ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В НАШЕМ МАГАЗИНЕ:

http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15578/

В последних числах сентября 1914 года я был вызван в штаб полка. Явившись туда, я увидел командира полка, который сидел на барабане перед по­мещением, в то время как штабное имущест­во уже грузилось на двуколки и подводы. Поздоровавшись, ко­мандир полка спросил меня:

- Вы готовы?

- Так точно, гос­подин полковник!

- Тогда разверните карту и найдите фоль­варк Мациевичи, в 3 верстах от нас по дороге на Красник. Нашли?

- Так точно, нашел.

- Идите с командой на этот фольварк и там явитесь полковнику Хвощинскому, коман­диру 5-го тяжелого артиллерийского дивизио­на. Вы будете сегодня в прикрытии к этому ди­визиону. Полковник Хвощинский желал, ссы­лаясь на устав, получить в прикрытие целый батальон, а я не дам ему и роты… По сведени­ям штаба дивизии впереди нас, до самого Красника, нет больших группировок австрийцев, а если и есть, то силою не больше батальона и которые спешно уходят от нас. Мы идем в го­лове дивизии и вместо вас я пошлю сотню дон­цов сотника Клочкова. Левее нас, по параллель­ному шоссе идет в 11 верстах от нас наша 7-я дивизия, а артиллерийский дивизион будет ид­ти по лесной дороге посередине. Да имейте в ви­ду, что артиллеристы, если у них застрянет где-нибудь орудие или зарядный ящик, всегда про­сят, чтобы их вытягивали солдаты из прикры­тия, а сами даже и с передков не слезают. Так вот, я запрещаю вам помогать им своими людь­ми до тех пор, пока они не поставят на это всех своих. Поняли?

- Так точно, понял!

- Ну, доброго пути! К ночи будем в Краснике. Там разыщите нас, а я прикажу отвести и указать вам квартиры.

Я откозырял и пошел к команде. «Сегодня у нас отдых, - думалось мне, - идти по лесу не жарко, двигаться будем потихоньку и в Крас­ник, за 26 верст, доберемся в свежем виде.

Но человек предполагает, а Бог располага­ет!… Приведя команду на фольварк Мациевичи и явившись командиру дивизиона полковнику Хвощинскому (кстати сказать, милейшему че­ловеку), я сначала выслушал его сетования на то, что ему дают чуть ли не взвод пехоты вме­сто батальона, который положен по уставу для прикрытия, и т. д. Затем полковник Хвощин­ский сказал, что ввиду нашего прибытия, он снимает своих конных разведчиков, высланных вперед.

Через несколько минут моя команда выдви­нулась на указанные ей места и весь отряд дви­нулся к Краснику. Идти по лесу было действи­тельно не тяжело, двигались мы не спеша и в порядке. Только раз одно 6-дм. орудие завали­лось в придорожную канаву и его долго оттуда вытаскивали. Так прошли мы верст десять, ког­да я получил из головного дозора донесение, что на поляне, верстах в трех впереди, окапывает­ся на трех буграх австрийский батальон. Я при­казал никому об этом не говорить, взял лошадь и поскакал вперед.

У опушки леса я привязал лошадь к дереву и пошел посмотреть, что делают австрийцы. До­несение было точным. Отыскав свой головной дозор, я приказал старшему послать людей в боковые дозоры, собрать их всех к головному и следить за противником, но самим не показы­ваться. Затем я поскакал к полковнику Хво­щинскому доложить ему обстановку.

Выслушав мой доклад, полковник Хвощин­ский явно растерялся, да и было отчего: глубо­кие канавы по обеим сторонам лесной дороги позволяли идти по ней только в одно орудие, лес к опушке зарос густым кустарником и о движении без дороги, вперед или назад, нечего было и думать. Между тем дивизион уже подо­шел на расстояние одной версты от поляны с окапывающимися австрийцами.

Я предложил командиру дивизиона такой план: подтянуть к опушке леса всех артиллери­стов - конных разведчиков, вооруженных ка­рабинами, и обозных, у которых были австрий­ские винтовки, подобранные ими в пути. Я же со своей командой обойду австрийцев справа по лесу и выйду им в тыл. Если там нет других австрийских частей, то я атакую пехоту на бу­грах, и мы будем оттягивать их на себя, отходя к Краснику, в то время как артиллеристы - разведчики и обозные рассыплются по опушке леса и откроют по австрийцам огонь одновре­менно с нашей командой, перебегая с места на место и растягивая цепь влево. Связь будем держать по телефонной линии, для чего я про­шу дать мне два телефонных аппарата. Орудия же и зарядные ящики немедленно начать пово­рачивать, начиная с задних, и оттягивать ко­лонну. Полковник Хвощинский поволновался немного, походил по дороге взад и вперед… и со­гласился.

Мы разошлись для отдачи распоряжений. Я оставил на опушке леса один из телефонных аппаратов, а второй аппарат потянул провод за мной по лесу. Выйдя незамеченной в тыл ав­стрийцам, команда рассыпалась в цепь во всю длину фронта окапывающихся австрийцев (од­на их рота, третья, сидела за средним бугром, в резерве). Я вызвал полковника Хвощинского по телефону и просил дать один выстрел из 6-дм. орудия по резервной австрийской роте, объяснив ее расположение. Выстрел будет сиг­налом начала нашей атаки, а для конных раз­ведчиков и обозных - открытия частого ру­жейного огня.

Через пять минут раздался орудийный вы­стрел и над лесом в воздухе как будто загудел товарный поезд. Я взмахнул шашкой, и по это­му знаку из леса на полянку с винтовками на­перевес выскочила вся моя команда. Тяжелая 6-дм. бомба разорвалась как раз посередине ав­стрийской роты, и австрийцы, бросая оружие, стали разбегаться во все стороны. Окрики офи­церов не могли их остановить.

Но вот команда моя добежала до бугров. Не­сколько одиночных выстрелов, наших и ав­стрийских, и все стихло. Подошли австрий­ские офицеры и сдали оружие, я взял у них лишь револьверы, оставив им их сабельки. Мы стали выстраивать австрийский батальон. Моя команда и подошедшие конные разведчики вынимали из австрийских винтовок затворы, оставляя винтовки австрийцам, чтобы они са­ми несли их к нам в тыл. Успевшие убежать стали выходить из леса и пристраиваться к сво­им ротам.

Подошел сияющий командир дивизиона и радостно сказал мне:

- Обычно пехота берет в плен артиллерию, но чтобы артиллерия брала в плен пехоту, я еще никогда не слышал о таких случаях. По­здравляю вас и себя. Много ли у вас потерь?

Оказалось, что у меня в команде ранен в мя­коть ноги один солдат.

- Представьте его к Георгиевскому кресту, - сказал полковник Хвощинский, - я видел, как он одним из первых подбежал к австрий­ским окопам.

Я попросил разрешения представить к Ге­оргиевскому кресту еще одного солдата и пять других - к Георгиевским медалям. Радостный полковник Хвощинский согласился.

За этим делом мы потеряли часа два време­ни, а затем, построившись в колонну, опять Дви­нулись к Краснику.

Полковник Хвощинский спросил у команди­ра австрийского батальона майора Гавронека, почему его батальон так легко, без боя сдался нам. Майор ответил так:

- Мы видели ваш дивизион еще в то вре­мя, когда одно ваше орудие свалилось в кана­ву, но прикрытия вашего, кроме одного взвода, никак рассмотреть не могли и думали, что оно идет сзади. Мы знали, что по уставу у вас в прикрытии должен был быть батальон, то есть 1.000 штыков, а у меня в трех ротах было всего лишь 623 человека. Поэтому я еще заранее при­казал - в случае, если нас атакуют, до штыков дело не допускать и сдаться… Если бы мы зна­ли, что у вас почти не было прикрытия, теперь не мы, а ваши пушки и весь ваш дивизион бы­ли бы у нас в плену!

***

Через два дня после Любачева наш полк пришел в большое галицийское село X., где за день до нашего прихода стояли отступившие на Ярослав австрийские части.

К нашему удивлению, в первый раз с нача­ла войны мы нашли почти все колодцы в се­ле забросанными всякими нечистотами, вплоть до трупов кошек, собак и пр. Только три или четыре колодца показались чистыми, и солда­ты устремились к ним напиться холодной воды и наполнить свои баклаги. Но уже часа через два у всех, кто пил эту воду, началась рвота и колики. Полковые врачи сделали анализ воды, в которой обнаружили бациллы европейской холеры (холерины). С некоторым запозданием были приняты меры предосторожности: ко всем колодцам поставили часовых, а воду стали во­зить из реки, что протекала в 1½ верстах от се­ла, и эту воду было запрещено пить в сыром виде. К счастью, никаких смертных случаев в полку не было.

Простояв в этом селе сутки, ушли и мы по дороге на Ярослав. Догнать австрийцев мы уже не могли, так как они, по-видимому, очень спе­шили к Ярославу. Через три дня подошли к это­му старому славянскому городу и мы.

Ярослав расположен на возвышенном берегу реки Сан и виден издалека. Подойти к городу вплотную мы не могли: он был окружен коль­цом сильных фортов, оплетенных проволочны­ми заграждениями, поставленными во рвах на цементированном полу. Промежутки между фортами защищались междуфортовыми бата­реями, и уже после взятия Ярослава мы нашли на них совершенно исправными около 50 ору­дий разных калибров, до 8-дм. включительно. Оборона была усилена еще и артиллерией по­левых войск, оборонявших Ярослав. Снарядов австрийцы тоже имели в изобилии.

Наш полк занял позицию против фортов Пиводы и Вязовница, а другие полки нашей дивизии - правее нас. Так мы стояли трое суток, ведя разведку и беспокоя противника. Нервничая, австрийцы поднимали каждую ночь такую артиллерийскую канонаду, как будто мы уже шли на их форты приступом. В первую же ночь были отправлены в разведку четыре дозора по 6 человек каждый. Я взял с собой трех солдат и отправился с пятым дозором, ре­шив пройти между фортом Пиводы и батареей правее его. Только мы подошли к стоявшей в поле веялке, как в нескольких шагах от нас разорвался австрийский снаряд, отбивший мне осколком каблук сапога. За этим снарядом по­сыпались и следующие, и вскоре ни в чем не­повинная веялка была совершенно разбита. Мы укрылись в недалекой канаве, а затем перебеж­ками по одному отошли назад, в кусты.

Вернувшись к штабу полка, я получил от ко­мандира полка приказание провести кухни 2-го и 3-го батальонов к их ротам. Уже стемнело, и поэтому мы подошли к окапывающимся цепям рот спокойно. Только с кухней 8-й роты случи­лось маленькое происшествие: кашевар отка­зался от сопровождения кухни разведчиком, сказав, что он знает, где стоит рота, и сам дове­дет кухню. Внезапно в ночной тишине раздался грохот скачущей кухни. Шум стал приближать­ся к окопу 5-й роты, откуда провожатые разво­дили кухни и куда все они должны были вер­нуться после раздачи пищи. Кто-то кричал: «Митька, да ведь это австрийцы!». Затем по­слышался звон металла и надрывный вопль: «Паняй, Митька, паняй дужей!».

Навстречу скачущей кухне выбежал солдат нашей команды и стал кричать: «Стойте, стой­те, в окоп ввалитесь! Да стойте же, дурачье!». В ответ раздался голос: «Стой, Митька, это ж наши! Слышь по-нашему гутарят!».

Кухня стала. Оказалось, что артельщик, пра­вивший лошадьми, ошибся в направлении и привел кухню прямо к австрийским окопам. Услышав, что подъехала кухня и вкусно запа­хло едой, сонные и полусонные австрийцы, ко­торым еще не доставили их ужин, стали выле­зать из своих временных одиночных окопчиков и идти к кухне. Прибежал австрийский фельд­фебель и начал орать на них, конечно, по-не­мецки. Услышав немецкую речь, кашевар хле­стнул по лошадям. «Слава Богу, спаслись от плена!» закончил свой доклад кашевар.

Кухню провели к 8-й роте, и через несколь­ко минут оттуда уже доносился голос команди­ра роты, который громким басом распекал ка­шевара за его самостоятельную поездку к ав­стрийцам. К ним в это время тоже подъехали кухни, и поэтому стрельбы не было с обеих сто­рон.

Ночная разведка дозоров больших результа­тов не дала, если не считать захваченного спя­щим австрийского секрета. На следующую ночь выслали опять три дозора. Я с одним солдатом прошел до реки Сан левее форта Пиводы, где горел еще австрийский винокуренный завод, зажженный дневной бомбардировкой. Здесь, идя по берегу над самой рекой, мы внезапно по­пали под обстрел австрийского секрета. Броси­лись на выстрелы и захватили двух австрий­цев. При них оказались боевые патроны только в подсумках, а рядом с ними целый мешок хо­лостых патронов, которые они так щедро и рас­ходовали. Обоих захваченных пленных я от­правил в штаб полка, и они же понесли мешки с их холостыми патронами.

Я продолжал идти дальше по берегу реки. Подойдя к заранее намеченному пункту, я при­лег на землю и стал ожидать возвращения сол­дата, которого послал с австрийцами в штаб полка. Кругом стояла тишина, изредка нару­шаемая какими-то шорохами. Внезапно справа от меня, совсем близко, раздался сильный взрыв, пламя осветило на мгновение форт Пи­воды и батарею правее его. Затем пламя пога­сло, сверху сыпалась земля и какие-то обломки и чей-то знакомый голос сказал: «Не надо было назад заворачивать, был бы я теперь без хлопот в раю!»

- Это ты, Горохов? - спросил я. - Ты не ранен, не разбился?

- Никак нет, Ваше Благородие, штаны вот только на коленках лопнули, да руки ободрал.

В этот момент с форта Пиводы затрещало не менее десятка пулеметов и я на четвереньках вкатился в воронку от взрыва мины, в которой уже лежал рядовой Горохов. Через несколько минут к нам подполз и другой солдат. Оказа­лось, что, возвращаясь назад из дозора, Горо­хов зацепился за что-то ногой, отчего и взлетел на воздух. Видя, что он с трудом ходит, я ото­слал его в расположение команды, а сам задер­жался еще на час и затем вернулся в полк.

Утром я увидел полкового адъютанта пору­чика Т. и узнал от него результаты опроса пленных австрийцев. Настроение у них пани­ческое, сказал поручик, много дезертиров, «са­мострелов», и боятся они нашего наступления как огня. В Ярославе, со дня нашего подхода к городу, идет погрузка и отправка ценного иму­щества и интендантских складов. Вчера в горо­де прошел слух, что русские где-то уже пере­правились через Сан и тогда было будто бы приказано все бросать и уходить к Перемышлю.

Как только хорошо рассвело, мы услышали орудийный выстрел 5-го тяжелого дивизиона полковника Хвощинского, подошедшего ночью. Первый выстрел был дан из 42-лн. орудия по австрийскому флагу на цитадели. Вероятно, по­падание было хорошим, так как флаг немедлен­но спустился. Затем шестидюймовки начали бить по фортам, но почему-то не стреляли по батареям между фортами. Постреляли редким огнем до обеда и остановили стрельбу. Так было до 4 часов. Затем дали три залпа по цитадели и опять прекратили стрельбу.

Вечером я снова выслал четыре дозора, с од­ним из которых пошел сам. На австрийской сто­роне была полная тишина, ни выстрела. Мимо нас проехали на форт два конных и через пять минут выехали обратно. Еще минут через де­сять с форта выехала повозка с вещами и двумя солдатами. Я с фельдфебелем вышел к ней на­встречу и, вынув наган, приказал свернуть и ехать к нашим окопам. Мы спросили солдат, что говорили на форту приезжавшие конные и по­чему у них такая тишина. Один из солдат, хор­ват, ответил, что город приказано утром сдать, а с фортов уйти потихоньку. Я отправил пленных с фельдфебелем в штаб полка. Вскоре к нам присоединился другой дозор, чей старший доло­жил, что австрийские офицеры и солдаты ухо­дят с батарей по шоссе на Ярослав.

Возвратившийся фельдфебель доложил, что командир полка говорил по телефону с началь­ником дивизии и сообщил ему все, что сказали опрошенные австрийцы. Затем командир полка приказал 2-му и 4-му батальонам выходить на шоссе и идти по направлению к Ярославу, а мне - выслать всех свободных от дозоров людей вперед. Фельдфебель доложил также, что в рас­поряжение командира полка прибыл саперный офицер подрывать, где окажутся, мины (фуга­сы).

Я приказал стянуть все дозоры к форту Пиводы. Взяв свой сильный морской бинокль, я долго всматривался в предрассветную темно­ту до тех пор, пока не обнаружил на цитадели Ярослава и на некоторых из городских зданий большие белые флаги, о чем послал доложить командиру полка.

Было уже около 6 часов утра и белые фла­ги в Ярославе можно было видеть и в обыч­ный бинокль. Из форта Пиводы стали выхо­дить, группами и без строя, австрийцы без ору­жия. Часть их разбежалась, другие сдались. Их было человек 70. Я поднялся на форт и бегло осмотрел его. На брустверах стояли еще 3 ма­лых и один большой прожектора, было много брошенного оружия, патронов и пулеметов. Всюду валялись банки из-под консервов и бу­тылки от рома и пива. К этому времени к фор­ту уже шли наши 11-я и 12-я роты.

Я пошел со своими людьми к штабу полка.

Доложив командиру полка об обстановке и по­лучив дальнейшие инструкции, я приказал од­ному из унтер-офицеров вести людей в команду, а денщику своему сказал, чтобы он собирал ве­щи на подводу и двигался бы со штабом полка.

Командир полка спросил меня, как я мог увидеть белые флаги на цитадели и на домах Ярослава, когда он и теперь еще их не видит. Вместо ответа я протянул ему мой морской би­нокль и он лично убедился, что это так.

Когда я подходил к форту Вязовницы, бе­лые флаги на ярославских домах были видны и простым глазом. У села Вязовницы, за фортом, мы увидели заколотых мадьярами овец, свиней, коров и т. д. Там же были найдены и тела трех жителей…

Когда команда приблизилась к Ярославу, ав­стрийская пехота, переходившая через реку, бросилась бежать по мосту. Мост провалился, и несколько человек упали в воду. Австрийцы подъехали на лодке и подорвали несколько свай моста, а самый мост зажгли. Это не позволило по меньшей мере тысяче австрийцев попасть на другой берег Сана, и они сдались в плен. Подо­шли понтоны 23-го саперного батальона. Наша команда переправилась первой, осмотрела город и берег реки, а еще через 1½ часа наша пе­хота уже шла по понтонному мосту. Впереди шел знаменный взвод с развернутым знаменем и музыкой, игравшей наш старый Егерский марш. Так прошли через весь город по главной улице, а затем полки стали по квартирам…

Так, после трехдневного сопротивления, при поддержке подошедшей тяжелой артиллерии, пал сначала форт Пиводы (2-й батальон Колыванцев), а затем, после короткого сопротивле­ния, австрийцы сдали и Вязовницу вместе с промежуточными батареями, ибо 3-й Кавказ­ский корпус переправился у Сенявы, и австрий­цы боялись быть отрезанными.

Мы взяли здесь богатую военную добычу: до 40 орудий, 4 прожектора, много пулеметов и винтовок.

Пройдя галицийскую столицу, мы двинулись на Перемышль, забирая в плен сотни австрий­цев, но, не дойдя верст двадцати до этой кре­пости, повернули на Пшедворск, прошли его и пошли на Люблин для переброски в район Вар­шавы.

Колыванец