Видов или форм государственной власти существует три. Они были известны древним и впервые были подробно описаны и систематизированы великим Аристотелем в его трактате «Политика». «Политику» читают сейчас мало, а напрасно: это легко. В советском 4 томном издании она в 4 ом томе. Тираж был гигантским, по моему, 200 тысяч. Наверняка, даже любая районная библиотека имеет. Конечно, не Аристотель придумал эти формы. Он описал то, что существовало задолго до него. Но древние греки были весьма политическим народом. Не случайно тот же Аристотель дал однажды определение — «человек есть животное политическое». Происходит это слово от слова «полис», что значит «город», «государство». Полис был естественной средой обитания эллинов. Оттуда и термин «полития», что значило изначально «государственное устройство», и термин «политика», и термин «полиция», а также и «политикан». Так вот эти виды власти: «монархия» — власть одного, «аристократия» — правление лучших, благороднейших и «демократия» — власть полноправных граждан. Мне могут возразить, что демократия есть власть народа. Ну, в общем, «демос» — это, конечно, народ. Но только ведь и этнос — тоже народ, нация. И «лаос» — тоже народ, население. Демос — это народ, но древний эллин далеко не всех признавал принадлежащих к демосу. И чтобы никто из исторически образованных слушателей меня не поправил, скажу, что вначале у Аристотеля была терминология немного иная. Он называл формы власти «монархия», «аристократия» и «полития» (власть граждан). И он первым указал, что у каждой формы власти есть особая разновидность, скверная разновидность, которая у него называется «отклонением» или «искажением» в разных переводах. У монархии это «тирания» — власть эгоистичного правителя. Искажение аристократии — «олигархия» — власть немногих или по простецки власть шайки, у политии по Аристотелю это была «демократия» — власть всех. Но уже греки политию стали называть демократией, а искажение политии — «охлократией» — властью толпы. И дальше я буду пользоваться вот этой терминологией, потому что она используется почти две с половиной тысячи лет. Все эти формы с точки зрения Аристотеля были не хороши, не плохи. Они сменяли друг друга. Но все таки одну иерархию ценностей он предложил. Сам он был очень последовательным сторонником аристократии и, тем не менее, признал, что совершеннейшая форма есть монархия, правда, с той оговоркой, что монархом становится достойнейший член общества. Хуже монархии — аристократия. Еще хуже — демократия. А вот с отклонениями картина обратная. Охлократия не намного хуже демократии. Олигархия уже много хуже аристократии. А самая омерзительная разновидность — тирания. Искажение лучшей формы есть омерзительнейшая форма власти. Все эти формы органичны. Несомненно, они уходят в еще догосударственную древность. Прообразом монархии является семья. Нормальная здоровая семья устроена монархически. Прообразом демократии является род, равноправие совершеннолетних членов рода. А прообразом аристократии можно рассматривать племя, совет старейшин родов. Вероятно, так они и сложились. Они очень похожи и многие философы обращали на это внимание. Как я уже говорил, они бывают очень разными. У них есть свои достоинства и свои недостатки. Например, только Аристотель только монархий насчитал шесть. А он описывал только те разновидности монархий, которые были у него на виду. Этих разновидностей в мировой истории, конечно, великое множество.
Наше образование было поставлено настолько неудачно, что если поспрашивать среднего вполне образованного человека, особенно молодого о том, какие бывают монархии, то чаще всего выслушиваешь в ответ нелепицу, что монархия бывает только «абсолютная» и «конституционная». Однако «абсолютную монархию» придумали в XVI веке, а сложилась она в XVII, подчеркиваю, нашей эры, нашей! А «конституционную монархию» придумали в XVII веке, а воплотили в XVIII. То есть, это две очень молодые формы монархии. Наше незнание наших национальных политических традиций показал один поразительный опрос, поразительное социологическое обследование. Тем, кто относился с симпатией к монархическому правлению, предложили ответить, какую монархию они предпочитают. Так вот, на первом месте оказалась конституционная монархия, то есть, монархия, где границы прав и сферы деятельности монарха ограничены писаной конституцией. Совсем не русская традиция! На втором месте оказалась абсолютная монархия, то есть монархия бюрократическая, где права монарха ничем неограниченны, а править ему приходится посредством бюрократов. Тоже совсем не русская традиция! А «сословно представительную монархию», в которой нет конституции, нет формального ограничения прав монарха, но есть реальное ограничение его власти волей сословий, в частности, парламентом, но без конституции, называли на последнем месте. Вот степень знания нашей, как вы, надеюсь, сегодня увидите, нашей собственной русской традиции. То есть, с одной стороны за монархию высказывались те люди, которые стремились бы предельно уменьшить права монарха. Такая монархия приходит к монархии декоративной как сейчас в Великобритании, где реальной власти у монарха не осталось. А с другой стороны за монархию высказывались люди, которые вообще не полагают возможным ничем ограничивать права монарха, то есть те люди, которых можно подозревать в некой терпимости к тирании. Они тиранонеустойчивы, а, следовательно, не по своей воле социально опасны. А живую традицию, которой много веков, которая в общем была не только в России, не знают. Повторяю, так ведь преподают, так преподают у нас в школе. Откуда ж знать то?!
К достоинствам монархии, несомненно, относятся следующие качества. Только монарх служит символом единства и нации, и общества. Не случайно все империи монархии. Мне как то задали совершенно замечательный вопрос, следует ли считать, что Римская республика была уже империей. Да, совершенно верно. Случайно сложилась империя, а потом все таки имперский народ перешел к монархическому образу правления как к более соответствующему характеру империи. Монархия не только в империи, но в любом полиэтническом государстве, — еще и совершенно естественный, несиловой, а именно авторитетный, авторитарный примиритель, потому что монарх может выступать как надэтнический фактор. Другими словами, монарх может быть одновременно царем русских, царем поляков, царем татар и т.д. и приниматься в этом качестве. Монархия обладает удивительной оперативностью в принятии решений в критической ситуации. В нормальной ситуации монарх и не принимает решения сам. Но в критической ситуации, в ситуации общей опасности, в ситуации катастрофы ни одна другая форма, естественно, не будет так быстро вырабатывать решения. В монархии, безусловно, есть человек, говорящий последнее слово. Наконец, монархия, в том числе и в составных системах лучше всего способствует выдвижению самых талантливых людей. Это довольно просто объяснить. Если мы даже возьмем не наши недавние ситуации, окружающие нас, а возьмем ситуацию здоровую, когда во главе государства стоит способный и честный президент, он все равно не будет в состоянии отделаться от мысли, может быть, даже не мысли, а подсознательного чувства, что слишком талантливый министр или слишком талантливый генерал ему конкурент. И, следовательно, будучи честным и порядочным, может придерживать такого человека. Монарх же поставлен в положение вне конкуренции. Ущерб государству есть ущерб монарху, а гибель государства — всегда гибель монарха. Вместе с тем ни генерал, ни министр ему не конкурент. И, следовательно, именно монарх лучше всех готов выдвигать талантливейших членов общества.
А основным недостатком монарха является, несомненно, вопрос случайности рождения. Ведь наследником престола может родиться и человек больной и даже умственно неполноценный. История знает сколь угодно прецедентов. Это свойственно только «наследственным монархиям». Но монархии далеко не все наследственные. Строгого закона престолонаследия Византия не знала. Конечно, этот недостаток существует. И ликвидируется он, снимается он составными схемами. То есть теми политическими системами, которые состоят из нескольких форм власти. От случайности рождения общество гарантирует демократия с аристократией, или монархия с демократией, или монархия с ними обеими.
Термин «аристократия» мы тоже давно привыкли использовать не по назначению. Когда говорим «аристократия», полагаем, что это знать, наследственная знать, сама совокупность знатных людей. На самом деле греки, которые создали этот термин, своих знатных людей называли не аристократами, а «эвпатридами» — благородными (дословно: происходящими от благородного отца). Аристократы же не просто благородные люди, а те благородные, которые осуществляют власть на том основании, что они благородные. Аристократия значит власть благородных, власть лучших. Аристократия присуща многим обществам, но не всем. Она является стародавней арийской традицией. Народы смертны. Читайте Гумилева, один народ сменяет другой. И активно народы живут 12 13 веков, это предел. Но, невзирая на долгую историю и смену этносов, все индоевропейские общества эту традицию наследовали и все в той или иной степени тяготели к аристократической власти. Необязательно в чистом виде. Может быть аристократия с монархией и аристократия с демократией. Например, наш средневековый Новгород XIV XV веков или средневековая Флоренция в Италии имели составную форму — аристократию с демократией. Аристократия обладает своим рядом достоинств. Именно аристократические семьи с младенчества воспитывают принимать ответственные решения. Именно аристократы обладают врожденным или, точнее говоря, воспитанным с младенчества умением, приняв решение, отдавать приказы. У других это происходит несколько натужно. Каждого представителя аристократической семьи готовят к максимальной ответственности за судьбы страны. У аристократов ощущение того, что страна и государство есть их собственность, выше не только, чем у демократии, но даже чем у монархии. Ну, представьте себе наше Русское царство в XVI XVII веках. Все, кто воспитывал малого боярчонка, прекрасно знали, что ему придется решать вопросы, требующие большого интеллектуального потенциала. Следовательно, его надо учить. Учить азам богословия, учить историческим знаниям, учить праву. Ему придется воевать. Следовательно, его надо учить военному делу. В пятнадцать лет он поступит на службу. Обычно, из боярских семей брали на какую нибудь почетную службу. Например, мальчишка становился «рындой», почетным телохранителем при государе. А дальше вся жизнь вверх по лестнице. Младший воевода в каком нибудь полку. Воевода в городе. Государственный чиновник. Посольство. Второй воевода в войске. Первый воевода. Глава посольства. И, наконец, думный боярин, человек, принимающий жизненно важные для страны решения. И ведь все знали, что он будет проходить эту лестницу. К этому его и готовили. Колоссальным достоинством аристократии является ее консерватизм. Именно аристократия есть настоящая хранительница культуры. При взгляде на наш XIX век может сложиться впечатление, что крестьянство. Нет. Крестьянство консервативно, но оно консервирует то, что сложилось в данный момент. Вспомните позднюю античность. Горожане были уже христианами, а сельские жители еще язычниками. Они были консервативны в своем язычестве. И сейчас получается подобный процесс. В городах все больше и больше, во многих городах уже большинство христиане, а в сельской местности по разному. Если церковь в селе уцелела, то сельские жители законсервировали свое православие. А вот если церкви нет, то давно уже погрязли в неоязычестве и пьянстве. К народному искусству, к крестьянскому укладу в XIX веке стали обращаться лишь потому, что за XVIII век знатные люди постепенно, по вине монархии, сначала Петра, а потом Екатерины стали западниками. И остатки народной традиции, национальной русской традиции искали в крестьянских семьях. Демократия может увлечься чужой культурой, чужими новшествами. Монарх может увлечься. Ну, был же Петр! С аристократией этого не происходит никогда! Аристократия есть надежнейший хранитель культуры, то есть национальных традиций. И в силу этого аристократия есть стабилизатор. В составных системах инициативная сторона, активная сторона в политике может принадлежать монарху, может принадлежать демократии, а стабилизацию всегда обеспечивает аристократия. Там, где она есть.
Термин «демократия» мы уж совсем причудливо понимаем. Тут и советская власть «потренировалась» над нами, на наших шкурах. И послесоветская власть. И Запад нам дает умилительные представления о том, что есть демократия. А давайте посмотрим. Ведь этот термин придумали греки. А кто у них составлял демос? Кто не принадлежал к демосу? Я много лет преподаю и в высшей, и в средней школе. Любой школьник ответит на этот опрос: рабы. На это хватит сообразительности даже у плохого школьника. Школьник посерьезнее вспомнит «вольноотпущенников», вспомнит «эфебов», то есть несовершеннолетних. В античных полисах была обширнейшая категория совершенно свободно рожденных эллинов, которые не были гражданами, потому что родились не в этом полисе, потому что были пришлыми. То были «метеки», в переводе на современный жаргон — «лимитчики». То, что метек может иметь политические права, в нормальной демократии, не только в античной не приснилось бы и в кошмарном сне. То есть, он лично был свободен, он обладал имуществом, мог наследовать, торговать и заниматься ремеслом. А вот иметь причастность к политическим решениям, занимать выборные должности или даже выбирать кого нибудь, разумеется, не мог. Вот почему очень легко показать, почему у нас ни в коем случае не было никакой демократии при советской власти. Опять таки если спросить школьника, то он, не раздумывая, ляпнет, что демократии не было, потому что у нас в бюллетенях всегда был только один кандидат. А это не строгий признак! А демократия может желать иметь только одного кандидата. Кандидат может быть таким популярным, что никто другой своей кандидатуры и не выдвигает. В данном городе все любят только Сидорова. И так любят Сидорова, настолько все хорошо знают Сидорова, что никакому Козлову лучше и не соваться. Нет, выборы при одном кандидате, «выборы без выбора», ничего не доказывают. А вот есть другое замечательное доказательство. И люди постарше, наверняка, сразу вспомнят. Помните, как мы с вами могли взять «открепительный талон», поехать в другое место и там проголосовать. И не за президента, которого вроде бы выбирает вся страна, а за депутата местного совета. Вы вдумайтесь в этот бред! Это значит, что екатеринбуржец может поехать в Нижний Тагил и проголосовать там за нижнетагильского члена городской думы или судью, который будет там в Нижнем Тагиле судить? Если бы афинянину сказали, что этот человек из Коринфа будет голосовать за афинского стратега, он умер бы со смеху в коликах. Он даже не успел бы возмутиться. Так вот это довольно жесткое условие демократии. А что еще? Гражданские права и в древних и в средневековых обществах оберегались тщательно. И эти ограничения становились все жестче и жестче. В V веке, наконец, афинским гражданином мог стать только доказанный сын афинского гражданина и афинской гражданки. Если хотя бы одна из двух сторон не имела гражданства, то и сын становился метеком. На этот закон попался даже великий Перикл, популярнейший стратег, при котором Афины достигли наивысшего могущества. Ему пришлось униженно просить народное собрание, чтобы был принят особый закон, дающий детям Перикла права гражданства, так как его жена Аспасия была не из Афин. Не всегда и не везде было так жестко, я просто привожу вам пример. Гражданские права приобрести было тяжело. Напомню, чтобы в Риме стать гражданином нужно было гораздо дольше, чем римскому гражданину, провести на римской военной службе, почти всю жизнь. Во вспомогательных войсках служили дольше и тяжелее, чем в легионах. Но служили только потому, что в отставку выходили с правами гражданства. Вот такие есть примеры. Ну и, наконец, если с происхождением совсем все в порядке, что необходимо было античному человеку для того, чтобы стать полноправным гражданином и принять участие в демократии, в правлении граждан? Во первых, он должен был вступить на военную службу, в фалангу у греков или в легион у римлян, серьезно тренироваться в гимнасии, учиться владеть оружием еще подростком, быть выносливым. Только защитник Отечества может быть в свободном обществе гражданином. Во вторых, еще надо было обзавестись семьей, потому что одна из функций гражданина в свободном обществе — рождать новых граждан. В той или иной степени, в тех или иных формах мы подобные требования можем видеть в любых классических демократиях на протяжении столетий. Знаю одного юношу. Это конкретное лицо, я мог бы даже назвать имя, потому что он живет в Москве, а в Екатеринбурге его никто не знает. Но какая разница, он же не один такой. Этот юноша не попал на военную службу, потому что у него с мозгами не все в порядке. Он, говоря на дурном жаргоне, «закосил» или действительно ненормальный. И потому был не призван на военную службу. Семьи у него нет, не предвидится и думаю, что он никогда не произведет детей. Однако он может гонять на мотоцикле и, представьте себе, голосовать! Общество, в котором человек признан неспособным стать солдатом, но считается нормальным, чтобы стать гражданином, на демократию не похоже даже отдаленно.
Напомню вскользь о демократиях нового времени в больших государствах. Ну, вы понимаете, что в греческих городах не надо было выбирать никакого парламента. Полноправных афинян было 6 8 тысяч. А такое количество может собраться на одной площади и принимать решения. Когда государством становятся не Афины, а целая Греция, не придумаешь такую площадь, куда можно собрать всех граждан, да еще чтобы они могли высказываться, и друг друга при этом не затоптали. Потому «прямая демократия» именно в силу роста государств сменяется «представительной демократией». Появляются представительные учреждения, которые мы иногда называем «парламентами», а на самом деле они во всех странах назывались по разному: в Англии — «парламент», во Франции — «генеральные штаты», в Швеции — «ригсдаг», в Польше — «сейм», а наше национальной название — «земский собор». Так вот с появлением представительных учреждений мы приближаемся все больше к новому времени. В новое время тоже ведь существовали демократии, часто в сочетании, в союзе с монархиями. В XVII XVIII веках, в XIX веке было довольно много парламентов, хотя государства возглавлялись монархами. Как ограничивались права граждан? Кто мог становиться гражданином, а кто не мог? А очень просто. В новое время это называлось «цензами». И цензы были разными. Был «имущественный ценз». «Образовательный ценз» существовал до тех пор, пока не стало всеобщей грамотности. Он никогда не был высоким и только требовал, чтобы человек обладал твердой грамотностью, если он участвует в политическом процессе. «Возрастной ценз». Посмотрите, как это похоже на античный мир. Ведь надо сначала вырасти. В этот ценз, по сути, входило и требование иметь семью, потому что люди все таки женились, и женились, как правило, не в сорок лет, а значительно раньше. И раньше обзаводились детьми. Не так рано, как в средневековье, но в двадцать лет чаще всего уже обзаводились. И он был равен не 18 годам, как сейчас, а 23 годам. К 23 годам, обычно, человек обзаводился семьей и определял свое отношение к военной службе. И, наконец, «ценз оседлости». Он бывал разным. Он мог требовать, чтобы вы родились в данной местности. Но чаще он требовал, чтобы вы прожили определенный срок. И тогда получали избирательные права.
Что означает фактически полная или почти полная отмена цензов? Давайте посмотрим сейчас на так называемые западные демократии. Демократии ли они? Не будем смотреть на Российскую Федерацию: опыт мал. Да потом нам и так все ясно. Нам в пример ставят ведь именно западные демократии. Смеют ли они называться демократиями? Ценза имущественного нет. Следовательно, к выборам допущен деклассированный элемент, которого во Франции называют «клошаром», а у нас «бомжом». Можно ли доверять такому человеку? Римляне даже не брали их на службу в легион, потому что не доверяли оружие человеку, которому нечего защищать. Кстати, римляне называли их «пролетариями». У нас исказили перевод и значение этого слова. Латинское слово «пролетарий» должно переводиться на русский язык не вполне достойным словом «рабочий», а термином «босяк». Так что если вы идете по Пролетарской улице, на доске должно быть написано «Босяцкая». Рабочий как раз может быть гражданином. Образовательный ценз исчез повсюду объективно. Правда, наше правительство стремится, чтобы у нас снова появились неграмотные русские люди. Тогда, вероятно, придется ставить вопрос об образовательном цензе. А вот отсутствие ценза оседлости есть вещь серьезная. Ведь пришлый человек лишен как корней, так и ответственности. Ему стыд глаза не колет. У того, кто прожил долго, есть сосед слева Иван Иваныч, с которым он знаком тридцать лет. С соседом справа Павлом Сергеичем он знаком двадцать лет. Ему же неудобно повести себя нехорошо как гражданину. Это понятно. Он знает, что если с ним случится что нибудь неприятное, то его выручит Павел Сергеевич, поможет Иван Иваныч. Это естественно, они же добрые соседи. Их отцы были добрыми соседями. А тот, кого никто не знает, человек без роду, без племени, пришедший неизвестно откуда, — это же готовая игрушка в руках властей! Он весьма вероятно будет голосовать так, как пожелает начальство. То есть, он — не гражданин, ненадежный человек. Неслучайно советская власть так активно перемешивала население. Неужели вы думаете, что это случайность или чисто экономическая необходимость? Это была социальная политика. Нас перемешивали и тасовали елико возможно. Тут все шло: и «распределение молодых специалистов», и «комсомольские стройки», и «стройки пятилетки», «оргнабор по лимиту» я уже упоминал. Все, что угодно. В итоге в городах образовывался огромный круг людей, не имеющий почвы под ногами, не впитавший местную традицию. А везде есть какая то местная традиция. В конце 1970 ых годов я приехал однажды в небольшой город, пробыл там день. Прежде всего, меня интересовала там архитектура. Могу его назвать, это Елец. Русский, уже степной город Липецкой области. С самого начала меня поразили какие то удивительно симпатичные люди, уже на улице, когда дорогу спрашиваешь. Я сразу почувствовал, что в городе приятно. А когда я зашел в местный музей во второй половине дня, я про город понял все. До революции было 50 тысяч населения, а когда я приезжал, — 100 тысяч. То есть, большинство населения — местные коренные ельчане. Вот и весь секрет. И это не единственный случай в моей жизни.
Так вот, если обществом управляет один процент, то это видимо аристократия, или олигархия. А если 10 процентов принимают решения, то это уже демократия. А вот если 90 процентов или все 100, то это охлократия, власть толпы. Если совокупность граждан совпадает с населением, если все население — граждане, то граждан нет, ни одного! Это довольно безжалостная закономерность. Но она подтверждается долгими веками человеческой истории.
Аристотелю принадлежит одно поразительное наблюдение, совершенно поразительное наблюдение. В этом он был наголову выше современников. Он указал, что есть общая черта всех форм власти и общая черта всех искажений. Монархия, аристократия и демократия действуют в интересах общества, а тирания, олигархия и охлократия — в интересах части общества. Охлократия действует в интересах низов, всегда стаскивает общественные и государственные решения к интересам общественных низов. Олигархия печется о своих интересах, тиран — о своих.
У демократии есть одно неоспоримое достоинство. Только она одна вызывает реальную инициативу каждого гражданина, и даже негражданина, потому что негражданин, чтобы стать гражданином, тоже должен проявлять инициативу. Вот эта активизация народа присуща демократии больше, чем двум другим формам власти, с которыми она может быть успешно совместима.
Еще несколько слов мне хотелось бы сказать об олигархиях. Их бывает много. Ведь разные группы могут сложиться в шайку, если хотите, и образовать власть немногих. Может быть «олигархия богатейших», примеров тому в мировой истории довольно много. Такая олигархия стремится купить власть. Может быть «олигархия бюрократов». Видимо, самая страшная угроза для монархии, аристократии и демократии исходит от бюрократии. В общем, профессиональные администраторы, или лучше профессиональные чиновники как в России, потому что чиновнику присуще чувство чести, долга, — необходимы. Но любое здоровое общество всегда руководствуется всегда одним и тем же принципом — чиновников должно быть столько, сколько необходимо. Если городской управе нужно 90 чиновников, то в крепком обществе 91 чиновника там не будет. Как только бюрократия превышает наименьшее необходимое число, она стремится превратиться во власть. Но такая форма власти не существует, ибо бюрократия есть категория обслуживающего персонала. И свободные граждане, в том числе и в монархиях, так и относятся к ней. Если мы христиане, то мы уважаем обслуживающий персонал. Но администратор есть такой же обслуживающий персонал, как дворник или уборщица. У нас есть отвратительное словосочетание и им пользуются — «местная власть». А она вообще не власть, она местная администрация, местные чиновники. Вы ее избираете, чтобы она обслуживала ваши интересы. И если администрация, бюрократия хочет стать властью, то она может оформить себя только как олигархия, очень опасная власть. Тогда складывается «бюрократический режим». Худшая разновидность такого режима — «полицейский режим». Нас с вами пугают, между прочим, «фашистской угрозой». Наверное, это не очень хорошо. Но неизмеримо хуже любого фашизма — «полицейское государство». Я, безусловно, предпочел бы оказаться в условиях Испании Франко, чем в современной Мексике, где барина будет корчить даже не начальник полиции, а простой патрульный полицейский. Нам постоянно угрожает полицейский режим. Сейчас очередной виток этой угрозы. И это надо чувствовать и от этого надо предостерегать. Нет хуже ситуации, если барином станет постовой милиционер. Вы будете идти по улице, ему не понравится ваша физиономия, и он по ней «съездит» просто потому, что захотелось. Нельзя распускать бюрократию, это смертельно опасно! Кстати, от угрозы бюрократии предостерегает гораздо основательнее и аргументированнее, чем я, может быть, величайший автор монархист, писавший в нашей стране, Лев Александрович Тихомиров в знаменитой своей книге «Монархическая государственность». К сожалению, тираж ее не велик, всего 10 тысяч, но в 1992 году она была издана в Санкт Петербурге, и изучать ее теперь можно. Так вот даже тот, кто не испытывает склонности к монархическому образу правления, может с большой пользой прочитать Тихомирова хотя бы потому, что он реально показывает, как бюрократия опасна любой системе, и монархии, и аристократии, и демократии. Вообще это видно и у Александра Ивановича Ильина, крупнейшего русского мыслителя нашего XX века. Но, пожалуй, только Тихомиров описал эту угрозу, этот аспект. И сомнений ни у кого не останется после прочтения тихомировских строк. Но бывают и другие олигархии. Бывают «олигархии тайных обществ». Эта система встречается в европейском мире. В XVIII веке, во время повсеместного процветания «франкмасонства», во многих странах крупные масонские ложи выполняли фактически функцию олигархии. Правда, это была тайная власть. Олигархия пряталась за спиной законной власти. А олигархия с удовольствием прячется за спиной. Кому желательно превращение демократии в охлократию, в толпу, лишенную ответственности и прав, в массы? Монарху? Достойный монарх как раз всегда с особым удовольствием правит свободными людьми. Аристократии тоже нет. Власть аристократии гласна, публична. Это выгодно олигархии. За спиной толпы, за спиной охлократии, олигархия прячется с удобствами.
© Copyright: Историк Владимир Махнач, 2015 |
