Одно из самых решительных сражений с Красной армией, у преддверия Северного Кавказа, отбросившее противника почти на сто верст, было выиграно зайцем!

Не думайте, что, говоря - зайцем, - я имею ввиду какое-либо техническое выражение. Нет, господа, это был самый обыкновенный, чистопробный и честный заяц - как все зайцы. Не стану описывать вам его внешность, так как и сам-то я разглядел его весьма относительно: до того ли тогда было?! Да и нет такого человека, который бы не видел в своей жизни зайца. Одним словом - описывать нечего.

Однако, господа, я сам сознаю необходимость объяснения столь же смелого, сколь и, казалось бы, невероятного утверждения, а потому и приступало к описанию этого достойного удивления случая. Но если вы мне все же не поверите, то обратитесь за подтверждением к известному вам Г.Н. Залеткину, положившему немало труда для принуждения зайца избрать нужное нам направление и таким образом внесшему и свою лепту в бой, закончившийся полным поражением противника.

Все же честь этой победы принадлежит зайцу и его ближайшему помощнику полковнику Юрасову, а мы, остальные, играли роль второстепенную или, вернее, вспомогательную.

Предупреждало читателей, что начать мое повествование я должен немного издалека, а именно, с кануна того дня, когда произошел этот памятный для меня бой, потому что в этот день прибыл в полк новый штаб-офицер, полковник Юрасов, за неимением командной должности назначенный помощником командира 1-го батальона. Назначение это не накладывало на него никаких обязанностей, а, следовательно, не давало ему и никаких прав, за исключением права находиться в строю, где ему вздумается, и ночевать в штабе батальона. Лет ему было за 40. Одет он был в аккуратно пригнанную польскую бекешку; на голове серая офицерская папаха; на ногах - теплые войлочные сапоги на кожаной подметке. Среди нас, одетых весьма своеобразно (в чем Бог послал), он, только что прибывший, если не ошибаюсь, откуда-то из-за границы, выгодно выделялся своим видом.

Добрался он до полка как раз к концу ведшегося нами наступательного боя, когда, уже разбив красных, мы находились в фазисе преследования. В бой этот он так и не попал, а наблюдал его издалека и был приведен в состояние полного восторга действиями 1-го Офицерского ген. Маркова полка. Появившись сейчас же после боя в первой роте и отрекомендовавшись, он неожиданно воскликнул:

- Марковцы, ваши имена должны быть записаны золотыми буквами на бриллиантовой доске!

- Не дороговато ли обойдется, г-н полковник? - озабоченно справился пор. Успенский.

- Пожалуй, - согласился полк. Юрасов. - Ну, тогда бриллиантовыми буквам на золотой доске!

- Это, конечно, дешевле обойдется, - признали все. - А на получeннyю экономию купить папирос и выдать каждому хотя бы по одной штуке: ужас, как курить хочется!

Полковник Юрасов немедленно вытащил свой тяжелый, украшенный золотыми и серебряными монограммами портсигар и угостил всех курильщиков. В одну минуту портсигар оказался пуст, а еще далеко не всем хватило.

- Подождите немного, господа, - поспешно выходя из избы, сказал Юрасов.

Вскоре он вернулся с большим чемоданом из желтой кожи, хранившим, как оказалось, целый склад папирос, которые он тут же стал раздавать присутствующим.

- Господин полковник, да вам самому ничего не останется, - запротестовали мы.

- Глупости, господа, вы же терпели, ну, и я потерплю, когда не будет.

Оставался он с нами до позднего вечера и с любопытством расспрашивал буквально обо всем, с чем нам пришлось сталкиваться за время нашей боевой жизни.

Сам он оказался очень интересным и остроумным рассказчиком и произвел на всех отличное впечатление. Изголодавшиеся курильщики курили в тот вечер с таким остервенением, что у меня, некурящего, начинало мутиться в голове и я несколько раз выходил из избы проветриться. К общему удивлению, Юрасов оказался незнаком с известной каждому младенцу черной приметой: не закуривать третьим от одного огня, так как смерть в этом случае неизбежна.

- Верно ли, господа? - подозрительно покосился он на нас.

- Будьте уверены, г-н полковник! Десятки тысяч раз на всех фронтах проверено.

- Это очень важно знать, господа, и особенно человеку, который, как я, дорожит жизнью. А есть ли и другие приметы?

- Целая куча, г-н полковник! - и мы рассказали ему и другие черные приметы, а в их числе и о зайце.

Заяц особенно заинтересовал Юрасова, решительно не понимавшего, как можно в бою гоняться за зайцем. В расспросах его слышались даже скептические нотки.

- Вот обживетесь с нами - сами увидите, - отвечали ему серьезно и многозначительно.

Обживаться ему предстояло не слишком долго - всего до завтрашнего утра, когда ему пришлось сдать экзамен по предмету фронтовых суеверий и блестяще его выдержать. Отправился он спать в штаб батальона, чрезвычайно довольный добытыми им сведениями, как по части зайца, так и другими, не менее драгоценным.

Разбудили нас на следующее утро еще до рассвета и по тревоге. Построились с молниеносной быстротой и двинулись вперед. Во время движения подошел к нам полк. Юрасов. Тотчас же его засыпали вопросами: что случилось? куда идем?

- Навстречу Федьке идем.

- Какому Федьке?

- А леший его знает! Должно быть, что-то вроде Соловья-разбойника. У него, говорят, более 6000 архаровцев. Большой бой будет!

- Ну, нас тоже около 3000: расшибем! Главное, за зайцем смотрите, г-н полковник!

- Не пропущу подлеца! - энергично тряхнул головой Юрасов.

Обстановка постепенно стала известна. К разбитым нами вчера частям Красной армии подошла колонна «товарища Федько» в 5000 человек. Теперь соединенные силы красных двигались на взятое нами вчера село. Предстоял встречный бой. Обгоняя колонну полка, проскакал вперед инспектор артиллерии полк. Миончинский в сопровождении нескольких конных артиллеристов, а немного спустя прошел на рысях «детский сад»: четвертая батарея полк. Ф.А. Изенбека.

Между тем, уже рассвело. Перед нами - ровная ставропольская степь. Впереди, шагах в пятистах, топографический гребень, не позволяющий видеть, что находится за ним. По эту сторону гребня становится на позицию батарея Изенбека, а чуть правее - еще одна батарея, как будто не Марковская. На самом гребне маячат несколько всадников. Ни один выстрел не нарушает тишину степи. Наш полк разводят по-ротно, и, продолжая сохранять походный порядок, роты двигаются к гребню, на назначенные им участки. Полк. Юрасов подходит к нам и идет рядом, разговаривая с ближайшими офицерами.

Не доходя полусотни шагов до гребня, садимся на землю и ждем дальнейшего приказания. Скучно. А пуще всего разбирает любопытство: что делается за гребнем? Но вот и первое боевое распоряжение:

- От середины, по линии, в цепь!

Рассыпались и двинулись к гребню. На гребне залегли и знакомились с лежащей впереди местностью. Земля мерзлая, задушенная сухим снегом. Кое-где пролысины. Холодно, но ветра нет. Прямо перед нами начинается пологий скат с полверсты длиною, а за ним ровная, насколько видит глаз, степь под белым, сверкающим искрами, саваном снега. Не то там больше снега, не то расстояние скрывает оголенные пространства. Красные цепи залегли у самого начала подъема и видны, как на ладони. Расстояние - шагов 800-900. Шагах в 200-х впереди нас длинной полосой тянется неглубокая канавка, вероятно межа, разделяющая владения собственников земли. Это - единственное укрытие на пути подхода к красным и, следовательно, первый рубеж для наступления.

Красные, очевидно, не предполагают, что уже на всем протяжении Марковские цепи лежат на гребне и в любую минуту готовы к атаке. Нам приказано лежать, запрещено показываться или болтаться по гребню. К правому флангу нашей роты подскакивает еще одна батарея и становится в непосредственной близости с батареей полк. Изенбека. Красные пока не стреляют по маячащим всадникам, видимо, принимая их за конный дозор. Нам совершенно ясно, что мы ждем только готовности артиллерии. К только что ставшей на позицию батарее подъезжает полк. Миончинский, и через минуту одно из ее орудий посылает первую шрапнель в красную цепь. Она рвется далеко позади красных. Второй выстрел и второй разрыв. Опять перелет. Третий рвется непосредственно над цепью. По нашей цепи передают приказание:

- Приготовиться!

Еще минута - загрохотали частым огнем орудия, и мы бросились вперед и, не залегая на линии уже облюбованной нами канавки, перескочили ее и помчались на растерявшегося противника.

Я совершенно не помню силы обрушившегося на нас огня противника, но зато никогда не забуду внезапно выскочившего из какого-то чахлого обмерзшего кустика зайца, помчавшегося от нас в сторону красных цепей.

Из наших запыхавшихся от бега грудей вырвался дикий торжествующий вой. Увы! - преждевременный! Ни один большой встречный бой не выигрывается с налета.

Домчавшись до красных цепей, заяц сделал широкий полукруг и снова мчался на нас. Успех боя снова оказался висящим на волоске и требовал мобилизации всех устрашающих средств, способных заставить зайца изменить направление.

Охватившее всех волнение выразилось в полетевших навстречу зайцу фуражках, папахах и даже шанцевого инструмента. Черным зловещим вороном взвилась и шлепнулась на землю большая текинская папаха Залеткина; вслед за нею понеслась, едва не задев зайца, шанцевая лопатка, и то здесь, то там замелькали сорванные с голов фуражки. За каскадом летевших предметов я потерял зайца из виду и вдруг увидел его мчащимся прямо на меня. Расстался временно и я со своей текинской папахой, но атаку зайца все-таки отбил. Обогнув меня, заяц попал на полк. Юрасова. Тот полуприсел, широко расставив руки, и завыл таким страшным голосом, что у несчастного зайца не могло оставаться и тени сомнения в том, что здесь он имеет дело не иначе, как с выходцем с того света. Сделав новый полукруг, он снова понесся к красным, провожаемый усиленным триумфальным воем.

Но, видимо, у «товарищей» тоже имелись вполне определенные сведения относительно оракульских дарований зайца, а потому и у них ему было отказано в гостеприимстве: заяц снова понесся на нас и, вероятно, решившись умереть от разрыва сердца, держал направление на полк. Юрасова, поспешно стягивавшего с себя бекешку. Происшедший между ними турнир ярко запечатлелся в моей памяти. Схваченная за воротник бекешка Юрасова то описывала круги над его головой, то шлепала полами об землю перед остолбеневшим от ужаса зайцем. От ударов тяжелой бекешки по изморози и сухому мелкому снегу поднималась туча белой пыли, из-за которой слышались одновременно и визг раздавленной кошки, и рев взбесившегося гиппопотама и конское ржанье, и улюлюканье загонщиков дичи! И всех этих ужасов, свалившихся на одну бедную заячью голову, не выдержала заячья душа. Выкинув какой-то невиданный пируэт, он бросился назад и проскочил сквозь уже отходившие Красные цепи. Могучее «ура!» покатилось по всей цепи. Бой выигран! Бой выигран полковником Юрасовым!

Еще до вечера вошли мы в Сергеевку. Вся дорога была усеяна трупами красных, среди которых находился и труп их командующего, Федько.

Вечером в отведенную нам избу пришел восторженно встреченный полковник Юрасов. Его наперерыв поздравляли с одержанной им победой, а он, возбужденный и взволнованный, размахивая руками, рассказывал нам о своих переживаниях:

- И ведь вот подлец! Я его - папахой! Я его - шубой! А где он - не вижу! Я - кричать! Случай, господа! Слепой случай! Хорошо, что вчера предупредили, а то чорт его знает, чем бы все это кончилась!

Ю. Рейнгардт

Бельгия