После гибели сербского войска и князя Лазаря на Косовом поле, после окончательного падения сербского царства под ударами турок сербы, хотя и ставшие «райей», все еще составляли большинство населения в крае. Тем не менее, позиции албанцев усиливались, особенно албанцев-мусульман ( «геги»), ибо есть и до сих пор сохранились, правда, в количестве гораздо меньшем, албанцы-христиане ( «тоски»). Качественный же сдвиг всей ситуации произошел после 1690 года, когда при Качанике турки разбили войска австрийцев, поддержанные восстанием сербов под руководством Карагеоргиевича; тогда около 30 тысяч сербских семей под угрозой жестоких турецких репрессий, оказались вынуждены покинуть Косово и под руководством патриарха Арсения ушли на север, унося с собой мощи князя Лазаря.
После «Великого Переселения», как принято называть этот поход в исторической литературе, демографическая ситуация в Косово необратимо изменилась в пользу албанцев. А события ХIХ века — Балканские войны 1912-1919 годов, в ходе которых сербы вернули себе Косово и после которых пытались вытеснить отсюда албанцев, две мировые войны — резко усилили напряженность в отношении между двумя этносами. В обеих мировых войнах сербы и албанцы оказались по разные линии фронта; а в годы Второй мировой войны коллаборация албанцев с оккупационными властями, создание ими дивизии СС «Скандербег» сделали их в глазах сербов соучастниками жесточайшего геноцида, жертвами которого последние оказались в эти годы.
Свое отношение к освобождению страны от фашизма косовские албанцы выразили тем, что не приняли участия в митинге 1943 года в г. Яйце, на котором, как принято считать в исторической литературе, была учреждена новая Югославия. Разумеется, это изначально вносило двусмысленность в положение албанцев внутри СФРЮ — и не столько в вопросе об отношении союзного руководства к ним, сколько — и в еще большей мере — в вопросе об их отношении к государству, в котором они жили, пользовались всеми гражданскими правами, но легитимность которого вроде бы и отказывались признавать со дня его появления на свет. В этом Косово резко отличалось даже от Хорватии, оно представляло собой территорию латентного бунта против государства — бунта, в любой момент могущего принять самые острые формы. И притом — не только политические.
Линия на умиротворение, выбранная Тито, притом, как считают многие, даже в ущерб интересам сербов, оказалась не слишком, мягко говоря, плодотворной. И это следовало бы учитывать тем, кто сегодня так легко обвиняет Милошевича в излишней резкости и жесткости.
Принятое в середине 1970-х годов решение Тито о расширении автономии Косово и Метохии (точное название края) возымело легко предсказуемые, а в чем-то и превзошедшие ожидания последствия: быструю этническую албанизацию края (обусловленную как более высокой рождаемостью среди албанцев, так и вытеснением сербов из края под давлением быстро албанизирующихся местных властей), которая усугубила и без того уже заметный дисбаланс этнического состава населения. При этом, несмотря на все уступки Тито, возрастала и враждебность к Союзной Югославии. Быстро созревала идея сецессии, причем в самых крайних и резких формах; и грубейшей ошибкой, если не сознательной дезинформацией, было бы связывать само ее зарождение исключительно с косовской речью Милошевича 1987 года — а ведь именно это делали, не считаясь с элементарной исторической правдой, и западные, и, к сожалению, российские СМИ.
Массовые студенческие демонстрации под лозунгами «Косово — республика» произошли в Приштине (столице края) еще в марте-апреле 1980 года, как только стало ясно, что Иосип Броз Тито близок к смерти (наступившей месяц спустя). И уже 2 апреля Президиум СФРЮ вынужден был принять решение об объявлении в Косово чрезвычайного положения и о формировании Объединенного отряда сил милиции Союзного секретариата по внутренним делам.
В течение апреля и мая Центральные Комитеты СК Югославии и Сербии провели пленумы, посвященные ситуации в Косово.
17 ноября 1981 года в Белграде состоялся 22-й Пленум ЦК СКЮ, на котором была принята «Платформа действий по развитию социалистического самоуправления, братства и единства и коллективизма в Косово»; 24-26 декабря 1981 года 18-й Пленум ЦК СК Сербии вновь вынужден был обратиться к проблеме конституционного положения автономных краев в Сербии. А два месяца спустя, 26 февраля 1982 года, на IХ съезде СК Сербии речь опять зашла о выселении сербов и черногорцев из Косово и о том, как можно его остановить. Три с половиной года спустя, 15 января 1987 года, была опубликована петиция 2000 граждан Косова Поля (не путать с полем битвы, хотя одноименный населенный пункт расположен неподалеку от него) с протестом против албанского национализма и сепаратизма — это была первая организованная акция такого рода со стороны сербов. Но лишь полтора года спустя, 24 апреля 1987 года, Председатель ЦК СК Сербии Слободан Милошевич выступил со своей знаменитой речью, от которой столь многие недобросовестные обозреватели ведут отсчет времени острой фазы конфликта — хотя ей, этой речи, как видим, предшествовали долгие годы поисков взаимоприемлемых решений.
Да и почему, собственно, фразу «Никто не смеет вас бить!», обращенную к косовским сербам, нужно было толковать как посягательство на права албанцев? Какие права — сецессии, насилия, наркоторговли? Ведь в Приштине был открыт Албанский университет, выходило около 60 (!) изданий на албанском языке — это ли (допускаем, все же при наличии проблем) может называться ситуацией национального угнетения? И ведь даже после речи на Косовом поле прошло еще два года, прежде чем 28 марта 1989 года были приняты поправки IХ — ХLIV к Конституции СР Сербии, которыми края лишались права вето в отношении Конституционных изменений в Сербии и части законодательных, исполнительных и судебных функций.
Это была вынужденная мера, которой предшествовали массовые выступления как сербов, так и албанцев в Косово; погасить их не мог и проведенный 19 ноября 1988 года в Белграде миллионный «митинг братства и единства». Еще 3 марта 1989 года решением Президиума СФРЮ в Косово пришлось ввести комендантский час и арестовать ряд лиц, обвиненных в организации беспорядков — в частности, забастовок шахтеров, которые здесь, как и повсюду в восточном блоке, должны были послужить мощным фактором общей дестабилизации. Сам же день 28 марта был отмечен в Косово массовыми демонстрациями, в ходе которых погибли 22 демонстранта и 2 милиционера. По мере того, как ситуация в Югославии в целом осложнялась, стремительно росла и напряженность в крае.
Следующий, 1990 год, начался здесь бурными демонстрациями сорока тысяч студентов, требовавших отмены чрезвычайных мер 24 января. В ответ 31 января на демонстрацию перед Скупщиной СФРЮ вышли студенты Белградского университета под лозунгом «Не отдадим Косово!»
Уже 1-2 февраля Косово оказалось на грани гражданской войны, и в целях предотвращения дальнейших беспорядков на улицы нескольких городов были выведены войска. В результате 27 демонстрантов погибли и 54 были ранены; среди милиционеров, соответственно, 1 и 43.
21 февраля в Косово вновь пришлось ввести комендантский час, что по времени почти совпало с исторической речью Туджмана, обеляющей НХГ, которая была воспринята здесь как сигнал того, как далеко, не вызывая гнева международного сообщества, можно зайти в отрицании югославского государства. А 22 марта среди албанцев поползли слухи о массовом отравлении албанских детей, что очень походило на аналогичную историю в армянском Масисе в 1988 году и позволяет предположить одно и то же авторство. Синхронность и общий «почерк» отличают, впрочем, уровень не только теневых действий специальных сил; 2 июля 1990 года, одновременно с принятием Скупщиной Словении Декларации о полном суверенитете, албанские делегаты Скупщины Косово перед зданием Скупщины приняли Конституционную декларацию, в которой провозгласили Косово республикой. 5 июля, в связи с этим незаконным решением, Скупщина СР Сербии приняла решение о роспуске Скупщины Косово; спустя четыре дня албанцы в Косово начинают массовую забастовку, затем ненадолго приостановленную, но возобновленную 3 сентября, одновременно с обострением обстановки в Хорватии и сербско-мусульманскими столкновениями в Фоче.
А уже 7 сентября, на тайном заседании в Качанике делегаты-албанцы распущенной Скупщины приняли Конституцию Республики Косово. С этого момента процесс сецессии (отложения) стремительно нарастает: албанское Косово фактически управляется теневым правительством Ибрагима Руговы. Последнее тесно контактирует, с одной стороны, с отделяющимися республиками СФРЮ (так, 2 февраля 1991 года делегация незаконной Скупщины Косово посещает хорватский Сабор), а с другой — с теневым правительством Буджара Букоши в Мюнхене, представляющим албанцев диаспоры (а это несколько сот тысяч человек в Германии, Швейцарии, Голландии, США), которые уже с начала боснийской войны приступили к подготовке отделения Косово от Югославии. Притом — деятельность эта была открыто поддержана властями стран диаспоры, что ставило Югославию в особо трагическое положение: события, с которыми любой стране было бы нелегко совладать даже в условиях полного уважения другими государствами ее целостности и суверенитета, здесь обретали вид тарана, бревна, которым внешние силы сокрушали последние устои югославской стабильности. Кто же держал в руках это «бревно»?
Мюнхенская штаб-квартира Букоши вводит в искушение первым делом назвать Германию, тем более что косовские албанцы, наравне с хорватами и боснийскими мусульманами, были ее союзниками во Второй мировой войне. Но хотя Германия имела в Косово, как и вообще на Балканах, свои очевидные интересы, выпячивать ее роль на первый план и в данном случае было бы упрощением. Его не избег даже автор фундаментального и блестящего исследования косовского кризиса Юрий Бялый{1}.
Он пишет: «Напомним также, что и косовский «ящик Пандоры» также открыла Германия… К 1998 г. стало почти очевидно, что Германия не только проявляет очень высокую активность в Косово, но и постепенно, через наркокриминальные терминалы, приобретает все большие возможности скрытого управления балканской дестабилизацией. В этих условиях более чем естественно то, что США, очень ревниво относящиеся к усилению германских позиций на Балканах, поторопились перехватить инициативу».
Между тем еще в сентябре 1999, по горячим следам событий, испанская газета «Эль Панс» констатировала: «Решение атаковать Югославию было принято не европейцами. Великобретания стала членом ЕС, но с большой неохотой. Своим естественным союзником она считает не Европу, а Соединенные Штаты. Роль Англии внутри ЕС — двойная: не изолироваться от континента, но и помешать быстрому, находящемуся вне англо-саксонского контроля развитию европейского проекта».
И далее — самое важное: «Война позволяет Вашингтону возвести мощное препятствие на пути проекта настоящего европейского объединения, углубив на континенте расхождение с Россией и недоверие к ней. Это облегчило США и контроль над Восточной Европой, ради чего, в частности, и были приняты решения на Вашингтонском саммите НАТО». Контроль же над Восточной Европой, напомнила «Эль Паис», — необходимое условие овладения контролем над Хартлендом, частью которого она является.
С точки зрения Маккиндера, концепция которого рассмотрена мною в первой главе, Восточная Европа представляла собой жизненно важный путь, обеспечивающий доступ к Хартленду (Сердцевинной области, или, как еще принято говорить, Континентальной Сердцевине), а потому он выдвинул идею создания государств-пробок (позже их стали называть буферными государствами). Крах России как великой державы открыл США путь к такому контролю и формированию государств-пробок; разумеется, этим не прочь была бы заняться и Германия, но не она командует в НАТО и не она держательница ядерного потенциала. А потому логично будет заключить, что действия США в Косово имели системный, а отнюдь не реактивный характер, и органически вписались в общую стратегию строительства Pах Americana.
Панорамный обзор исторических фактов также не подтверждает версии о «производности» позиции США в косовском вопросе от активности Германии. Напротив, позиция эта очень самостоятельна, имеет почти вековую историю и восходит к временам Балканских войн (авторы доклада Фонда Карнеги не случайно заняли тогда выраженную проалбанскую позицию) и общей вильсонианской стратегии универсализма. Именно Вудро Вильсон помешал европейским державам разделить Албанию по окончании Первой мировой войны, о чем в 1995 году напомнил на совместных албанско-американских маневрах заместитель начальника Комитета Штатов Джон Шаликашвили: «Какой восторг испытал бы Вильсон, если бы он мог посетить сейчас Албанию и увидеть, что мечта его исполнилась, увидеть, как молодые американские солдаты строят бок о бок со своими албанскими товарищами будущее наших двух стран, основанное на взаимном доверии, дружбе и партнерстве».
И «восторгнуться» Вильсону действительно было бы чем: в то время в прессе уже замелькали заголовки типа «Армия Албании переходит под «крышу» Пентагона» ( «Сегодня», 24 ноября 1995 года).
За один только 1995 год состоялось 9 совместных учений и 250 других мероприятий — от семинаров до поездок албанских офицеров в Америку. Более того, Албания стала, на что как-то не обратило внимания большинство обозревателей, первой страной Восточной Европы, попросившейся в НАТО, а также, по некоторым данным, первой из них, купившей американское оружие. В бюджете Пентагона на 1996 год было выделено 2 млн долларов на то, чтобы помочь албанцам приобрести ракетные установки ТОУ и зенитные установки «Вулкан». В конце ноября того же года в Албанию прибыла группа американских военных топографов, с целью подыскать место для учебного центра американских военных моряков морской пехоты — первого военного объекта США на территории одной из бывших социалистических стран. И уже с 1994 года самолеты, принадлежащие ЦРУ и Пентагону, начали бесплатно пользоваться албанскими аэродромами для полетов над бывшей Югославией.
Как видим, интенсивное военное проникновение США в Албанию шло параллельно с развитием общеюгославского кризиса, активизировалось во время войны в Боснии, а особенно после заключения Дейтонских соглашений.
Косовары же, не мелочась, охотно включились в игру «по-крупному», предлагая — в духе старой, доброй традиции — свою помощь в великом деле сопротивления «славянским варварам». Так, в 1995 году Форумом албанской интеллигенции (!) в Косово был принят Меморандум, направленный в адрес различных международных форумов, а также глав государств и правительств. В нем цитировались едва ли не в качестве девиза такие, к примеру, слова албанского писателя Исмаила Кадаре: «…Косово — край, где в раннем средневековье остановлено славянское нашествие (курсив мой — К. М.). Здесь были разрушены славянские грезы: завоевание и славянизация всего европейского полуострова» (Славенко Терзич, соч. цит.).
Соответственно, Косово и Метохия рассматривались как «последние славянские колонии в Европе». Обертоны, как видим, вполне тевтонские, и «албанская интеллигенция» не осталась без взаимности: уже в 1996 году глава МИД ФРГ Клаус Кинкель, а затем и канцлер Гельмут Коль выступили с заявлениями о том, что «права косовских албанцев не должны оставаться в тени Боснии». Разумеется, как и в случае Боснии, Германия пела не «соло», а в «концерте мировых держав», и ведущая партия, особенно после Дейтона, несомненно, принадлежала США. Уже к осени 1998 года США выступают в роли главного косовского «миротворца», инициировав обсуждение косовской проблемы в СБ ООН в форме обвинений Сербии в «геноциде косовских албанцев». Россия не воспользовалась своим правом вето, и результатом в конце сентября стала резолюция СБ ООН № 1199, требующая прекращения действий югославских войск в Косово против мирного населения. 2 октября последовала новая резолюция СБ, еще раз осуждающая указанные действия, требующая вывода югославских войск из Косово. Избежать санкции на проведение военной «миротворческой операции» удалось лишь за счет вето России и Китая, но это, как показало дальнейшее развитие событий, уже не имело особого значения. Послевоенный мировой порядок был разрушен, и «бомбы во имя мира» (чудовищный оксюморон, созданный спецпредставителем США на Балканах еще во время войны в Боснии) уже не нуждались даже в видимости юридической санкции ООН.
Разумеется, такую скоординированность активности США в СБ и обострения ситуации в крае трудно оценить иначе, нежели как доказательство существования общего плана, по которому дестабилизация и фактическое отторжение Косово от Югославии должны были последовать за достижением поставленных целей в Боснии и Герцеговине, ибо только при соответствующем решении проблемы Косово происходит качественный сдвиг к полноте их реализации. Одна из важнейших в ряду этих целей — создание второго, после Боснии, мусульманского государства на Балканах, что будет способствовать выстраиванию южной дуги напряженности вокруг России (без чего невозможна искомая реструктуризация Хартленда). А также — и успешной наркоторговле, крупные трассы которой уже пролегли через Албанию и Косово и контроль над которой к началу острой фазы конфликта уже крепко держала в своих руках Освободительная армия Косово (ОАК).
Впервые после Афганистана деятельность военных и политических ведомств США так тесно и так откровенно переплеталась со сферой интересов и действий «черного», криминального капитала, своим фундаментом имеющего именно наркоторговлю. И впервые это происходило в Европе, что бросает мрачный отсвет на весь уклад становящегося и в ней, и на планете в целом нового миропорядка.
Отсвет особо мрачный потому, что ни для кого здесь, как и в США, «наркотические» корни ОАК и такие же связи косоварской диаспоры не были тайной; а это значит, что творцы нового мирового порядка, в целях созидания его, готовы сотрудничать с самым преступным и кровавым дном мировой параполитики — как, уместно будет ввести здесь этот термин, и параэкономики. Еще весной 1997 года на слушаниях по внешней политике в парламенте в Италии было отмечено, что распространение албанской наркосети идет в мире за счет нелегального вывоза «беженцев», в том числе из Косово, под видом «спасения женщин и детей». Тогда же некоторые эксперты утверждали, что проблема дестабилизации Албании и Косово — это прежде всего проблема борьбы международных наркооружейных мафий за передел сфер влияния и контроль над наркопотоками в «постдейтонскую» эпоху. На счет «прежде всего» есть сомнения, но в том, что «наркофактор» вошел в число важнейших в игру вокруг Косово, сомневаться не приходиться.
Связи и не скрывались: 12 ноября 1998 года глава МИД ФРГ Йошка Фишер принял руководителей теневого правительства косовских албанцев «в изгнании» Б. Букоши и Ф. Агани, а буквально на следующий день комитет албанской диаспоры по сбору денег для ОАК установил минимальный уровень «дани», собираемой для косовской войны с зарубежных албанцев: 1000 швейцарских франков в год с человека в Швейцарии, 1000 марок в ФРГ, 1000 долларов в США и Канаде. Суммарный доход ОАК от этого «налога» составил около 3-4 млрд долларов в год (Ю. Бялый, соч. цит., с. 20-27). Таким образом, встреча Фишера с Букоши и Агани лишь вывела на поверхность (стесняться было уже не перед кем) то, что до сих пор происходило в тени: деятельное участие Запада (в начале в лице спецслужб, в частности, германских) в создании и пестовании ОАК. Именно под этой опекой албанская наркомафия, как утверждает западная пресса, стала одной из самых мощных в мире, тесно связанной и с колумбийскими наркокартелями, и с афганскими опийными плантациями талибов.
Сообщалось также, что нынешние лидеры ОАК Хашим Тачи и Якуб Красничи стали полевыми командирами, занимаясь наркобизнесом. И уже в мае 1999 года, когда агрессия НАТО стала фактом, японская «Саккэй ниппо», со ссылкой на источник управления по борьбе с наркотиками США, писала, что управляемые ОАК криминальные структуры ввозят в Европу по балканскому коридору (Турция — Болгария — Македония — Косово) не менее 6 тонн героина в месяц, быстро перехватывая значительную часть европейского наркорынка у сицилийских картелей. Примерно тогда же (точнее, 3 мая 1999 года, на следующий день после публикации в «Сакоэй ниппо») французское «Геополитическое обозрение наркобизнеса» заявило, что считает ОАК ключевым игроком в расширяющемся бизнесе «наркотики за оружие» и что последняя за истекший год (то есть за год наиболее активной, в том числе и вооруженной поддержки Западом «борцов за независимость») переправила в Европу героина на 2 млрд долларов. Через два дня подала голос и английская «Дейли Телеграф», поведав, что кабинет Блэра поручил спецслужбе МИ-6 расследовать сообщения печати о преступной деятельности ОАК и что начата проверка подозрительных банковских счетов в Швейцарии, через которые, как предполагается, в ОАК поступают деньги наркомафии.
Трогательная синхронность «беспокойств», жестов в сторону общественного мнения — и где же выводы? Под «крышей» НАТО ОАК легализовалась на Балканах, да и с самого начала и ООН, и СБ знали, кого берутся защищать. «Примкнувшая» же Россия теперь, делая ставку на совместную со США и Европой «борьбу с терроризмом» (который не существует без связей с наркомафией), рискует, с учетом ее положения в Чечне (о чем речь пойдет в последней главе), окончательно запутаться, если не погибнуть в дебрях этой черной параполитики. Как бы то ни было, уже 6 декабря 1998 года, ничуть не смущаясь донесениями всех спецслужб о присутствии в Косово пресловутого будто бы своего врага Бен Ладена, США обнародовали свой план мирного урегулирования в крае, где уже от себя заявили те же требования, что и албанские радикалы.
Тесная связь косоварской диаспоры с мировой наркоторговлей, львиная доля которой контролируется ЦРУ{1}, позволила, в случае Косово, превратить «борьбу за независимость» в канал для отмывания грязных денег — в частности, посредством введения для всех без исключения албанцев весьма существенного «налога на свободу». Уже в 1993-1994 годы в Косово потекли деньги, снаряжение и оружие, что позволило в 1996 году создать, а в 1998 году легализовать ОАК. Обратим внимание на эту синхронность быстрого становления подпольной армии, подпитываемой деньгами от наркоторговли, и активизации США в качестве ревностного покровителя «борцов за независимость». Если переход к эпохе пост-Ялты открыла агрессия США против Панамы, предлогом для которой стала до сих пор не доказанная причастность генерала Норьеги к наркоторговле, то ее апогей ознаменовался открытым союзом «единственной сверхдержавы» с террористами и наркоторговцами.
ОАК, бесперебойно снабжаемая деньгами и оружием, развернула в крае настоящий террор, на который власти в Югославии ответили ужесточением полицейских мер; были введены войска, вывода которых потребовали США, Англия, Франция, как никто осведомленные о темном «бэкграунде» ОАК, и, увы, примкнувшие к ним Россия и Китай. Политический стиль пост-ялтинской эпохи рождался на глазах у онемевшего общественного мнения.
Резолюции же СБ позволили странам атлантического Альянса занять вопиюще пристрастную позицию односторонней поддержки «жертв сербского полицейского террора» — даже тогда, когда речь шла о таких очевидных и циничных случаях, как гибель в перестрелке с полицией «семьи» (и в прямом, и в переносном смысле слова) местного наркобарона Адема Яшари. Запад сделал свой выбор.
2 октября 1998 года Мадлен Олбрайт и премьер Великобретании Тони Блэр заявили, что для начала операции НАТО в Косово согласия ООН не требуется, что вызвало некоторое замешательство и некий слабый, зачаточный раскол даже среди лидеров западных стран. Канцлер Австрии В. Клима заявил по итогам переговоров с большинством глав правительств стран ЕС, что все они, за исключением Блэра (который потом будет имитировать интерес к происхождению денег ОАК), «сошлись во мнении относительно военного вмешательства НАТО в Косово на основе соответствующей резолюции СБ ООН».
Даже Й. Фишер заявил, что партия «зеленых» ФРГ считает недопустимым вмешательство в Косово без мандата ООН. К этой точке зрения, в общем, присоединились и социал-демократы. В Брюсселе же на Совете НАТО по Косово идею нанесения бомбовых ударов не поддержала Греция. Мир был явно шокирован и даже напуган разнузданной американской инициативой, но для того, чтобы эта первичная реакция оформилась в связную, действенную политическую позицию, опять-таки не хватило «немногого»: лидера, второго полюса мира. Россия явно уже не вытягивала такую роль, и пять дней спустя, убедившись в этом, Олбрайт указала бывшей великой державе ее новое место, заявив: «Позиция России не будет для НАТО сдерживающим фактором».
Похоже, это понимали и косовары: на следующий день после заявления Олбрайт о ненужности санкции ООН, то есть 3 октября 1998 года, Демократическая лига Косово, руководимая Ибрагимом Руговой, которого кое-кто даже называл «албанским Ганди», заявила, что не пойдет на переговоры с Милошевичем, пока НАТО не начнет бомбардировки Сербии. А ведь позже все обоснование бомбардировок будет построено на том, что это Милошевич упорно не желает переговоров. Поражает, однако, не только откровенность фальсификаций, но и скорость развития процесса: в Боснии, чтобы перейти к бомбардировкам, потребовалось почти три года и множество хитроумных, а то и коварных, как взрывы на Маркале, ходов. Здесь шли напролом. И уже 9 октября 1998 года пресс-центр НАТО сообщил, что члены альянса преодолели расхождение в вопросе о правомочности силового воздействия на Сербию. Генсек НАТО Солана заявил в интервью: если Милошевич не подчинится требованиям вывода войск из края, НАТО начнет бомбардировки Сербии. Мировые информагенства со ссылкой на сербские источники заявили, что Милошевич принял все требования, кроме появления контингента НАТО в Косово. На это спецпосланник президента США Р. Холбрук заявил, что это — главное, с чем нужно согласиться.
Заявление принципиальной важности: оно дает и ключ к провалу переговоров в Рамбуйе, вину за который опять свалили на Сербию и который стал формальным поводом к интервенции, и к событиям, последовавшим за вхождением контингента НАТО — и вновь «примкнувшей к нему» России — в Косово в июне 1999 года. Ларчик открывался просто: Западу нужна была именно военная акция, а не мирное урегулирование, нужна была как рычаг, с помощью которого можно было бы перевести всю систему международных отношений в новое качество, что и произошло после Косово-99. Россия же, не понимая (или делая вид, что не понимая), о чем идет речь, сама низводила себя на второстепенную, если не третьестепенную роль в мире. Она то принимала грозный вид, напоминая о своем прежнем величии, то пятилась, пытаясь сохранить на лице все то же «величавое» выражение, но все это уже не могло никого обмануть.
Время, прошедшее от исторического заявления Олбрайт о ненужности санкции ООН для бомбардировок Югославии до начала переговоров в Рамбуйе, не было потрачено Альянсом даром, а оказалось эффективно использовано на проведение «подготовительных операций». В их числе важнейшими можно считать:
— преодоление разногласий в стане союзников по НАТО, свидетельством чего можно считать заявление премьер-министра Италии Д'Алемы о готовности Италии предоставить свои авиабазы для проведения операции (18 января 1999 года) и не менее важное заявление канцлера Шрёдера о верности Германии Альянсу и ее готовности принять участие в военных действиях альянса (21 января 1999 года);
— формальное согласие ООН, которое было 26 января 1999 года дано Кофи Аннаном, притом в крайне неприглядной, уклончивой и трусливой форме: он заявил, что допускает применение вооруженных сил в Косово, если дипломаты не договорятся о мирном урегулировании конфликта, и это можно было понять как «приглашение к провалу» переговоров;
— наконец, и это сугубо важно, проведение «спецопераций», призванных к началу переговоров должным образом взвинтить и албанскую сторону, и мировое общественное мнение. Таковой и стала операция в селе Рaчaк, в которой 16 января 1999 года произошло убийство 45 албанцев. Напрасно югославские генералы заверяли, что военные убивали в Рачаке вооруженных и одетых в форму ОАК террористов и что трупы были переодеты в штатское и обезображены самими албанцами (то есть убийцы действовали по методике, масштабно испытанной еще в Тимишоаре). Показания сербской стороны позже были полностью подтверждены независимой международной экспертизой, результаты которой, однако, были «спущены на тормозах»: о них СМИ говорили куда меньше, нежели тогда, когда произошел инцидент и когда Милошевичу ответили циничным «нет» на его требования расследования.
Сходная фальшивка в начале августа 1998 года была запущена берлинской газетой «Тагесшпиль»; согласно ей, в районе косовского города Ораховац будто бы были обнаружены массовые захоронения убитых сербами мирных жителей-албанцев. Указывалось и место — «погребены на территории бывшей свалки», и численность — «567 косовских албанцев, убитых сербскими военными, и среди них — тела 420 детей». Как видим, фальшивка была сработана по тем же рецептам создания психологического шока, с целью провоцирования межэтнического конфликта, о которых я подробно рассказывала в главе о Нагорном Карабахе.
Все оказалось ложью, что установили еще тогда же журналисты австрийского информационного агентства, проведшие свое расследование в Ораховаце. Вслед за австрийским «Ди прессе» передали свои опровержения из Ораховаца английское «Рейтер» и американское «Ассошиэйтед пресс». По их заключению, обнародованному в «Интернэшнл геральд трибюн» 8 августа 1998 года, «сведения о массовых захоронениях албанских мирных жителей… не нашли никаких подтверждений».
Несмотря на эту геббельсовскую ложь, Россия не побрезговала присоединиться к начавшимся 17 августа в Албании военным учениям «Ассамблея сотрудничества» с участием США, Германии и Великобритании. Ее партнеры по «сотрудничеству» тем временем продолжали, с ясными и выверенными для себя целями, фальсификации на тему «сербских зверств». Уже в ходе бомбардировок Югославии глава военного ведомства США Уильям Коэн заявлял, что «жертвами сербского геноцида в Косово» стали чуть ли не 100 тысяч человек. И уже после войны ООН, направляя в Косово международных экспертов из 14 стран, ориентировала их на поиск 44 тысяч убитых — на основании данных, представленных Лондоном и Вашингтоном. Реальные цифры оказались в десятки раз ниже, но об этом далее; накануне же событий взвинченная истерия по поводу «акций массового истребления албанцев» позволяла вести интенсивную подготовку к военному вмешательству. С удивительной оперативностью, как мы уже видели, согласие на бомбардировки дали Д'Алема, Шредер и Кофи Аннан, и такая согласованность действий диверсионно-террористических групп, респектабельных правительств и Генсека ООН наводит на мысль о глубоком патологическом перерождении всей ткани международных отношений на пороге III тысячелетия. |
