Получив царский мандат на сношения с Китаем, Муравьев уведомил Пекин о предстоящем прохождении русской флотилии по Амуру и одновременно, соблюдая дипломатические приличия, запросил о возможных сроках прибытия уполномоченных по разграничению русско-китайских территорий. Теперь – работать, не покладая рук, работать на опережение медлительных китайцев. Муравьев - на Шилкинском заводе, где уже кипела работа по строительству семидесяти пяти барж, плотов и парохода «Аргунь», а Корсаков собирал войска для переброски на Амур.

Село Шилка основано в 1765 году при серебряно-плавильном заводе и входило в Нерчинский горный округ. На заводе работали ссыльные каторжники и приписанные крестьяне. Местное серебро отличалось золотистым отливом, придаваемым ему вкраплениями драгоценного желтого металла. Получаемое здесь же стекло также имело желтоватые оттенки. Береговой откос Шилки-реки состоял из сланцевых слоев, имеющих завораживающий вид разноцветья. Древние племена поклонялись природным красотам, изображали на них культовые писанины, завещая потомкам почитание богам.

К отплытию на Шилкинский завод съехалось начальство со всей Сибири, подготовлен грандиозный праздник, все территории освещены, обвешены плакатами, что глазу от них некуда деваться. Под картинами и макетами стихотворные надписи с восхвалениями Муравьеву:

Иди же с миром, наш герой,

Иди, куда звезда зовет…

Тень гения страны родной

Из лавр венец тебе сплетет!

Под вечер директор завода Разгильдяев встретил Муравьева со свитой на берегу реки под фейерверки сотни выпущенных ракет, провел гостей по раскрашенным улицам, по саду с расставленными оркестрами и под исполнение певчих, взятых из каторжных лиц. Только подошли к царскому щиту с вензелями, как отовсюду разнеслось громогласное «Ура!» Опять взлетели ракеты и бураки, загремели горные пушки, и военная музыка огласила воздух гимном: «Боже, Царя храни!» Шествие через Триумфальные ворота - и при подходе к берегу взмыли два фейерверочных фонтана, а на реке поплыли лодки, сражавшиеся меж собой ракетами с яркими отсветами на темной воде. Торжественный ужин в саду закончился за полночь и удался как нельзя лучше.

Раннее майское утро 1854 года. Двадцать обер-офицеров во главе трех линейных батальонов и дивизиона горной артиллерии готовы пуститься в неизведанный путь. Под барабанную дробь на берегу выстроились войска, духовенство в нарядных пасхальных ризах и жители под церковный звон вынесли чудотворную икону Албазинской Божией Матери, святыню памяти о героических деяниях казаков, отстаивавших полтора века назад право России на владение амурскими землями. После, в 1860 году, Албазинская икона, главная святыня всего Дальнего Востока, архиепископом Иннокентием будет перенесена в Благовещенск. Корсаков отдал генерал-губернатору рапорт о готовности к сплаву. Генерал, при парадной форме, поприветствовал войска и обратился к ним с речью. Командир сплава отдал команду «Отчаливай!», и вся армада, повинуясь непродуманной команде, враз оттолкнулась от берега, устроив на воде толкотню, суматоху и полный конфуз перед зрителями.

Наконец, пароход «Аргунь» вывел караван из ста семнадцати плавательных средств, плашкоутов и вельботов, барж, баркасов и двадцати девяти плотов, на воду. На них погрузились до тысячи солдат и около ста тысяч пудов груза. Впереди, с флагом на мачте, шел катер Н. Муравьева с небольшим домиком на палубе, за ним остальные суда, на последнем – Михаил Корсаков, скомкавший командой торжественный момент отчаливания. Заводская пушка на прощание произвела салют из единственного выстрела, но зато какая была та пушка! Она служила еще при героической обороне Албазина, и ее выстрел прозвучал как напутствие и благословение из глубины веков.

Жители провожали эскадру восторженными криками «Ура!» и кидали шапки на воздух. Музыка военных оркестров разносила гулким эхом раскаты мелодий в притихших горах и уносила вдаль куда-то по речной долине. Густые напевы медных инструментов, отдаленные и близкие, оглашали окрестные горы и долы русским присутствием, слагаясь в ликующих сердцах единой торжественной симфонией. Река плескала под ударами весел, на лодках дымились мерцающие огоньки, по берегам застывшие утесы с вершинами под утренним освещением солнца окаймляли живописную сцену. Россия раздвигала свои владения…

Плавание по Шилке оказалось не из легких. Характер реки не знаком, баржи, сколоченные наподобие коробок, двигались по течению, куда их увлекала вода, управлять ими было невозможно. Суда часто садились на мели, приходилось их разгружать для облегчения и после снятия с мели снова загружать. Терялось время. На пятый день вышли к Амуру. В наступившем половодье многие острова скрылись под водой, фарватер неизвестен, днища судов часто скользили по подводным кустам. Посадки на мели в плавании приносили наибольшие неудобства. Из соображений безопасности плыли только в дневное время, на ночь приставали к берегу, исправляли повреждения, заготавливали дрова для топок. Ночной караван светился на большом протяжении гирляндами ярких огней, рассыпанных по бортам суден, создавая живописную картину. А в бездонной темной вышине огоньки мельчились, таяли, отражаясь светлячками млечного пути. В Усть-Стрелке к отряду присоединилась сотня есаула Имберга, из которой были набраны лоцманы и расставлены на баржах. Дальше шли довольно быстро, и через неделю караван встал у возвышенного берега реки, где не остановиться было нельзя.

Здесь в 1685-86 годах казачий гарнизон под командованием Алексея Толбузина и Афанасия Бейтона держал полугодовую оборону окруженной Албазинской крепости от многократно превосходящих сил маньчжурской армии. В яростных сражениях семьсот защитников крепости отдали жизни, тогда как половина китайских войск полегла под ее стенами. Несломленная крепость заставила китайское правительство пойти на перемирие, а затем, по Нерчинскому договору, согласилось объявить левобережье Амура буферной зоной, что оставляло для России великий шанс вернуться на амурскую землю. Полтора века «ничейная земля» ждала своего хозяина, пока право на Амурское дело не получил Николай Муравьев, преобразователь сибирских земель.

Муравьев поднялся на Албазинский вал, сохранивший следы былых боев и хозяйственной деятельности. Руины, поросшие рвы, полусгнившие бревна. Каждая сторона крепостного форпоста в шесть сажень. Обошли вал, облегавший крепость и обнесенный рвом. И слышались в тишине орудийные раскаты, разрывы ядер и воинственные кличи атакующих и обороняющихся цепей и стоны раненых. В ямах участники каравана разрывали черепки посуды, железные наконечники от китайских стрел, складывали их себе в память. Во рву – ядра и пули. Генерал запросил стакан вина, выпил за упокой погибших, преклонил колена. Вослед отряд опустился на колени, давая себе клятву завершить задел далеких предков. За версту от крепости – очищенное поле под пашню, на берегу речки лежали жернова, оставшиеся от мельницы. Руины легендарной крепости и в наши дни находятся на окраине того амурского села, напоминая о подвиге предков.

***

Плаванием руководил капитан второго ранга Петр Казакевич, проводником шел казачий сотник Гавриил Скобельцын, бывавший раньше на амурских промыслах. На Шилке Г.Д. Скобельцын жил оборотами в торговле, скупая меха у тунгусов. На каждой сплавной барже до полутора тысяч пудов военного снаряжения и провианта, предназначенного для переброски в устье Амура и на Камчатку. И сколько ни шел упрямый речной караван, левый берег оставался пустынным; попадались редкие поселения орочонов, кочевья диких манегров. Все, как во времена первых казачьих походов. Прошли Кумарский пост, выжженный маньчжурами… Ничейная земля. Веками застывшее время.

Петр Васильевич Казакевич, родом из семьи новгородского служащего, окончил Морской кадетский корпус, служил на флоте и назначен в амурскую экспедицию Невельского. В качестве штаб-офицера при генерал-губернаторе Н. Муравьеве исследовал реки Индога, Шилка, Онон. Подготовил первый сплав по Амуру. В 1865 году переведен на Балтийский флот, получив адмиральский чин.

В пятидесяти верстах ниже Зеи, в китайском городе Айгун, его можно называть и Айгунь, а раньше это был Сахалян, означавший название «Черная река», располагался амбань, контролирующий движение по Амуру. От амбаня к флотилии приплыли лодки с посланниками, запросившими остановить флотилию на пятнадцать дней, за которые надо было получить разрешение императора на пропуск. Муравьев взошел на пароход и в сопровождении двух солдатских баркасов отправился на переговоры с наместником китайского императора, наказав Корсакову при первом сигнале с парохода атаковать китайскую крепость. Правый берег был усеян войсками, вооруженными кому как попало, луками со стрелами, копьями и кольями, были и ружья. Переговоры состоялись.

- Куда плывет флотилия?

- На защиту устья Амура от захвата английской эскадрой. Этого требуют интересы наших дружественных империй, Российской и Поднебесной, - отвечал Муравьев.

- Я не получал разрешение и не могу пропустить ваши войска.

Пришлось генералу от дипломатического разговора перейти к ультимативному требованию:

- От имени русского царя я уведомил китайское правительство о прохождении флотилии и не могу остановиться. У меня большая работа по созданию укреплений на морском берегу, чтобы на нашу и вашу землю не пришли англичане. Не мешайте мне или мои суда пойдут с пушками на изготове.

В пререкания с пушками амбань вступать не решился, и флотилия пустилась в путь по течению. Встречавшееся по правому берегу маньчжурское население встречало экспедицию спокойно, проявляя дружелюбие и интерес к невиданному зрелищу, а вот гольды и мангуны, дикий народ, с приближением речной армады в панике разбегались по окрестностям, оставляя деревни пустыми, хотя для их ублажения Муравьев прихватил дары. Кому раздавать?

Амурский край с севера объят бескрайним Становым хребтом, с юга – Хинганским. Широкие разливы рек, дожди, юго-восточные влажные ветра сформировали климат и растительный покров, близкий к субтропическому. Подгорья хребтов зеленели в высоких травах, горные скаты – в густых лесах. Часть территорий утопали в болотах, над ними гордо высились обнаженные гольцы, усеянные каменными осыпями. По долинам Зеи и Буреи широко и вольно раскинулись степи, поймы и луга с пышной растительностью, не уступающей североамериканским прериям.

Вершины Большого Хингана плоские, покрыты светлохвойной тайгой, из разрозненных хребтов и отдельных кряжей, образующих неупорядоченный, хаотичный рельеф. С западной стороны горы покрыты песчаными наносами, сглаживающими зубчатые гребни и придающими им приглаженные волнистые контуры. Дальше к востоку встречалось полуоседлое население. В районе отрогов Хингана на левый берег Амура вдавался «маньчжурский клин», где китайское население занималось земледелием. Скот разводился не для производства мяса или молока, а в качестве вьючных животных наряду с ослами и мулами, без которых по узким и крутым горным тропам не обойтись. Для мяса маньчжуры во множестве разводили свиней. Встретилось стойбище диких орочан, почему-то не разбежавшихся, их граф одаривал ярко расшитыми кафтанами с золотыми галунами и кортиками.

Казалось, река сама доставит караван к месту назначения, но лоцман запутался в протоках дельты Уссури, приняв одну из них за Амур. Немудрено было оплошать морякам, пользуясь генеральной картой, где остров Сахалин значился полуостровом. Пока блудили, попали в шторм, прибивший караван к берегу, промокли продукты, одежда. Часть судов ветер разбросал по протокам, какие из них потопил. Произошла непредвиденная остановка, и не зря. Увидев напротив высокий, поросший лесом берег, Муравьев произнес: «Здесь будет город!» Он и не знал того, что именно на этой круче благодарные хабаровчане воздвигнут ему грандиозный памятник, где основатель города будет стоять всегда.

Плутали двое дней, пока не наткнулись на лодку под парусом, шедшую против течения. Это Г. Невельской отправил встретить для сопровождения флотилии морского офицера Разградского. Как в воду глядел флотоводец. Разградский облегчил дальнейший сплав, укомплектовав суда лоцманами из местных гольдов. Постепенно налаживались отношения с аборигенами. В их деревнях Муравьев, приодетый в парадную форму при орденах, садился в кресло и выдавал побрякушки, безделушки и серебро, завоевывал доверие осмелевших аборигенов, которые подходили и кланялись, получая подарки.

Флотилия приблизилась к Мариинскому посту, расположение которого было выбрано очень удачно, хотя пока что в нем стояло всего одно строение агента Российско-Американской компании. Пост находился в десятке верст от залива Де-Кастри, к которому имелся выход через озеро Кизи. На озере располагалось гиляцкое поселение, тоже Кизи. Превосходный маршрут, созданный самой природой: Амур - протока – озеро – морской залив! Как было им не воспользоваться? От залива озеро отделялось тайгой, по ней Муравьев приказал прорубить просеку.

Порубочный отряд трудился исправно, пока не оказался без продовольствия. Казаки питались грибами, морошкой, били палками тетеревов, которые раньше не видели врагов в людском обличье и доверчиво подпускали их вплотную. Обессиленных лесорубов подобрали моряки с фрегата «Диана», вышедшие на берег для охоты на тех же тетеревов. Так пролагался резервный путь к Океану, по которому Муравьев прошел пешком. Подводя итоги первому амурскому сплаву, участники беседы за ужином отметили малонаселенность края, миролюбие коренных жителей и военную слабость китайской стороны. Все условия для успешного освоения восточного азиатского континента. Исполнялась давняя мечта нерчинских и албазинских казаков.

***

Осмотрев в присутствии ближайших помощников местность, Н. Муравьев отдал распоряжения по укреплению линии обороны побережья океана, где на немногочисленных опорных пунктах Россия обладала малочисленными гарнизонами, по пушке-другой с десятком снарядов. Генералу, бывшему начальнику Черноморской береговой линии, опыта не занимать. По озеру Кизи двести солдат направлялись к заливу Де-Кастри. Два транспорта, стоявшие в заливе, с несколькими сотнями моряков, орудиями и провиантом уходили на Камчатку для защиты Петропавловска. Забайкальская сотня есаула Имберга оставалась в Мариинске, другая команда в пару сотен должна была сплавиться в устье Амура, укрепив посты Николаевск и Петровский. К ним же придавалась эскадра адмирала Путятина, состоявшая из фрегата «Паллада» и шхуны «Восток». Один корабль – это корабль, а два – уже эскадра. Назначен весь командный состав Восточной военной группировки; обязанности начальника штаба возлагались на Г. Невельского, начальника войск – на М.С. Корсакова и начальника Амурской флотилии на морского капитана П.В. Казакевича.

Евфимий Васильевич Путятин, больше известный как Ефим Васильевич, потомственный моряк, с отличием окончил Морской кадетский корпус. Будучи старше Н. Муравьева на шесть лет, он раньше взобрался на звездную орбиту высших воинских званий. Под командованием прославленного мореплавателя М. Лазарева провел кругосветное путешествие. На линейном корабле «Азов» мичман Е.В. Путятин служил под командованием адмирала Павла Нахимова. В Наваринском сражении он на фрегате «Александр Невский» командовал орудийными расчетами и одновременно вел бой с тремя неприятельскими кораблями. В пушечной дуэли один турецкий фрегат пошел ко дну, другой сдался, третий ретировался. За проявленную отвагу мичман награжден орденом Св. Владимира, а дальше - успешная морская служба и Кавказская война с боевыми действиями против горцев.

Уже немало общего в судьбах Путятина и Муравьева, но еще больше их сближают подвиги на дипломатическом фронте. В 1841 году Евфимий Васильевич заключил выгодный торговый договор с Китаем, а позже – с Ираном, что принесло дипломату титул графа. В пятидесятых годах ему выпала сложная дипломатическая миссия в переговорах с Японией и Китаем, в которых приходилось опираться на поддержку со стороны Муравьева. Оба ушли в отставку в 1861 году, оба введены в состав Государственного Совета империи, где продолжалось содружество двух государственных деятелей.

… Назавтра подполковник М. Корсаков был отправлен теперь уже из Иркутска в Петербург с донесением о проведенном сплаве и принятых оборонительных мерах. Не давая отдыха подчиненным, Муравьев и сам поспешил на фрегате «Восток» в Императорскую гавань на встречу с Е.В. Путятиным, а оттуда, пересев со шхуны на оленей, поехал берегом на Николаевский пост, где выбрал место для укрепления. Тем указанием он положил начало будущему городу Николаевск. Здесь генерал-губернатора ждало сообщение Фунянги, маньчжурского цзянь-цзиня, о том, что он спускался по Сунгари на Амур, но не успел к прибытию русской флотилии, чтобы повести переговоры по разграничению сопредельных земель. К его прибытию русская флотилия уже отбыла, сообщал Фунянга. В ответном сообщении Муравьев выразил сочувствие опоздавшему цзянь-цзиню и надежду на скорую встречу. Что тут делать, если проехали, или, точнее сказать, проплыли? В том и состояли расчеты стремительного Муравьева, строившего линию обороны не только от англичан, мелькающих на горизонте, но и от тех же китайцев, от которых просто так не отмахнуться. Расчет на опережение.

Из Николаевска на шхуне «Восток» неуемный дух погнал радетеля Амурского дела в пост Аян, именованный императорским указом как Аянский порт Российско-Американской компании. Аян стал преемником Охотска, где прибрежное мелководье лишало суда удобной швартовки, а открытый океан при сильных штормах, приливах и отливах представлял опасность для стоянки судов. Эти неудобства заставили управляющего Охотской факторией Завойко заняться исследованием побережья южнее Охотска, в результате которого выбор пал на глубокий и защищенный от ветров Аянский залив. Оригинальность названия кроется в эвенском лексиконе, где ихнее слово «аян» в переводе означает русское «залив». Получился порт Залив на заливе. Так понятнее.

***

Итак, фрегат «Восток», с Николаем Муравьевым на борту, из Николаевска вышел в Татарский пролив и устремился на северо-запад, к порту Аян. К полной неожиданности, в Аяне, на дальнем отшибе империи, Муравьев лицом к лицу встретился с известным писателем Иваном Александровичем Гончаровым. Вот так встреча! Что ищет он в краю далеком? Не прообраз ли Ильи Обломова, главного персонажа знаменитого романа? Но такие герои в Сибири не водятся, они здесь не выживут. Причина же оказалась вполне достойной писателя-романиста.

В 1852 году Гончаров, переводчик Министерства финансов, был приставлен секретарем к адмиралу Путятину, отбывавшему в знаменитое кругосветное путешествие. Свои путевые заметки о двухлетнем морском круизе он положил в основу книги «Фрегат Паллада», открывшей миру большого писателя. Добравшись на том фрегате до Аяна, Гончаров высадился на берег, вознамерившись одолеть обратный путь по Аянскому тракту до Якутска и дальше по Сибири в центральную Россию. Не близкая дорога. Не его ли примеру последовал Антон Чехов, посетивший позже Сахалин?

Гончаров же нашел в Аяне другого героя, полного антипода образу Обломова, безвольного мечтателя и созерцателя жизни. Романист был шокирован личностью Н. Муравьева, его бешеным напором, смелостью и ясностью рассуждений. «Какая энергия! – поражался писатель, – Какая широта горизонтов, быстрота соображений, неугасающий огонь во всей его организации… Небольшого роста, нервный, подвижный. Ни усталого взгляда, ни вялого движения ни разу не видел у него. Это – боевой отважный борец, полный внутреннего огня и кипучести в речи, движениях. Его угадал император Николай Павлович. Ни тот, ни другой не были чиновниками и поняли друг друга… Но его, в свою очередь, одолевали чиновники. Пылкий дух этого энергетического борца возмущался: человек не выдерживал, скрежетал зубами, и из обыкновенного, ласкового, обходительного и любезного он превращался на мгновение в рыкающего льва. И тогда плохо было нарушителям закона». Что еще можно добавить к портрету, набросанному опытным пером выдающегося литератора? Взяться бы ему за новый роман с героем, какого нашел в Аяне.

Но продолжим нашу повесть, коли за нее не взялся Гончаров. Итак, за короткое лето создана Тихоокеанская линия обороны, по протяженности в десятки раз превосходящая Черноморскую, которую не так давно Муравьев успешно защищал; сама судьба целенаправленно подготавливала генерала к свершению подвига. Цепь морских баз проходила от Императорской гавани к заливу Де-Кастри, порту Аян и до Петропавловска на Камчатке. Сухопутные укрепления созданы в порту Мариинск, в Николаевске воздвигнуто три форта с пятьюдесятью тремя пушками. Амур под надежной защитой.

Доступ к Амуру не был известен европейским флотоводцам. Знай они судоходность Татарского пролива и плавания в лимане, тогда не преминули бы занять Сахалин, чтобы запереть выход из Амура и ограничить все сибирские владения России. И без того американский президент отдавал распоряжение коммодору Перри создать на сахалинских угольных залежах топливную базу для пароходов, курсирующих от Сан-Франциско до Шанхая. Отдав напоследок распоряжение Невельскому о постройке в Аянском порту казарм под размещение восьмисот солдат, губернатор в конце августа, когда в горах выпал первый снег, отправился по тракту в Якутск, оттуда в Иркутск.

***

Аянский тракт протяженностью в тысячу двести верст был проторен за год до сибирского назначения Муравьева. Трасса, проходившая по Становому хребту, была труднее некуда, особенно по участку в двести верст через Джугджурский хребет в верховьях реки Мая, притока Алдана. Вот где требовались самообладание и стойкость путников, готовность к походам наперекор стихии. По реке Мае, разрезающей первозданные сибирские хребты, команда спускалась лодками. Здесь ей наступало наслаждение любованием проплывающих красочных ландшафтов на длинном пути в шестьсот верст, если легкие суденышки не опрокидывались на перекатах.

Потом, для разнообразия пути, шли санно-вьючной дорогой в оленьих либо собачьих упряжках по Амгинской долине к Якутску. Сколь выпадало дорожных трудностей, столь и романтики их одоления. Впрочем, путешествия и состоят из приключений. На одной из стоянок за никудышное содержание почтовых повозок и лошадей губернатор наказал городничему «по ошибке в потемках высечь негодяя», устроив ночное приключение почтмейстеру.

Муравьев завершал ревизионную поездку своих владений по большому сибирскому кольцу, которое слагалось из амурского сплава, морского пути и путешествия по Аянскому тракту. Поездка, сопровождавшаяся и созидательной деятельностью, затянулась на долгие полгода. Екатерина Николаевна, в нетерпении от ожидания мужа, получив извещение о его возвращении из Якутска, ринулась навстречу пароходом вниз по Лене. Встреча произошла в Усть-Илге. Муравьев заказал наперед пути обед с ухой в поселении Жигалово. Оттудова к началу октября вернулись в иркутскую резиденцию.

В Белом доме Муравьевы принимали И. Гончарова, который возвращался с востока в центральную Россию. Писатель, большой гурман, остался не в восторге от подкисших ананасов в маринаде на губернаторском столе, но с похвалой отзывался о хозяйке дома: «Француженка отличалась гуманностью, добротой, простотой, не заявляла никаких претензий на внимание к себе подвластных мужу лиц». Забавно замечание Гончарова, подметившего ее веру в силу русского оружия: «Француженка с радостью сообщает, что «наши» поколотят «их» везде и всегда».

Стала русской патриоткой,

Речи звонко произносит:

Хоть на суше, хоть на флоте

«Мы» всегда «их» поколотим.

Она и нагадала исход камчатских сражений.

Александр Ведров,

писатель, публицист,

(г. Иркутск)

Опубликовано в журнале "Голос Эпохи" №1/2021