Эту и другие книги можно заказать по издательской цене в нашей лавке: http://www.golos-epohi.ru/eshop/

В запасном полку я пробыл до 3 Января 1917 г., когда получил новое назначение в Тифлис в свое родное военное училище в качества курсового офицера.

В военных училищах шла замена постоянного состава офицеров офицерами с фронта и я попал в число заменяющих. Начальником училища в то время был Генерального Штаба генерал-майор Загю, при котором я был юнкером, и который меня лично знал.

По прибытии в училище я был назначен курсовым офицером 7-го уч. отд. в первую роту к капитану Орловскому (Мингрельского полка). В училище я встретился со многими своими товарищами сверстниками, теперь представителями различных полков Российской Армии. Большинство из них были Георгиевские Кавалеры, все неоднократно раненые и обветренные в боевой обстановке. Тут был и мой бывший взводный есаул Прихитько, прекрасный офицер и герой, которым гордится 3-й Пластунский батальон. Тут же встретил я двух своих одноротников и сверстников по выпуску — Кубинца — Арсенашвили и Кавказского стрелка Мирошкина, слава о подвигах и доблести которых вечно будете жить в сердцах знавших их. Из штатных офицеров почти никого не осталось, и сам начальник училища готовился получить высшее назначена на фронте.

Курс обучения в училище был 4-хмесячный, после чего юнкера производились в прапорщики и разбирали вакансии по запасным полкам. За такой короткий срок, в былое время, юнкеров едва-едва начинали пускать в отпуск, ибо считалось, что таковой срок необходим для усвоения элементарных знаний для нижнего воинского чина. Теперь в этот же срок должен был быть подготовлен никто иной, как ротный командир. Задача невыполнимая. Злобой дня к моменту моего приезда в училище был отчет генерала Адамовича, незадолго переде этим производившего инспекторский смотр училищу. Отчет был весьма нелестного свойства и произвел своего рода перевороте. Генералом Адамовичем были преподаны указания весьма ценных методов обучения, главным образом в поле — показом, и теперь все обучение велось, именно, по ним и давало блестящие результаты.

Я принял свое отделение в середине курса и уже готовился к первому своему выпуску, как вдруг, как гром среди ясного неба, разразилась революция. Я не считаю нужным особенно останавливаться на этом деликатном моменте Русской Истории, у всех нас он в памяти. Все перевернулось сразу вверх дном. Грозное начальство обратилось в робкое — растерянное, вчерашние монархисты — в правоверных социалистов, люди, боявшиеся сказать лишнее слово из боязни плохо связать его с предыдущими, почувствовали в себе дар красноречия и началось углубление и расширение революции по всем направлениям. В общих чертах революция в Тифлисе вышла действительно малокровной, все протекало удивительно мирно, некого было даже хоронить в качестве жертв революции. Городовые, напр., стояли на улицах дня три, пока постепенно не заменены были милицией. В училище тоже все было тихо. Растерянность была полная. Подавляющее большинство отнеслось к революции с доверием и радостью; все почему-то верили, что она принесет с собой, вместе с другими благами, и скорое окончание войны, так как «старорежимный строй» играл в руку немцам. А теперь все будут вершить общественность и таланты... и каждый начинал чувствовать в себе скрытые таланты и пробовать их применительно к порядкам нового строя. Как тяжелы по воспоминаниям эти первые месяцы нашей революции. Каждый день где-то глубоко в сердце что-то с болью отрывалось, рушилось то, что казалось незыблемым, осквернялось то, что считалось святым.

Волна людского лицемерия, злобы, низкой подлости, разнузданного хамства и прочих земных пороков захлестнула всю Poccию.

Грусть и отчаяние охватили меня.

В эти дни я думал: «Наверное найдется вождь, который кликнет клич и соберет вокруг себя все честное, сильное духом и мужественное и продиктует свое властное решение». Я мысленно перебирал в ум имена всех наших генералов с большими именами, — их было много, но все молчали, как заколдованные.

А революция все ширилась и углублялась. 5-го Марта юнкера потребовали, чтобы их представители вошли в С.С. и Р.Д., так как в городе носятся слухи, что училище наше настроено контрреволюционно и умышленно оттягивает выяснение своей политической платформы.

Начальство решило требование удовлетворить. Решено было подчеркнуть лояльность училища таким образом: все училище в строю с музыкой должно было идти к Народному дому Зубалова, выстроить фронт и выпустить из своих рядов выбранных делегатов. Все это было проделано, но желанного эффекта не получилось. В театре, по-видимому происходили жаркие дебаты. Училища никто не встретил, не приветствовал и «заряд», как говорится, пропал даром.

Уже на другой день были образованы училищный и ротные комитеты и кончились занятия. Все вниманиe сосредоточено было на двух вещах: комитетах и несении караульной службы. Благодаря последней, в городе поддерживался образцовый для революционного положения порядок. Мне приходилось через день бывать в нарядах, неся караулы попеременно во всех правительственных учреждениях. Так продолжалось месяца два. Мои питомцы были произведены в офицеры и разъехались по запасным полкам. Новый контингент юнкеров, прибывший главным образом из студенческих запасных батальонов, представлял собой опытный кадр работников революции. Евреи проникли в стены училища, в огромном числе, так как все ограничения были отменены. Ни о какой работе нельзя было и мечтать. Митинги назначались училищным комитетом для обсуждения таких вопросов, как например, нужен ли мир с аннексиями и контрибуциями, или можно без них обойтись. Несколько дней подряд, например, шли ожесточенные дебаты перед выборами в Краевой Совет, причем два выставленные кандидата в течение нескольких дней высказывали свое «политическое кредо»...

На фронт шло братание, и армия отказывалась наступать.