Web Analytics
С нами тот, кто сердцем Русский! И с нами будет победа!

Категории раздела

История [4731]
Русская Мысль [477]
Духовность и Культура [850]
Архив [1656]
Курсы военного самообразования [101]

Поиск

Введите свой е-мэйл и подпишитесь на наш сайт!

Delivered by FeedBurner

ГОЛОС ЭПОХИ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

РУССКАЯ ИДЕЯ. ПРИОБРЕСТИ НАШИ КНИГИ ПО ИЗДАТЕЛЬСКОЙ ЦЕНЕ

Статистика


Онлайн всего: 19
Гостей: 19
Пользователей: 0

Информация провайдера

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • АРХИВ

    Главная » Статьи » История

    Елена Семенова. Слава России. ГРАФ АМУРА - ХОЗЯИН СИБИРИ (Николай Николаевич Муравьев-Амурский). Ч.2.

    ПРИОБРЕСТИ КНИГУ "СЛАВА РОССИИ" В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

    http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15568/

    СКАЧАТЬ ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

    https://www.litres.ru/elena-vladimirovna-semenova/slava-rossii/

    3.

    Дивное зерцало Байкальское – сколько бы раз ни увидеть, а все одно дух захватывает! Хотя не был Митя ни в одном краю за пределами сибирскими, но не сомневался ни на миг: во всем мире не сыскать ничего прекраснее Байкала! Однако, теперь не до любования красотами было. Губернаторский конь резво мчал по берегу, и Митя едва поспевал за ним на своем приземистом казачьем каурке. Этим утром из села Бичура донесение пришло: взбунтовались там староверы из-за разладицы своего попа с местным земством. Земского заседателя избили и бросили в подпол, дело грозило принять оборот нешуточный.

    - А ну-ка поехали, разберемся, - тотчас собрался Муравьев.

    Так и помчались вдвоем раскольничий бунт усмирять…

    - Николай Николаич, может строевой роты дождемся?

    - Без нее управимся!

    Не сбавляя хода, влетели всадники в село. Бурлило оно, что при пугачевщине! Толпа собралась, потрясая рогатинами и топорами, у иных и ружья были – охотничий край, куда без них! Генерал спрыгнул с коня. Невысокий, сухой, нервный, нетерпеливо быстрый в движениях, он решительно вошел в толпу и, сурово оглядев ее, рыкнул зычно:

    - Смир-рно!

    Наверное, вели он окрестным скалам сойти в Байкал, и они бы подчинились ему. Как подчинилась только что бушевавшая толпа, разом подтянувшаяся и присмиревшая.

    - Бросить оружие!

    И оружие посыпалось из рук бунтовщиков…

    - На колени!

    Миг, и вся площадь преклонила колени перед несгибаемой, бесстрашной властью. Муравьеву, действительно, не нужна была строевая рота для подтверждения своей силы и права. Эта сила исходила от него самого, внушая священный трепет и не позволяя противоречить себе.

    - Заседателя немедленно освободить. Зачинщиков выдать полиции. Иначе повешу всех!

    Сказано было холодно и жестко. Так, что и сомнений не могло возникнуть: повесит. «Я не из тех Муравьевых, которых вешают. В случае чего сам вешать буду!», - это губернаторское обещание, высказанное еще в первые дни правления краем, быстро разнеслись стоустой молвой. И в оном также не приходилось сомневаться: нрав у хозяина Сибири был крут.

    Староверы повешенными быть совсем не желали, а потому покорно выдали и своего смутьяна-попа, и еще пятерых зачинщиков волнений…

    Так начиналась служба подпоручика Дмитрия Галактионова в качестве адъютанта генерала Муравьева, человека, о счастье состоять при особе которого он не мог даже мечтать.

    Митя Галактионов коренным сибиряком не добрым жребием уродился. Отец его, столбовой дворянин, сослан был в эти края за растрату казенных денег, чему причиной стала необузданная страсть родителя к карточной игре. В ссылке Афанасий Павлович скоро опустился, стал пить и, наконец, помер от горячки. Память об отце язвила память Мити стыдом. Его преступление и беспутная жизнь словно клеймом лежали на сыне, настоятельно требуя смытия. Лучшее средство для выведения пятен с репутации именуется кровью, - решил юноша и пошел по военной стезе. Вот, только беда – Сибирь край мирный, и кровь здесь разве что в битве с волками и медведями пролить можно было.

    То ли дело прежде, когда мужествовал здесь супротив Кучумки удалой атаман Ермак Тимофеевич! Да и после храбрецов славных немало было… Атаман Хабаров Ерофей, к примеру! А герои-албазинцы? История обороны Албазинского острога с детских лет будоражила душу Мити. В 1685-86 годах казачий гарнизон под командованием Алексея Толбузина и Афанасия Бейтона полгода оборонялся от многократно превосходящих сил маньчжурской армии. 700 отважных казаков погибли в сражениях, от болезней и голода, но и половина китайских войск навсегда осталась лежать под стенами русской цитадели… Это яростное сопротивление горстки героев вынудило Цинскую империю пойти на перемирие и согласиться с объявлением левобережья Амура буферной, «ничейной» зоной, что и было закреплено в Нерчинском договоре.

    В пылких мечтах воображал себя Митя героем-албазинцем, но как далеки были эти мечты от действительности! Он несколько раз просил о переводе на Кавказ, но встречал отказ – начальство дорожило молодыми образованными офицерами «из благородных», коих сибирской окраине не доставало.

    Впору было пасть духом, но в это время в Сибирь прибыл новый генерал-губернатор. И вся жизнь разом пришла в движение! Этот человек явно задумал довести до славного конца дело Ермака и Хабарова. Пользуясь ничейным статусом Амура и доказав его судоходность, он энергично взялся за заселение его, стремясь поставить китайских соседей перед свершившимся фактом: Амур – русская река! Муравьев добился, чтобы крепостные, бежавшие в Сибирь, освобождались от зависимости, принуждал к переселению казачьи семьи, наконец, прибег к мере дикой в глазах цивилизованного общества. Граф распорядился выдавать женщин легкого поведения замуж за штрафников. Солдат и женщин выстраивали по росту друг против друга, затем каждый солдат подходил к стоящей перед ним девке и вел в церковь. После венчания и праздничного стола новобрачные проводили первую брачную ночь в общей казарме, а затем отправлялись на Амур, получив бесплатно по одной лошади, лес на строительство дома и необходимый в сельском хозяйстве инвентарь. При этом губернатор радел о народном просвещении, открывая школы и учреждая публичные лекции.

    В народе Муравьев обрел славу гонителя лихоимцев и заступника простого народа: он и впрямь лично принимал жалобщиков из простонародья и скоро рассматривал всякое дело. В Петербурге же крепла у губернатора «слава» сатрапа и смутьяна-демократа одновременно. Особенно негодовали в высоких кабинетах самостоятельной внешней политике графа. Отважного Невельского за его подвиг исследования Амура Нессельроде едва не упек в матросы за самоуправство! Движимый патриотизмом капитан не ограничился исследованиями, но осмелился установить на Амуре первые русские посты. Худо бы пришлось герою, кабы не Государь, назвавший его поступок молодецким и наложившим резолюцию: «Где однажды поднят русский флаг, там он спускаться не должен».

    Землю не довольно исследовать и заселить. Землю нужно защитить. И для этого создана была Сибирская флотилия, ощетинились выписанными из Кронштадта пушками приморские порты. И ведь как ко времени! Не успели на выдолбленных в скалах Камчатки площадках орудия расположиться, а уж грянула война… Грянула далеко, на юге, у брегов едва имевшей в своей истории передышку от войн Таврии. Но дым этой дальней войны уверенно тянулся к дальневосточному побережью.

    Тут-то и понял Митя Галактионов – пришел его час! Охотником отправился он на Камчатку и с тамошними казаками, не зная отдыха, спешно возводил укрепления на случай неприятельского нападения. Неприятель ждать себя не заставил. Французы и англичане шли к камчатским берегам, не предполагая встретить ни малейшего сопротивления. Шли нахально, словно на прогулку! То-то же было им удивление, когда ударила по ним береговая артиллерия с намеченных Муравьевым батарей и пушки фрегата «Аврора» и бригантины «Двина»… «Аврору», потрепанную штормами, на Камчатку занесло нечаянно, а, вернее всего, Божиим промыслом. «Двина» же с пушками и 350-ю солдатами была последним подкреплением, которое успел прислать Николай Николаевич Камчатке.

    К этим солдатам да казакам присовокупились еще местные охотники, каждый из которых легко поражал в глаз белку. Это-то войско под водительством губернатора Завойко обратило в бегство десант превосходящих сил противника, а сопротивление батарей было столь яростным, что союзникам пришлось отступить от лакомых берегов Камчатки. Удар оказался настолько силен и неожидан, что командир вражеской эскадры покончил с собой.

    Митя был тяжело ранен в бою у Никольской сопки, отражая атаку англо-французского десанта. Доблесть его была отмечена крестом Святого Георгия и новым назначением… Не имея до времени возможности вернуться в строй из-за полученных ран, подпоручик был определен адъютантом к самому генерал-губернатору.

    С той поры началась для Галактионова новая жизнь. Двужильный хозяин Сибири не знал ни мгновения покоя, работая с шести утра до глубокой ночи, находясь в постоянных разъездах, вникая во всякое дело… И в этом же режиме приходилось служить его сотрудникам. И в нем же вынуждена была жить его жена…

    - Подпоручик! Я, кажется, подвернула ногу… Вы не могли бы мне помочь?

    Никогда еще не случалось сибирскому юноше держать в своих руках такую нежную, прелестную, благоухающую ручку. Да и женщин таких не случалось встречать! Какое удивительное изящество, какая точеная фигурка… Фарфоровая статуэтка и только! А глаза… Эти искрящиеся угольки прожгли сердце Мити, и теперь во всякий час болело оно, лишившись радости.

    Пароход «Айгунь» шел вниз по Амуру, предводительствуя каравану из сотни барж, перевозивших пушки и солдат для защиты устья реки, а также крестьянские и казачьи семьи для расселения их по ее берегам. Суда эти построены были в срочном порядке здесь же, на старейшем в Сибири Шилкинском заводе, хозяин которого перед отплытием эскадры закатил торжественный праздник в честь губернатора, не поскупившись на диковинные фейерверки. Николай Николаевич подобной пышности не жаловал, к тому же во время военное, но что взять с купца-заводчика, которому впервые выпали и такой громадный заказ, с коим он справился на славу, и счастье принимать у себя хозяина Сибири! Не мог же он в самом деле не развернуться по такому случаю во всю ширь русской купеческой души!

    Тяжел и неизведан вполне был путь сплава: сперва по прихотливому руслу Шилки, затем по широкой ленте Амура. А в военную пору нельзя уверенно знать, не встретишь ли неприятеля в конце пути – всякое может случиться! Но несмотря на все угрозы генеральша не пожелала остаться скучать в Иркутске, а отправилась с мужем.

    Скучно барыне коротать дни на борту. А уж барыне французской и подавно!

    - Дмитрий Петрович, расскажите, как вы были ранены и Георгия заслужили!

    - Да что ж рассказывать… - тушевался Митя, от природы не наделенный речистостью, а под жгучим взглядом и вовсе терявший дар речи. – Известно, как… Неприятель на сопку Никольскую полез, а мы его в штыки приняли и задали перцу ему. Знамя взяли… Да вам про то известно, оно Государю доставлено было.

    Вздохнула генеральша, хорошенькое личико солнцу подставив и не боясь испортить белизну его. Скучным собеседником оказывался мужнин адъютант…

    - А как вы в Сибири очутились? Кто ваши родители?

    Только про родителей и не доставало беседы… Был бы родитель, как у Волконского, интенданта нынешнего сплава, иной коленкор! Герой войны, бунтовщик, за высокие идеалы претерпевший – оно и не велика важность, что государственный преступник. А тут и сказать совестно!

    - Моя семейная история грустна, Екатерина Николаевна, и мне бы не хотелось говорить о ней… Давайте лучше расскажу я вам, как в отроческие годы на медведя ходил.

    С рассказом о таежных приключениях Митя недурно справился, генеральша звонко смеялась, и ее смех придавал Мите уверенности, он старательно оживлял в памяти иные забавные и примечательные истории.

    Появившийся на палубе губернатор прервал веселье. Подпоручик тотчас вытянулся, отдавая генералу честь. Николай Николаевич махнул рукой:

    - Вольно! – и обратившись к жене, известил: - Я нынче отобедаю с нашими солдатами, не прогневись, Катенька, на мое отсутствие.

    То была одна из заведенных генералом традиций. Он навещал то одну, то другую баржу, разделяя трапезу с солдатами, казаками, крестьянами. Похваливая кислые щи и ржаные сухари, он вел самые задушевные беседы со своими сотрапезниками. Последние забывали о том, кто перед ними, и общались с генералом совсем по-свойски, рассказывая ему о своей жизни и выслушивая рассказы его. Беседы эти бывали неизменно веселы, сопровождались дружным смехом. Николай Николаевич умел создавать настроение, умел располагать к себе знанием народного характера, шуткой-прибауткой. Грозный «сатрап» обращался первейшим другом простого люда…

    Митя собирался последовать за генералом к шлюпке, но тот остановил его:

    - А ты, брат, оставайся при Екатерине Николаевне. Не одной же ей скучать!

    Так и приговорил женину скуку рассеивать… Оно бы и ничего, кабы не глаза эти. Решительно не мог выносить Галактионов этого взгляда. В неистовое волнение сердце приходило.

    - Подпоручик, проводите меня до каюты…

    И Митя провожал, трепетно поддерживая чернокудрую красавицу под локоть…

    Так продолжалось день за днем, а по ночам подпоручик не мог сомкнуть глаз, словно жаром жгло изнутри, и виделось в наплывах лихорадочного бреда смеющееся лицо прекрасной генеральши.

    Между тем, караван миновал Албазин, на славных руинах которого был отслужен молебен чудотворной Албазинской иконе Богородицы. По ходу сплава закладывал губернатор новые поселения, но без радости, а со страхом оставались переселенцы в неведомых и безлюдных краях.

    - Мамка, где же мы будем жить? Здесь ведь ничего нет, - робко спрашивали дети.

    - Вот, мы и построим… - отвечали матери.

    Казаки, кроме вовсе безудельных, не желали менять обжитых мест, оставлять налаженные хозяйства. Кому исполнять губернаторскую волю, решалось жребием. Но если выпадал он казаку зажиточному, то спешил тот продать имущество и заплатить кому-нибудь из бедноты, чтобы заместил его.

    Страх переселенцев усугублялся и встречаемыми могилами казаков, чьи заставы были расположены на Амуре раньше. Многие из них не пережили зимы… Однажды, завидев несколько покосившихся крестов на берегу, Николай Николаевич велел спустить на воду шлюпку и отправился к этим безвестным могилам, взяв с собою лишь Галактионова.

    Горькое зрелище предстало их очам. Тем беднягам, над прахом которых поднимались кое-как сбитые кресты, еще повезло. Их товарищи оказались несчастнее. Их, изнемогших от болезней и голода, хоронить было некому, и растащенные, обглоданные зверями кости беспорядочно валялись окрест, не отпеты, не оплаканы, не погребены…

    На глазах Муравьева выступили слезы. Ни слова не говоря, он опустился на колени и стал быстро собирать останки. Митя последовал его примеру. Рядом с крестами была вырыта еще одна могила, но, по-видимому, очередного покойника некому оказалось положить в нее. В эту яму Николай Николаевич бережно сложил собранные кости и руками засыпал их землей. Распрямившись, стал читать заупокойную молитву…

    - Что, Дмитрий Петрович, - глухо произнес генерал, перекрестившись, - полагаешь, я виноват в смерти этих мужественных русских людей?

    - Что вы, ваше высокопревосходительство…

    - Не отрицай. Виноват… Пусть и без вины, а виноват. И в скольких еще смертях буду виноват! Те, что плывут теперь за нами, те, кого уже оставили мы, словно новых Робинзонов, на берегах Амура, как ты думаешь, сколькие из них не увидят следующего лета?

    Подпоручик не ответил. Он с содроганием представил себе казаков, счастливо живших в своих домах, возделывавших из поколения в поколение свою землю и обреченных теперь все начинать сызнова в краю глухом и диком. А ведь они не каторжане были, не преступники, ничем не заслужили ссылки, да еще и с семействами, с малыми детьми… Неужели их ждет такая страшная участь?

    - Это мой грех, - тихо сказал Муравьев. – Все эти могилы… Но у России нет времени ждать, нет времени осваивать этот край постепенно. Промедлим чуть и потеряем его навсегда. Мы спали слишком долго, а теперь приходится наверстывать этот предательский сон. Жертвами, кровью наверстывать. Но иного пути нет. Ни у России, ни у меня. И только Бог мне судья…

    - Осмелюсь заметить, Николай Николаевич, что полководец не может быть обвинен в гибели солдат на поле брани, если брань эта была честна и к тому завершилась победою.

    Тигриные глаза губернатора потеплели, эти слова явно утешительны были для его незаметно для сторонних очей мучимой чувством вины души.

    - Не зря вас отличает Екатерина Николаевна, подпоручик. Служите мне честно, и будьте уверены, ваша служба не пропадет.

    С тем и вернулись на «Айгунь», никому не сказав о страшной находке и солгав, что осматривали берег на предмет возможного основания здесь поселения. С берега этого, тайком от генерала, принес Митя несколько цветов. Увидев их, он не мог удержаться и не сорвать их… Они были так хороши, так свежи и благоухающи… Совсем, как та, для которой предназначались…

    Екатерина Николаевна сидела на палубе за столиком и читала, когда Митя, краснея и чувствуя, как пот выступает на лбу, подошел к ней и безмолвно положил цветы на стол.

    - Ах, Боже мой! Какое чудо! – воскликнула генеральша, прихлопнув в ладоши. – И как это вы догадались принести? Слава Тебе, Господи, хоть один человек вспомнил о галантности в этих диких дебрях! – и она снова рассмеялась, уткнувшись очаровательным носиком в букет.

    Митя почувствовал себя маслом, таящем на солнце. Так хорошо было сердцу от радости красавицы! И, как всегда, не находилось остроумных слов, а лишь блуждала по лицу улыбка, наверняка, глупая, как у всякого влюбленного болвана…

    Генерал слишком занят был делами, чтобы обращать внимание на такие улыбки и красноречивые взгляды. Зато капитан Дубинский заметил и не преминул высказать:

    - Не играйте с огнем, подпоручик. Вы прекрасно знаете, что эта дама не про вашу честь. К тому же мне бы не хотелось столь дурно думать о вас, чтобы допустить, что вы даже в мыслях можете позволить себе обмануть доверие, которым почтил вас генерал.

    - Клянусь, что даже в мыслях не смею нанести урона чести начальника, которого я боготворю, - ответил Митя, - но…

    - Но?

    - Но эту женщину я люблю… - с отчаянием выдохнул Галактионов.

    - Окститесь! Ведь она лишь от скуки приблизила вас и шутит над вами!

    - Я это понимаю, капитан, - с горечью ответил Митя. – Но мое единственное счастье теперь – быть подле нее, слышать ее голос… Когда она рассказывает мне о своей прежней жизни во Франции или смеется моим охотничьим басням, я парить готов над этой землей. Понимаете ли вы меня?!

    Дубинский покачал головой:

    - Если хотите доброго совета, то попросите генерала как можно скорее откомандировать вас в полк, иначе рано или поздно навлечете на себя большую беду.

    Подпоручик понимал, что сорокалетний холостяк-капитан, огрубевший в походах и странствиях, прав. Его любовь не имела будущего, а находиться подле предмета своего обожания, не имея никакой надежды – худшая из мук. Может, в расстоянии и утихнет эта безумная страсть, когда не будет ежечасно возбуждать ее манящий образ?..

    Между тем, сплав подходил к концу. И конец этот принес вести тревожные. Летом, пока караван губернатора двигался по Амуру, группировка союзников в составе тридцати четырех английских и двадцати двух французских кораблей блокировала Охотское побережье, изредка высаживая разведывательные десанты. Жители Аяна, опасаясь нападения, ушли из порта вглубь материка… Николай Николаевич срочно занялся упорядочиванием оборонительных позиций. Главные силы были сосредоточены в Мариинске, гарнизон залива Де-Кастри был усилен сводным батальоном и дивизионом горной артиллерии. По указанию генерала войско разместилось в лесном массиве скрытым лагерем, оставив берег залива и постройки с аптечными магазинами приманкой для неприятельского десанта. Общее управление дальневосточным гарнизоном было поручено камчатскому губернатору Завойко.

    Все эти хлопоты продлились до наступления холодов. Плавание из Николаевска, ставшим центром дальневосточной оборонительной линии, назад в Аян едва не обернулось бедой. Целую неделю губернаторский баркас преследовал французский фрегат. Лишь октябрьские туманы уберегли от встречи с ним!

    После утомительного плавания сквозь осенние шторма, от которых приходилось прятаться в трюме, Екатерина Николаевна, мужественно перенесшая все тяготы, была счастлива вновь оказаться в Аяне, в уютном, жарко натопленном доме Русско-Американской компании. Хозяева встречали гостей обильным угощением. На ужин была подана медвежатина и иная дичь, экзотические вина с разных континентов, гаванские сигары… Казаки развернули гармошку, пели и плясали трепака, предпочитая винам родную русскую водку.

    Митя вполне разделял их вкусы и с удовольствием предался бы веселому разгулу вместе с ними, но по долгу адъютанта должен был находиться при особе генерала. И генеральши… Последняя, напарившись в русской бане и оправившись от усталости, была по обыкновению весела и даже танцевала сперва с мужем, бывшим к прочим своим талантам отменным танцором, а после и с Галактионовым. Митя, однако же, плохо владел искусством танца и умудрился наступить на ногу своей очаровательной партнерше.

    - Экий вы, право, медведь-медвежонок, - рассмеялась она. – В Иркутске мы непременно научим вас танцевать!

    - Благодарю, мадам, но вряд ли у меня выйдет как у Николая Николаевича…

    - С Николя не сравнится никто, но это не мешает брать с него пример! – назидательно заметила генеральша.

    В этот момент в дом буквально ворвался хорунжий Попов:

    - Прошу простить, ваше высокопревосходительство, но в гавани замечены три вражеских корабля!

    - За мной охотятся, черти, - бросил Муравьев поднимаясь из-за стола. – Подготовить все к отъезду! Мы отправляемся немедленно!

    - Ваше высокопревосходительство! – шагнул Митя к губернатору. – Дозвольте мне остаться здесь, дабы в случае необходимости встретить неприятеля! Мои раны уже давно зажили, и я желал бы вновь служить Отечеству с оружием в руках! А также поквитаться с неприятелем за погибших товарищей!

    Муравьев озадаченно посмотрел на своего адъютанта, словно желая удостоверится, что тот вызывается не под действием винных паров. Но подпоручик едва пригубил вино за ужином и был совершенно трезв и решителен.

    - Не могу препятствовать вам в благородном желании, хотя и жалею расставаться с вами, Дмитрий Петрович. Помоги вам Бог!

    Стараясь не смотреть на Екатерину Николаевну, Митя покинул дом, дабы проследить за подготовкой поспешного отъезда. На улице мел снег, зимний путь едва успел установится, и губернаторской чете предстояло обновить его первыми. Генеральше были поданы нарты, запряженные ватагой собак, а генерал браво вскочил верхом на оленя.

    - Подпоручик! – послышался из темноты дорогой голос.

    Митя подошел на зов. Екатерина Николаевна сидела в нартах, укутанная мехами. Черные глаза смотрели печально и тревожно.

    - Зачем вы сделали это, Дмитрий Петрович? – спросила она, и тон ее едва ли не впервые в разговоре с ним был серьезен.

    - Затем, что никому из смертных не дано смотреть на солнце и не ослепнуть, - ответил Митя. Низко поклонившись, он поцеловал руку прекрасной француженки: - Прощайте, бесценная Екатерина Николаевна!

    - До свидания, Дмитрий Петрович! Напишите нам, пожалуйста. Мне будет тревожно за вас…

    Митя поклонился вновь.

    - В путь! – раздалась команда губернатора.

    Собаки звонко залаяли и умчались в темноту, унося за собой черноокую красавицу. А следом промчалась и кавалькада оленей, предводительствуемая губернатором.

    Галактионов знал, что не станет писать писем Екатерине Николаевне, и не сомневался, что она вскоре забудет и вспоминать о нем в водовороте новых впечатлений, событий, людей… Из Аяна он, получив на прощание предписание генерала, добрался до залива Де-Кастри и присоединился к стоявшей там казачьей сотне.

    Николай Николаевич, как всегда, оказался прав. Именно сюда явились раздосадованные неудачным преследованием губернатора корабли противника. Побережье залива казалось совершенно пустынным, а потому, как и некогда на Камчатку, союзники направились к нему с наглостью не ожидающих сопротивления. Могли ли знать эти бедолаги, что хозяин Сибири оставил им здесь большую неожиданность. Вдоль залива были расположены заранее прицеленные вешки, а в лесу притаилась казачья сотня…

    Едва шлюпки неприятеля приблизились к берегу, как были встречены ружейной стрельбой – да не из старых ружей, а из новейших дальнобойных штуцеров! Залп за залпом выводил из строя ранеными и убитыми нахальных пришельцев. Тогда последние призвали на помощь корабельную артиллерию, и под ее защитой с яростью ринулись в атаку.1

    - Вперед, братцы! – крикнул Галактионов казакам. – Постоим за Амур и Царя-батюшку!

    Быстрой была та стычка, даже и развернуться порядком не удалось… Англичане – народ трусливый и избегает драться, если не уверен в своем полном превосходстве. А лес, ощетинившийся штуцерами, скрывающий в своих дебрях неведомое число русских воинов, чуть что бросающихся в штыки – явление исключительно пугающее для цивилизованных нервов! Так припустились бежать потомственные пираты, что любо-дорого! На бегу отстреливались, чертыхаясь по-своему…

    Казаки, подхватив нескольких раненых товарищей, поспешили назад, в свое лесное укрывище. В этот миг почувствовал подпоручик, словно ужалило его что-то промеж лопаток. Он еще сделал несколько шагов, достигнув хвойной «цитадели», а затем рухнул ничком, кровь хлынула горлом. Засуетились вокруг казаки, подняли, понесли вглубь дебрей… Митя закрыл глаза и увидел свое солнце. Солнце сияло улыбкой и радостно вдыхало аромат скромных лесных цветов…

    - До свидания, Дмитрий Петрович! Мне будет тревожно за вас…

    - Прощайте, бесценная Екатерина Николаевна…


    4

    «Мы защитили Амур, и, стало быть, он наш!» - этот козырь стал главным козырем в переговорах Николая Николаевича с китайцами. Наследники Цинской империи приходили в оторопь от развернутого русскими вне всяких договоров, наперекор возражениям Пекина и даже собственному дипломатическому ведомству заселения Амура. Но Муравьев был непоколебим. Англичане и французы весьма на руку сыграли ему своими наглыми набегами на русское побережье и, в частности, нападением на залив Де-Кастри.

    - У нас с вами общий враг, - терпеливо объяснял Николай Николаевич китайцам. – Можете ли вы обеспечить защиту Амура от посягательств англичан? Нет. Представьте же себе, что англичане придут на Амур! Какие последствия принесет это для вашей державы? Если Россия всегда будет вам добрым соседом, защищающим наши общие интересы, то нравы островитян вам уже хорошо известны!

    Да, эти нравы китайцам пояснять не требовалось. Англичане, едва оправившись от войны с Россией, немедленно обрушились на Поднебесную, развязав очередную опиумную войну. Таких хозяев на Амуре китайцам уж точно не хотелось…

    - Это регион наш, и наши интересы в нем общи, - давил Муравьев. – Россия достаточно сильна и могущественна, чтобы защитить их, и мы доказали это в минувшую войну. Посему мы требуем признать наше право на полновластное владение Амуром и прилегающими к нему территориями.

    В сущности, восстановлением этого права Россия лишь возвращала свое, возвращала земли, утраченные в 17-м веке. Но об этом необязательно было напоминать послам, пробуждая их национальную гордость за подвиги и победы предков.

    Пока китайцы суетливо и безнадежно требовали уничтожения построенных на Амуре укреплений и вывода всех поселений, Николай Николаевич уже начертал план заселения правого берега реки Уссури. Роскошная уссурийская тайга с ее пальмами не уступала тропикам, а незамерзающие гавани на широте французского Лионского залива сулили громадные выгоды русскому судоходству.

    - Поймите, Англия задушит вас, если вы не будете иметь сильной опоры в лице России, - вкрадчиво вторил Муравьеву владыка Иннокентий, которого он взял с собою на переговоры, успев разглядеть дипломатические дарования Преосвященного.

    Англичане своей неукротимой алчностью и наглостью буквально загнали Поднебесную в объятия России. 16 мая 1858 года Китай скрепя сердце, подписал Айгунский трактат, по которому Амур возвращался России.

    - Итак, с победою вас, Николай Николаевич! – поздравил Муравьева епископ Иннокентий. – То, к чему вы шли десять лет своего служения, свершилось! Амур – наш!

    - Да, - отозвался Николай Николаевич, - но почивать на лаврах нам еще очень рано. Завтра же я отдам приказ об экспедиции на Уссури. Эта река также должна быть нашей и в кротчайшие сроки!

    - В Петербурге не одобрят такой поспешности.

    - Если бы я ждал одобрений Петербурга, нынешний договор не был бы заключен никогда. Главное, чтобы молодой Государь не был робкого десятка… В царствование его отца я был уверен в поддержке моего Государя, а сейчас я не чувствую прежнего доверия к себе. Моя опора – Великий князь Константин. Хотя даже его «Морской журнал» позволяет себе публиковать на меня завалишинские поклепы… Его высочество оправдывается, что это случилось в его отсутствие и впредь не повторится. Однако, что бы там ни было, а Уссури также будет нашей.

    - Знаете, Николай Николаевич, вы теперь менее всего походите на победителя, без единого выстрела присоединившего громадные территории. Вы как будто бы даже раздражены и недовольны чем-то?

    Муравьев вздохнул:

    - Вы правы, владыка. Десять лет я шел к этому часу, а теперь, когда он настал, чувствую себя опустошенным.

    - Это, должно быть, усталость. Вы работали все эти годы с такой невероятной отдачей, что теперь это утомление сказывается.

    - Возможно и это… Но скорее иное. Вы правы, я одержал величайшую победу, которую не замарают ни Завалишины, ни Петрашевские, не перечеркнут и петербургские чиновники, но, вот, парадокс: мне не с кем сердечно разделить ее. Мой Государь умер, не дождавшись этого заветного дня, и в том я вижу большую несправедливость. А моя жена далеко от меня…

    Мечты Катеньки остаться в Сибири даже после отставки мужа не сбылись. Ее прекрасные глаза перестали выносить сияние здешних снегов, и, чтобы не ослепнуть вовсе, ей пришлось вернуться в Ришемон.

    - Смертным не позволено смотреть на солнце и не ослепнуть при этом, - грустно говорила она перед отъездом. – Даже если это всего лишь отражение солнца…

    С отъездом хозяйки опустел губернаторский Белый дом, и никакие балы, театральные представления, общественные маскарады и иные светские мероприятия, заведенные Николаем Николаевичем, не могли заполнить этой пустоты. Даже на пароходе теперь пусто сделалось! Сколько, бывало, отговаривал он Катеньку от поездок с ним в опасные и тяжелые экспедиции, но она не терпела разлук и сделалась истинной первопроходницей. И Николай Николаевич привык к тому, что она рядом, что ее мягкая уветливость гасила вспышки его гнева. Немало голов и судеб спасло ее заступничество в горячие минуты! Ведь и как бывало не выйти из себя, когда портили глупостью, разгильдяйством, а то и злым умыслом дело, которому самозабвенно служил он! В конце концов, ни от кого не требовал он больше, чем от себя самого… Разве что от бедолаг-переселенцев, тяжко страдавших в первые годы новоселья. От того не меньшим утешением, чем одержанная дипломатическая виктория, было для Муравьева созерцание постепенного обустройства жизни на амурских берегах. Прорастала эта жизнь городами и деревнями, отвоевывая свои права у диким зверем противящейся укрощению природы, укоренялась нарождающимися уже здесь, на новом месте, новыми поколениями. Ничейная земля пропитывалась русским потом, русской кровью и слезами, духом русским, и только тронь ее теперь – не сойдут, не уступят!

    На протяжении всего плавания приветствовали люди губернатора, собираясь на берегах. Искренне ли? Или выполняя волю местных начальников, полагавших должным пышно встречать победителя без единого выстрела?

    Эти пышные встречи и приторные, словно любимые Катенькой безе, славословия порядком надоели Николаю Николаевичу. Он хорошо знал цену им, а голова его была еще довольно крепка, чтобы принимать все похвалы себе за истинную монету. Люди, конечно, не могли не радоваться столь славной победе, но все хвалебные речи, встречи с музыкой и дарами носили неистребимо ритуальный характер. А ритуал хорош лишь в церкви да на похоронах…

    Уже рукой подать оставалось до Иркутска, когда на стремительной тройке примчалась к Байкалу Екатерина Михайловна Буссе, супруга молодого чиновника, служившего при Муравьеве. Молодая женщина была замечательно хороша собой! Мелкие черты белого, нежного личика, ясные голубые глаза, льняные волосы, похожие на пух… Что-то было в ней трогательное, детское, непосредственное. Нежность первоцвета и азарт гимназистки сохранились в этой замужней даме! Она преподнесла губернатору роскошный букет цветов и еще один, поменьше, мужу.

    - Это что же, от имени и по поручению отцов города? – усмехнулся Николай Николаевич.

    - Нет, - живо отозвалась Екатерина Михайловна, - это исключительно от собственного имени. А отцы города ждут вас в городе.

    - Очень ждут?

    - Очень! Они построили триумфальную арку для вашего въезда и назвали ее Амурской. Весь город иллюминирован! Епископ Евсевий готовится служить торжественную литургию, а общество – танцевать на торжественном балу!

    - Ваш доклад, сударыня, будет исчерпывающим, если вы присовокупите к перечню дюжину бестолковых речей.

    - Вам не нравится торжественный план вашей встречи? Его утверждал сам губернатор Венцель!

    Он и видно… Есть люди, для которых льстивость вторая натура. Впрочем, тут и другое еще. Всю жизнь иркутский губернатор жил одним стремлением: никого не обидеть, никому не сделать зла. А в итоге, пожалуй, умудрился никому не сделать добра. Но каков уж есть!

    - Просто я вконец устал от этих чопорных встреч! – признался Муравьев.

    - Так поедемте лодкой, по Ангаре! – воскликнула мадам Буссе, и глаза ее заблестели тем озорным блеском, какой является у детей, замышляющих веселую проказу.

    - А что? – Николай Николаевич обернулся к господину Буссе. – Превосходная идея, клянусь Богом! То-то удивятся все эти господа, жаждущие сделать из меня цезаря, когда зазря простоят у своих ворот и обнаружат меня уже в городе!

    - Значит, едем?! – восторженно прихлопнула в ладоши светлокудрая проказница.

    - Плывем, дорогая Екатерина Михайловна, плывем! И немедленно! – весело отозвался Муравьев, впервые за последние недели ощутивший прилив прежней бодрости и воодушевления.

    Они отплыли по Ангаре втроем: чета Буссе и Николай Николаевич. Муж налегал на весла и, будучи молчалив по натуре, не мешал веселому воркованию жены с начальником. Красавица так и светилось восторгом, довольная своей изобретательностью. Она с задором представляла, как удивятся в Иркутске неожиданной «высадке» губернатора:

    - Вы только вообразите, какие будут у них лица! – хохотала она.

    Смеялся вслед за нею и Муравьев. Эта полуженщина-полуребенок оживила, осветила его сердце, поделилась своей юной легкостью и жизнерадостностью… Как было бы хорошо, когда бы все торжественные встречи были таковы, думал он, любуясь своей нежданной спутницей.

    В Иркутске случился переполох, когда генерал-губернатор, только что получивший от Государя титул графа Амурского, вдруг вырос посреди кафедрального собора, словно невидимка миновав выставленные для встречи его торжественные депутации.

    Епископ Евсевий спешно начал литургию, по завершении которой Николай Николаевич проехал в свой Белый дом, где вечером назначен был большой бал. Эту часть торжественной встречи Муравьев, большой любитель танцев, всецело одобрял. Горожане провожали покорителя Амура до самой резиденции, поминутно крича «ура!». То-то жалость, что не видит этого торжества милый друг Катенька, а ведь в этой победе есть и ее лепта!

    Не видит его и еще одна прекрасная дама, чей вклад в дело также невозможно переоценить. Великая княгиня Елена Павловна! Эта удивительная женщина никогда не оставляла своего бывшего пажа своей поддержкой. За эти годы она лишилась мужа, организовала первую в России общину красного креста, отправив сестер милосердия в Севастополь вместе с доктором Пироговым, и, наконец, сделалась наставницей молодого Царя. Ее дворец по-прежнему оставался центром творческой и мыслительной работы…

    И радостно было на сердце у покорителя Амура от сознания, что он всецело оправдал доверие своей Августейшей покровительницы, а также своего незабвенного Императора. Он выполнил все, что обещал, ни на шаг не отступив от той программы, которую сам наметил себе, отправляясь в неизведанный край. Можно, пожалуй, и на лаврах почить? Уехать в Париж к любезной Катеньке? Он уже однажды подал рапорт новому Государю об отставке, усомнившись в доверии к себе. Ведь даже на коронации Императора, ему, хозяину Сибири, досталось место где-то на задворках, подальше от монарших глаз… Великий князь Константин уговорил отказаться от столь вредного для амурского дела решения, а Государь подтвердил, что никто другой не сможет довести его до конца. Тем не менее Муравьев готовился к отставке. Уходить должно вовремя, исполнив долг. Он уже подготовил себе достойного преемника и положил уйти от должности года через два. А к тому времени нужно поставить точку в деле, довершив уссурийский вопрос…

    Пока же хотелось Николаю Николаевичу немного беззаботной радости, утренней, пробуждающей к жизни свежести… И то, и другое он обрел сразу же, как только вошел в бальную залу. Мадам Буссе в белоснежном платье казалась совершенной невестой или же вовсе бесплотной нимфой. Открывать бал, согласно правилам, надлежало с супругой градоначальника Венцеля, и, отбыв эту повинность, Муравьев, подкрутив рыжеватые усы и приосанившись более обычного, устремился к Екатерине Михайловне.

    - Вы думаете, я о вас забыл? – улыбнулся Николай Николаевич, целуя руку красавицы.

    - Нет, я не думала, - простосердечно отвечал она: - Я ждала! Я так счастлива!

    Танцевала златокудрая нимфа с глазами-незабудками, едва касаясь паркета, не шла, а парила с легкостью бабочки… Что за неземное создание, и как бы хотелось удержать ее рядом подольше!

    - А знаете, Екатерина Михайловна, какая мысль пришла мне?

    - Узнаю, если скажете!

    - Нам нужно съездить в Кяхту. Проверить, все ли там благополучно, посмотреть, как идет торговля.

    - Нам?

    - Мне и вашему мужу, ну, и вам, конечно. Вы же не захотите скучать в одиночестве, я прав?

    - О, ни за что! Я готова ехать хоть на самый северный полюс! – воскликнула мадам Буссе.

    Танец завершился, и Николай Николаевич тотчас подозвал к себе ее не любившего танцев мужа:

    - Полковник, распорядитесь, чтобы к утру нам подали две тройки. Мы с вами отправляемся в Кяхту.

    - Будет исполнено, ваше высокопревосходительство.

    За окнами раздались громоподобные залпы, дрогнули стекла, рассвеченные разноцветными огнями.

    - Фейерверк! – с детской радостью вскрикнула Екатерина Михайловна. – Идемте скорее смотреть! Венцель клялся, что это будет что-то невиданное!

    Венцель не обманул, и фейерверкеры превзошли сами себя. Ночное небо то и дело озарялось и переливалось разноцветными огнями, фонтаны искр били из-под земли, вращались огненные колеса… В качестве кульминации удивительного зрелища одна за другой загорелись на площади перед губернаторским дворцом громадные буквы, сложившиеся в два победных слова:

    АМУР – НАШ!


    ___________________


    В 1860 году талантливый русский дипломат Николай Павлович Игнатьев заключил Пекинский договор, согласно которому России отходил не только Уссурийский край, но и южные порты. А через год генерал-от-инфантерии, граф Муравьев-Амурский навсегда покинул Сибирь, посчитав свой долг исполненным. Оставшиеся 20 лет своей жизни Николай Николаевич прожил с женой в Париже и был похоронен в фамильном склепе рода Ришемон. Уже в наши дни стараниями неравнодушных людей останки хозяина Сибири были перевезены в основанный им наряду с другими многочисленными городами Владивосток. Единственный дореволюционный памятник Муравьеву, установленный в Хабаровске, был уничтожен большевиками. В наши дни он восстановлен. Кроме того, памятники Николаю Николаевичу воздвигнуты во Владивостоке, Благовещенске, Чите и Находке.


     

     

    Категория: История | Добавил: Elena17 (29.11.2021)
    Просмотров: 1153 | Теги: РПО им. Александра III, Елена Семенова, даты, сыны отечества, книги, русское воинство
    Всего комментариев: 0
    avatar

    Вход на сайт

    Главная | Мой профиль | Выход | RSS |
    Вы вошли как Гость | Группа "Гости"
    | Регистрация | Вход

    Подписаться на нашу группу ВК

    Помощь сайту

    Карта ВТБ: 4893 4704 9797 7733

    Карта СБЕРа: 4279 3806 5064 3689

    Яндекс-деньги: 41001639043436

    Наш опрос

    Оцените мой сайт
    Всего ответов: 2031

    БИБЛИОТЕКА

    СОВРЕМЕННИКИ

    ГАЛЕРЕЯ

    Rambler's Top100 Top.Mail.Ru