* * *
22 апреля НАТО предъявил сербам ультиматум с требованием отойти на 3 км от города и одностороннего прекращения огня — условие и без того циничное, а в конкретных условиях, по сути, и невыполнимое, так как мусульмане, провоцируя сербов на невыполнение ультиматума, напротив интенсифицировали огонь. К тому же в условиях гористой местности и мусульманских атак отвод сербских сил происходил медленно, и НАТО запросил у ООН разрешения «подстегнуть» их воздушными налетами. Ясуси Акаси наложил вето на эти требования, заявив, что боснийские сербы и без того делают все, что в их силах.
А уже 26 апреля для групп СООНО стало возможно оценить реальное положение дел в Горажде, и стало ясно, что и Сараево, и западные СМИ безбожно фальсифицировали факты. Так, например, выяснилось, что называвшееся число тяжело раненых (1970) почти в 10 раз превышало их реальное количество (200), к тому же большинство их (70%) составляли солдаты-мусульмане, а не гражданские лица, как о том настойчиво кричала антисербская пропаганда. 28 апреля генерал Майкл Роуз лично инспектировал Горажде и окрестности, результатом чего явилась резкая критика им позиции боснийских мусульман; Роуз без обиняков заявил, что целью последних было подтолкнуть НАТО к военному вмешательству.
Сходную оценку дал и один из высокопоставленных военных функционеров ООН, посетивший город: «События в Горажде были намеренно драматизированы, чтобы мир устыдился и вынужден был что-либо предпринять. Сербские атаки вовсе не имели таких масштабов, как говорилось. У международного сообщества было создано ложное впечатление с тем, чтобы содействовать оформлению образа боснийских сербов как врага» ( «New York Times», April 26, 1994).
Разумеется, невозможно поверить в эту (развиваемую также и Роузом) версию, согласно которой хитроумные мусульмане просто-напросто манипулировали пылающим благородным негодованием, но наивно-простодушным «международным сообществом», включая такого же простачка НАТО. Конечно же, и те, и другие на определенных уровнях параполитики действовали вполне сознательно-согласованно, отрабатывая модель, которая полномасштабно и в полевых условиях будет применена в Косово. И о чем шла речь в случае Горажде, на ситуации вокруг которого я намеренно остановилась столь подробно, точно обозначил тот же офицер ООН: «В столицах всего мира последовала очень опасная реакция. Разговоры о более широком использовании воздушной мощи НАТО, о бомбардировке складов боеприпасов и инфраструктуры перешли границу, за которой начинается превращение миротворческих сил ООН в боевые силы» (курсив мой — К. М.).
При этом, заметим, в боевые силы, распорядитель которых, посылая их на позиции, за их спиной ведет странные игры политической солидарности с теми, кто, не стесняясь, обстреливает именно ооновских солдат. Так, в 1997 году газета « Зюддойче цайтунг», ссылаясь на весьма авторитетный источник, сообщила, что около 80% убитых за время операции солдат ООН пали от выстрелов мусульманских снайперов. Теперь такое сообщничество выходило на качественно новый уровень, прежде всего политический, что связано, в первую очередь, с бесславным концом МКБЮ (Международной конференции по бывшей Югославии), в мае 1994 года по сути уступившей свое место сформированной в апреле того же года в Лондоне Контактной группе. В Контактной группе, в состав которой, кроме США, вошли также Германия, Англия и Россия, бесспорное лидерство сразу же перешло к американцам, а саму КГ Е. Ю. Гуськова точно определяет как «мост между ООН и НАТО». Именно с КГ связан переход к доктрине принуждения к миру, а первым опытом ее применения стал разработанный ею без участия сторон план урегулирования, который предлагался в форме ультиматума.
Суть плана сводилась к разделу территории Боснии и Герцеговины, согласно которому уже сформированной к этому времени Мусульманско-Хорватской федерации (МХГ) переходил 51% территории, а сербам, которые к этому времени контролировали 75% территории — всего 49%. Таким образом, им предлагалось отказаться от 26% удерживаемых ими земель, тогда как от хорватов не только не требовали отказа от приобретений военного времени, но даже еще награждали избытком территории сверх того. Кроме того, оставалось неясным, сохраняется ли за сербами право на самостоятельную республику, не говоря уже об их праве на создание федерации с Сербией — что, казалось бы, было симметричным по отношению к МХГ.
Ультимативный тон не давал даже возможности задать эти вопросы. « Враждебность американцев по отношению к сербам нашла отражение в подходе «бери или уходи», выбранном в 1994 году ведомой США Контактной группой», — так вынуждены комментировать ситуацию Барг и Шоуп. При том, что и они сами, как то свойственно вообще большинству западных исследователей темы, не говоря о журналистах, не слишком склонны сочувствовать сербам. Однако в данном случае пристрастность была уж слишком грубой и вопиющей.
Впрочем, о какой равноудаленности арбитра, роль которого присваивали себе США, оттесняя и ООН, и ЕС, могла идти речь после того, как на состоявшейся примерно в те же дни церемонии открытия посольства США в Сараево Мадлен Олбрайт заявила: «Я тоже из Сараево». ( «I am Saravian»)? Добавив, что еще важнее: «Ваше будущее и будущее Америки неразделимы». Заявления эти вызвали раздражение военных ООН, заметивших, что если что и поощряет мусульман продолжать войну, то это именно подобные декларации. Но такие сетования ооновских функционеров новыми хозяевами процесса воспринимались как что-то вроде бессильного старческого ворчания: ООН, в ее прежнем виде, уходила в прошлое вместе с ялтинско-потсдамским миропорядком, вместе с которым она родилась и органической частью которого являлась.
Впрочем, масштабы перемен с трудом воспринимались даже и самими боснийскими сербами, как с трудом воспринималась ими, казалось бы, уже самоочевидная поддержка боснийских мусульман Соединенными Штатами. Даже уже после предъявления ультиматума КГ многие боснийские (и не только) сербы отказывались поверить в солидарность Запада и мусульман, наивно и в ослеплении ущербной формулой некоего христианско-мусульманского противостояния полагая, что тут заложен какой-то хитроумный план уничтожения (желанного для Запада) мусульман руками сербов, которые, разумеется, ни за что не примут подобный ультиматум (Е. Ю. Гуськова, «От Бриони до Дейтона», соч. цит.).
Этот самообман — одна из причин, хотя и не главная, того, что боснийские сербы, действительно, ультиматум отвергли. Но отвергли именно и только они, Сербия же, входящая в СРЮ, план КГ поддержала, и это был удар. Разумеется, Скупщина Республики Сербской, отвергнув так называемые «конвертные карты» (карты раздела территории Боснии и Герцеговины, именовавшиеся так, ибо подразумевалось, что они скрыты от посторонних глаз) и лишь условно приняв план, не предполагала, что в ответ от Милошевича потребуют закрытия границы с боснийскими сербами под угрозой новых санкций. Одновременно в своем письме министрам иностранных дел стран-членов ЕС от 22 июля лорд Оуэн предложил снять эмбарго на поставки оружия для мусульман и бомбить боснийских сербов.
Особая роль принадлежит России, оказавшей прямо-таки непристойное давление на Белград с целью заставить его принять ультиматум Оуэна; 26 июля сюда, с тайным посланием Б. Н. Ельцина (согласно сербским комментаторам, убеждавшим югославское руководство уступить) прибыли министр обороны П. Грачев и замминистра иностранных дел В. Чуркин. По сведениям из информированных источников, действовали они чрезвычайно грубо, к тому же лгали, обещая Белграду, в случае уступки, ослабление санкций — последнее уже вообще не зависело от России, чей потенциал влияния на сербов теперь только использовался в интересах третьей стороны. Случайно или нет, но боснийские сербы создали соответствующий фон для этой встречи: 27 июля Младич вновь перекрыл дорогу на горе Игман, а 28 июля на экстренном заседании Скупщины РС была принята Декларация, еще раз заявлявшая о несогласии с планом КГ и предоставлявшая право окончательного решения народу, который должен был высказаться в конце августа на референдуме.
КГ отреагировала немедленно, потребовав усиления санкций для СРЮ, и 4 августа Белград закрыл свою границу с Республикой Сербской, дав также согласие на размещение вдоль нее международных наблюдателей. Психологический шок, испытанный при этом боснийскими сербами, был сродни тому, что пережили Абхазия и Приднестровье при введении Россией санкций против них, что не могло не восприниматься как предательство, как удар в спину. Однако положение боснийских сербов оказалось несравненно более трагическим: ровно год оставался до гибели Республики Сербская Краина, ликвидации которой придавалось ключевое значение в том общем плане «окончательного решения сербского вопроса», что вынашивался за кулисами.
* * *
В США сформировалась новая стратегия окончания войны, непременным условием своего успеха имевшая обеспечение прочного боснийско-хорватского альянса, чему ни в Сараево, ни в Вашингтоне не считали препятствием присутствие на территории Боснии и Герцеговины хорватских вооруженных сил (как военизированных группировок боснийских хорватов, так и частей регулярной армии Хорватии). На это в 1995 году, когда трагедия уже развернулась в полном масштабе, указал генерал Младич. Однако факт подобного присутствия не вызывал протестов международного сообщества, хотя сколько-нибудь сравнимых с жесткостью его действий в отношении сербов. И не случайно: как показал дальнейший ход событий, это присутствие, напротив, должно было послужить закулисным стратегическим целям, реализация которых обеспечивалась активностью, по меньшей мере, на двух уровнях.
Первый из них может быть назван политико-дипломатическим, и в этом «малом круге» дипломатии, встроенном в видимый всем «большой круг» действий МКБЮ и КГ, решался вопрос о создании мусульманско-хорватского альянса, который представал уменьшенной копией, частным вариантом глобального феномена моджахедизма. На этом направлении качественный прорыв был достигнут 23 февраля 1994 года, когда мусульмане и хорваты, при посредничестве США, подписали соглашение о прекращении огня и окончании мусульманско-хорватского конфликта. Оно и открыло путь к созданию (18 марта 1994 года в Вашингтоне, в присутствии Клинтона) Мусульманско-хорватской федерации и, соответственно, начертанию «конвертных карт» в том виде, в каком Контактная группа предъявила их сербам, заставив их выступить в качестве единственной упорствующей в продолжении огня и, стало быть, заслуживающей наказания стороны.
Однако успех всей операции не стал бы возможен и без предварительной работы на другом уровне, военно-политическом. Она интенсивно велась на протяжении всех лет видимого затишья в Сербской Краине и за фасадом этого затишья. Быть может, именно обманутый этим затишьем, Милан Мартич, ставший президентом РСК, отказывался от каких-либо переговоров с международными посредниками и хорватскими властями. Когда же он все-таки согласился на таковые с Ясуси Акиси, было слишком поздно. Хорватская армия, тайно подготовленная и вооруженная Соединенными Штатами, уже была готова захватить Краину силой. Об американском участии в подготовке к такому захвату осенью 1995 года в «Нью-Йорк Таймс» подробно писал Роджер Коэн. Он сообщает, в частности, что боеспособность хорватской армии повышалась под бдительным патронтажем некой компании из г. Александрия (штат Вирджиния), руководимой группой отставных офицеров. Известная под именем Military Professional Resources Ync, она имеет репутацию крупнейшего объединения военных экспертов в мире. Кроме того, США закрывали глаза на постоянные нарушения Хорватией оружейного эмбарго и закупки ею вооружений на 1 млрд долларов, включая танки и бронированные вертолеты МИ-24.
И уже через год после того, как Республика Сербская Краина перестала существовать, в августе 1996 года английская газета «Observer» опубликовала признания посла США в Хорватии Питера Гэлбрэйта о том, как он — в обход международного эмбарго — давал «зеленый свет» контрабандным поставкам оружия из Ирана и некоторых других стран для боснийской армии. И делал он это не по своей инициативе, а, по его словам, «в порядке реализации политики президента Соединенных Штатов». Инициатором же снабжения боснийских мусульман оружием был Франьо Туджман, поскольку примерно треть доставалась «за услуги» его стране.
Да и сама августовская операция 1995 г. происходила по согласованию со США; и по горячим следам силового самопревращения Хорватии, по выражению Франьо Туджмана, в «региональную сверхдержаву», обозреватель газеты «Вашингтон пост» Джим Холэнд писал с подкупающей прямотой: «Нужда в войне (курсив мой — К. М.) не исчезла с ядерными взрывами в Хиросиме и Нагасаки. Даже на пороге XXI века есть места и моменты, требующие (курсив мой — К. М.) развязывания сил разрушения (!). Правительство США негласно передало Хорватии сигнал, что именно такой момент наступил. На языке дорожных светофоров Вашингтон мигнул Загребу желтым светом, сигнализируя одобрение, а не зеленым, означающим команду начинать. Но истинный смысл сигнала не вызывал сомнений».
А директор Лондонского Института войны и мира Энтони Борден полагает, что соучастие США в действиях Хорватии вообще знаменует становление некоего нового качества в системе международных отношений — вернее, регрессию к квази-мафиозным отношениям «патронов» и «клиентов». «Заведомая поддержка Соединенными Штатами действий в Краине, — пишет он, — и открытое, хотя и дозированное последующее их оправдание, зримо знаменуют явный возврат к использованию клиентарных государств и силовой политики в региональных конфликтах» (Anthony Borden, «Zagreb Speaks», in: «Nation», 28 August — 2 Sept. 1995, p. 188).
Операция «Шторм» ( «Storm») началась утром 4 августа 1995 года массированным наступлением хорватских сил на Книн. При этом размещенные в РСК силы ООН накануне операции таинственным образом исчезли. Краина была захвачена почти мгновенно, армия краинских сербов, состоявшая из 50 тысяч солдат с устаревшим вооружением, рассеяна. Никакой помощи от Белграда не было, и уже в полдень над Книном взвился 20-метровый шахматный флаг.
За военным разгромом начался крупнейший исход беженцев за всю войну — около 200 тысяч человек, под палящим солнцем, без пищи и воды, двинулись по дорогам, ведущим к Баня-Луке и Сербии. При этом беспомощные люди — как оставшиеся в селах немощные старики, так и беженцы на дорогах — подвергались расправам, о которых даже западная печать поместила несколько ледянящих кровь репортажей. 26 тысяч домов было сожжено. По данным загребской группы Хьюмен Райт Уотч, за время операции «Шторм» исчезло 6 тысяч человек и тысяча — после нее. И, вполне возможно, многие из них стали жертвами той охоты на людей, которая сопутствовала операции, придавая триумфу Pax Americana специфические черты кровавого римского цирка.
Речь идет именно об охоте без кавычек, о своего рода сафари, которое некое подпольное турагентство в Лондоне бралось организовать для европейцев, желающих пощекотать себе нервы убийством сербских беженцев. Недельные «каникулы» подобного свойства стоили всего 2700 долларов. Любители летели в Мюнхен, откуда их доставляли в Загреб, а оттуда — в «мягкую» зону военных действий, где они становились членами Хорватской интербригады (так!). Им выдавалось оружие, и по условиям договора они получали возможность участвовать в грабежах и насилиях над беззащитными людьми, а также фотографироваться рядом с трупами. Такие вкусы имеют свое объяснение: большинство снайперов-туристов составили английские уголовники и богатые немецкие бизнесмены, но, оказывается, как прокомментировала сообщившая эту информацию газета «iностранец», «по существующему в Британии законодательству, английская полиция не может ничего предпринять против своих граждан, совершающих преступления в Хорватии».
Очевидно, не могла и немецкая, так как нигде не случилось шумного общественного скандала, который подобал бы явлению столь чудовищному. И, разумеется, дело здесь вовсе не в каких-то особенностях уголовного кодекса, а в том, что, как справедливо отмечают Удовицка и Риджуэй, на Западе уже прочно укоренился дикий взгляд, согласно которому какие бы страдания ни выпадали на долю сербского гражданского населения, его отказывались воспринимать как нуждающуюся в защите жертву. «В западных столицах полагают, что если что-либо и случится с краинскими сербами, то они вполне заслуживают этого», — заявил в конфиденциальной беседе один из крупных американских военных, притом — примерно за неделю до операции «Шторм».
Отсюда и ошеломляющее цинизмом равнодушие к сотням тысяч беженцев, трагического исхода которых Запад, поднимающий крик, когда ему это выгодно, о нескольких десятках человек, просто-напросто «не заметил». По этому поводу ярче всех высказался один хорватский священник: «Изгнание двухсот тысяч птиц из привычного ареала их обитания наверняка запустило бы механизм бурных протестов со стороны экологических и других движений. Но когда двести тысяч краинских сербов были единым махом выметены из их домов в Хорватии, очень мало кто в Европе или где-либо еще хотя бы заметил это» (Milorad Pupovac, «Srbin njie ptica», NIN, 5 July 1996, p. 21).
А о том, как много зависело и здесь от России, говорит такой выразительный факт: даже и после операции «Шторм» хорватские войска не вошли в ту часть Краины, которую на Западе именуют «восточнославoнским карманом» (точнее же это Восточная Славония, Баранья и Западный Срем) и в которой стояли русские части миротворческих сил. Разумеется, преувеличивать значение этого факта не стоит: он лишь молчаливо свидетельствует о масштабе упущенных Россией возможностей активного, хотя и вполне мирного вмешательства в процесс. Но повлиять на всю динамику процесса подобной статикой локального молчаливого присутствия было невозможно, и операция «Шторм» естественно, как и было задумано, перетекла в жестокие военные действия по ликвидации очага сербского сопротивления также и в Боснии.
Последняя попытка ООН выступить в качестве арбитра пришлась на вторую половину 1994 года, когда сербы, 27 июля вновь перекрывшие дорогу на горе Игман, 14 сентября перекрыли также и поступление электроэнергии в Сараево. В ответ мусульмане 18-19 сентября атаковали сербские позиции вокруг города, на что сербы ответили сильнейшим за весь год обстрелом Сараево. Стычки прекратились лишь после того, как генерал Роуз пригрозил обеим сторонам воздушными ударами. Не любимый боснийцами за свои попытки сохранить хотя бы подобие объективности, генерал Роуз сохранял уверенность, что мусульмане, упорно отказывающиеся от заключения долгосрочного соглашения о прекращении огня, попросту выжидают, когда НАТО и США активно выступят на их стороне.
Создание Контактной группы и ее планы, ее ультимативный тон по отношению к сербам, а особенно развитие событий в августе 1995 года показали, сколь небезосновательны были эти надежды. Операция «Шторм» явилась пробным камнем: почти откровенно поддержанная США, она беспомощно критиковалась членами КГ, включая Россию, а это означало, что можно двигаться дальше. Теперь ключевые фигуры в клинтоновской администрации настаивали на аналогичных силовых действиях в отношении Республики Сербской, утверждая, что это будет способствовать окончанию войны, вошедшей, по оценке экспертов, в «патовое состояние».
8 августа соответствующее решение было принято на самых высоких властных уровнях США, а двадцать дней спустя прогремел второй взрыв на Маркале, ставший непосредственным поводом для воздушных атак НАТО на сербские позиции, сочетавшихся с массированным наступлением сил Мусульманско-Хорватской Федерации.
В отличие от взрыва 5 февраля 1994 года, когда соблюдалась хоть видимость расследования, этот новый взрыв, при котором погибли 37 человек, сразу был приписан сербам. Сообщение генерала Смита, отправленное по телексу в Главный штаб ООН, пишет Лиляна Булатович, уместилось на одной странице. И это при том, что по меньшей мере 4 специалиста — один канадец, один русский и два американца — поставили под сомнение заключение генерала Смита. А полковник Андрей Демуренко в интервью, данном корреспонденту ИТАР-ТАСС 30 августа — как раз в день начала натовских бомбардировок сербских позиций, — заявил, что практически невозможно поразить такую узкую, ограниченную цель, как улица шириной 10 метров, с расстояния 3,3 км, на которое были удалены от города сербские позиции. Вероятность попадания в данном случае, по мнению Демуренко, — «один к миллиону».
Аналогичные сомнения высказали пожелавшие остаться неназванными канадский и американский эксперты. Канадец обратил внимание на то, что запал снаряда, извлеченный из воронки, неопровержимо свидетельствовал: снаряд не мог быть выпущен из миномета, выстрел же скорее всего был произведен с крыши или из другого места в самом Сараево. Канадец заявил, что большинство его соотечественников-офицеров из сил ООН убеждено в мусульманском происхождении этого провокационного взрыва, как, впрочем, и взрыва 5 февраля 1994 года.
Американец подчеркнул, что «не было характерного свиста при падении снаряда. Значит, он не мог упасть с большой высоты». Его коллега в одном из своих интервью сказал, что, по крайней мере, 3 из 5 снарядов, упавших на Сараево утром 28 августа, были выпущены с сербской стороны. «Но четвертый, тот, который убил людей на рынке, выпущен с других позиций».
А через месяц, в начале октября, когда ситуация в Боснии уже была радикально изменена натовскими бомбардировками, Министерство обороны Великобритании обнародовало данные расследования британскими военными экспертами минометного обстрела в Сараево, согласно которым этот выстрел 120-миллиметровой миной был произведен с мусульманско-хорватских позиций. И, как заключили некоторые представители британского военного ведомства, именно эта провокация обеспечила успех наступательной операции боснийских мусульман при поддержке авиации НАТО.
Заслуживает внимания и предыстория взрыва. Примерно за неделю до него мусульмане начали интенсивный обстрел сербских позиций вокруг Горажде и Вогошча севернее Сараево, при этом мусульманское руководство требовало воздушных ударов по сербам, но командование СООНО отказало им в этом. ООН, хотя и значительно утратившая свою независимость, явно не «вытягивала» ту роль, которую США предназначали внешнему вмешательству в события на Балканах. И 27 августа помощник госсекретаря США Ричард Холбрук заявил об «активизации НАТО» — заявил, заметим, еще за сутки до взрыва. Это, как и то, что представитель госдепа Ник Бернс потребовал воздушных налетов еще до получения сообщения генерала Смита, говорит лишь об одном: о том, что план воздушных налетов был разработан загодя и что взрыв на Маркале стал лишь специально созданным поводом для них. Первые бомбы были сброшены на цели спустя всего лишь 37 часов после того, как прозвучал этот взрыв — поразительная оперативность.
В довершение всего следует отметить, что 28 августа за первым взрывом, прозвучавшим в 11 часов утра и тотчас же приписанным сербам, в 16 часов раздался второй — в сербском пригороде Илидже. Это разорвался за аэродромом, в районе церкви, мусульманский артиллерийский снаряд. Пострадали 45 человек, 6 погибли. Но об этом промолчали все мировые СМИ.
Бомбардировки начались 30 августа в 2 часа пополуночи. Воздушной атаке сопутствовали артобстрелы сербских позиций вокруг Сараево силами быстрого реагирования Франции и Италии, расположившимися на горе Игман. Бомбежки продолжались и 1 сентября, а затем, после небольшого перерыва, возобновились 5-го — как стало известно, по настоянию Клинтона. 10 сентября ракетному обстрелу подверглись зенитные установки и другие сербские объекты в районе Баня-Луки. 12 сентября последовали новые массированные бомбежки. Говорить о локальной, тем более междоусобной войне теперь уже было просто фарсом. Подтверждалась правота слов Радована Караджича: «Мир в Боснии и на Балканах воцарится лишь тогда, когда этого захотят режиссеры войны — американцы».
И, добавим, мир этот они готовы были утверждать на своих и только на своих условиях, окончательно отказавшись от роли хотя бы внешне беспристрастного арбитра. По сути, Республика Сербская оказалась вынуждена в полном одиночестве вести войну против коалиции НАТО и Мусульманско-Хорватской Федерации. Подобного послевоенная история (а может быть, и вообще история) еще не знала, и с этой точки зрения, в перспективе возможных очагов конфликта, которые в XXI веке смогут возникать там, где народы решат воспротивиться натиску глобализма, оснащенного самой мощной в мире военной машиной — НАТО, опыт Республики Сербской значим еще больше, нежели опыт Вьетнама и Ирака.
Война во Вьетнаме происходила в эпоху противостояния блоков, Вьетнам ощущал за своей спиной Советский Союз, присутствие которого вынуждены были учитывать американцы.
Что же до Ирака, первым столкнувшегося с мощной международной Коалицией в условиях исчезающего СССР, то он, по крайней мере, оказался избавлен от гражданской войны, всю жестокость которой познала Югославия.
Но ко времени войны в Боснии СССР прекратил существование, Россия же в форме РФ не только наследницей его традиционной, в своих геополитических параметрах преемственной к дореволюционной, внешней политики не стала, но заняла, особенно в бытность министром иностранных дел А. Козырева, прямо-таки сервильную прозападную позицию. Об этом неопровержимо свидетельствует секретный меморандум, подписанный 10 августа в аэропорту под Загребом командующим НАТО в Южной Европе адмиралом Лептоном Смитом и командующим миротворческими силами ООН на Балканах генерал-лейтенантом Бернаром Жанвье. Он фиксировал передачу полномочий принятия решения об использовании НАТО от генсека ООН командующему НАТО в Южной Европе и командующему силами ООН на Балканах, чего НАТО добивался уже с середины июля и, по сути, добился 21 июля в Лондоне на заседании Контактной группы с участием министров иностранных дел. «В соответствии с этим решением Сессии НАТО от 25 июля и 1 августа 1995 года и был разработан этот секретный меморандум о соглашении между НАТО и ООН на Балканах... Возражений против меморандума со стороны постоянных членов Совета Безопасности не последовало» ( «Правда», 16 сентября 1996 года).
Именно это последнее обстоятельство позволяет расценить последовавший вскоре разнос Б. Н. Ельциным российского министра иностранных дел как один их тех спектаклей, непревзойденным мастером которых был экс-президент.
Разумеется, А. Козырев, присутствовавший на историческом заседании в Лондоне, не мог действовать без ведома и согласия Б. Н. Ельцина, что же до монаршего гнева... Французская «Инфо-матэн», поместив на своих страницах фотографию багрового от этого самого гнева Ельцина, комментировала, вовсе не пытаясь золотить пилюлю: «Дабы сохранить ведущую роль на Балканах, Москва пускает в ход целый набор угроз, но реальных средств воздействия на Запад у Ельцина нет, и как бы он ни скрипел зубами, президенту не остановить военную операцию НАТО».
Добавим, что всерьез он не только не пытался этого сделать, но даже как раз в те самые дни наложил вето на законопроект, принятый российским парламентом, который предусматривал одностороннюю отмену санкций в отношении Сербии и Черногории. Это была впечатляющая капитуляция России, как таковая она и была расценена всеми участниками процесса. И тот факт, что даже в этих условиях боснийские сербы сохранили дух сопротивления — о чем говорят уже итоги августовского референдума в Республике Сербской, подавляющим большинством голосов отвергнувшего план Контактной группы, — в дальнейшей перспективе, пожалуй, может оказаться и повесомее конкретных итогов военных действий коалиции НАТО-МХФ. Сами же эти итоги вряд ли могли быть иными с учетом той военной мощи, что была обрушена на этот крошечный клочок земли.
По подсчетам экспертов, за всю Вторую мировую войну немцы не сделали столько самолетовылетов по Югославии, сколько за короткий срок сделали натовцы. Журнал «Сербия» говорит о 5515 атаках с воздуха. Младич называет цифру 3200 за 15 дней бомбежек, в результате которых погибло 152 мирных жителя, а 273 были тяжело или легко ранены. Натовская авиация разрушила телевизионные передатчики в Козаре, Свиняре, Пецаньи, Майевице, Невесинье. В результате авиационных налетов были разрушены радиостанции в Сокоце, Добое, Србинье и Озрене, резервуары для воды в Калиновике, Хан-Пиеске (где располагался штаб Республики Сербской), Невесинье и Сараево. Сильно пострадала система связи сербских сил, бомбардировкам подверглись также зенитные установки, склады боеприпасов, оружейные заводы вокруг Горажде, Сараево, Тузлы и Мостара; было разбомблено восемь мостов. А ракетные удары по Баня-Луке откровенно продемонстрировали как фиктивность предлога, под которым были начаты бомбежки, так и их истинные цели: демонстрацию всему миру своего военного превосходства и испытание в полевых условиях новых видов вооружений.
Газета «Нойес Дойчланд» писала в те дни: «Война в Боснии мало-помалу приобретает очертания, которые так любят американцы: четко очерченный образ врага, возможность стрелять, не подвергаясь в то же время ответным ударам, показывать миру превосходство собственного оружия. Например, применяя «крылатые ракеты» с борта авианосца «Нормандия» по сербским объектам в Баня-Луке.
Такие же «Тамогавки», которые, по утверждениям американцев, считаются «довольно точными», они уже использовали во время войны в Персидском заливе для разрушения иракских бункеров.
Сербские источники говорят о многочисленных жертвах. Это — жертвы войны, которую уже давно нельзя оправдать решениями ООН. Нельзя оправдать действия американцев и аргументом о намерении защитить «зоны безопасности» — Баня-Лука является не осажденным мусульманским образованием, а городом в сербской части Боснии, до отказа забитым беженцами. Для исхода войны это не важно, но важно для США, которые четыре года спустя после кризиса в Персидском заливе получили возможность испытать свои модернизированные системы оружия в реальных условиях. Не в пустыне, а в центре Европы».
Под прикрытием воздушных ударов НАТО мусульманско-хорватские силы повели массированное наступление по нескольким направлениям сразу. Сербам не только пришлось утратить плоды июльского наступления Младича, когда им удалось снова взять Сребреницу, Жепу и создать прочный плацдарм для взятия Горажде. В конце августа началось самое жестокое с начала войны наступление мусульман восточнее Бихача (силами 5-го бихачского корпуса). Наступление на Алибеговичей косе, Езерской главе и Челаре продолжили 505-я бухимская бригада и спецотряды «Пантеры» и «Гиены». От Бихача боснийское наступление распространилось на плато Грабеж, откуда были изгнаны десять тысяч сербов. Совместно с хорватами боснийцы овладели городом Купрес в центральной Боснии; сербы были вынуждены бежать, бросая тяжелую технику. К середине сентября сербы потеряли обширный сектор в Западной Боснии вдоль крупной автомагистрали, связующей Бихач и Доний Вакуф. На дороги бегства хлынули 50 тысяч сербов. На юге хорваты овладели Дрваром и Шипово, городами с традиционно преобладающим сербским населением; сербы также потеряли Яйце, Босански Петровац, Мрконич Град и, в центральной Боснии, стратегически важные пункты на горе Озрен.
О роли Хорватии в разгроме Республики Сербской в конце лета-начале осени 1995 года подробно говорил в своих интервью генерал Младич, приводя конкретные данные:
«…На юго-западном фронте в направлении Краины задействовано пять бригад хорватской армии с личным составом из Сплита, Вараждина, Загреба, Трогира, Беловара и Госпича. Здесь действуют полки домобранов из Метковича, Сплита и Увешича, а также три отдельных батальона. Наряду с этим хорватская армия задействовала 50 танков, 30 бронетранспортеров и 80 артиллерийских орудий крупного калибра. Всего здесь находится 30 тысяч солдат Республики Хорватия».
Кроме того, добавил он, на юго-западном фронте ежедневно действует хорватская военная авиация, совершающая в течение суток от 10 до 15 боевых вылетов.
В направлении сербской Посавины, уточнил генерал Младич, задействовано также 30 тыс. военнослужащих армии Хорватии. Речь идет о бригадах из Винковцев, Жупани, Загреба, Осиека, Нова-Градишки, Славонски-Брода и Нашица. Здесь же — пять отдельных батальонов хорватской армии. На этой территории находятся 100 танков, 80 бронетранспортеров, 36 зенитных орудий и 150 артиллерийских орудий крупного калибра.
«Хорватская армия держит на восточно-герцеговинском фронте 4 бригады из Дубровника, Сплита, Макарске и Загреба. Здесь же — полки домобранов из Имотски и Метковича, а также три отдельных батальона хорватской армии. Кроме пехоты и легкой артиллерии, эти силы (в количестве 10 тыс.) имеют на вооружении 30 танков, 10 бронетранспортеров и 50 тяжелых артиллерийских орудий» ( «Генерал Младич…», с. 159).
В октябре 1995 года боснийская армия захватила 150 квадратных километров территории боснийских сербов, согнав около 50 тысяч сербов при продвижении в район Баня-Луки и Приедора.
Сербские дома грабились и поджигались, и это было прямым следствием вмешательства НАТО, в котором, впрочем, тоже не было единства. Речь, поистине, шла о новом курсе, и этот курс вызвал отторжение даже у Генерального секретаря НАТО Вилема Класа, потребовавшего в середине сентября прекратить воздушные рейды авиации Альянса именно потому, что они послужили прикрытием мусульманско-хорватских действий против Сербии.
Однако Клас, вскоре привлеченный к судебной ответственности за коррупцию, оказался вопиющим в пустыне, а на фоне взрывов, пожаров, бесконечных верениц сербских беженцев, не только покидавших родную землю, но уносивших с собой и выкопанные из земли останки своих мертвых, под эгидой США бурно шла подготовка к тому, что в данных условиях лишь в насмешку можно было называть мирным урегулированием. И хотя раздел территории Боснии и Герцеговины, предложенный в Дейтоне, сохранял количественные параметры плана Контактной группы, о равноправии сторон теперь уже не было и речи: полномасштабно разворачивалась деятельность так называемого Гаагского трибунала, специфической организации, созданной в 1992 году, само возникновение которой стало возможным лишь с окончанием ялтинско-потсдамского миропорядка, с его идеей равноправия наций, и последовавшим за этим окончательным утверждением примата глобальных интересов США и их союзников как главного и, по сути, единственного принципа международных отношений.
Е. Ю. Гуськова так характеризует беспрецедентность этого совершенно нового явления в международной жизни: «После Второй мировой войны происходило много войн (французско-алжирская, американо-вьетнамская, советско-афганская, фолклендская, иракско-кувейтская), более ста миллионов людей стали жертвами геноцидов, массовых убийств, военных переворотов, политических режимов, войн. Красные кхмеры Пол Пота за четыре года (1975-1978) убили два миллиона своих соотечественников. Военный переворот в Чили сопровождался многочисленными жертвами. Примеров можно приводить много. И ни в одном случае не было поставлено вопроса об ответственности за преступления в этих войнах. Поэтому Резолюция 827, впервые после 1945 г. (курсив мой — К. М.) создавшая суд для одного несформировавшегося государственного образования, привлекла внимание мировой общественности. Оппоненты критиковали такое решение, поскольку речь шла не об агрессии одного государства, а о гражданской войне на территории распавшейся федерации» ( «Генерал Младич... », с. 5).
Тот факт, что летом 2001 года был, наконец, Гаагой поставлен вопрос о выдаче Хорватией высоких должностных лиц, обвиняемых в преступлениях, против сербов в Восточной Славонии и Краине, лишь подтверждает сказанное: ведь вряд ли подобные факты были неизвестны трибуналу и ранее, однако обнародование их было, судя по всему ходу событий, сочтено несвоевременным как могущее помешать осуществлению главной задачи — предельной демонизации сербов.
Председателем и ответственным за сбор и анализ доказательств или улик по военным преступлениям созданной в 1992 году Комиссии экспертов ООН был назначен профессор юриспруденции Мамуд Шериф Бассиуни, которого никак нельзя было назвать олицетворением беспристрастности в данном вопросе. К тому же, как сообщает Гуськова, «в первые месяцы существования Международного трибунала 93,4% его финансирования поступало из двух исламских стран — Малайзии и Пакистана, и каждая из этих стран получила возможность назначить своего представителя в состав судей. В окончательном Докладе комиссии вся вина и за агрессию, и за массовые преступления была возложена на сербов».
К этому следует добавить и другое: в ноябре 1995 года, то есть как раз в дни «Дейтона», в прессу попало сообщение о готовности ЦРУ помогать Международному трибуналу. Директор ЦРУ Джон Дейч сообщил, что высшим приоритетом для американской разведки отныне является сотрудничество с Международным трибуналом, в связи с чем в Лэнгли вплотную займутся сбором и анализом материалов, поступающих из балканского региона. С учетом этого с полным основанием можно сказать, что Гаагский трибунал возник как видимая псевдоправовая надстройка над более скрытым и пролегающим в стороне от права вообще полевым и подпольным уровнем целостного феномена моджахедизма в описанном выше смысле как сотрудничества Запада с радикальным исламом в деле построения нового миропорядка.
И хотя сотрудничество это нельзя назвать беспроблемным и лишенным риска для Запада, прошедшие со времен создания Гаагского трибунала годы показали, что радикальный ислам обрел в его лице мощную лоббирующую структуру. Разумеется, лоббирование это обеспечивается на определенных условиях и до тех пор, пока условия эти выполняются. России же следовало бы вместо того, чтобы тешить себя опасной иллюзией «сотрудничества с Западом» в борьбе против «общего врага», внимательно изучить многоаспектные проявления моджахедизма на Балканах и, в частности и в особенности, то, что произошло в Дейтоне, на базе ВВС США в штате Огайо. Здесь с 1 по 21 ноября 1995 года и проходила испытания новая стратегия — стратегия «принуждения к миру», так масштабно примененная четыре года без малого спустя в Косово.
Радован Караджич и Ратко Младич, которых Гаагский трибунал уже, с невиданной поспешностью и грубейшими нарушениями всех правовых процедур, объявил военными преступниками, на переговоры не были допущены. Общую сербскую делегацию возглавлял Слободан Милошевич, на которого оказывалось нещадное давление, делегацию боснийских сербов — Момчило Краишник, позже тоже объявленный военным преступником и захваченный в собственном доме представителями международных сил, с грубым нарушением ими же установленных правил. С самого начала боснийские сербы третировались как второстепенная, незначимая часть сербской делегации, которую откровенно дискриминировали. Все документы и карты они получали только из рук делегации СРЮ, которая, спустя три дня после начала работы, вообще перестала ставить сербов из Боснии в известность о своих встречах и переговорах; американцы контактировали исключительно с Милошевичем, обещая ему за уступки снятие санкций.
Результатом всей этой совокупной деятельности стали подписанные 21 ноября Дейтонские соглашения по Боснии и Герцеговине. Они состоят из 20 документов, 19 из которых являются приложением к одному, известному под именем «Общее рамочное соглашение о мире в Боснии и Герцеговине». К нему прилагались карты раздела территории, и на первый взгляд результат мог показаться не таким плохим, как этого следовало ожидать, исходя из урона, нанесенного Республике Сербской действиями коалиции НАТО — МХФ, и дискриминированного положения ее делегации на переговорах. Правда, сербам сразу же было отказано в каких-либо правах на Сараево — под предлогом того, что они три года обстреливали город. Статус города Брчко, на рубеже крайне важного Посавинского коридора, оставался спорным. Зато сам коридор закреплялся за сербами. Но в общем, сербы получали 5% сверх того, чем владели к началу переговоров: все города по Саве, упомянутый северный коридор.
Однако военные аспекты соглашений сводили на нет и сделанные небольшие уступки сербам. В глобальном же смысле они впервые легализовали присутствие военных сил НАТО за пределами альянса. Формально это звучало так: « направление в регион сроком, примерно на один год, сил для оказания помощи в осуществлении связанных с военными аспектами положений соглашения». В тексте не уточнялось, о каких именно силах идет речь, но подразумевались силы НАТО. «СБ ООН предлагалось принять резолюцию, разрешающую государствам-членам или региональным организациям и соглашениям создать многонациональные военные силы по выполнению Соглашения (СВС), в состав которых будут входить сухопутные, воздушные и морские подразделения государств — членов НАТО и государств, не являющихся таковыми, направленные в БиГ для содействия обеспечению соблюдения положений настоящего Соглашения. В Соглашении оговаривалось, что силы будут действовать под руководством, управлением и политическим контролем Североатлантического совета через командные инстанции НАТО (Е. Ю. Гуськова, «От Бриони до Дейтона... », соч. цит., с. 80. Курсив мой — К. М.).
Вот это и было самым главным, вот это и составляло самую суть новой «встречи на Эльбе»; все же остальное, включая положения о передислокации вооруженных сил сторон в течение 30 дней и выводе в течение 120 дней всего тяжелого вооружения в места постоянной дислокации, представляется второстепенным — что было прекрасно понято делегацией РС, возражавшей против подписания документа о военных аспектах в таком виде. Ссылаясь на решение своей Скупщины, они возражали и против размещения сил НАТО на территории Республики Сербской, но в Европе и в мире уже начинали действовать иные правила.
Уже вечером 17 ноября делегация боснийских сербов узнала, что Милошевич полностью принял Соглашение, в том числе и его военные аспекты, и что документ более не подлежит обсуждению. Впрочем, Милошевич вообще перестал информировать делегацию Республики Сербской о своих решениях; и хотя он действовал под давлением обстоятельств, трудно не признать известную правоту тех, кто и в Сербии, и в России последующую тяжкую судьбу самого Милошевича считают наглядным уроком для всех, кто захотел бы облегчить свою участь, пойдя на «сделку с дьяволом». Неплохо было бы усвоить этот урок и России, так много сделавшей для выхода НАТО за границы очерченной в 1949 году зоны действия Альянса.
Полномочия СВС были беспрецедентными, включая право «принуждать к перемещению, выводу или передислокации конкретных сил и вооружений из любого района Боснии и Герцеговины», при этом под предлогом даже всего лишь возможной угрозы «для СВС, или для их миссии, или для другой Стороны». Притом — принуждать с применением силы, «необходимой для обеспечения соблюдения соглашений».
Силам НАТО разрешалось беспрепятственное передвижение по земле, воде и воздуху по всей Боснии и Герцеговине, они могли расквартировываться где угодно, а также использовать любые объекты в целях выполнения своих обязанностей. При этом подчеркивалось, что «СВС и их персонал не несут ответственности за любой ущерб, нанесенный личной или государственной собственности в результате боевых или связанных с боевыми действиями».
Такая свобода от ответственности за ущерб, нанесенный даже «священной корове» Запада — частной собственности, присуща только оккупационным режимам, притом осуществляемым в наиболее грубой форме. И действительно, в том, что касается Республики Сербской, формат присутствия здесь международных сил, их действия даже при самом безэмоциональном подходе, даже при оценке их с позиций сугубо правовой вряд ли могут быть определены иначе, нежели оккупация, составляющая неотменяемую цель и суть доктрины принуждения к миру в том виде, как она была осуществлена на Балканах.
«Миротворцы» — с учетом всего случившегося, взять это слово в кавычки будет не следованием штампу, а выражением сути — должны были остаться в БиГ на год, но находятся здесь уже пять лет и, по прогнозам экспертов, если и уйдут, то не ранее, чем через двадцать пять. И, значит, логично будет заключить, что долгосрочная оккупация этой территории стала, на ближайшие десятилетия, устойчивым элементом складывающейся системы международных отношений XXI века — ведь «договоры аренды заключаются натовцами и международными организациями в БиГ на 50 лет» ( «Дипкурьер НГ», № 8, 4 мая 2000 года).
С учетом всего совершившегося в мире уже после Дейтона, а особенно после событий в Косово, есть смысл всмотреться пристальнее в основные черты этой новой формы международного управления недавно еще независимыми и суверенными территориями — формы, которую некоторые исследователи считают новой, адекватной новому мировому порядку формой неоколониализма, допуская, с немалой степенью вероятности, что она может быть опробована также и на некоторых территориях бывшего СССР. Мировое сообщество — «опекуна» — представляют в этой модели, с одной стороны, высокие международные чиновники, а с другой — приданный им военный контингент (в Боснии и Герцеговине сорокатысячный), ядром которого являются войска НАТО. К реализации целей, под предлогом которых была введена «опека», не приблизились ни на шаг: беженцы так и не вернулись к своим очагам, об интеграции наций и пресловутом мультикультурализме не может быть и речи, экономика находится в тяжелейшем состоянии, социальные гарантии населению минимизированы, все возможности развития на корню душит всеохватная коррупция.
Особого внимания заслуживает положение с демократическими правами и свободами: ведь именно под предлогом насаждения демократии как квинтэссенции «западных ценностей» США сегодня осуществляет беспардонное вмешательство в дела суверенных государств — не останавливаясь даже перед военной интервенцией. Представители международной администрации на сербской части Боснии и Герцеговины не останавливаются также и перед смещением избранных народом должностных лиц, — а ведь это посягательство на основополагающий принцип демократической формы правления. Не менее одиозен, с точки зрения провозглашенных принципов, контроль неоколониальной администрации над СМИ и вводимая ею откровенная цензура; апогея это вмешательство достигло в апреле 1998 года, когда по административному произволу в РС были сменены 16 главных редакторов радио и телестанций.
Огромны полномочия натовцев — они могут войти в любое помещение, включая Генштаб, потребовать любые документы и открыть сейфы. В сентябре 1998 г., когда для поддержки на выборах угодной Западу кандидатуры Биляны Плавшич в республику Босния и Герцеговина приехала Мадлен Олбрайт, натовские солдаты накануне ее приезда захватили четыре важных телевизионных передатчика, операторы которых критиковали Плавшич. Более того, они глушили (с помощью американских самолетов, оснащенных спецаппаратурой) неугодные им передачи.
При этом, однако, как стало известно из добытой группой российских журналистов с риском для жизни информации, на территории Боснии сейчас располагается не менее 5 лагерей, в которых постоянно проходят обучение около 5-7 тысяч моджахедов. Среди инструкторов есть и чеченцы. Как могли лично убедиться журналисты в одном из лагерей, над ним регулярно пролетают американские вертолеты — то есть существование террористических баз на контролируемой международными силами территории не является тайной для НАТО.
Лагеря подчиняются непосредственно Исламскому центру, созданному в Сараево людьми из Саудовской Аравии. «Студенты» же, по завершении курса, по некоторым данным, перебрасываются в Стамбул, откуда (в том числе и через Баку) направляются в Чечню и другие «горячие» точки.
И в такой вот атмосфере разворачивается главное действие: охота за так называемыми «военными преступниками» (в подавляющей части, сербами), которая ведется с нарушением установленных самим «международным сообществом» правил, как это произошло при задержании Момчило Краишника — в доме его родителей, дверь в котором взломали солдаты. Наконец, международные инстанции по своему произволу решили и судьбу Брчко, а, стало быть, и Посавинского коридора, соединяющего западную и восточную части Республики Сербской. Сегодня его передали под контроль сараевского правительства, что сделало положение РС, разорванной на две части, еще более тяжелым. При этом боеспособность правительственных сил все время наращивалась при поддержке тех же международных сил, которые взялись осуществлять в Боснии и Герцеговине беспристрастный арбитраж, но на деле продемонстрировали крайнюю степень корыстной заинтересованности в предельном ослаблении одной из сторон конфликта и мощном усилении другой. По американской программе «Оснащение и подготовка» (подразумевается — мусульманских войск) в Боснию и Герцеговину были доставлены крупные партии оружия, боеприпасов и систем связи на общую сумму 400 млн долларов ( «Дипкурьер НГ», цит.). Это проливает дополнительный свет на акцию НАТО в Косово, ставшую необходимым элементом в системной целостности общей стратегии Запада, и вопиющим образом подчеркивает отсутствие таковой у России, представшее особенно очевидным как раз весной-летом 1999 года. |
