Крымская эвакуация. Пароход «Саратов»
В ноябре 1920 года более 146 тысяч человек покинули Россию во время Крымской эвакуации. Часть белых эмигрантов оказалась на полуострове Галлиполи в Турции — там и встретились сестра милосердия Александра Есеновская и полковник Антоний Пио-Ульский. Став мужем и женой, они пережили многое — голод, бомбежки и аресты во Вторую мировую, тяжелую жизнь в лагере для перемещенных лиц в Австрии. Их сын Константин Пио-Ульский жив и бережно хранит память о родителях и людях, которые их окружали. Он рассказал историю своей семьи «Правмиру» к 100-летию Крымского исхода.

Ноябрь 1920 года. Пароход «Саратов» медленно покидает Севастопольскую бухту Крымского полуострова. На его борту — более 5 тысяч человек. Каждому пассажиру представляется своя картина будущего, но вряд ли многие из них догадываются, что уже никогда не увидят родных мест.

Отныне Родина будет пребывать с ними не землей под ногами, не родными просторами перед глазами, а лишь драгоценными воспоминаниями и неиссякаемой любовью. Но сейчас, стоя на палубе парохода и видя удаляющийся берег Крыма, они, участники антибольшевистского движения и их семьи, уверены — совсем скоро они вернутся домой, в Россию. Вернутся окрепшими, сильными и уже непобедимыми.

Этой же уверенности полна и Александра, одна из пассажиров парохода «Саратов». Ослепительная красавица всего несколько дней назад встретила свое девятнадцатилетие. И вот сегодня, тревожным ноябрьским днем, она, вместе с военнослужащими Белой армии и гражданскими беженцами, покидает Россию.

Крымский исход, Русский исход, Великий исход — так называется в исторической литературе этот день, разделивший жизнь Александры, других белых эмигрантов, да и всей России, на до и после.
«На войне раненых не расстреливают!»

Два с половиной года назад Александра Николаевна Есеновская, тогда еще 16-летняя девушка, ушла сестрой милосердия в Добровольческую Белую армию. Вместе с Александрой отправилась на войну и ее старшая сестра, Ольга. Прощание с семьей и родным городом, Ростовом-на-Дону, не было легким. Отпустить сестер в армию приходил просить у их матери лично генерал Кутепов, в те годы еще полковник. Он поклялся, что жить не станет, если в полку с девочками случится что-то плохое.

Так началась война для Александры Есеновской — сестры милосердия Корниловского ударного полка. К тому времени девушка успела окончить только шесть классов ростовской гимназии и о медицине знала лишь понаслышке. Всю премудрость врачебной науки Александра осваивала в боевых условиях, под руководством одного из врачей Белой армии.

«Большая санитарная сумка через плечо и бутылка воды в кармане солдатской шинели — вот и вся карета скорой помощи, — спустя годы напишет в своих воспоминаниях о работе и подвиге сестер милосердия офицер Белой армии Викентий Гетц. — Все эти девушки были очень молоды… Что побудило их бросить дом, учение и пойти в полк? Там их ждало все противоположное жизни дома, у мамы: воинская грубость нравов, непосильные для юных девушек переходы, недоедание, недосыпание, вражеский огонь в передовых цепях, ранения и смерть… Местом их работы было открытое поле и обозные повозки, незащищенные от стужи и дождей. Жилищем сестер были все те же повозки».

Александра Есеновская участвовала во всех боях Корниловского полка — вытаскивала раненых с поля боя, много раз попадала под артиллерийский и оружейный огонь, рвала свою одежду и личные вещи на бинты, которых катастрофически не хватало. Дважды переболела возвратным тифом.

Александра Есеновская в Корниловской Армии

Но однажды смерть подошла к ней особенно близко. В тот день обоз с ранеными, который сопровождала Александра, значительно отстал от основной части армии. В это время их заметили и окружили красноармейцы. Недолго думая, командир красных приказал расстрелять всех раненых. Но не успели еще большевики приступить к исполнению приказа, как молодая сестра милосердия спрыгнула с телеги и начала изо всех своих девичьих сил орать на красного офицера: «Какое право ты имеешь отдавать такой приказ? Вы не посмеете этого сделать! Мы находимся под защитой Красного Креста! На любой войне раненых никогда не расстреливают! Вы обязаны нас пропустить!»

Казалось, еще секунда, и Александра первой упадет от пули красного командира, но ошарашенный красноармеец спасовал перед этой юной бесстрашной девушкой и… отменил свой приказ — обоз с ранеными благополучно двинулся дальше. Спасенные от смерти белогвардейцы через всю жизнь пронесли чувство глубочайшей благодарности «Шурочке», своему Ангелу-Хранителю.
Офицера чуть не похоронили заживо

Хранил Господь и будущего мужа Александры, полковника Корниловской армии Антония Георгиевича Пио-Ульского. Александра и Антоний оба были в составе Добровольческой армии с самого первого дня ее образования, оба прошли Первый Кубанский Ледяной поход и последующие походы и сражения, но на полях Гражданской войны их дороги так и не пересеклись. Судьбоносная встреча произойдет позже, уже после эвакуации, при крайне необычных обстоятельствах.

А пока что молодой офицер Антоний Пио-Ульский командует артиллерийской бригадой Корниловского полка. Сын генерал-лейтенанта Российского флота, крупнейшего российского ученого и инженера Георгия Пио-Ульского, Антоний родился, как говорят сейчас, с серебряной ложкой во рту. Выходец из знаменитой и состоятельной семьи, в свои юные годы он вряд ли догадывался, какой суровой и трагической стороной повернется к нему жизнь. Первая мировая война, Октябрьская революция, Гражданская война, Вторая мировая — все эти исторические вехи стали для Антония событиями личными, определившими его жизненный путь.

Антоний Пио-Ульский в Корниловской Армии

Противостояние с большевиками на территории России закончилось для Антония Пио-Ульского так же, как и для других белых офицеров и солдат — приказом генерала Врангеля об эвакуации. Но что означает «эвакуация», когда речь идет о 150 тысячах человек? Это больше сотни кораблей, лазареты, тыловые учреждения. Это дни и ночи тяжелых погрузочных работ, когда каждая минута промедления может стоить не одну человеческую жизнь, ведь красные наступают. «Армия прикроет отход», — пообещал генерал Врангель. И армия всеми силами старалась оправдать слова своего главнокомандующего, сдерживая наступление большевиков на Перекопском перешейке.

Здесь же, на Перекопе, на Юшуньских позициях, сражался и полковник Пио-Ульский. Во время боя он был контужен. Антоний лежал, полузасыпанный землей, с открытым ртом, и не мог двинуть ничем, при этом находясь в полном сознании. Его нашли однополчане и приняли за мертвого.

Обездвиженный, в отчаянии и ужасе, Антоний слушал их разговор о том, что его нужно похоронить, но не мог выговорить ни слова.

От погребения заживо молодого офицера спасло лишь то, что все еще продолжался бой, и похоронные хлопоты было решено отложить. К ночи бой прекратился. Температура воздуха резко упала, начало примораживать. Мороз оказался спасительным — от холода контузия начала уменьшаться, частично вернулась возможность двигаться. Антоний с трудом дополз до своей части и, таким образом, остался жив.

В другом бою Антоний был ранен в руку. Пуля, попавшая в него, так на всю жизнь и осталась военным трофеем в его теле — доставать ее в боевых условиях врачи не посчитали необходимым и возможным.
Любовь началась с укуса змеи

После крымской эвакуации 1920 года Александра и Антоний оказались на полуострове Галлиполи, где разместилась часть Белой армии в надежде собраться с силами и вновь начать наступление на большевиков. Вот тогда и свела судьба сестру милосердия и белого офицера лицом к лицу, в прямом и переносном смысле.

А началась история их любви со смертельного змеиного укуса. Дело в том, что офицеры и солдаты Белой армии жили в Галлиполи в тяжелейших бытовых условиях — в землянках, в полной нищете и голоде. Порой приходилось питаться змеями и черепахами.

И вот однажды ядовитая змея укусила Антония в губу. Офицера срочно доставили в ближайший медицинский пункт, где молодая сестра милосердия Александра высосала из его губы змеиный яд и тут же выплюнула его. Жизнь Антония была спасена, но сердце чуть не оказалось разбито. Он страстно полюбил спасшую его девушку и сделал ей предложение, но Александра не спешила отвечать взаимностью и не собиралась в таком юном возрасте выходить замуж.

В отчаянии полковник Пио-Ульский проговорился в компании офицеров, что, если Александра откажет ему, он не сможет этого перенести. Разговор этот дошел до генерала Кутепова, после чего тот пришел в землянку к девушке и сказал: «Я не позволю, чтобы один из моих лучших офицеров ушел из жизни. Я тебе советую подумать. И я бы очень хотел, чтобы ты ему не отказала…»

Венчали Александру и Антония в походной церкви. И посаженным отцом на их свадьбе был сам генерал Кутепов.

Фотография из Галлиполи. Александра держит приказ.

Антоний справа

Через год, когда белые офицеры начали разъезжаться из Галлиполи, молодая семья отправилась в Болгарию, а затем в Королевство сербов и хорватов (будущая Югославия), где прожила около 20 лет. В Белграде, после 15 лет брака, родился их единственный и долгожданный сын Константин.

Решение о рассеянии Белой армии, принятое генералом Врангелем тогда, когда стала очевидной невозможность продолжения вооруженного противостояния с большевиками, было тяжелым и трагическим для белых солдат и офицеров. Галлиполи стал для них синонимом духовного братства, единения и взаимопомощи. В сентябре 1923 года генерал Кутепов пришлет Антонию и Александре Пио-Ульским в Белград вот такое письмо: «В тяжелые дни Вашей жизни вспоминайте «Галлиполи», которое найдет Вам выход из всякой борьбы».

А тяжелых дней в жизни белых эмигрантов будет немало. После рассеяния по Европе многие участники Белого движения оказались в очень сложной ситуации. Без жилья, без средств к существованию, без востребованной профессии. Чтобы поддержать друг друга, они основывали многочисленные союзы и воинские организации. Не остались в стороне и Антоний с Александрой — в Белграде они открыли офицерское собрание, где помогали солдатам, казакам, офицерам Белой армии, а также их семьям.

Ко времени переезда семьи Пио-Ульских в Белград, здесь уже жил и преподавал в университете отец Антония, Георгий Николаевич Пио-Ульский. Еще в дореволюционной России он был наставником будущего короля Сербии Александра Карагеоргиевича, который в начале 1900-х годов приезжал на учебу в Санкт-Петербург и даже гостил у своего профессора, Георгия Пио-Ульского, в его доме на Каменном острове. Благодаря этой старой дружбе Георгий Николаевич стал крупнейшей фигурой русского эмигрантского Белграда и смог оказать помощь в обустройстве жизни не только своему сыну, но и тысячам других белых эмигрантов.

В середине 20-х годов отважная сестра милосердия была связной между генералами Врангелем и Кутеповым. Из Белграда в Париж она возила Кутепову пакеты с документами, о содержании которых не догадывалась. Затем передавала документы из Франции в Бельгию генералу Врангелю.

Александра Пио-Ульская-Есеновская

в русском национальном костюме. Белград, 20-е годы

История, достойная сюжета шпионского фильма. Особенно если вспомнить, что в 1930 году генерал Кутепов был похищен в Париже агентами Иностранного отдела ОГПУ, а это значит, что за жизнью белого генерала велась слежка, что не могло не ставить в опасность людей, с которыми он тесно общался.
«Сегодня произошло чудо!»

Весной 1941 года фашистская Германия оккупировала Югославию. 6 апреля стало роковым для семьи Пио-Ульских. В тот день немецкая армия начала артобстрел Белграда. Одна из бомб попала в дом Антония и Александры. Во время бомбежки вся семья находилась в погребе. Александра, Антоний, их маленький сын Константин, а также друг семьи, офицер Белой армии Михаил Михайловский, снимавший у них комнату, — все они оказались засыпаны руинами разрушенного дома.

– Мы лежали в погребе в кромешной тьме несколько суток, — вспоминает Константин Пио-Ульский эти страшные дни. — Дышать было невыносимо трудно из-за пыли и мельчайших кусков кирпичей, разбросанных повсюду. Придавленные обломками дома, мы не могли двигаться. К счастью, у нас был небольшой доступ к воздуху. Мои родители разговаривали со мной все это время, пытаясь успокоить. Мама не выпускала мою руку из своей. А дядя Миша лежал рядом со мной… мертвый.

Их откапывали долгих три дня. А еще через три дня Константину исполнилось шесть лет.

Друзья помогли найти семье Пио-Ульских крохотную квартиру, в которую через две недели кто-то громко и требовательно постучал.

— Мой отец открыл двери, на пороге стояла группа немецких солдат с автоматами, — рассказывает Константин. — Они приказали папе одеться и увели прочь. Через пару дней мама узнала, что еще 16 белых офицеров были арестованы. Их взяли в качестве заложников — за каждого убитого на улицах Белграда немецкого солдата расстреливали десятки арестованных. Следующие несколько дней мы с мамой, так же, как и сотни других людей, часами ходили вдоль тюремного забора в надежде узнать хоть какие-то новости о наших родных.

Так продолжалось около трех недель. Но однажды наутро Александра заболела и не смогла пойти к тюрьме. Ей с сыном пришлось остаться в тот день дома. Впрочем, это оказалось не напрасно.

— Около десяти утра дверь неожиданно отворилась, и мой отец вошел в дом. Мне было всего шесть лет, но я помню эти минуты как сейчас.

Отец в изнеможении рухнул на пол и долго-долго рыдал, не будучи в силах выговорить ни слова.

Невозможно подобрать слова, чтобы описать нашу эмоциональную встречу. Когда мы все немного успокоились, папа обнял нас с мамой и сказал: «Сегодня произошло чудо!»

И чудо действительно произошло! К утру того самого дня уже были расстреляны двое русских офицеров. Следующим должен был стать Антоний Пио-Ульский. Немецкий офицер, руководивший расстрелом и прекрасно говоривший по-сербски, спросил у заключенного имя-фамилию для того, чтобы вычеркнуть ее из списка арестованных так же, как собирался минутами позже вычеркнуть самого Антония из списка живущих на Земле.

Но, услышав фамилию «Пио-Ульский» и прочитав ее в списке, офицер остановился. «У меня в университете был профессор с такой фамилией, я помню и очень уважаю его», — сказал немец. Выяснилось, что профессором офицера был Георгий Николаевич Пио-Ульский, отец Антония, преподававший в 20–30-е годы не только в университете Белграда, но и читавший лекции в других университетах Европы. Проведя минуту в молчаливой задумчивости, немецкий офицер вышел куда-то, а затем вернулся со словами: «Вы свободны! И благодарите того немецкого солдата, который при аресте записал вашу фамилию правильно, через дефис — иначе я мог бы и не узнать ее». Вместе с Антонием были освобождены и избежали смерти 14 русских офицеров.

— Однако что-то у отца внутри надломилось после этих событий. Это был тяжелейший психологический удар, с которым он не сразу смог справиться. И это, к сожалению, во многом разрушило брак моих родителей, — с горечью продолжает свой рассказ Константин. — Я до сих пор помню место, где стоял стул, на который меня посадила мама и, глядя мне прямо в глаза, сказала, что разводится с отцом. За окном было пасмурно, но дождя еще не было. И нам всем было очень тяжело.

Антоний и Александра Пио-Ульские. Белград

Семью Александры и Антония спасти не удалось. Через несколько лет Александра выйдет замуж за полковника Белой армии Викентия Гетца, и у маленького Кости появится отчим, который хоть и не заменит отца, но станет мальчику близким и родным человеком.
«Я учил их Закону Божию, а они меня — частушкам»

Полковник Белой армии Викентий Иванович Гетц, второй муж Александры, родился в Витебске. Отец мальчика умер еще до его рождения, а мама — через два года. Викентия вырастила тетя, у которой подрастали две родные дочери. Но племянника она не жаловала.

Маленький Викентий не понимал причин такого холодного к нему отношения, как и не знал о том, что является единственным наследником огромного имения, в котором все они жили. Юноша рос и не мог дождаться момента, когда, наконец, сможет поступить в Виленское военное училище и уехать из дома, где он был так нелюбим.

Окончив училище, Викентий вновь приехал в родное имение. Когда он подъезжал к дому на коне, крестьяне заметили его и сообщили тетушке. Она выбежала ему навстречу, бросилась в ноги и стала умолять не выгонять ее. Викентий поднял ее и сказал: «Оказывается, имение — вот что важно для тебя. В таком случае оно твое». Он даже не вошел в дом, сел верхом и уехал. Это был 1911 год.

Затем Викентий Иванович руководил школой траншейной артиллерии в городе Юрьеве и в годы Первой мировой войны попал в плен к немцам. Когда ему удалось бежать, он стал пробираться на юг России, так как узнал, что там формируется Добровольческая армия. Командовал батареей Корниловского артиллерийского дивизиона. Награжден орденом Николая Чудотворца. Вместе с другими белыми офицерами эвакуировался из Крыма в ноябре 1920 года.

Викентий Иванович имел редкий голос и всю жизнь пел в церковном хоре. Ему предлагали ехать в Италию, осваивать мастерство оперного пения. Также Сергей Жаров, руководитель легендарного казачьего хора, созданного в эмиграции, приглашал Викентия Ивановича на роль солиста. Но офицер отказался от всех предложений, потому что признавал только одно дело — служение России в качестве профессионального военного.

Викентий Гетц

В первый раз судьба свела Викентия Ивановича с семьей Пио-Ульских в 1920 году, когда он, обладатель роскошного тенора, пел на их свадьбе в Галлиполи. Второй раз и уже навсегда их пути пересеклись в 1942 году, когда полковник Викентий Гетц приехал в Белград поступать в Русский охранный корпус. Встретив свою старую знакомую Александру, к тому времени расставшуюся с мужем, Викентий полюбил ее и женился на бывшей сестре милосердия в 1944-м.

И Викентий Гетц, и Антоний Пио-Ульский, и многие другие белые офицеры поступили в Русский охранный корпус в надежде на то, что это станет шагом к освобождению России от большевизма. В своих надеждах они были обмануты — воевать им пришлось, в основном, с югославскими партизанами Тито.

В 1943 году Викентию Ивановичу поручили командование особой ротой, сформированной из бывших советских военнопленных. В сербский городок, где располагалась рота, приезжали и Александра с сыном.

— Когда мы с мамой ездили туда, — рассказывает Константин Пио-Ульский, — я разговаривал с этими солдатами про религию, про Бога, потому что они, приехав из Советского Союза, понятия не имели о вере и православии. Мне было восемь лет. И они слушали меня с интересом. Я их учил Закону Божию, а они меня — частушкам и русским песням, которые запомнились мне на всю жизнь.

По воспоминаниям Константина, советские солдаты очень любили своего командира Викентия Ивановича Гетца.

В марте 1945 года Александра с Константином оказались в австрийском городе Зальцбург. Однажды, когда они прятались от бомбежки в подвале гостиницы, снаряд от танка, ехавшего по улице города, пробил стену их убежища:

— Подвал, темно. Повсюду, облокотившись о стены, сидят люди, — вспоминает Константин. — И вдруг напротив нас открывается стена. Зияющая страшная дыра в несколько метров. А под ней оказались погребены все, кто там сидел. У меня началась истерика, какой никогда в жизни не было. Мама долго трясла меня за плечи, чтобы привести в чувство.
«Шура, как я рад, что все мы еще живы»

После войны и Александра с сыном, и Антоний Пио-Ульский, и Викентий Гетц оказались в одном лагере для перемещенных лиц, расположенном в английской зоне оккупации, — австрийском Келлерберге.

— Мама со мной и отчимом и отец, который продолжал любить маму, оказались в соседних бараках. До сих пор у меня в мельчайших подробностях стоит перед глазами картина нашей встречи после войны, — погружается в воспоминания Константин. — Мой отец и Викентий Иванович уже находились в австрийских деревушках в 100 километрах от Келлерберга (лагерь тогда только строился), когда нас с мамой туда привезли. С вокзала до деревни нас на телеге везли австрийские фермеры. И вот, я помню — заход солнца, простая глиняная дорога. Мы медленно подъезжаем к деревне. Вдруг, вдалеке, примерно в половине километра от нас, замечаем силуэты двух человек. По мере приближения телеги мы понимаем, что это мой отец и мой отчим — оба встречают нас. Стоят они в десяти метрах друг от друга. Очень острый эмоциональный момент. Я спрыгнул с телеги и со всех ног побежал к папе. Мама сошла и подошла к своему мужу, Викентию Ивановичу.

Через пару минут после этой трогательной встречи отец подошел к маме, взял ее руку, поцеловал и произнес: «Шура, как я рад, что все мы еще живы».

Два русских офицера, любивших одну женщину, тем не менее, навсегда сохранили уважение друг к другу. Спустя годы, когда Антоний Пио-Ульский писал письма сыну, в них он неизменно передавал поклон Викентию Гетцу. Нередко они и сами переписывались друг с другом — вспоминали Гражданскую войну, Галлиполи и все, что было им дорого.

Тем временем, жизнь в лагере Келлерберг была по-настоящему сурова. Голод, нищета, разруха.

— Когда мы попали в лагерь, нас кормили три раза в неделю. Давали гороховый суп, где плавали две-три горошинки, — делится воспоминаниями Константин Пио-Ульский. — Помню, меня, ребенка, выпускали иногда за пределы лагеря. Я поднимался на гору, под которой располагалось наше поселение, и собирал грибы, щавель, крапиву — все, из чего можно было приготовить еду. Первые полтора года в лагере были просто невыносимыми.

И, тем не менее, белые эмигранты называли лагерь, в котором они прожили пять лет, «вторым Галлиполи».

— Какие там, в лагере, были люди! — с восторгом рассказывает Константин. — Вы только представьте, жили в бараках, грязь по колено, мужчины полураздетые, потому что все, что у них было — это порванная военная форма. Но, встречая даму где-то на тропинке, стоя в грязи, мужчины всегда снимали кепку, брали руку женщины, целовали. Воспитание и внутренняя культура оставались с ними в любой ситуации!

Поселившись в лагере Келлерберг, русские эмигранты первым делом построили из бараков церковь и школу для детей. За церковью возвели арку, фонтан. Наподобие Грановитой палаты Кремля устроили теремок, расписали его. Вскоре был построен театр. По воспоминаниям Константина, на спектакли в театр приезжали англичане-офицеры с семьями.

— Были такие поэты, музыканты, художники! Над сценой театра декоратор нарисовал жар-птицу огромного размера. Где они доставали краски? Ума не приложу! Но они вдохнули жизнь в лагерь! Для театра готовились такие потрясающие музыкальные постановки, талантливые, с юмором! А какое торжество было на Рождество и Пасху! И все это несмотря на мучительный голод и все трудности! А в школе меня учили профессора университетов, которые выехали из России еще после революции и тоже оказались в лагере. Это такой дар, который я пронес через всю жизнь!

Константин Пио-Ульский вспоминает пять лет жизни, проведенные в Келлерберге, с невероятным теплом — обычно так говорят о малой Родине. И Келлерберг действительно ею для него стал. Куда бы ни забрасывала судьба Константина, как бы ни поворачивалась его жизнь, он снова и снова возвращался сюда, на любимую землю под живописными горами австрийских Альп! Одиннадцать раз приезжал он сюда — увидеть знакомые очертания гор, побродить по зеленой поляне, расстилающейся на месте лагеря, посетить кладбище. Погрустить, помолиться, поблагодарить.

Однако в далеком 1945 году Келлерберг мог повторить трагическую судьбу Лиенца — лагеря, в котором англичанами были выданы Советскому Союзу тысячи казаков, белых солдат и офицеров, а также беженцев. Большинство из них впоследствии было казнено или сослано в лагеря.

— Мы были от Лиенца всего в 50 километрах, — рассказывает Константин. — Но командир нашего лагеря, англичанин по фамилии Монтгомери, влюбился в одну из русских женщин, содержащуюся в лагере, и женился на ней. Поэтому, когда советские грузовики приехали забирать нас, как это было сделано в Лиенце, он не пустил их в лагерь. Вот так любовь спасла наши жизни.

В 1950 году Александра Николаевна решает уехать с семьей в Норвегию, где в те годы жила ее старшая сестра Ольга. Для Константина и его отца Антония это означало расставание на долгие годы, а возможно, и навсегда.

Антоний и Константин Пио-Ульские. Апрель 1950

На прощание Антоний благословил сына и передал ему самую дорогую для себя святыню — бумажную икону Целителя Пантелеимона, подаренную ему Государыней Императрицей Александрой Федоровной в августе 1914 года перед отправкой на фронт Первой мировой войны. Дело в том, что эшелон, в котором русский офицер Антоний Пио-Ульский отъезжал на фронт, провожала лично Государыня и как охранную грамоту, как благословение подарила каждому офицеру икону Целителя.

Антоний пронес эту икону через три войны — Первую мировую, Гражданскую, Вторую мировую. И, расставаясь с сыном, подарил ее, подписав: «Моему дорогому, любимому и единственному сыну, Котику! Эту молитву как благословение на войну 1914 года я получил от государыни-императрицы Александры Федоровны. Я хранил всю свою жизнь. Храни и ты! Да поможет тебе Господь Бог и Целитель Пантелеимон быть хорошим мальчиком и в будущем честным русским человеком! Не забывай своего папу! Антоний Пио-Ульский. 3 апреля 1950 года. Белый русский лагерь Келлерберг».

«Поход продолжается»

Через полгода после отъезда Александры с сыном в Норвегию, Америка открыла свои границы для жителей лагерей для перемещенных лиц — и Антоний Пио-Ульский покинул лагерь Келлерберг. Но уехал он не один, а с новой супругой — Верой Дмитриевной Красновой, вдовой Николая Николаевича Краснова-старшего, племянника легендарного казачьего генерала Петра Краснова.

И сам генерал Петр Николаевич, и муж Веры Дмитриевны, и ее сын (Николай Николаевич Краснов-младший), и тысячи других белых офицеров, казаков и беженцев были выданы англичанами Советскому Союзу в 1945-м в Лиенце. Генерал Краснов и его ближайшее окружение были приговорены к смертной казни и повешены в Лефортовской тюрьме в 1947 году. В том же году в Бутырской тюрьме умер и муж Веры Дмитриевны, а сын был отправлен по этапу в советские лагеря на долгие 10 лет.

Впрочем, полковник Пио-Ульский решился на этот брак вовсе не по любви, а по зову долга. Дело в том, что Вере Дмитриевне в 1951 году было уже более шестидесяти лет, и ей, пожилой одинокой женщине, въезд в Америку разрешен не был. Но оставить ее в Австрии одну белые офицеры никак не могли — поэтому Офицерским советом Русского лагеря полковнику Антонию Пио-Ульскому было поручено жениться на Вере Дмитриевне Красновой и вывезти ее в Соединенные Штаты вместе с остальными офицерами, казаками и членами их семей.

Антоний Пио-Ульский с Верой Дмитриевной Красновой.

США, начало 50-х

Америка не встретила эмигрантов с распростертыми объятиями. Первые годы жизни в этой стране едва ли были более легкими, чем в лагере Келлерберг. Другого образования, кроме военного, у полковника Белой армии Антония Пио-Ульского не было. Пришлось идти на низкоквалифицированную работу. Антоний устроился на рыбную фабрику в Нью-Йорке — разделывать свежую рыбу. Делать это приходилось в холодильных камерах. После работы он выходил на улицу, где в летнее время столбик термометра нередко добирался до 35-40 градусов по Цельсию. Тяжелейшие условия труда и жизни, резкие перепады температур подорвали здоровье офицера. Антоний жил на нитроглицерине.

Однажды доктор сказал ему: «Стоит вам хоть один раз опоздать с таблеткой, тогда вы проститесь с жизнью».

И Антоний строго следил за приемом лекарства.

В то утро, когда случилась беда, он сдавал смену на спичечной фабрике, где по ночам работал сторожем. Заканчивая дежурство, Антоний почувствовал себя плохо, но, будучи обязательным человеком, поспешил первым делом открыть двери фабрики и впустить рабочих в положенное время. Принять лекарство он надеялся позже… Открыть двери вовремя он действительно успел, а положить под язык нитроглицерин — нет. Антоний упал и скончался прямо у входа на фабрику.

В жизнь вечную Антония Георгиевича провожал сын, Константин, который за полгода до трагедии смог приехать к отцу в Америку. Похоронен белый офицер был на кладбище Ново-Дивеевского православного монастыря, к северу от Нью-Йорка. Это крупнейшее русское кладбище в США, ставшее последним приютом для многих белых офицеров, казаков и их родных. Здесь же покоятся княжна Вера Константиновна Романова, младшая дочь Льва Толстого Александра, жена и дети барона Врангеля и многие другие русские люди, «в рассеянии сущие».

Что бы ни случалось в жизни, полковник Белой армии Антоний Георгиевич Пио-Ульский принимал это со смирением. Трудности, которые посылала ему судьба, он, участник Первого Ледяного похода, всегда встречал фразой: «Ну что ж, Поход продолжается»…

Вера Дмитриевна Краснова пережила своего второго супруга на два года. Она умерла ночью, накануне того долгожданного дня, когда должна была лететь в Буэнос-Айрес, чтобы спустя 13 лет разлуки встретиться с сыном, Николаем, который был выдан Советскому Союзу в Лиенце и после десяти лет ГУЛАГа выпущен из Союза как иностранный подданный. Встрече матери и сына так и не суждено было произойти.
Последняя сестра милосердия

Во второй половине 50-х в Америку приехали и Александра Николаевна с мужем. В Нью-Йорке они долгие годы заведовали «Домом свободной России» — культурным центром русской белой эмиграции.

Александра Николаевна была активисткой Международного Красного Креста, переписывалась с людьми по всему миру, помогая семьям, рассеянным по свету после революции и войн, найти друг друга и воссоединиться.

Последние несколько лет жизни, уже после кончины своего супруга Викентия Ивановича Гетца, Александра Николаевна прожила на Толстовской ферме (благотворительная организация помощи русским эмигрантам), окруженная однополчанами и родными по духу людьми. Скончалась она на 95-м году жизни. «Ушла из жизни последняя Сестра Милосердия Корниловского Дивизиона», — было написано в некрологе.

В день похорон сын Александры Николаевны, Константин, рассыпал на ее могилу горсточку русской земли — подарок, который он привез матери из своей первой поездки в Россию. Сама Александра увидеть Россию еще раз так и не смогла. Мечта о потерянной Родине, увезенная на пароходе «Саратов» в далеком 1920 году, прошла с нею рука об руку всю жизнь. С нею и со всеми теми, кто 100 лет назад смотрел на удаляющийся берег Крыма в последний раз.

Сложно представить себе боль и тоску, саднящие сердца этих людей долгие годы их сложной и порой трагической жизни. Жизни, проведенной на чемоданах, в надежде и готовности вернуться в Россию в любую минуту.

Они не смогли вырвать Отечество из революционного жерла и путь, по которому большевики повели страну, не приняли. Отношение белой эмиграции к Советскому Союзу характеризовал принцип «непримиримости» – отказ от любых форм сотрудничества и взаимодействия с советским правительством и его представителями. Этот принцип естественен и понятен, потому что нельзя примириться с насилием, предательством, братоубийством и безбожием. Но, как известно, лес рубят – щепки летят. Отношение к советской власти порою распространялось и на людей, власть не имущих, а просто несущих свой жребий и свою ношу в Советской России. Тех, кто вырос и жил в Советском Союзе и кто позже оказался в Америке, в эмиграции долгие десятилетия встречали не столько враждебно, сколько настороженно. Когда рана не затянута, то и дуновение свежего ветра способно вызвать боль и раздражение.

Но Любовь все расставляет на свои места, соединяет разорванное и возвращает потерянное. Она становится и органом слуха, и единственно верным языком общения между людьми, смотрящими друг на друга с разных берегов, с позиций разных судеб и жизненных путей.

В 1998-м, через три года после кончины Александры Николаевны, на приеме в российском консульстве сын полковника и сестры милосердия Белой армии Константин Пио-Ульский встретил Ольгу, некогда пионерку, идейную комсомолку, примерную советскую девушку, которую полюбил с первого взгляда.

Еще во времена Советского Союза Ольга окончила факультет журналистики МГУ. Работала в ТАСС во Вьетнаме, а затем в Югославии. Ольга всегда интересовалась историей Гражданской войны, имела на нее свою, отличную от официальной, точку зрения, доставала запрещенные книги по истории и литературе, ходила в церковь.

В 90-е годы она приехала в Нью-Йорк, где работала сначала в Русской миссии при ООН, а затем в визовом отделе российского консульства. Именно там, на приеме, посвященном подготовке предстоящего ежегодного Дворянского бала, и увидел ее Константин.

Вскоре он привел Ольгу на могилу матери, Александры Николаевны, и с присущим ему юмором сказал: «Мама, ты, наверное, перевернешься сейчас в гробу, но я женился на комсомолке». Так произошло знакомство свекрови и ее «советской» невестки.

Сейчас, спустя более 20 лет брака, Ольга является главной хранительницей истории семьи Пио-Ульских. Она внимательно изучает и систематизирует семейные фотографии, журналы и книги, посвященные Белому движению, письма, газетные вырезки, листы старых календарей, на которых рукою матери Константина сделаны какие-либо записи. Она помнит все, что хранят семейные архивы, и все, что узнала от Константина.

Несколько месяцев назад, сидя на кладбище Ново-Дивеевского монастыря перед могилой своего внезапно ушедшего сына, Ольга обратила внимание на соседнее захоронение, заброшенное и полуразрушенное:

— Смотрю, рядом стоит крест. Его перекладинки, которые, по-моему, называются крестовины, надломились, обвисли, как сломанные крылья у небесной птицы. Запустение, разорение, забвение… Не осталось потомков, некому ухаживать за могилами. Мне так стало грустно. Да еще вспомнила слова из молитвы за умерших, где говорится: «Господи, когда уделом умершего станет забвение, когда образ его поблекнет в сердцах и время изгладит место с могилою и ревность молитвы о нем, тогда Ты не остави его, дай отраду одинокой душе…»

Тогда Ольга своими силами починила и покрасила этот крест. Через несколько дней, идя по кладбищу, она обратила внимание еще на одну заброшенную могилу, затем еще на одну, и еще… За несколько месяцев Ольга Пио-Ульская восстановила 30 деревянных крестов на могилах белых офицеров, солдат и их семей.

Но гранитные кресты, поломанные во время урагана «Сэнди», она привести в порядок не смогла — для этого нужны значительные финансовые средства. Тогда Ольга обратилась за помощью в «Русское дворянское собрание в Америке», но безрезультатно — средств на восстановление могил белых воинов в организации не нашлось. Однако Ольга останавливаться не намерена — она и дальше будет продолжать начатое дело, насколько хватит сил.

…Ровно сто лет назад белые офицеры и солдаты отплывали от Крыма, увозя с собой мечту о возвращении на Родину. Вернуться в Россию они не смогли, но Россия сама вернулась к ним и заботливыми женскими руками, с молитвой в сердце и слезами на глазах восстанавливает память о них в месте их вечного упокоения.

источник