Крайне важную, если не ключевую роль в финансировании большевиков и других левых партий в России сыграл «большевицкий банкир» Олоф Ашберг, владелец банка «Ниа Банкен», основанного в 1912 году в Стокгольме. Он поддерживал самые тесные деловые контакты с некоторыми людьми в России еще до революции и помимо финансирования большевиков. Так, в частности, в 1915 году он был посредником в переговорах между американскими производителями вооружений и последним министром финансов царского правительства П.Л. Барком. (Который, в свою очередь, лоббировал открытие первого в России американского банка – Нэшнл Сити бэнк[28].)
В число содиректоров «Ниа Банкен» входили видные члены шведских кооперативов и шведские социалисты, включая Г.В. Даля, К.Г. Рослинга и К. Герхарда Магнуссона. В 1918 году из-за финансовых операций в пользу Германии «Ниа Банкен» попал в черный список союзников и сменил свое название на «Свенск Экономиболагет», Ашберг при этом сохранил контроль. В число деловых партнеров Ашберга входили, в частности, такие лица, как Л.Б. Красин, до революции бывший русским управляющим фирмы «Сименс и Шуккерт» в Петрограде, а в большевистской партии курировавший вопросы финансирования ее деятельности, а также уже упомянутый выше Фюрстенберг. Полезно упомянуть, что после революции Красин стал первым наркомом внешней торговли в советском правительстве. Именно банк Ашберга был одним из последних промежуточных звеньев в связи между международными банкирами и большевиками. В него деньги банкиров переводились через посредство германских банков «Дисконт-Гезельшафт» и «М.М. Варбург». (Кстати, по мнению А.И. Солженицына, при работе над эпопеей «Красное колесо» изучившего множество документов, именно в Стокгольме состоялась последняя встреча Ленина и Парвуса перед окончательным возвращением лидеров большевиков в Россию). Связи с «Ниа-банкен» курировались еще одной фирмой под началом Ганецкого – «Трейдинг энд экспорт компани», которая официально занималась поставками в Россию датских товаров.
Основываясь на документах, Саттон и Катков указывают, что между «большевицким банкиром» Олофом Ашбергом и контролируемой Морганом нью-йоркской компанией «Гаранти Траст» существовала «непрерывная рабочая связь», причем как до и во время революции, так и в первые годы после нее (Саттон. С. 203). «В царские времена Ашберг был агентом Моргана в России и вел переговоры о русских займах в США; в 1917 году он был финансовым посредником революционеров, а после революции стал организатором и президентом Российского коммерческого банка – первого советского международного банка». В то же время Макс Мэй, вице-президент контролируемой Морганом «Гаранти Траст», стал директором оного и шефом его иностранного отдела (Саттон. С 204). При этом существуют никем не опровергнутые документальные доказательства перевода средств от банкиров Уолл-стрит для международной революционной деятельности. Саттон упоминает о «заявлении (подтвержденном телеграммой) Уильяма Б. Томпсона, директора Федерального резервного банка Нью-Йорка, крупного акционера контролируемого Рокфеллером «Чейз Бэнк» и финансового коллеги Гугенгеймов и Морганов, что он (Томпсон) дал на большевицкую революцию миллион долларов для ведения пропаганды. Саттон приводит также и другие свидетельства, в частности о финансировании банкирами Уолл-стрит известного американского журналиста Джона Рида, создавшего апологию большевистской революции в своей известной книге «Десять дней, которые потрясли мир». Поддержка большевистского режима международными финансистами продолжалась и после революции, уже в советское время.
Начальник контрразведки Временного правительства полковник Б.В. Никитин оставил интереснейшие воспоминания[29], также проливающие свет на историю финансирования большевиков международными банкирами через посредство Германии. Так, с помощью союзников, заинтересованных в продолжении Россией войны с немцами и поэтому на тот момент противостоявших продвижению сюда германского влияния, ведомству во главе с Никитиным удалось заполучить телеграммы, посланные из Стокгольма в Петроград и обратно, касающиеся финансирования большевиков, текст в которых весьма поверхностным образом зашифрован путем использования довольно прозрачных эвфемизмов.
Как указывается в Приложении 1 к книге Никитина, «данный массив документов хранится в бумагах Российского паспортно-контрольного бюро в Копенгагене, входящих в состав коллекции российского военного атташе в Дании генерала С.Н. Потоцкого, в архиве Гуверовского института войны, революции и мира (Пало Алто, США). Часть этих материалов (69 телеграмм) была впервые опубликована в книге американского историка Ляндреса, однако это издание остается практически недоступным для российских читателей. Первым из отечественных исследователей телеграммы в коллекции Потоцкого независимо обнаружил петербургский историк К.М. Александров[30]. Библиография вопроса со всеми ссылками содержится в упомянутом издании книги Никитина на с. 305. Там же на с. 301–304 читатель может найти все необходимые пояснения по поводу разночтений в разных переводах и истории обретения и публикации данных материалов. Сами упомянутые телеграммы опубликованы там же, в приложениях 1 и 2.
По словам Никитина, этими телеграммами обменивались Ленин, Фюрстенберг-Ганецкий, Александра Коллонтай, Е.М. Суменсон («дама полусвета», двоюродная сестра Ганецкого, занимавшаяся обналом на территории Финляндии) и еще ряд лиц. Формальным предлогом для обнала крупных денежных сумм было наличие у Суменсон некой сети аптек (деньги якобы требовались для закупки лекарств). В ходе следствия выяснилось, что никакой сети аптек у нее не было. Только в так называемом Сибирском банке она сняла со счета 800 тысяч рублей, причем на счету оставалось еще 150 тысяч. Деньги эти переводились Фюрстенбергом из Стокгольма через «Ниа-банкен», куда они приходили из Германии через «Дисконто-Гезельшафт-банк». Это то, что удалось установить российской контрразведке при помощи союзников. Бывший товарищ министра внутренних дел Белецкий, находясь после Октябрьского переворота в заключении в Петропавловской крепости, сообщил посетившему его американскому журналисту Ротштейну, что Суменсон, проживавшая временами в Стокгольме, якобы давно уже была немецким агентом, будучи завербованной еще в мирное время. Проверить это с полной достоверностью невозможно, поскольку многие архивы российских спецслужб были уничтожены уже после Февраля и тем более после Октября (Мельгунов. С. 593–594).
Понимая, что глава Временного правительства Керенский не даст довести дело до суда, Никитин и другие контрразведчики допустили утечку в прессу сведений о финансовых связях большевиков с немцами, что спровоцировало так называемые июльские события, когда большевики в первый раз попытались захватить власть силовым путем.
Одним из тех, кто взял на себя засветку в прессе связей большевиков с немцами, был журналист Г.А. Алексинский, который действовал с подачи тогдашнего прокурора судебной палаты и министра юстиции Временного правительства П.Н. Переверзева, сменившего на этом посту самого Керенского, ставшего премьером. Переверзев и Алексинский привлекли к публикации известного репортера-разоблачителя Владимира Бурцева, который и обнародовал полученные материалы о связях большевиков с немцами в своей газете «Общее дело». Там же был опубликован и список 196 эмигрантов, вернувшихся через Германию вместе с Лениным. Впоследствии Керенский обвинял контрразведчиков и журналистов в преждевременных действиях, что, по его мнению, якобы не позволило взять Ганецкого и К° с поличным, с полным набором убедительных для суда доказательств их вины и измены. Реакция «временных» – Керенского, Некрасова, Терещенко была более чем показательной: газета Бурцева была закрыта, а Переверзев отправлен в отставку!
Арестованная во время июльских событий Суменсон на допросе чистосердечно призналась в том, что имела приказание от Ганецкого выдавать деньги члену исполкома Петросовета, видному большевику М.Ю. Козловскому, какие бы суммы он ни потребовал, и притом без всякой расписки. Из предъявленных ею чековых книжек следовало, что некоторые из таких единовременных выплат доходили до ста тысяч рублей.[31] На допросах в контрразведке сам Козловский показал, что он вместе с Суменсон и Ганецким во время войны занимался контрабандным ввозом в Россию различных товаров, в том числе медикаментов и предметов дамского туалета. Некоторые исследователи утверждают, что Суменсон призналась даже в прямых связях с самим Парвусом. Об этом упоминается, в частности, в известном документальном фильме Елены Чавчавадзе «Ленин», вышедшем на экраны к столетнему юбилею революции, в 2017 году.
После начала следствия Ленин выступил с известным заявлением, в котором назвал происходящее «российским делом Дрейфуса[32]», «западней, приготовленной для него и большевиков контрреволюционерами и их пособниками», при этом начисто отрицая наличие у него каких-либо контактов с Козловским[33].
Поскольку после июльских событий последний был также арестован и существовала возможность того, что и он начнет давать правдивые показания, изобличающие лидеров большевиков, Фюрстенберг и Карл Радек (сыгравший крайне значимую роль при возвращении группы Ленина в Россию) решили (видимо, по согласованию с самим Лениным) нанести своего рода информационный контрудар, выдав часть правды, и в информационном бюллетене «Русская корреспонденция “Правды”», издававшемся в Стокгольме на немецком языке, опубликовали 31 июля статью, в которой охарактеризовали Фюрстенберга как одного из деловых партнеров Гельфанда-Парвуса. (Что, как мы видели, соответствовало действительности.) При этом они сделали поразительное признание, согласно которому Фюрстенберг за счет доходов от своего бизнеса финансировал Социал-демократическую партию Литвы и Польши (в то время оккупированной немцами). Таким образом, в случае если бы Козловский стал давать признательные показания, они могли бы утверждать, что деньги, переводившиеся Козловскому из Скандинавии, тратились для борьбы социал-демократов Литвы и Польши против немецкой оккупации. Однако этот ловкий ход оказался излишним. Во-первых, Керенский всячески тормозил расследование. Во-вторых, дальнейшее стремительное развитие революции опередило неторопливый ход следствия, и вскоре бывшие обвиняемые стали частью новой власти, а те, кто работал против них, оказались преследуемыми представителями старого общества.
Крайне ценный вклад в изучение темы внес русский историк С.П. Мельгунов[34], который суммировал и систематизировал всю доступную к тому времени информацию по теме. Среди сообщенных им сенсационных сведений есть, например, упоминание о неформальном признании будущего главного большевистского историка М.Н. Покровского (бывшего однокурсником Мельгунова по университету) о том, что «деньги дали немецкие социал-демократы на общие революционные цели». Это высказывание Покровского было Мельгуновым запротоколировано и содержалось в его архиве. К сожалению, после выезда Мельгунова в эмиграцию его архив попал в распоряжение советских «архивистов» и был подчищен в «правильном» направлении. Об этом упоминает, в частности, доктор исторических наук Ю.Н. Емельянов в предисловии к упомянутому изданию книги Никитина (С. 29).
Мельгунов приводит также сенсационное признание одного из лидеров немецкой социал-демократии Э.Бернштейна, сделанное им в статье в немецкой газете 14 января 1921 года. Бернштейн утверждает, что, по его данным, Ленин со товарищи получили «от немцев» свыше 50 млн марок. Понятно, что, как мы показали выше, отнюдь не Германия, ведшая войну на два фронта и не имевшая в таком количестве свободных денег, была источником этих сумм, будучи лишь заинтересованным посредником.
Фальшивка – «громоотвод»
Теперь следует дать необходимые пояснения о так называемых «документах Сиссона», которые подавляющим большинством историков, в том числе и современных, считаются подделкой. В начале 1918 года Эдгар Сиссон, представитель в Петрограде от Комитета США по общественной информации, приобрел массив неких русских документов, якобы доказывавших теснейшую агентурную связь с Германией Ленина, Троцкого и других большевистских лидеров. Эти документы изобиловали грубыми ошибками, как будто специально сделанными, чтобы сразу вызвать сомнения в их подлинности. (Например, английская транскрипция в немецких словах, использование дат по старому летоисчислению, что практиковалось только в дореволюционной России, но никак не в Европе, именование Петрограда по-старому Петербургом, именование правительства России Советом народных комиссаров в якобы немецком документе от 25 октября 1917 года, когда никакого СНК еще не было, и т.п.). При этом в них упоминались подлинные имена, названия компаний и другие факты, установленные исследователями на основании других источников. (Что свидетельствовало об очень хорошей информированности того, кто их изготовил. Саттон в связи с этим прямо говорит о «доступе к необычайно надежной информации». – С. 43.) Судя по всему, эта ловкая фальшивка преследовала сразу несколько целей. Во-первых, в «документах Сиссона» главный упор нарочито делался на связь большевиков с Германией и тщательно обходились стороной международные банкиры, главным образом из США. Во-вторых, та легкость, с которой фальшивка была изобличена, была по полной программе использована большевистской и «сочувствующей» социалистической пропагандой для того, чтобы развернуть бурную кампанию по изобличению «клеветы со стороны контрреволюционеров». Этим пользуются необольшевики и сегодня. Иными словами, в данном случае мы имеем дело с очень ловким и профессиональным контрпропагандистским ходом, которому вполне могут позавидовать и современные нам мастера информационных войн. Косвенным подтверждением данной весьма вероятной гипотезы является то, что документы попали к Сиссону от Александра Гомберга (он же Берг, настоящее имя – Михаил Крузенберг), большевистского агента в Скандинавии. (Саттон. С. 43–44). Кстати, теперь уже известно, что этот Гомберг был не просто «большевистским агентом», но еще и… литературным агентом самого Троцкого во время пребывания того в США[35].
Следует отметить, что в подлинность «документов Сиссона» не верили даже убежденные противники большевиков, такие, как, скажем, Мельгунов, Бурцев или даже сам Керенский. Среди подавляющего меньшинства историков, которые все же придерживались противоположного мнения, есть довольно громкие имена, например, Д.А. Волкогонов, в целом во многом пребывавший в плену либеральных стереотипов, или сотрудник Центрального архива Института марксизма-ленинизма А.Г. Латышев.
Существует, так сказать, промежуточная точка зрения, согласно которой среди «документов Сиссона» есть как подлинные, так и поддельные. Ее придерживается, в частности, известный писатель, соавтор ряда книг Елены Чавчавадзе Валерий Шамбаров. В своей книге «Пятая колонна и Николай II» он развивает конспирологическую версию[36] о том, что эти документы были якобы похищены из некоего архива Смольного. Автор прямо называет Сиссона американским разведчиком, который был послан в Петроград с ведома самого президента Вильсона. При этом Шамбаров непосредственно перед этим говорит, что американцы стремились навести «будущих историков» на германский след, дабы замаскировать свое участие в финансировании большевистской революции. (Что само по себе не лишено немалого резона.) Сиссон, по словам писателя, якобы искал компромат на большевиков, поскольку относился к ним враждебно. Весь этот доморощенный детектив выглядит не вполне серьезно. Если Сиссон был офицером разведки, да еще действовал чуть ли не с ведома самого президента, то его личные пристрастия не могли иметь никакого значения. Ведь перед нами – человек системы, причем довольно жесткой! Версия о похищении части документов из архива Смольного окончательно запутывает все дело. Выходит, что большевики запросто держали в своей главной резиденции реальный компромат на самих себя, вместо того чтобы сразу уничтожать те компрометирующие документы, которыми располагали сами!
Вместо всего этого детектива, опуская всякие подробности, логичнее придерживаться наиболее убедительной версии, изложенной у нас выше: перед нами фальшивка, специально изготовленная с использованием реальных фактов. Засветка якобы реального компромата была продуманной комбинацией, чтобы после более чем вероятного разоблачения отвести от лидеров партии все подозрения в том, что сейчас назвали бы политической коррупцией. Вполне вероятное наличие среди всего массива этих бумаг немногочисленных подлинных документов вовсе не опровергает, но лишь подтверждает данную версию.
После революции большевики (прежде всего Ленин и Троцкий) начали активно (и весьма эффективно!) заметать следы. Так, в июле 1918 года, по личному указанию Ленина, Троцкий направил для этой цели в Швецию некоего Михаила Грузенберга (Бородина), бывшего бундовца, вступившего в большевистскую партию еще в далеком 1903 году, также «русского» американца, который основал в Чикаго школу политэмигрантов, а затем стал одним из руководителей компартии США. Хотя фамилия этого деятеля созвучна Гомбергу-Крузенбергу, по всем данным выходит, что это два разных человека. Известные биографии Грузенберга-Бородина сообщают, что «он был направлен Троцким в Швецию для урегулирования вопросов, связанных с финансированием партии большевиков». То есть конкретно речь шла просто об уничтожении соответствующих банковских документов. Через каких-нибудь полгода, в январе 1919 года, практически сразу же после поражения Германии в войне, он, вместе с другими известными большевиками – В.В. Воровским, М.М. Литвиновым, А.А. Богдановым, А.Л. Штейнманн и английским агентом МИ-5 Артуром Рэнсомом был выслан из страны. Параллельно, в июле же 1918 года, в России был убит германский посол Мирбах, слишком много знавший о преступных связях Ленина с германскими властями во время войны. Исполнитель «акта» высокопоставленный сотрудник ВЧК эсер Блюмкин (написавший тогда же специальное письмо для оправдания своих действий) после этого не только не пострадал, но вплоть до 1929 года продолжал свою «службу» в органах, отстраивая чекистские резидентуры в разных странах мира. (Что наглядно свидетельствует, что убийство им германского посла никак не расходилось с планами большевистских вождей[37]. )
Подлинные цели «Фининтерна»
Таким образом, все скандальное обсуждение государственной измены большевиков, совершенной во время войны, их сотрудничества с врагом и совместной с ним подрывной деятельности против своей воюющей Родины в то время и позднее свелось преимущественно к наличию или отсутствию «немецкого следа». Нити, ведущие от немцев за океан, в американские банки, к главному источнику мировых денег, попали во внимание исследователей лишь в 70–80-е годы прошлого века, когда события революции в России стали уже достоянием глубокой истории.
Прежде чем перейти к заключению, приведем вывод Энтони Саттона, который, придерживаясь умеренно левых, по сути либеральных воззрений, был честным исследователем, чей аналитический взгляд не был зашорен идеологическими клише и пропагандистским штампами. «Мы предполагаем, – говорит он, – что большевицкая революция была союзом… политиков-революционеров и политиков-финансистов… Финансисты не имели идеологии. Они имели лишь один мотив – власть и потому помогали любому политическому инструменту, который обеспечивал бы им доступ к власти»[38]. При этом целенаправленная работа хозяев денег именно против России объяснялась, по его мнению, тем, что именно в ней банкиры видели реального конкурента, угрозу своим претензиям на общемировую монополию, в которой деньги и власть сливались воедино. Исследователь напоминает, что международные банкиры финансировали отнюдь не только большевиков, но (позднее) также фашистов Муссолини и нацистов Гитлера, война с которым истощала Россию уже в советское время, при том что наша страна и без того была ранее подвергнута небывалому разграблению во время Гражданской войны и «военного коммунизма».
Уже в начале прошлого, XX века, по словам Саттона, был разработан и начал осуществляться так называемый план «Марбург». Финансирование его осуществлялось целым рядом крупных финансовых компаний, в частности из обширного наследства Эндрю Карнеги. (В 1910 году Карнеги пожертвовал 10 млн долларов на основание Фонда Карнеги «для международного мира»). «Правительства всех стран, по плану “Марбург”, должны быть социализированы, тогда как конечная власть будет оставаться в руках международных финансистов “для контроля за советами и принудительного управления миром и, таким образом, создания политического средства от всех политических болезней человечества”»[39]. Прямо пламенный привет от Клауса Шваба!
Сейчас уже, в общем, ни для кого не секрет, что с начала XX века международные банкиры активно финансировали как ультралевые, так и ультраправые движения, что продолжается до сих пор. «Тогда у большевиков и банкиров была… существенная общая платформа – интернационализм, – продолжает Саттон. – Революция и международные финансы не так уж противоречат друг другу, если в результате революции должна установиться более централизованная власть… Банковское сообщество меньше всего хочет свободной экономики и децентрализованной власти» (С. 212).
Согласно выводу исследователя, международные банкиры, которые финансировали большевиков и других левых в России, руководствовались отнюдь не идеологическими соображениями. Их целью был в первую очередь захват рынков, прежде всего русского рынка, и монопольный контроль над ними. Саттон упоминает о книге Джона Д. Рокфеллера «Вторая американская революция», на титульном листе которой красовалась пятиконечная звезда. Эта книга содержала «голословный призыв к гуманизму» и коллективизму. Однако ни сами Рокфеллеры, ни другие кланы мировой «элиты», естественно, не передали свою собственность другим. «“Общественное благо” использовалось и используется сегодня в качестве средства и предлога для самовозвеличивания избранного круга, который призывает к миру во всем мире и к человеческой порядочности». Рассмотрение всемирной истории в марксистских терминах борьбы между капитализмом и социализмом не в состоянии приблизить нас к пониманию этой реальности – «альянса между международными финансами и интернационалистической революцией» (С. 214). Ибо сама борьба «двух систем» была во многом проектом «Фининтерна» ради упрочения собственной глобальной власти над миром[40].
Достаточно известным и освещенным в литературе вопросом является «возврат долгов» большевиками своим кредиторам вскоре после прихода к власти. Отвечал за эти сверхсекретные операции, в частности, уполномоченный Политбюро ЦК РКП(б) по золотовалютным операциям за границей Максим Литвинов, будущий нарком по иностранным делам, который в бытность свою еще молодым революционером проявил себя как активный участник так называемых «экспроприаций», то есть, попросту говоря, грабежей для нужд партии, которые он осуществлял вместе с Камо (С.А. Тер-Петросяном). В этих золотовалютных операциях участвовал также и упомянутый выше Красин, будущий нарком внешней торговли, и ряд других «ответственных товарищей». Выступая в апреле 1928 года в Москве на 3-й сессии ЦИК, Литвинов признал[41]: «В 1921 году я состоял главным уполномоченным СНК по валютным операциям и по реализации нашего золота за границей. Я находился в Ревеле, и через мои руки прошло несколько сот миллионов рублей нашего золота, проданного мною за границу. Бóльшая часть этого золота была продана мною непосредственно или через разных посредников крупным французским фирмам, которые это золото переплавляли не то во Франции, не то в Швейцарии, откуда это золото находило свое последнее убежище в кладовых американского резервного банка». (То есть Литвинов, по сути, вполне официально признавал, что ФРС формировалась в значительной степени за счет золота Царской России, вывезенного им за рубеж по заданию своей партии.) По подсчетам А.Г. Мосякина[42], за 10 месяцев 1921 года из Советской России на Запад было вывезено золота на сумму 485,3 млн руб. (375,7 т), из них только четверть израсходовали на закупки зерна, паровозов, снаряжения для Красной армии и пр., а основная масса золота поначалу просто легла на секретные партийные счета в западных банках. К началу 1922 года свободные от обязательств золотовалютные резервы РСФСР, с учётом румынского золота, составляли всего лишь 107,7 млн руб. (83,5 т). В то же время золотые запасы США увеличились[43] от 1,9 млрд в 1913 году до рекордных 4 млрд в 1927-м. «Нью-Йорк Таймс» того времени выносит на первую полосу[44] заголовок «Золотой потоп в Пробирной палате» и сообщает: «В результате непрерывного потока золота со всех краев земли сейфы правительственной Пробирной палаты оказались до отказа набиты золотом в брусках, полосах и монетах, в результате чего она была вынуждена приостановить прием и спасовать перед тем количеством, которое банкиры собирались вывалить перед ней для переплавки и сертификации...»[45]
Понятно, что, так сказать, в официальном формате Литвинов говорит о «продаже» золота, в то время как в действительности это была более или менее замаскированная расплата с «кредиторами» революции. Процесс берет свое начало в 1920 году, когда 22 марта он был назначен на свою должность. Вывоз царского золота из России осуществлялся через формально негосударственную кооперативную торговую организацию «Центросоюз», в обход золотой блокады Антанты, зафрахтованными торговыми судами из портов Ревеля (Таллина) и Риги, в Стокгольм и в Христианию (Осло). В Стокгольм поступали как разнообразные конфискованные драгоценности (продаваемые ювелирам и оценщикам), так и золотые монеты и банковские слитки, которые формально покупались шведскими банками Svenska Ekonomi aktie-bolaget (Шведское экономическое акционерное общество, ШЭАО) и N.P. Kjell & Kompaniet («Н.П. Шелль и К°»), потом по заказу этих банков переплавлялись на шведском монетном дворе, клеймились как шведские слитки, продавались на Стокгольмской бирже и перепродавались далее на других биржах Европы (как якобы шведское золото). В Христианию (Осло) поступали только золотые монеты (в Норвегии не было возможности переплавлять слитки и ставить на них новые клейма). Вырученные при продаже деньги поступали на счета «Центросоюза» и созданной Литвиновым «Норвежско-русской торговой компании» в шведских и норвежских банках, затем использовались для закупок и переводов в другие банки. Как видим, в обратном направлении финансово-золотые потоки текли, в общем, по тому же пути, по которому ранее осуществлялось финансирование революции в России.
В качестве предлога для «возврата» финансовых средств и ценностей использовались и другие «торговые» операции. Например, широко известна так называемая «паровозная афера»[46] (которую, как и продажу, по сути – разграбление церковных ценностей, курировал Троцкий). Об этом подробно пишет, в частности, автор, на которого мы уже не раз ссылались, – профессор В.Ю. Катасонов[47], а также не раз упомянутые нами В.Шамбаров и Е.Чавчавадзе.
«В начале 1920 года, в то самое время, когда Антанта допустила торговлю с Советской Россией, Троцкий, сохранив за собой посты наркома по военным и морским делам, был вдруг назначен еще и наркомом путей сообщения. Выдвижение Льва Давидовича на эту должность многие восприняли однозначно – как попытку подтянуть на транспорте жесткую дисциплину»[48]. Однако никакой популярностью он у железнодорожников не пользовался. Они ненавидели его как чужака, а также за его непередаваемый стиль руководства, связанный с гипертрофированной жестокостью и бессудными расстрелами, которыми так любили пробавляться чекисты, приведенные им сюда из военного ведомства.
В действительности главной целью назначения Троцкого как раз и была «паровозная сделка» (он ушел с этой должности вскоре после ее завершения). «Демон революции» привлек к работе некоего Юрия Владимировича Ломоносова – талантливого инженера, конструктора паровозов, который, помимо этого, состоял в Боевой технической группе ЦК РСДРП у Красина. В дни Февральской революции он служил в Инженерном управлении Министерства путей сообщения и обеспечил поворот царского поезда на Псков, сыграв, по сути, ключевую роль в пресловутой «охоте на Монарха». Также руководил публикацией «актов об отречении» Царя Николая Александровича и его брата Михаила. Затем стал торговым представителем в США как при Временном правительстве, так и при сменивших его большевиках.
Этот Ломоносов был допущен ко многим ключевым секретам большевиков. Многие историки, занимающиеся темой Троцкого, уверены, что этот привлеченный им «буржуазный специалист» был тесно связан со Львом Давидовичем по масонской линии. Ссылаясь на «паровозный голод» в России (что было неудивительно ввиду разрухи после революции и Гражданской войны), вместо логичных в таком случае попыток возродить собственную промышленность Ломоносов стал главным идеологом и модератором крупного заказа на производство паровозов в Германии, Швеции и Эстонии. Последний был якобы связан с их ремонтом. По сути, заказ был во многом фиктивным. Изготовить за столь короткий срок такое количество паровозов было невозможно технически. Надо ли специально упоминать, что после «неожиданного» одобрения проекта большевистским правительством была осуществлена стопроцентная предоплата золотом, в которой в качестве посредника вновь активнейшим образом участвовал хорошо известный нам по предыдущему изложению банкир Олоф Ашберг[49].
Целый ряд других подробностей и связанных с данной темой сюжетов остается за рамками нашего краткого изложения.
Заключение. Воспоминание о будущем?
Все описанное выше сегодня воспринимается как своего рода воспоминание о будущем. Незримая для большинства, но необычайно упорная злая воля хозяев денег, трансформируя те формы, в которых воплощается их план, продолжает неуклонно преодолевать стоящие на его пути препятствия. «Вторая американская революция» Рокфеллера предстает сегодня как «великая перезагрузка» Жака Аттали и Клауса Шваба. Прямолинейный и грубый военный коммунизм трансформируется в «мягкую силу» нагло-лукавых глобалистских технологий. На место упоенных безнаказанностью фанатиков революционной утопии приходят скучно-обезличенные, похожие на роботов, без устали повторяющие свои обыденные мантры менеджеры Апокалипсиса. И точно так же, как их несоизмеримо более яркие предшественники сто с лишним лет тому назад, они пускают впереди себя дымовую завесу из рассуждений об общем благе. Точно так же предстают они в роли истинных и почему-то не понимаемых упорно неблагодарным большинством благодетелей человечества.
За этими рассуждениями об общем благе и будущем благоденствии (стоит только добровольно (это обязательно!) всем принять их безумно-рациональный план) – все тот же набор сокровенных, глубинных целей: отменить «эгоизм» владения частной собственностью; все деньги сосредоточить в одном центре; у всех все отобрать и дозированно кормить в обмен на полное послушание; 99 процентов людей уравнять в нищете, полностью лишив свободы и инициативы; покончить с «предрассудками» семьи, Церкви и нации (включая и национальные государства), при этом убедив человечество в том, что полное счастье наконец достигнуто; и, ни минуты не колеблясь, ради этого морока утопии безжалостно пустить под нож непокорное большинство.
И главное – всеобщий, тотальный учет и контроль, сегодня, кажется, уже всерьез реальный благодаря «цифре», небывалому еще недавно развитию электронных и нанотехнологий. Сейчас уже сброшены маски с бесовского лика новой-старой утопии: ради всеобщего счастья и достижения «идеала» можно (и нужно!) попрать Божий замысел о человеке, с помощью современных биотехнологий выйти за пределы самой человечности. Теперь-то мы знаем, что такое на самом деле «новый человек», которым бредили авторы многих утопий, – это программируемый биоробот, лишенный богоподобной души и человечного сердца.
В последнее время среди определенной части «патриотов» неосоветской направленности стал популярным взгляд на большевизм как на едва ли не «контрреволюционную» силу, которая якобы преодолела развал, порожденный Февральской революцией, вновь «собрала Россию», возродила Российскую империю в новых, «прогрессивных» формах. Приведенные выше факты убеждают в том, что это не что иное, как очередная идеологическая химера нашей эпохи, полностью противоположная действительности. Ибо большевизм (как, впрочем, и другие революционные партии) был политической силой, весьма плотно интегрированной в планы международных банкиров – глобалистов того времени. Сознание «совпатриотов», травмированное катаклизмами последних десятилетий и порабощенное «идеоманией», не в силах сегодня сопротивляться новому напору глобалистов, поскольку с одними богоборческими бесовскими химерами пытается бороться с помощью других, принимая иные личины того же зла за принципиально другие, «добрые» сущности. Противостоять глобалистам, клянясь именем Ленина, – очень плохая идея.
Сто с лишним лет тому назад большевики пришли к власти на плечах февралистов и социалистов разных мастей и толков, ведомые ненавистью к исторической, царской России, к ее истории, культуре, религии, всему жизненному укладу. Жизненная органика, наполненная духовным и созидательным смыслом, была принесена в жертву безумной утопии мировой революции, а затем – «построению социализма в отдельно взятой стране». Когда Россия, с ее инерцией Традиции, стала в очередной раз перемалывать, преодолевать разрушительную утопию и постепенно, хотя и очень трудно, восстанавливать традиционные формы жизни, потомки тех, старых большевиков вновь взорвали нормальное течение жизни ради новой, зеркально отраженной утопии, восхотев теперь уже капитализма в отдельно взятой стране и вхождения в «рай» Запада. Западничество и интернационализм предшественников предстали в новой, трансформированной оболочке. Но История – весьма ироничная дама, порой не чуждая и сарказма. Хозяева денег, что инспирировали и накачали тех, старых большевиков, теперь придумали новый проект, столь же интернациональный и глобалистский, начали новую революцию. И теперь новые компрадоры, потомки старых предателей, стоят перед лицом суровой реальности: прежнего капитализма не будет, будет новый мировой порядок, в котором не предусмотрены старые прелести. Революция продолжается. А для детей и внуков «комиссаров в пыльных шлемах», этих псевдоэлитариев, так ненавидящих собственную страну и ее народ, GAME OVER. История, описав круг, впивается в собственный хвост. В этом хвосте пребывает российская «элитка». Ей надлежит быть съеденной. И это вполне справедливая месть Истории за страдания и гибель великой страны – России, которую мы потеряли.
Что до рая на земле, то его точно не будет. Точнее будет, но лишь для тех, кто, как персонажи «Матрицы», навсегда утратит свою историческую память. И многие ведь уже почти готовы!
Владимир Семенко
https://amin.su/content/analitika/9/7162/
|
