Камергер и тайный советник Д.С. Сипягин до назначения 7 января 1894 г. товарищем министра внутренних дел с 31 мая 1893 г. состоял заместителем министра государственных имуществ. Его относили к молодым силам, выдвинувшимся в Царствование Александра III, и на него уже начинали возлагать большие надежды.
Дмитрий Сипягин 5 марта 1853 г. родился в Киеве и уже в трёхлетнем возрасте остался без отца, с братом Григорием и сестрой Александрой. Дедом его был генерал-лейтенант Николай Мартынович Сипягин, герой 1812 г., тифлисский губернатор. Его состояние унаследовал старший сын, Всеволод Николаевич, который дожил до 1893 г. и тоже стал генерал-лейтенантом. Недолгая жизнь Сергея Николаевича оказалась менее удачна, в разное время он работал чиновником губернаторской канцелярии и киевского цензурного комитета, испытывал трудности из-за денежных долгов.
В 1874-м Дмитрий Сергеевич окончил юридический факультет С.-Петербургского университета со степенью кандидата. В 1875 г. он поступил на службу в Департамент Общих Дел МВД.
Сипягин познакомился с нуждами сельского хозяйства, будучи землевладельцем волоколамского уезда московской губернии, располагал владениями и в саратовской губернии. Сипягин быстро проявил себя в молодые годы: служил в мировых учреждениях, стал председателем съезда мировых судей, с 1878 г. предводитель дворянства, принимал активное участие в земских делах, стал блюстителем волоколамского духовного училища и попечителем земской больницы в 1879 г., позднее заслужил звание почётного гражданина города Волоколамска. На пять трёхлетий избирался почётным мировым судьёй.
По результатам своей деятельности представил несколько проектов в надлежащие вышестоящие учреждения. Там Сипягина заметили и в 1881 г. он был назначен кандидатом к временному члену в особое присутствие Сената для рассмотрения дел о государственных преступлениях, а в 1882 г. он вошёл временным членом в это присутствие Сената.
На восхождение Сипягина обратили внимание и враги монархического строя. Связанный с террористическим подпольем, пропагандирующий идеалы французской революции и атеизма, постоянно заявляющий об исключительно вредном характере развития капитализма в России, социалистический журнал, критиковавший всех монархистов, не прошёл мимо земских выступлений молодого Сипягина, отнеся его к числу ихтиозавров и плезиозавров, которых, объединившись, следует убрать с земской дороги: «Д.С. Сипягин высказывает, что он стоит против отмены телесного наказания, ибо сам народ желает, чтобы его секли. Он не уполномочивал земское собрание входить в рассмотрение вопроса о том следует его сечь или нет» [«Отечественные записки», 1882, №4, с.286].
Речь же шла о предпочтении такого наказания более мучительному и унизительному заключению в тюрьму за совершённые преступления. В том же журнале в других статьях спокойно публиковались аналогичные суждения крестьян, наблюдаемые другими авторами. Обвинение Сипягина являлось проявлением типичных для социалистов клеветнических двойных стандартов.
Существовавший в Империи сословный суд предполагал различие наказаний за одни и те же преступления ввиду совершения их представителями различной культурной среды, влияющей на поведение человека, что справедливее всеобщего равенства.
М.Н. Каткову в 1881 г. со знанием дела писали, что журнал Н.К. Михайловского «Отечественные записки» подбивает читателей на смуту, признаёт террористов героями, к чему ведёт в журнале «статья к статье». В.К. Плеве в 1883 г. отмечал, что «Отечественные записки» рассчитаны на пропаганду социализма среди молодых людей и на создание чрезмерно негативных представлений о народном быте. Журнал был закрыт, Михайловский выслан, но перебрался в «Русское богатство», где утопические блага социализма продолжали предлагать взамен грешной реальности [П.А. Зайончковский «Российское самодержавие в конце XIX столетия» М.: Мысль, 1970, с.274, 289].
По-своему, в начале 1882 г. Н. Михайловский вёл к этому в известной статье «Герои и толпа», В.П. Воронцов в «Очерках общинного землевладения» доказывал, что «современный человек не нормальный, а искалеченный» неестественным принципом индивидуализма, и надо вернуться к натуральной общинности. Народники тут вполне сходились с марксистами, чьи передовые революционные псевдонаучные теории звали разрушать существующие государства ради первобытно-общинного идеала равенства. В довершение Я. Абрамов в статье «Вопросу о веротерпимости» расхваливал общинность сектантов, их борьбу со священниками, чиновниками, всеми православными, с государственным и экономическим строем в целом.
В 1885 г. Сипягину дали придворное звание камергера, затем продвинули на должности вице-губернатора в Харькове в 1886 г., губернатора курляндского в 1888 г., а уже в 1891 г. – губернатора Московского.
Судя по некоторым оставшимся у Сипягина бумагам, в Харькове он принимал меры против раздробления крестьянских хозяйств, рассматривал уставы многочисленных клубов и обществ, которыми была богата жизнь Императорской России. В 1889 г. Сипягину пришлось заложить одно из своих имений в Дворянском банке.
В Курляндии Сипягин также много занимался положением крестьян и дворянскими учреждениями, содержанием дорог, школ, больниц и тюрем, порядком возложения земских повинностей, борьбой с заразными болезнями, ограничением распространения евреев вне черты оседлости. По еврейскому вопросу Сипягин готовил собственные аналитические записки.
Сдвиги в прибалтийской политике произошли после ревизии сенатора Н.А. Манасеина, будущего министра юстиции, в Курляндской и Лифляндской губернии в 1882 г., когда он занимался ревизией волостных касс и рассмотрением земельных тяжб. Ревизия определила поворот Александра III в Прибалтике против немецкого господства и привела к преобразованию судов, администрации, финансов, школы в интересах латышей и эстонцев [А.С. Будилович «Славянское единство» М.: Институт русской цивилизации, 2014, с.250].
В 1889 г. Сипягин беседовал с Императором Александром III по поводу работы комиссии о подготовляемом преобразовании земских повинностей в балтийских губерниях.
В правительстве довольно высоко оценивали работу Сипягина в Прибалтике, о чём можно судить по недовольству Константина Победоносцева от перевода Сипягина в Москву, чем, согласно его мнению 5 мая 1892 г., оказалось «расстроено дружное действие администрации в трёх губерниях» [«Письма Победоносцева к Александру III» М.: Новая Москва, 1926, Т.2, с.258].
По прибытии в Москву Сипягин познакомился с Цесаревичем Николаем Александровичем. Именно 1891-м годом датируются первые поздравительные телеграммы Цесаревича Сипягину. Александр III удостаивал Сипягина письменными благодарностями.
В 1892 г. Сипягин ездил отдыхать за границу, а в сентябре готовил предстоящее празднование 400-летия Троице-Сергиевской Лавры.
В годы сильного неурожая, когда правительство оказывало крестьянам грандиозную по масштабам продовольственную помощь, Сипягин много занимался хлебными запасами, состоянием продовольственного обеспечения народа и мерами улучшения сельского хозяйства.
6 октября 1892 г. Великий Князь Сергей Александрович записал в дневнике: «Сипягину передаю бразды правления», а уже в мае 1893 г.: «боюсь что у меня отнимут Сипягина». Великий Князь был недоволен, когда Сипягина забрали из Москвы [«Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II» СПб.: Алетейя, 2009, с.208].
К сожалению, в публикации мемуаров В.Ф. Джунковского опущена глава про 1892 г., которую по не проясненным причинам автор не желал видеть в печати. Но и в ней отсутствуют подробные сведения о Сипягине в должности московского губернатора. В других частях воспоминаний существенных сообщений о нём не оставлено, за исключением определения его безукоризненно честным человеком [В.Ф. Джунковский «Воспоминания 1865-1904» М.: Издательство им. Сабашниковых, 2016, с.625].
Перед уходом в Москву Сипягин составил для МВД и своего преемника перечень дел, подлежащих разрешению, какие он запланировал, но не успел осуществить. Подготовил Сипягин и перечень осуществлённых им дел в губернии, а также мемуары о своём управлении в Курляндии.
В связи с этим пока не обнаружены подтверждения словам графа Витте, будто Сипягин «ежедневно» вёл дневник с 1894 г., а его записи за министерский период с 1899 г. пропали или даже уничтожены Императором [С.Ю. Витте «Воспоминания» М.-Пг.: Госиздат, 1923, Т.1, с.166-167].
Это маловероятно, поскольку, хотя Сипягин имел естественную сильную тягу к истории Царской России и сознавал своё значение как приближённого Николая II, ведение дневников было ему не свойственно. Как видно по примеру с Курляндской губернией, Сипягин садился за мемуары после окончания какого-то важного служебного периода. Если он держался таких привычек, то и о работе во главе МВД мог написать только после её окончания. Попутно Сипягин иногда мог набросать черновые заметки о сослуживцах или разных проектах. Однако вне согласия с этим, Витте утверждал что дневники за 1895-1899 годы, иногда называемые им и мемуарами, были возвращены А.П. Сипягиной после смерти её мужа. В действительности единственное, что близко к описанию Витте, это заметки Сипягина к ежедневным докладам Николаю II за 1895-1899, что нельзя назвать дневниками или мемуарами.
Свидетельством крупных перемен в жизни Сипягина стало, что с 1893 г. его начали приглашать на торжества и приёмы при Дворе.
28 октября 1892 г. московский губернатор передал в губернскую земскую управу сообщение К.П. Победоносцева с просьбой к Сипягину оказать содействие широкому распространению начальных школ грамоты. Для этого предлагалось учредить в каждом уезде по меньшей мере двухклассные церковно-приходские школы с курсами подготовки учителей, а также летними учительскими курсами с теми же целями подготовки преподавателей. В отдалённых от церквей деревнях предлагалось строить школьные избы по сметам, совместно подготовленным епархиальным советом и земскими управами, земское ассигнование на каждую школу предоставлять по мере возможности от 25 до 100 руб. в год. Снабжение учебными пособиями брал на себя Синод [Ф.Д. Самарин «Доклад по вопросу об установлении возможной связи между земскою начальной школой и школою церковно-приходскою, а также по вопросу о содействии со стороны Земства устройству школ грамоты» 1896, с.1-2].
Фёдор Самарин, написав подробный разбор полученных от Сипягина предложений, свёл к тому, что земства не будут расходовать свои средства на поддержание школ грамоты, предпочитая школы собственные. Закрывая на то глаза, революционеры из года в год продолжали сочинять, будто Императорское правительство намеренно держит народ в неграмотном состоянии и мешает его просвещению.
2 января 1893 г. Сипягин выпустил циркуляр с 30-ю пунктами, который по мнению земских деятелей слишком мелочно регламентировал деятельность губернских и уездных управ. В переговорах со знакомыми земцами по данному вопросу Сипягин внимательно относился к поступающим предложениям и соглашался изменить несколько пунктов.
В другом случае, Сипягин интересовался улучшением издания обязательных санитарных постановлений, вырабатываемых московской губернской земской управой. 15 апреля Сипягин утвердил подготовленный проект, но испросил соображения по его улучшению. Однако, когда Сипягин самостоятельно опубликовал проект с предложенными изменениями, деятели земской управы, нисколько не смущаясь тем что решение Сипягина соответствовало общим потребностям, потребовали отменить его, т.к. губернатор должен был обратно вносить проект на утверждение губернской управы, а не вносить изменения самостоятельно. Такие претензии Сипягин проигнорировал, указав на преобладание деловой стороны вопроса над бюрократическими формальностями, за которые цеплялись земцы, подавшие потом жалобу в Сенат на нарушение статей земского положения. В 1897 г. Сенат постановил отменить решения, какие сами земцы находили важными для санитарного дела. В этом и многих других случаях борьба земцев с губернаторами отдавала отчаянным самодурством [Д.Н. Шипов «Воспоминания и думы о пережитом» М.: Издательство М. и С. Сабашниковых, 1918, с.108].
Позднее Государственная Дума с не меньшим идиотизмом будет играть в “конституционный” рубль, не утверждая бюджет без бессмысленных копеечных поправок.
4 мая 1893 г. Сипягин отправил донесение генерал-губернатору о состоявшейся 20-21 апреля забастовке на ткацкой Богородско-Глуховской фабрике. Рабочие не согласились на понижение условий оплаты, но затем договорились при участии фабричного инспектора с администрацией мануфактуры о расценках труда. Губернатор сообщал, что были выявлены зачинщики забастовки и наряду с тем Сипягин указал на вину администрации, «не позаботившейся ранее начала работ заготовить новый расценок и предупредить о том рабочих» и распорядился рассмотреть их действия на ближайшем заседании Московского губернского присутствия по фабричным делам [«Красный Архив», 1938, Т.91, с.186].
В недолгие полгода второй половины 1893 г. в качестве заместителя министра государственных имуществ Сипягин занимался ведением лесного и сельского хозяйства на казённых землях, лесоустроительными работами, охраной лесов, подготовкой осушения болот.
Один из монархистов в эмиграции обращал внимание на то что «современное лесное законодательство у нас началось лишь в царствование Александра III и было прервано революцией» [А.Н. Вагин «Большая дорога. Очерк ведущих сил русской культуры и цивилизации» Сан-Франциско, 1940, с.4].
Вместе с министром А.С. Ермоловым Сипягин рассматривал проект организации Московского Сельскохозяйственного Института.
Сипягин также был председателем комиссии, готовившей проект новых штатов министерства государственных имуществ. Сипягин рассматривал проект расписания должностей, пенсионных отчислений и других расходов ведомства [И.И. Воронов «Министерство земледелия Российской империи». Дисс. д.и.н. СПб.: СПбГУ, 2016, с.218, 222].
В должности заместителя министра государственных имуществ Сипягина в январе 1894 г. заменил подольский губернатор Нарышкин.
13 февраля 1894 г. К.П. Победоносцев записал в дневник: после посещения Казанского собора «у Муравьёва. Жена его. У Витте. У меня – Плеве. Сипягин».
В качестве заместителя министра внутренних дел Дмитрий Сипягин возглавлял особый комитет, рассматривавший переселенческое дело. Его работа не подлежала оглашению, и 5 апреля 1894 г. вышел запрет на печатание статьи о нём [«Самодержавие и печать в России» СПб.: Тип. А.Э. Винеке, 1906, с.78].
За 1894 г. переселенцы получили ссуды на перемещение и обустройство в размере 187 тыс. руб., и в следующие несколько лет эти суммы будут возрастать в арифметической прогрессии [А.П. Яхонтов «Переселение и колонизация» Харьков, 1925, с.42].
Существовало и частное благотворительное общество помощи переселенцам.
По воспоминаниям Куломзина, Сипягин тогда разделял взгляд А.С. Стишинского о предпочтении переселять обеспеченных крестьян, которые умеют вести хозяйство, смогут закрепиться на новых землях и обустроить их. Но фактически, наряду с крестьянами со средствами, желавшими проявить себя, к переселению стремились и малоземельные крестьяне ввиду четырёхкратного увеличения стоимости аренды земли из-за сильного прироста населения и увеличения спроса.
По сделанным подсчётам выходило, что «в Сибирь направляются по преимуществу крестьяне среднесостоятельные» [А.Н. Куломзин «Статистические данные по переселенческому делу» СПб., 1897, с.III].
В секретном журнале руководимого Сипягиным совещания говорилось, что за последние годы с 1890-го до 78% переселяющихся не получили надлежащего разрешения. Неуклонное увеличение самовольного переселения требовало, с позиции участников совещания, не усиления запретительных мер, которое предполагалось бесполезным, но пересмотра правил законного переселения. МВД, тем самым, заботилось не о букве закона, а о нуждах переселенцев.
Сипягин соглашался с необходимостью оказывать правительственную финансовую поддержку переселению, а также предлагал привлекать к сбору средств сельское общество, заинтересованное в ослаблении малоземелья. Стеснённое положение таких обществ, говорил Сипягин, может быть облегчено снятием недоимок на казённые, земские и мирские сборы с земельных наделов, остающихся от выселяющихся крестьян.
Существующий закон регулировал переселение крестьян только на казённые земли. Сипягин и другие участники совещания подчеркнули, что они не допускают принудительного отчуждения частновладельческих земель, возможна только аренда или покупка земли. Долгосрочная аренда бывает для крестьян особенно выгодна, и Стишинский предлагал увеличить текущий максимальный срок в 12 лет на более длительный.
Для предупреждения разорительного возвращения разочарованных переселенцев, Сипягин предлагал обеспечить предварительное точное разъяснение данных об условиях проживания на новой местности и полное устранение ошибочных ожиданий. Для обеспечения сознательности крестьян Сипягин предложил также упорядочить выселение установлением точных сроков рассмотрения ходатайств о разрешении, для устранения излишней поспешности и непродуманности. Соглашаясь с Сипягиным, Совещание решило установить крайним сроком подачи заявлений губернаторам 31 марта, а рассмотрение заявок в МВД заканчивалось не позднее 1 ноября.
Сипягин также предостерёг от возможного нарушения интересов местностей, куда предполагается переселение, и потому не считал возможным точно сформулировать в законе право на переселение, которое зависит от совокупности обстоятельств в каждом отдельном случае и от количества желающих. Переселение считалось исключительной мерой, оправдываемой только крайней необходимостью. Мерой улучшения состояния Сибири Сипягин в заключении назвал культурное обживание её не только ссыльными и переселенцами, но и дворянами-землевладельцами [«Журнал Особого Совещания, образованного при Министерстве Внутренних Дел для обсуждения некоторых вопросов по переселенческому делу» С.-Петербург, 1894, с.7, 9,18, 24, 67].
Заседания Особого Совещания проводились 1, 4, 5, 9, 12, 14, 17, 19, 22 февраля и 3, 5, 11 марта.
16 марта 1894 г. Сипягин подписал за министра циркуляр губернаторам по земскому отделу и 1-му делопроизводству о воинской повинности – о необходимости точно соблюдать правила о наделении нижних чинов и их семей землёй и выплате им пособий. С сентября МВД собирало сведения о мере обеспеченности отставных солдат земельными участками, чтобы оценить возможности упрочить их положение.
14 мая 1894 г. Сипягин подписал за министра циркуляр о возмещении из казны потерь с доходов с капиталов в связи с конверсией 5% банковских билетов и облигаций 2 и 3 восточных займов.
6 июня ещё одна запись у К.П. Победоносцева: «у меня Витте. Сипягин».
25 августа в циркуляре по медицинскому департаменту МВД Сипягин просил губернаторов обеспечить направление ходатайств об установлении на железных дорогах санитарных мер по борьбе с эпидемиями холеры не в министерство путей сообщений, а прямо в МВД.
Также Сипягин составил перечень вопросов для особых губернских совещаний о существующем положении крестьян и возможных законодательных мер в его пользу. Результаты работы совещаний были изданы позднее Горемыкиным.
Насколько можно довериться близкому родственнику Сипягина С.Д. Шереметеву, Император Александр III уже в начале 1894 г. выказывал намерение в будущем сделать Сипягина министром внутренних дел. Сторонники Сипягина использовали эти сведения в его пользу для влияния на нового Царя [«Отечественная история», 1994, №3, с.47].
21 марта 1895 г. Император Николай II собственноручно написал Матери, что Сипягин «будет со временем министром внутренних дел» [О.Ю. Голечкова «Бюрократ его величества в отставке. А.А. Половцов и его круг» М.: АИРО-XXI, 2015, с.113].
25 марта 1895 г. Сипягин возглавил недавно преобразованную канцелярию Его Величества по принятию прошений и оставался её главноуправляющим до увольнения И.Л. Горемыкина из МВД в 1899-м. Судя по дневнику Императора, в те годы Сипягин был ему ближе Горемыкина, который не удостаивается упоминаний, подробных следующим: 6 апреля 1895 г. Царь с удовольствием записывает: «в первый раз Сипягин приезжал с докладом в своём егермейстерском мундире». 31 августа 1895 г. новый доклад Сипягина. 19 сентября 1895 г. описан круг приближённых, с которыми Царь едет на охоту: «д. Владимир, бар. Фредерикс, Сипягин, кн. Голицын, Половцов, Густав Иванович [Гирш] и Платон Оболенский».
Охоты устраивали 2 раза в неделю. Сведения об участниках и количество взятой дичи заносились в «Ведомости Императорской охоты». 1 октября 1895 г. А.А. Половцов записал, что Николай II на охоте ввёл в обиход неполитизированное общение, добродушное и без злословия, к которому Половцов и люди его типа так привыкли, что его отсутствие приятно удивляло. Б.В. Фредерикс обычно шутил, «Сипягин упорно и осторожно молчит» [А.А. Половцов «Дневник 1893-1909» СПб.: Алетейя, 2014, с.171].
При всём личном расположении к Сипягину и при желании И.Н. Дурново видеть его своим преемником, в октябре 1895 г. Николай II остановил выбор министра внутренних дел на И.Л. Горемыкине. 10 и 19 ноября 1895 г. в дневнике Императора снова записаны доклады Сипягина, а 28 декабря «вместо доклада Сипягина приехал Победоносцев». За всё это время И.Л. Горемыкин ни разу не назван по имени, похоже он попадал в разряд обычных докладов, упоминавшихся в дневнике без авторства. Редкими были и упоминания С.Ю. Витте.
После рождения в 1895 г. Великой Княжны Ольги Николаевны Сипягин участвовал в составлении положения об Ольгинском детском приюте трудолюбия.
19 января 1896 г. Сипягин посещал Победоносцева.
10 февраля 1896 г. в С.-Петербурге открылось совещание губернских предводителей дворянства для обсуждения положения дворянства. Их работа длилась до второй половины марта. Продолжило заниматься этим вопросом Особое совещание по делам дворянства под председательством Д.С. Сипягина, с участием В.К. Плеве, А.Н. Куломзина, А.М. Абазы, С.Д. Шереметева.
В этот же день Великий Князь Сергей Александрович писал Павлу Александровичу: «получил удовольствие видеть Сипягина несколько раз». После отъезда Сипягина из Москвы такие встречи стали редки.
14 февраля К.П. Победоносцев обозначил события дня: «У Государя. О Кавказе. О Сипягине». 20 февраля обер-прокурор Синода посетил и самого Сипягина.
7 марта 1896 г. Император отметил в дневнике, что «доклада Сипягина не было, мне его пришлось прочесть самому».
2 апреля «инцидент с книгой Романова и Сипягиным», – записал Победоносцев, когда разгорелись страсти о печатании работы И.Ф. Романова (Рцы) с критикой бюрократии. В письме Феоктистову Победоносцев звал работу Рцы горячечным бредом, написанным наглым фельетонным языком, следовательно, она не может быть ни напечатана, ни представлена Государю, хотя Сипягин одобрил то и другое, а теперь намеревался обжаловать распоряжение цензурного комитета. Начальник Главного управления по делам печати выражал согласие с такими оценками в дневнике, добавляя, что «испуганный Сипягин, по получении ответа, немедленно прискакал к Горемыкину и начал уверять, что хотя он и просматривал брошюру, но не всю, а как нарочно попадались ему в ней только такие места, которые, сравнительно с другими, не особенно предосудительны. И этого человека считали джентльменом! Оказывается, что он просто лгун. Впрочем, вернее объяснить его образ действий тупоумием» [«Литературное наследство», 1935, Т.22-24, с.557-558].
В действительности же в тех неудачных выражениях Рцы, на которые обращали внимание противники Сипягина, можно было при желании усмотреть не радикальный славянофильский утопизм отрицания бюрократии, а разумное указание на то что Самодержавие должно не прикрывать ошибки чиновников, а устранять их. Безусловно, за такой руководящей идеей следовал Сипягин во главе Канцелярии по принятию прошений и желал её распространения в литературе. Цензурный комитет же беспокоился о иных прочтениях, потому ни одна сторона в данном споре слабоумием не страдала, только некоторой горячностью суждений, свойственной неравнодушным.
На другой день Победоносцеву опять приводилось говорить «о Сипягине», когда вечером он виделся с министром юстиции.
11 апреля по Всеподданнейшему докладу Д.С. Сипягина, Император отклонил ходатайство банкира Якова Соломоновича Полякова о пожаловании ему дворянства [Материалы XIX международной конференции по иудаике» М.: Сэфер, 2012, Т.III, с.192]
Отражая представление о соперничестве между министром и претендентом на МВД, 1 мая 1896 г. Суворин записал своё мнение, что «желая насолить Горемыкину» в Комитете министров Сипягин говорил против включения предостережений редакторам газет в перечень преступлений, за которые давалась бы амнистия в честь коронации. Сипягин этим подыгрывал Витте, постоянному противнику Горемыкина [А.С. Суворин «Дневник» М.: Новости, 1992, с.117].
Стоит отметить, что никаких иных и более убедительных сведений об интригах Сипягина против Горемыкина не имеется, как и проявлений вражды со стороны Горемыкина, не свойственных министру. Больше известно о недовольстве Горемыкиным со стороны графа С.Д. Шереметьева, желавшего видеть Сипягина на его месте.
2 мая 1896 г. состоялся очередной доклад Сипягина Царю.
4 июля 1896 г. Сипягин представил Императору собственный доклад о Ходынской трагедии, произошедшей из-за буйного самоуправства толпы. Основное расследование вёл министр юстиции Н.В. Муравьёв. Размышления Сипягина основывались на его данных.
28 октября К.П. Победоносцев заезжал навестить Сипягина.
8 ноября 1896 г. управляющий Государственным банком Э. Плеске сообщил Сипягину о переводе на его счёт 400 тысяч рублей. Эта сумма похожа на обычные разовые пожалования Императора наиболее ценным для него сотрудникам, таким как С.Ю. Витте, П.Н. Дурново, В.Н. Коковцов, А.Н. Куропаткин, П.С. Ванновский.
Как легко сравнить благодаря таким не скрываемым фактам, ни один из приближённых Императора Николая II, самых значительных русских политиков, не захватил в своё управление крупнейшие государственно-монополистические предприятия, никто из них не превратился в самых богатых людей России. Меж тем как Путин позволил своим друзьям, родственникам и даже преподавателям рекордно присвоить государственную собственность, чтобы с большим отрывом превратить Москву в первый в мире город по числу проживания долларовых миллиардеров [А.С. Челноков «Новая ЧК Путина» М.: Яуза-пресс, 2012, с.167].
До Путина миллиардеров практически не было вовсе. Из множества описаний процесса возникновения огромных состояний у “друзей” Путина можно понять, что для них всё существование РФ сводится к распределению доходов государства и крупных компаний среди приближённых президента.
Понятно, насколько качественно отличался от РФ монархический строй Российской Империи с такими друзьями Николая II как Д.С. Сипягин или же А.М. Безобразов и Г.Е. Распутин, в разное время окутанными лживыми легендами.
А.М. Безобразов лишь одним выделялся из всех остальных противников войны из ближайшего окружения Николая II. Когда все высказывались за недопущение войны с Японией только А.М. Безобразов указал на действительную проблему, стоявшую перед Россией: «для сохранения мира мы будем постоянно находиться в положении необходимости продолжать обязательные уступки, если японцы будут продолжать свой агрессивный образ действия». Это самое разумное обобщение предыстории Японской войны [О.А. Белозерова «Государственная и военная деятельность А.Н. Куропаткина накануне и в период Японской войны» Дисс. к.и.н. СПб.: СПб.ГУ, 2016, с.144].
Стоит ли говорить, каким вздором является обширная литература, возлагающая ответственность за войну не на Японию, а на А.М. Безобразова. Современные диссертации, в которых говорится о необъективности мемуарной литературы, на деле лишь меняют основной используемый мемуарный корпус в зависимости от предпочтений авторов, но чаще всего не способны сделать выводы вне рамок чьих-либо мемуаров.
Даже при этом слабом подходе, разумеется, чаще всего игнорировались важнейшие объяснения того же А.М. Безобразова, проясняющие мифологический характер лживой пропаганды о борьбе России за интересы в Корее в качестве причины войны.
В результате получилось, что либералы и социалисты, говоря о Николае II, знают о нём лишь то что он “выбрал” Японию для “маленькой победоносной войны”. И.М. Хакамада в собрании анекдотов «Sex в большой политике» так и пишет.
Ровно так рассуждают, повторяя любой бред путинской пропаганды, в Изборском клубе: «в отличие от Николая II, В.В. Путин знает цену “партнерам” и понимает угрозы российской государственности. Поэтому он не даёт втянуть Россию в войну» [С.Ю. Глазьев «Последняя мировая война. США начинают и проигрывают» М.: Книжный мир, 2016, с.369].
И это когда Путин втянул РФ в украинскую и сирийские войны так раз потому что его “государственности” партнёры нисколько не угрожают, а настоящей угрозе – чеченским террористам, Путин эту государственность сдал и выплачивает дань. Реальные враги Российской Империи, с которыми она сражалась – и близко нельзя сравнить со злосчастной Украиной. Если бы Путина “втягивали” в войны как Николая II – нападением на Россию, то РФ давно бы не существовало ввиду полной неспособности выдержать удары сопоставимой силы. Это касается и врагов внутренних.
Елена Трегубова в «Байках кремлёвского диггера» удачно передаёт преемственность идеологии путинизма, приводя суждения А.С. Волошина, что в царском правительстве сидели слишком замечательные и интеллигентные люди, чтобы ответить зеркально на большевицкий террор. Все рассуждения о слабости Николая II сводятся к прославлению ленинского победоносного насилия.
В действительности ответы, какие давал Николай II своим противникам, образцово сбалансированы, и публичное непризнание этого вызвано нежеланием признавать его политическое превосходство над либеральной беспомощностью и советской тоталитарностью.
После того как Путин изгнал из РИСИ продавшихся ему монархистов, оставшиеся там сталинисты поднапряглись показать величие путинского правления, напридумывав, что «в силу индивидуальной личной слабости Николая как управителя Российской империи стали изгоняться способные к управлению государством люди, а к вершинам власти стали пробираться интеллектуальные ничтожества и просто авантюристы типа Львова, Горемыкина, Гучкова, Распутина» [В.Д. Кузнечевский «Путин. Кадровая политика» М.: Центрполиграф, 2017, с.23].
Уровень познаний противников монархистов типа А. Навального или дешёвых подпевал Путина, убеждённых, что Сталин-то эффективно подбирал кадры, находится на одинаково позорном уровне. Тем более важно обстоятельно разбирать, кем были противники Императора Николая II Г. Львов и А. Гучков, а кем И.Л. Горемыкин и другие министры, т.к. кроме лживых легенд о Столыпине, ни о ком другого ничего и не слышно.
До 1897 г. Д.С. Сипягин, будучи заместителем министра и ближайшим к Императору лицом, не владея никакой недвижимостью в С.-Петербурге, снимал для проживания квартиру, после чего подал объявление в «Новое время» о намерении приобрести дом в столице. Пожалование Императора Николая II, как можно сообразить, предназначалось для этого. А в 1898 г. для Сипягина строили новый дом.
Для его обустройства Сипягин нанял архитектора Н.В. Султанова, который разработал парадный интерьер в русском стиле боярских хором XVII века, в нём усматривали также византийское влияние. Стены украшал позолоченный орнамент, включавший фрагменты родового герба Сипягиных. Двери покрывал фиолетовый бархат, мебель из тёмного дуба – золотая парча. Работа над деталями столовой палаты продолжалась до 1900 г. [«История Петербурга», 2002, №5, с.63].
Заботясь не только о личных удобствах, Сипягин в имении Клусово в 1899 г. за свой счёт открыл церковно-приходскую школу, построив для неё деревянное здание и снабдив всеми учебными пособиями. Библиотека и читальня при ней носили имя Императора Александра III. Школа приняла 70 учеников.
Денежное пожалование Императора предназначалось, по-видимому, и на предоставление Сипягину возможности непосредственно оказывать помощь лицам, обращающимся к нему в Канцелярию по принятию прошений, когда прямых юридических оснований для казённых расходов не имелось.
Знакомившиеся с Сипягиным в Петербурге замечали качества, способные вызвать уважение не у толпы, а у людей вдумчимых. Император Николай II определённо нашёл в нём человека близкого себе по духу: Сипягин «не обладал способностью легко и непринуждённо болтать о чём угодно, занимая и себя и других; сплетни и мелкие пересуды его не забавляли» [А.М. Лебов «Один из убитых министров» // «Исторический вестник», 1907, Т.107, с.480].
Во главе канцелярии по принятию прошений Сипягину приходилось рассматривать просьбы о помиловании, бракоразводные дела, запросы о взыскании алиментов, споры по разделу имущества, дела о причислении к дворянскому сословию, споры о земле между крестьянами, ходатайства о получении должностей, о постройке мостов и мельниц.
В воскресенье 26 января 1897 г. Сипягин навестил обер-прокурора Синода.
20 февраля Cипягин был в Царском Селе у Государя. В Петербург он возвращался вместе с Горемыкиным и Победоносцевым.
18 марта Победоносцев пишет о Комитете Министров: «пререкание с Сипягиным о редакции». 29 марта у Государя в Царском Селе Победоносцев также обсуждал: «о Сипягине и о дворянах».
8 августа 1897 г. доклад Сипягина отмечен в дневнике Императора Николая II.
26 февраля 1898 г. у издателя сочинений Вяземского графа Шереметева состоялось торжественное собрание Общества ревнителей русского исторического просвещения памяти Императора Александра III. К.П. Победоносцев счёл прекрасной речь О. Смирнова. Граф А. Голенищев-Кутузов читал стихотворение о покойном Государе [«Старина и новизна», 1898, №2, с.1].
С 1897 г. раз в год общество выпускало журнал «Старина и новизна», в каждом номере которого помещались воспоминания об Александре III или его письма. Помимо прочего, в 1898 г. Общество ревнителей помогало учёному комитету министерства народного просвещения составить каталог наиболее важных книг для бесплатных библиотек в деревнях. Вопрос о перечне книг и категории лиц, на которых они рассчитаны, обсуждался также И.Л. Горемыкиным и К.П. Победоносцевым [«Журнал Министерства Народного Просвещения», 1902, июнь, с.21-24].
источник | 
