Эту и другие книги можно заказать по издательской цене в нашей лавке: http://www.golos-epohi.ru/eshop/
В описываемый период в провал Добровольческой эпопеи решающую роль суждено было сыграть все же казакам, на этот раз Кубанцам. Кубанцы и Донцы были наиболее сильными и значительными мускулами в теле Добровольческой Армии, но обладали удивительной особенностью не подчиняться центрально-мозговой системе, а посему почти всегда действовали вразброд. Донцы раньше Кубанцев очнулись от большевистского угара и дали возможность в 18 году на своей территории зародиться Добровольческой Армии.
В начале 19 года в умах Донцов произошел поворот на 180 градусов, что чуть было не погубило дело, если бы не помогли очнувшиеся к тому времени Кубанцы; сейчас в 20 году затмеваться была очередь Кубанцам. По улицам Екатеринодара расклеены были воззвания Донцов, обвиняющих Кубанцев в измене общему делу. Кубанцы отказывались драться, — Донцы изъявляли готовность, а в результате Добровольческая Армия, родившись на Дону, умерла на Кубани.
В конце Января остатки наших гренадер держались у Белой Глины. Общее положение вещей складывалось таким образом, что отход в Новороссийск (который думали защищать) или Крым обрисовывался с достаточной ясностью. Боясь потерять связь с полком во время возможного беспорядочного отступления, я решил ехать в полк, не взирая на не вполне зажившие раны. Штаб полка находился в Белой Глине, но самого полка почти не существовало, ибо всего-навсего к моменту моего прибытия кадр офицеров и старых солдат выражался цифрой — 60 человек. В Белую Глину пришло пополнение для всех гренадер до 1000 человек мобилизованных, но было уже поздно. Конец наступил при следующих обстоятельствах: 11 Февраля получено было приказание частям нашей дивизии идти в Тихорецкую на формирование. На другой день утром, в ясный морозный день мы вышли походным порядком в Горькую Балку, где предполагалось устроить большой привал и обед, туда же посланы были наши кухни. Прибывшее к нам пополнение шло без ружей, причем полки шли в таком порядке: кадр, пополнение, обозы, кадр, пополнение, обозы и т.д., и таким образом расстояние между кадрами было довольно значительное.
Так как я плохо ходил, то командир полка, не давая мне особого назначения, посадил меня на свою таратайку, на которой я и следовал с полком. Кадром командовал на правах командира батальона только что вернувшийся по излечении от ран старый полковник Чудинов, который в первый день своего прибытия в наш полк 15-го Августа 19 года был ранен в обе ноги навылет.
Только мы вошли в деревню, назначенную для большого привала, как где-то за околицей послышалась редкая ружейная стрельба. Я слез с подводы и подошел к полковнику Кузнецову. «Ты чего слез? езжай на ту сторону оврага», сказал А Г., «сейчас может начаться бой».
Не предвидя ничего особенного, я спокойно влез в повозку, и возница стегнул лошадей. Через несколько минут мы перебрались через балку, и глазам нашим представилась такая картина: весь горизонт, на сколько хватал глаз, покрылся всадниками, мы оказались атакованными красной конницей. Их конная батарея открыла беглый огонь по походной колонне. Полковник Кузнецов выставил кадр для встречи противника. Кадры прочих полков растерялись. Произошла заминка. Наши открыли огонь, но их было так мало, что лава обскакала их со всех сторон в один момент. Началась рубка. Поднялась невообразимая паника — повозки и конные понеслись во всю прыть, мобилизованные кричали «ура» и не давали стрелять кадру. Красная конница, порубив хвост колонны, начала обтекать и захватывать остальное. И это ей удалось. На мою повозку успело сесть три офицера, и мы с замиранием сердца, оглядываясь назад, наблюдали картину погони. Вот пятеро особенно ретивых гонятся за нашей тачанкой, блестят их шашки, наш возница гонит лошадей насколько позволяют средства. Лошади сильные, дорога, к счастью, великолепно укатана. Расстояние между нами и всадниками все уменьшается, но одновременно увеличивается общее расстояние, отделяющее наших преследователей от их главных сил, — те грабят обоз. Лишь бы еще спереди не выскочили красные, а от этих отобьемся, решил я; и, вынув свой Маузер, засунул его за борт полушубка. Предстоял бой не на жизнь, а на смерть... Я молил Бога, чтобы Маузер только не отказал. В противном случае конец... проносилось у меня в мозгу. Но, увы, красные замедлили ход. остановились, помахали шашками и повернули шагом обратно. Мы были спасены. Но что сталось с остальными, мучил нас вопрос. Ночевали в станице Тихорецкой, а утром поехали на станцию. На станции, к великой радости и изумленно, я увидел полковника Кузнецова. В последний момент, когда все погибло, его вынесла его прекрасная кобыла.
Состояние у всех спасшихся было ультра-подавленное, на душе тяжелым балластом лежала смесь стыда и скорби. На третий день после прибытия на станцию Тихорецкую наши остатки едва совершенно не погибли от страшного взрыва снарядов, произведенного большевистскими агентами, которые, почуяв успех, смело подняли голову.
Когда мы оставили Тихорецкую и перешли в станицу Кореновскую, к нам неожиданно вернулись одиннадцать человек офицеров, без вести пропавшие в Горькой Балке 12-го Февраля. Вот что они рассказали: первым, на кого набросились красные, оказался полковник Чудинов, старый кадровый офицер и великолепный стрелок, имевший большое количество Императорских призов.
Почуяв неминуемую смерть, старик приложился в командира, обвешанного красными лентами, рука его не дрогнула. Красный командир упал с лошади, пронзенный пулей, в тот же момент, когда полковник Чудинов с разрубленной головой уткнулся головой в снег. Наш офицер пулеметной команды, поручик Павлов, не успевший открыть огонь из пулемета, тоже получил сабельный удар, и полчерепа его скатилось под тачанку. «Что делать! что делать?» повторял георгиевский кавалер капитан Павлов, 1-го гренадерского полка и, не находя ответа, пустил себе пулю в лоб. Мобилизованные кричали «ура» и кидали вверх папахи.
Кто мог идти на компромиссе с совестью, тот срывал погоны и знаки офицерского отличия. В какие-нибудь полчаса все было кончено. Гренадеры не выдали своих офицеров. Тогда красные, отделив из пленных начальствующих лиц и разделив их на две части, раздели их до белья (в 20-тиградусный мороз) и погнали одну часть расстреливать в Белую Глину, а другую в направлении на Егорлыкскую. Вернувшиеся принадлежали к последней группе. Случилось так, что, подходя к станице Егорлыкской, красные были атакованы конницей генерала Павлова. Наши, пользуясь замешательством, разбежались, и вот они здесь — эти счастливцы. Но в каком они виде, и что они пережили, описать невозможно...
Из Кореновки мы шли в Екатеринодар. Я ехал на тачанке со знаменем Мингрельского полка. Через Екатеринодар тянулись беспрерывной лентой обозы. В Екатеринодаре нас разместили на Дубинке. В день прибытия в Екатеринодар полковник Кузнецов слег в сыпном тиф. Остатки гренадер опять были сведены в батальон, который принял полковник Кочкин.
Эвакуация была в полном ходу. Нужно было во что бы то ни стало вывезти полковника Кузнецова. С большим трудом удалось поместить его в санитарный поезд только 3-го Марта. Мало того, я назначил особый офицерский наряд, которому вменялось в обязанность проследить момент отправления поезда. За шесть дней до оставления Екатеринодара оставшимся гренадерам и Кавказским стрелкам, построившимся под железнодорожным виадуком, генерал Деникин произвел смотр. После смотра, генерала Деникина окружили офицеры, задавая целый ряд вопросов на животрепещущие темы. Главнокомандующий в своих ответах подавал надежду на могущий еще произойти в настроении масс перелом, упомянул о том, что нас в любой момент поддержит английский флот, а в крайнем случае нами прочно еще удерживается Крым. Относительно выступления капитана Орлова Главнокомандующий сообщил, что движение это благополучно ликвидировано.
4-го Марта, в 8 часов утра остаткам гренадер, в количестве 45 человек приказано было перейти на станцию Крымскую, где они должны были присоединиться к Добровольческому корпусу. В этот день Екатеринодар оставлялся нашими частями. Повозки стояли сплошной стеной от Екатериненского парка до моста, все прилегающие улицы к району мостов также были забиты. Еле-еле можно было пробираться между ними пешеходу. Отходившие части грабили винный склад, разнося оттуда спирт, кто в чем мог.
В городе началась стрельба. В полдень мы перешли Кубань по железнодорожному мосту и остановились в Георгие-афинской. В тот же день железнодорожный мост через Кубань был взорван нашими частями. Половина моих вещей не успела переехать через мост и осталась на двуколке в Екатеринодаре. Другая половина вещей с обозом 1-го разряда перешла мост еще накануне и находилась где-то в пути. На мне была маленькая английская сумка с кружкой, двумя фунтами сахару, мылом, зубной щеткой и полотенцем. Кроме того на мне висели палетка с документами и неизменный друг «Маузер». Больше со мной решительно ничего не было.
6-го вечером остатки гренадер во главе со мной прибыли на станцию Крымскую, где мы должны были получить указаны нашего командира, полковника Кочкина. В ожидании его прибыли прошли 7 и 8 Марта. Вечером 8 Марта я почувствовал себя плохо. У меня поднялась температура, и я примостился в одном из стоявших на запасном пути вагоне. Вдруг, взволнованные вбегают ко мне несколько наших офицеров и докладывают, что на станции появились Дроздовцы, которые арестовали всех бывших на перроне офицеров, в том числе нескольких наших. Оказалось, Дроздовцы демонстрировали свой коронный номер — «мобилизацию». Тут уже конечно никакие силы не помогали. Офицеры подвергались незаслуженным оскорблениям и даже побоям. Я вышел на совершенно обезлюдевший перрон и как раз наткнулся на полковника Туркула, шедшего в сопровождении конвоя. У нас произошел разговор, в котором я указал властителю положения на всю неприемлемость употребляемых по отношению к офицерам приемов со стороны вверенных ему частей и просил освободить арестованных. «Вы должны присоединиться к нам», заявил он мне. «Прекрасно, но у нас есть свои начальники, приказания которых мы и исполняем». «Хорошо, я вам достану приказ», сказал полковник Туркул и пошел по направлению к штабному поезду. Я отправился к себе в вагон. Через час меня вызвали к месту расположения Дроздовцев. Последние, в количестве роты, разместились у костров, расположенных в парке, прилегающем к станционным постройкам. Несколько поодаль на дереве висел труп повешенного. У отдельного костра сидели наши «мобилизованные». Мне предложили подписать именной список сдаваемых под расписку офицеров.
Пришлось подписать. «Ну, вот теперь повоюете, а то вы, как видно, не воевали еще», донеслись до меня реплики Дроздовцев.
Мы стали «Дроздовцами».
Чуть свет получен был приказ погрузиться для следования в Новороссийск. Погрузились. У меня сразу начался сильный жар; на одной из остановок пришлось обратиться к доктору. «Боюсь, что у вас тиф», сказал доктор. «Вы болели сыпняком?» «Болел», ответил я. «Завтра посмотрю вас еще раз», сказал доктор и ушел.
К вечеру мы прибыли в Тоннельную. Мне сделалось совсем плохо. Наши гренадеры приняли во мне участие и устроили меня, наконец, в классный вагон. Я просил их меня не бросать в случае, если я потеряю сознание. Всю ночь я бредил. Под утро я немного забылся. В это время мои новые однополчане сгрузились с эшелона и ушли в Новороссийск, оставив меня на произвол судьбы. К счастью, утром мне стало легче. Я лежал один в вагоне. «Ну, нужно уходить, пока не поздно», сказал я вслух и, собрав последние силы, встал, и тронулся в путь.
Придя в Новороссийск, я не знал, кого и где искать, но случай помог. Идя по путям, я вдруг услышал, что меня кто-то окликнул. «Котэ, ты-ли это?», встретил меня поручик Богомолов. «Здесь наша хозяйственная часть, вот в этом вагоне», указал он рукой, «идем к нам, для тебя найдется место». В теплушке было уютно и тепло. Меня напоили чаем и уложили. На утро пришел Гранитов. Посмотрев на меня, он сказал: «Знаешь что, сегодня идет пароход на Кипр. Уезжай-ка ты, подлечись. Сейчас тебе здесь все равно нечего делать». Я колебался. Путешествие в полную неизвестность без гроша денег в кармане казалось мне рискованным. Нехотя, пошел я за Владимиром. Пришли мы в бюро на Серебряковской улице, там была масса народа. «Ну, становись в очередь, а я сейчас приду», сказал Володя и ушел. Я постоял, постоял в очереди, мне стало плохо, и я решил не ехать. Когда я вернулся в вагон и лег, мне передали, что только что был Гранитов, который меня разыскивал. Вскоре Володя пришел опять. «Ты почему же не остался?» возмущался он. «Ну-ка идем вместе»... Через час, получив необходимые документы, я шел на восточный мол, где стоял целый ряд громадных пароходов. Мои документы написаны были на пароход «Бургомистр Шредер». Громадный корпус «Шредера», как трехэтажный дом, возвышался над пристанью. Усиленным темпом шла погрузка при помощи команд с английского дредноута «Император Индии». Грузили автомобили, орудия, обмундирование и всякое другие грузы, тарахтели лебедки и звенели цепи. В ушах у меня стоял стон. С большим трудом поднялся я по трапу. На мостике у меня потребовали, через переводчика, документы. «С вами есть оружие?», последовал вопрос. «Есть». «Сдайте его сейчас, вы получите его обратно по прибыли на место». Я снял свой Маузер и передал его морскому офицеру. К слову сказать, Маузера своего я уже больше не увидел, англичане его мне не вернули.
Затем мне указано было, в какой трюм мне идти. И на этом процедура погрузки кончилась. В трюме №2, в который я был назначен, было полно. Ни одного свободного места на полу уже не было. Долго я бродил, пока не примостился около сорного ящика. К счастью, в этот же день мне дали два одеяла. Я получил возможность прилечь. Когда я очнулся, мы были уже в Севастополе. У меня оказался возвратный тиф. Не помню, сколько дней мы простояли, помню только, что многие волновались, что какая-то комиссия будет свидетельствовать отъезжающих на предмет годности их к строю. Потом что-то долго грузили...
«Ну, господа, сейчас уходим!», сказал кто-то. «Уходим!», старался собрать я мысли, «уходим в полную неизвестность, всецело полагаясь на милость наших союзников», звучало в голове, и болезненно хотелось взглянуть еще разе на то, что мы покидали.
Собрав все силы, я поднялся по сходням на палубу. Мы выходили на внешний рейд Севастополя. На палубе было много народа. Каждому хотелось не пропустить момента вынужденного прощания с Родиной. Вот контуры берега стали сливаться в утреннем тумане, — лица у всех стали серьезными. Многие плакали, другие крестились.
«Прощай Россия!», вырвалось и у меня.
_____________________
ПОНРАВИЛСЯ МАТЕРИАЛ?
ПОДДЕРЖИ РУССКУЮ СТРАТЕГИЮ И ИЗДАНИЕ НОВЫХ КНИГ НАШЕГО ИЗДАТЕЛЬСТВА!
Карта ВТБ (НОВАЯ!): 4893 4704 9797 7733 (Елена Владимировна С.)
Яндекс-деньги: 41001639043436
Пайпэл: rys-arhipelag@yandex.ru
ВЫ ТАКЖЕ ОЧЕНЬ ПОДДЕРЖИТЕ НАС, ПОДПИСАВШИСЬ НА НАШ КАНАЛ В БАСТИОНЕ!
https://bastyon.com/strategiabeloyrossii |
