приличную цену, а эта цена была много дешевле, чем в городе.
На Мелитопольщине, где, с одной стороны, море, а с другой – степь, мы хорошо отдыхали и поправлялись, потому что тамошний климат очень живителен. В Анапе, на больших базарах по субботам, было особенно много продуктов. Сколько там было цыплят, дынь, сладчайшего винограда и рыбы кефали! В Анапу мы ездили не один раз. Но не только обилие продуктов влекло нас в Анапу, но и золотой песок на Бемлюке, и морские купания!
Нам также очень нравился Коктебель в Крыму, и мы там бывали тоже не один раз! В Коктебеле мы посещали дачу поэта Максимилиана Волошина и хорошо познакомились с его женой, которая охотно и терпеливо принимала современных писателей и всех поклонников поэта. Она заботливо хранила вещи Волошина, его рисунки и замечательные акварели, рукописи, то есть она старалась сохранить его дачу, как музейную ценность, не оцененную по достоинству советской властью.
Раз мы поехали на Кавказ, в Нальчик, а оттуда добрались пешком, перейдя вброд быструю горную речонку, до аула в горах Хасанья. В этом ауле жили балкарцы, и мы провели там все лето. Это был своеобразный отдых среди гор, мне очень часто хотелось уцепиться за проносившиеся облака, которые иногда задерживались на горе, и умчаться с ними вдаль.
В Хасанье же мы собственными глазами видели попытки советской власти организовать колхоз для жителей этого аула. Коллективизация проходила там с большим трудом: ни кабардинцы, ни балкарцы не шли в колхоз. Насилие же власть применить опасалась. Действовала она здесь больше уговорами. Какой-либо нанявшийся кабардинец ходил по саклям и упрашивал каждого пойти на работу в колхоз, обещая за это какие-либо особые дары. После долгих уговоров, наконец, некоторые соглашались пойти, а на месте работы, например, на сенокосе торопили начальство начать раздачу обещанных даров. Много рук тянулось за подачкой, дети ходили тоже получать конфеты, а как только раздача кончалась – все с криком и визгом бросали работу и оравой бежали домой. Никакие силы не могли их остановить.
Уезжать в отпуск было всегда очень приятно, как будто убегали от какой-то подстерегавшей нас опасности или беды. Бывало, как только садились в поезд, наступало успокоение, и покой приятно разливался по всему телу.
В купе быстро знакомились и сходились с попутчиками. В каждом вагоне бывал проводник, следивший за порядком и помогавший пассажирам то ли при пересадке, то ли советом, как и где лучше проехать. У него же почти всегда можно было купить горячий чай и сухарики к нему.
Любимым местом в поезде были верхние полки. И вот однажды ехали мы в поезде дальнего следования на юг. У нас было одно лежачее место на верхней полке. Его занял, конечно, наш мальчик, а мы с Яковом сидели внизу. Другое лежачее место на верхней полке было занято одной дамой, которая все время спала. Перед вечером прошел по вагону проводник и предупредил, что на ближайшем перегоне (около станции "Прохладное") надо быть начеку, бывают, мол, кражи. Поезд мчался, сумерки перешли в темную ночь. Дама все спала на верхней полке, укрывшись пальто. Мы еще не спали и разговаривали с нашим мальчиком, укрывая его на ночь потеплее, хотя окно купе было закрыто. Вдруг окно само собой с грохотом открылось. Сильный порыв ветра ворвался в вагон. Мы встрепенулись и увидели, что пальто с дамы, как в сказке, понеслось само собой. Дама проснулась, пыталась спросонья удержать пальто, но, влекомое неведомой силой, оно улетело в окно.
– Мое пальто, ветер унес мое пальто! – кричала дама.
А поезд все мчался, ничуть не замедляя хода. Все всполошились, позвали проводника и рассказали ему, как само открылось окно, а потом пальто, само же, улетело наружу. Проводник все разъяснил без действия колдовской силы:
– Окно открылось не само, а его открыли беспризорники с крыши вагона, они же крючком стянули и пальто с дамы. Я же вас предупреждал! Пальто еще ничего, а как-то вытащили крючком ребенка в гипсе, лежавшего на верхней полке. Родители везли его домой из санатория.
Мы долго не могли успокоиться. Какой риск и какая ловкость! На полном ходу поезда проделать такой трюк! Этот случай очень поразил нас и научил быть более осторожными.
Утром, на остановке, мы осмотрели наш вагон снаружи. На пыльной стене вагона, над и под окном нашего купе, видны были отпечатки пальцев босых ног. Значит, проводник был прав! Это беспризорники с крыш вагона спустились к окну нашего купе, открыли его снаружи и вытащили пальто.
На следующее утро дама составила с участием железнодорожной администрации протокол воровства у нее пальто в поезде, чтобы потом хлопотать о покупке пальто в "индпошиве". Собирались подписи свидетелей, ибо трудно тогда было приобрести что-либо из носильных вещей. |
