Кто только не знал Романа Филипповича? В церковной-общественной жизни эмиграции он был известей как само воплощение Сладкопевца Романа, имя которого он носил, а для нас, корниловцев, это был еще и дорогой друг и соратник и мой первый командир полковник Пух. Его имя знала вся Добровольческая Армия, его лично знал и ценил ген. Корнилов. Белый Рыцарь! В его лице мы потеряли добровольца без страха и упрека. Его отличительными чертами характера были пренебрежение к смерти и бесстрашие, непоколебимая вера в Бога и Россию, безграничная любовь к русскому народу; кристальная чистота, безоговорочное исполнение приказов своего начальства; прямой путь к намеченной цели. Все эти качества покойный унес вместе с нами, вложившими наши мечи в ножны, в новую, не менее тяжелую, чем на поле брани, жизнь русского эмигранта, готового каждую минуту отозваться на клич спасения подневольного и обманутого русского народа.
Сорок лет тому назад, когда над Россией нависли грозные тучи и беспросветная тьма объяла жизнь и душу нашего народа, когда он исступленно приветствовал красные полотнища, реявшие над Кремлем, и срывал с куполов кресты, эти символы Божьей к нам благодати, заменяя их кровавыми звездами ненависти и братоубийства, - сердце, разум и душа подсказали Роману Филипповичу идти туда, «где еще семь тысяч мужей не преклонили колен пред современным Ваалом и не изменили Господу Истины». Туда, на Дон, устремился он, где зажжен был светоч борьбы за поруганные святыни, за Право и Правду.
Пишущий эти строки имел счастье встретить капитана Пух в Ростове-на-Дону в конце 1917 года, куда он прибыл один из первых, оставив любящую жену Ларису Александровну и малютку дочь. Чувство долга перед Родиной, честь офицера и любовь к правде Божией взяли перевес в его душе и сердце над чувствами семейного порядка.
Прибыв в Ростов, капитан Пух зачислен в ряды партизанского отряда полк. Симановского. Затем он зачисляется в Корниловский Ударный полк. Мы, молодежь, не знали тогда еще этого человека. Он не выделялся из общей среды, но первая же наша боевая совместная служба в боевой обстановке в бою на Таганрогском направлении под Мокрым Чалтырем сразу выдвигает Пуха в первые ряды. Его воля и героическая красота сразу приковали к нему наши взгляды, и мы шли за ним, очертя голову.
Его решимость, распорядительность и жертвенность ярко выявились в бою на кладбище Чалтыря, где он сдерживал натиск многочисленных банд матросов и рабочих до тех пор, пока последний его подчиненный доброволец не покинул хутора. Сам же он оставался на кладбище последним, отстреливаясь из нагана, перебегая от одного надгробного памятника к другому и тем самым создавая у неприятеля впечатление, что кладбище еще занято многими «кадетами». И так было всегда в боевой обстановке. «Пух останется всегда пухом, - говорили корниловцы, - легким, проворным и вездесущим!»
Начался легендарный Ледяной поход. Капитан Пух впереди, под губительным пулеметным огнем или артиллерийским обстрелом, поражающим редкую цепь роты; у него всегда одна команда: «Не пригибаться! Вперед!» - и... целые полки красных не выдерживали штурма роты, как на парад, идущих в атаку корниловцев.
В апреле 1919 года он получает тяжелое ранение. Первый его заместитель в этом же бою пал смертью храбрых, второй - ранен. До рассвета капитан Пух оставался на участке в наскоро вырытом окопе и, несмотря на тяжелое ранение, стойко и мужественно давал советы, не думая о тыле, и только тогда, когда положение было восстановлено, отдав последние распоряжения и приказав мне принять роту, позволил увезти себя в тыл.
А сколько было радости, когда на одном из эвакуационных пунктов мы снова встретились с капитаном Пух, я - тоже подстреленный. На одной повозке двигались мы по Донским степям к Манычу и на пароходе - в Новочеркасск, в Госпиталь Дворянского Собрания, где были помещены в 6-ую палату. Сразу же по городу «подметная почта» разнесла новость о прибытии нового эшелона раненых с фронта, среди которых «тяжелый» Пух. Потянулись к нам добровольцы, родственники их и жители города с расспросами о близких, о боевых друзьях. В начале госпитальная администрация недоумевала и поражалась огромному количеству просьб раненых, размещенных в других госпиталях, о переводе их к нам, в 6-ую палату. И только после того, как все раненые и персонал нашего госпиталя хорошо узнали «тяжелого» Пуха, старший врач отгадал причину просьб, сказав:
- Теперь мне понятны все эти просьбы о переводе.
Вскоре наша 6-ая палата стала именоваться «Корниловской капитана Пух». Все доктора, сестры, санитары и прислуга, любили «шестую». Все просьбы Пуха об уходе за ранеными, или перемещении, или срочной операции прибывшему с фронта, об улучшении пищи и проч. выполнялись всегда охотно. Образцовый порядок, чистота и дисциплина были в 6-й палате. А потом, благодаря кап. Пуху, она превратилась в певческую капеллу. Пусть кто-либо не обладал голосом, пусть имевший голос не имел понятия о нотах и не знал, как свой голос «подать», - кап. Пух знал за них все и находил им всем место в хоре, в котором каждый с любовью принимал участие: в спевках, в утренней и вечерней молитвах.
И вот тогда-то впервые предстал перед нами Пух, носивший в своем теле дух его Ангела-Хранителя, св. Сладкопевца Романа...
Часто по вечерам он собирал всю 6-ую палату, и голосистые и безголосые, руководимые его опытной рукой и подсказами, устраивали настоящие концерты. Весь госпиталь был тогда на ногах, заполняя собою не только 6-ую, но даже и ее коридор. Трудно было заснуть госпиталю после таких пуховских концертов. Не было у нас посему и самовольных отлучек по госпиталю и праздного шатания по городу.
Залечив ранения, разбрелась 6-ая по полкам... Фронт... Бои... Опять ранения, снова госпиталь, опять боевая жизнь. И... всегда весело, бодро идет впереди с Корниловцами кап. Пух. Отдан ген. Деникиным его исторический приказ: «На Москву»...
Снова нам пришлось встретиться с Пухом на подступах к Орлу. Передовые наши части были уже между Тулой и Орлом. 3-й Корниловский Ударный полк немного задержался в штыковых схватках по дороге на Орел. В этот период Пух - уже имя; он уже с двумя просветами - полковник, все его знают, любят и ценят; вокруг его имени сплетаются и растут легенды.
Несправедливая и незаслуженная оценка иудой-Скоблиным Есаула Милеева, командира 3-го полка; подлая интрига иуды в Штабе породила тогда много толков среди добровольцев. Прибывает в 3-й полк полковник Пух и вступает во временное командование. Полк выстроен на церковной площади только что занятой деревни. После отдания воинских почестей прибывшему новому командиру, Пух вызывает вперед, на середину 3-го батальона, командира 10-й роты и так его разносит, что бедный поручик не знал, как пережить стыд и позор за свою роту, всегда бывшую образцовой в полку. «Разнес» же вр. командующий ротного за то, что в расположении роты обнаружилась кража. У местного жителя в хате были украдены часы. Стоя в строю, вор тут же сознался, и ему было приказано лично, в присутствии фельдфебеля, вернуть украденное. Перед строем своих солдат ротный командир получил строгое внушение, имевшее чисто воспитательное значение, но ударник, укравший и искренно раскаявшийся в совершенном преступлении, не был отдан под суд и впоследствии был примерным добровольцем. Вр. командующий полком полк. Пух предпочел в этом деле прибегнуть к воздействию моральному, а не к более легкому для него - рутинной законности. Командиру 10-й роты он в тот же вечер объяснил это:
- Мой друг Головань, это во имя нашего общего дела, во имя долга и справедливости. Ты знаешь, как я преследую грабежи и как борюсь с этим злом в Армии, многие полки которой стали уже просто соперничать в грабежах, позорящих ее честь и доброе имя.
После Орла началось общее отступление и медленная агония Добровольческой Армии, возвратившейся на берега Кавказа, и Крыма. Казалось порой - она будет смята и раздавлена под напором врага. Но сохранившаяся твердость духа, любовь к Родине, вера в правоту Белой идеи не дали рассеяться в прах остаткам Белых рыцарей, мужественно встретивших день печали, день оставления ими последней пяди родной Русской земли. Вынужденные оставить отчизну, полк. Пух и Корниловцы сделали это с высоко поднятой головой, и на чужбине они не свернули свое национальное знамя, а высоко его подняли, возвещая миру о нашей национальной гордости, непримиримости со злом коммунизма, и верности родным историческим заветам. Так исповедовал свою веру и так жил русский патриот-корниловец Пух.
Лагерь Галлиполи. Болгария. Здесь в гор. Ломе на берегу Дуная мы вновь встретились с Пухом. В этот ГОРОД ОН приехал, чтобы встретить вырвавшихся от красных свою супругу Ларису Александровну и маленькую Алю. Он не совсем был уверен в их приезде, волновался и делился своими сомнениями со мной и с небольшой группой Корниловцев, уезжавших из Болгарии вверх по Дунаю, через Вену, в Бельгию. Его семья должна была прибыть из Воны. В ожидании ее он изливал свои чувства в песне, и в хоре его голос, в этот раз особенно вдохновенный и радостный, звучал красиво:
«Сижу за решеткой в темнице сырой...
«Вскормленный на воле орел молодой -
«Мой верный товарищ...»
Несколько раз мы повторяли за ним эту песню. Подтрунивал я над ним:
- Скоро, скоро кончится твоя «сырая темница»... Видишь, уже виден силуэт парохода, идущего из Вены. Он везет тебе твою царицу...
Болгары собрались толпой возле нас, и не было конца их восторженным овациям. Пароход приблизился. Забилось ретивое Романа Филипповича. Пристань была занята нашим отходящим пароходом, и приближающийся из Вены должен был пришвартоваться к нему. Стояла чудная погода, солнце начало скрываться за горизонт, и на палубе приближающегося парохода трудно было разглядеть родные лица. Из-за волнения Роман Филиппович боялся с берега спросить в рупор - «Прибыли ли?», чтобы не выдать себя дрожащим голосом или не получить в ответ: «на борту нет». Мы подавали вопросы на пароход с берега за него и долго не получали ответа. Но вот до нас донеслось радостное, сияющее, успокаивающее, огромное к отчетливое: «Есть!.. На борту!»... Перекинули сходни, и пассажиры начали сходить на берег. А Пух, крепкий и волевой, не выдержал... бросился обнимать нас, и слезы радости катились по его лицу.
- Вот они!.. Идут!.. - вскрикнул он, - мои родные...
Но раздалась команда капитана нашего парохода, поднимался якорь, дрогнули машины, и пароход, набирая скорость, пошел вверх по Дунаю. Впереди Европа - холодная, неизвестная и черствая. Жаль было покидать братскую славянскую землю. Лом ушел в сумерки вечера, за которыми настала прекрасная южная звездная ночь. В ушах еще звенели последние слова песни:
«Мы вольные птицы, пора, брат, пора,
«Туда, где за, морем синеют брега»...
и последние пожелания Сладкопевца Романа:
- Да будет Господь со всеми вами. Прощайте, родные мои, дорогие Корниловцы!..
Нет, не «прощайте», г-н полковник, а «до свиданья»... Вслед за нами перебрался в Европу и полк. Пух и обосновался в герцогстве Люксембургском, где зажил спокойной жизнью честного труженика, сменившего свой офицерский Корниловский мундир на рабочую куртку, добровольческий меч на орало. Аля не осталась его единственной дочерью - Господь послал ей двух братьев, Сергея и Кирилла. Сейчас все они живут в США, и мой низкий поклон осиротевшей русской патриархальной семье Пуха.
Дети воспитывались родителями в страхе Божием, любви к неизвестному им отечеству. Стерлись земные несчастья, и моральные страдания за общее российское дело нашли себе выход в тесном объединении Корниловской семьи и в бережном хранении воспоминаний о героическом времени, проведенном на родной земле, служа великой идее освобождения России. Полковник Пух всегда был душою таких встреч Корниловцев в изгнании и всегда был нашим Баяном. Он одарен был чарующим голосом, и мы никогда не забудем его песен и между ними ту, которую он певал на фронте в минуты тоски, под звуки гитары, грустную и жалобную:
«Бабуся ридненька, ты всим помогаешь,
«Яке в мене горе - ты може вгадаешь»...
А горе это было не только его, оставившего за огненной завесой в стане полоненной Антихристом России свою верную Ларису и маленькую Алю, но горе и нас всех, оставивших там же своих близких.
Рассеялись корниловцы по всему земному шару, сохраняя заветы Лавра Корнилова. Хотя Люксембург и является соседом Бельгии, но только изредка приходится встречаться нам, корниловцам, живущим в этих странах. Последняя встреча с покойным относится к 40-летнему юбилею основания Корниловского полка. Чета Пух, ставшая бабушкой и дедушкой, ездила в Париж и приезжала к нам в Бельгию. Как и в 1918 году - сеятель слова Божия, верный и бесстрашный, и пламенный и любящий сын своего Отечества.
Страшная болезнь, неожиданно его посетившая, быстро унесла его в могилу. Он умер, сгорел на руках обожаемой им Ларисы Александровны.
Тяжелым камнем легла на сердце корниловцев утрата их любимого друга, сослуживца, обожаемого начальника, прекрасного человека и редкого семьянина.
Мир праху твоему, дорогой и незабвенный друг, достойный сын твоей Родины, оставшийся верным до конца заветам Великой России.
Спи спокойно, Белый Рыцарь, и вечная память твоей светлой душе.
Поручик Головань
Брюссель
|
