Перевод с английского.
Составитель монахиня Нектария (Мак Лиз).
Русский текст Вячеслава Марченко.
Консультант перевода Ричард (Фома) Бэттс.
После восьмидесятилетней клеветы, исходящей из богоборческих – большевистских, коммунистических и демократических – источников, пришло время позволить Императрице самой рассказать о своей собственной земной жизни.
С 1918 года долго не было доступа к ее дневникам и письмам, поэтому они оставались недоступными для тех, кто мог бы дать ей возможность сказать в свою собственную защиту. Цареубийцы не заинтересованы в распространении мнения, абсолютно отличающегося от их собственной оценки. Показ Царя и его Супруги простаками, вызывающими жалость, отвечала их целям так же, как более ранняя характеристика, представляющая их тиранами.
И сегодня продолжают говорить все ту же злобную, обдуманную ложь о Семье Романовых, которой вскармливали нас большевики в 20-е годы. Почему? Да потому, что она хорошо продается, потому что истеричная, обезумевшая Императрица с наклонностями тирана гораздо интереснее безблагодатному миру, чем женщина благочестивая, верящая в Бога, любящая свою страну и свою Семью, дневники которой полны упоминаний о большом стремлении к христианской любви и самопожертвованию. Изгнанники из России привезли на Запад воспоминания, резко отличающиеся от обычной распространенной клеветы, и хранили их, ожидая времени, назначенного Господом.
Виновны в преступлении либеральные и, в большинстве своем, неверующие высшие классы России, которые, заигрывая с инородной революцией, в результате сами от нее пострадали. Они бежали в Париж, а позднее многие – и в Америку, где нашли безопасный способ выражения своей новой позиции, “оживив” православную мысль, которую с таким пренебрежением отбросили в своем отечестве.
Сейчас, когда два поколения русских на французской и американской землях проделали свою работу по устройству Православия, их академическая неообновленческая версия старинной двухтысячелетней традиции была успешно “очищена” от благочестия и глубокой ревности к покаянию, характеризующие историческое Православие. Она, их версия, была бы так же чужда по духу для дореволюционного православного человека, как и сегодня – для благочестивого русского православного христианина, который богословие изучил через собственное страдание. Их интеллектуальничанье не может произвести сейчас впечатления даже на модернистских католических и протестантских богословов, с которыми они пикируются; они избегают вопроса о Семье Мучеников: неудобная тема для гордого ума. Не придерживаясь традиций и не добившись успеха в своих мудрованиях, они продали свое первородство, не получив взамен даже обещанной порции похлебки. Здесь Александре Феодоровне нет понимания.
Императрица оставлена “без помощи адвоката”. Против нее, как и прежде, выдвигается обвинение, и те, кто мог бы помочь, слишком напуганы или прельщены, чтобы сделать эту попытку. Но пусть будет так: мы позволим ей высказаться самой и верим, что читатель сможет познать через ее письма внутренний мир этой замечательной женщины, которую свету предстоит еще узнать и полюбить.
--------------------------
Читатель, который не имел раньше возможности знать правду о жизни Императрицы Александры Феодоровны, да сочтет достойным прочитать ее письма и дневники. В них – душевное тепло, которое делает их добрыми. Однако понимание ее места в истории многое добавит к общей картине. Далее, нетребовательный читатель, взгляды которого сформировались на основе выдуманных популярных версий о жизни Царской Четы, опубликованных за прошедшие годы, может видеть свою ошибку. Чтобы понять душевное устроение Николая Александровича и Александры Феодоровны, нужно видеть их такими, какими они видели себя сами, с их ценностями и взглядами, а не нашими, которые нам были навязаны. Эта книга связана с предыдущей – “Дивный свет. Жизнь Александры Феодоровны Романовой, последней Всероссийской Императрицы” (изданной в Америке Валаамским Обществом Америки на английском языке в 1992 году и в России Российским Отделением Валаамского Общества Америки на русском языке в 1996 году), в которой я попыталась нарисовать достоверную картину исторических и социальных сил, окружавших правление последних царствовавших Романовых. Я не буду повторяться, пусть читатель, интересующийся их жизнью, обратится к первой книге. Межу тем, необходимо добавить несколько штрихов к облику Александры Феодоровны и ее Семьи.
Главной нитью, которая проходит через их правление, является их собственная твердая вера в правду Монархии, в долг, который, как они понимали, был возложен на них Господом и был необходим для России. Несомненно, это была труднейшая и болезненная жизнь. И Николай Александрович, и Александра Феодоровна видели силу политического богоборчества, расшатывавшего основы Самодержавия. Из их писем и наблюдений близких к ним людей видно, что они были зажаты в тиски между удушающими требованиями сторонников конституции и их собственной верой в необходимость богоданной Монархии для России. Их вера была скреплена клятвой, данной ими при коронации. Их решимость предстоять перед Богом за свой народ исходила из ответственности не только политической, но и духовной. И они знали, что то, как они выполнят свои обязанности, отразится на их душах и определит их посмертную вечную участь.
Александра Феодоровна имела плохое здоровье. С детства была подвержена невралгии лица; к 18 годам у нее очень болезненно воспалился пояснично-крестцовый нерв, поразивший обе ноги и заставлявший ее временами проводить недели в инвалидной коляске. Сопровождаемые трудными беременностями, ее заболевания осложнялись необходимостью выполнять официальные и общественные обязанности.
В 1908 году, четыре года спустя после того, как ее сыну Алексею поставили диагноз “гемофилия”, у нее началось хроническое заболевание сердца. Ее дочь Ольга писала, что она была действительно больной женщиной, “ее дыхание часто убыстрялось и было заметно болезненным. Я видела, как у нее синеют губы. Постоянная тревога об Алексее совершенно разрушила ее здоровье”.
Нетрудно проследить непонимание в обществе, которое взращивало ее непопулярность. Не желая демонстрировать свое ухудшающее здоровье, Государыня стала жертвой поспешных или злонамеренных суждений, которые сохранились и много лет спустя после ее смерти и все еще живут в современных биографиях Царственной Четы, характеризующих Александру Феодоровну истеричной и склонной к ипохондрии женщиной. Французский посланник Морис Палеолог (человек, собиравший и распространявший различные сплетни) сидел как-то напротив нее на одном из официальных обедов и так передал свои впечатления: “Довольно долго на лице у нее была застывшая улыбка, на висках набухли вены. Она каждую минуту кусала губы. От ее прерывистого дыхания переливались бриллианты колье на груди. До самого конца долгого официального обеда бедная женщина едва сдерживала истерику”.
Мы можем сопоставить это впечатление со свидетельством о больном сердце Императрицы ее фрейлины Софи Буксгевден: “У нее была постоянная боль и чувство удушения, почти хроническая невралгия лица и вместе – радикулит, от которого она так тяжко страдала”.
Лили Ден, близкая подруга Императрицы, подтверждает: “Сердце у нее было слабым из-за частых беременностей, и временами ей было очень трудно дышать. Я никогда не видела ни малейших следов истерии”.
Есть многие примеры неправильного понимания поведения Императрицы лицами, которые могли только догадываться о том, что они видели, но не знали причины. Однако, поскольку высказывались люди, имевшие определенную репутацию в обществе, журналисты охотно принимали все за чистую монету. Так и сложился миф, который почти невозможно теперь исправить в обывательском сознании.
Государыня переносила болезни с мужеством, присущим ей во всю ее жизнь. В письме старшей сестре Виктории она пишет: «Ты не думай, что моя болезнь угнетает меня саму. Мне все равно, вот только мои дорогие и родные страдают из-за меня, да иногда не могу выполнять свои обязанности. Но если Бог посылает мне этот крест, его надо нести. Наша милая Мамочка тоже потеряла здоровье в раннем возрасте. Мне досталось столько счастья, что я охотно отдала бы за него все удовольствия; они так мало значат для меня, а моя семейная жизнь так идеальна, что сполна возмещает все, в чем я не могу принять участия».
Главное в жизни Императрицы – это ее любовь к Богу. Ее духовность была не внешним проявлением без внутреннего, в которое, во многом, выродилась религиозность высших классов, но живая вера, сформировавшая ее отношение к положению Императрицы, к браку, к материнству.
Ее письма к Цесаревичу Николаю Александровичу после их помолвки ясно говорят о серьезности, с которой она вступала в лоно Православной Христианской Церкви. В течение пяти лет отказывая ему, так как не чувствовала себя способной перейти от родного с детства лютеранства к Православию, что непременно требовалось от Супруги Всероссийского Монарха, Александра Феодоровна, наконец, пришла к согласию со своей совестью весной 1894 года и приняла предложение Наследника Русского вступить в брак. Она приняла истинное церковное учение, но обряды для нее были новыми, и ее письма во время помолвки показывают затруднения при принятии веры апостольской. То, что она смогла рассеять свои сомнения, ясно видно в более поздних письмах мужу и детям, где она с любовью и благоговением говорит на темы, которые сначала ее очень тревожили.
Ее часто обвиняют неправославные историки в том, что она была фанатично религиозным, полуистеричным мистиком. Обвинение беспочвенное. Широкую начитанность Александры Феодоровны в церковной истории, ее интерес к святым и иконам, ее попытки внедрить религиозные ценности в обществе посредством благотворительной работы едва ли можно назвать фанатичными или полуистеричными.
Представление о “чрезмерной набожности” часто сопровождается утверждением, что Императрица погрузилась в спиритизм – обвинение, которое поддерживается оскорбительными сообщениями тех, кто хотел очернить ее, и невежеством многих, пишущих относительно учения Православного Христианства. Неправдоподобно, чтобы женщина с классическим образованием, которая потратила годы на утверждение в новой для себя вере – на переход от лютеранства к Святому Православию, легкомысленно променяла свои выстраданные религиозные убеждения на прелестную спиритическую болтовню, популярную тогда в высшем свете.
После 1905 года духовником Царской Семьи был святитель (тогда – архимандрит) Феофан (Быстров), инспектор, а позднее и ректор Санкт-Петербургской Духовной академии (в последующие годы – архиепископ Полтавский и Переяславский). Архимандрит Феофан был умным, проницательным духовником, он немедленно пресек бы любой интерес к спиритизму.
Наиболее убедительное свидетельство благочестия Александры Феодоровны как православной христианки содержится в ее письмах мужу и детям. Ее упоминание о церковных таинствах, святых, молитвах в жизни ее детей и ее собственная вера дают вполне достаточное доказательство ее любви к христианской вере, ее верности. Кроме того, дневники святой Царицы содержат частые цитаты на русском языке из святоотеческих источников.
И еще, что отчетливо можно проследить в ее письмах и дневниках – это серьезность взгляда на свою ответственность пред Богом как Императрицы, как жены и как матери. Справедливо будет сказать, что она видела себя прежде всего Супругой Императора и Матерью его детей. С самых ранних своих писем к Наследнику она выражает желание быть ему опорой и утешением. В первые двадцать лет брака в письмах редко затрагиваются политические темы. Политика и государственные дела оставлялись за порогом, внутри своего дома она пыталась создать нормальный семейный очаг для детей и мужа. Снова и снова в ее дневниках говорится о милосердии, месте жены и матери, о создании идеального душевного мира в Семье и необходимости личной монаршей добродетели как основы процветания Семьи и нации.
В ее домашней жизни это ей вполне удалось. Любовь и уважение к ней мужа с годами только углублялись и, судя по их письмам, этот, в других отношениях сдержанный, человек и в пятьдесят лет открывал ей свое сердце с безоглядностью новобрачного. О детях Государыни Александры Феодоровны (“от плод их познаете их” (Мф. 7, 16)) вспоминали как об обаятельных, искренних, добрых и сострадательных. Один из недавних авторов исписал целые страницы ироническими замечаниями о святой Александре, а приблизившись к теме ее взаимоотношений с детьми, мог только беспомощно сказать: “Они ее обожали”. Замечание было вынужденным.
В течение первых лет ее замужества, рожая с перерывами в два года детей и сама их нянча, Императрица в то же время курировала крупные благотворительные акции Семьи: мастерские, школы, больницы, план реформирования тюрем. В начале Первой Мировой войны, желая сделать больше, чем обычная для аристократии финансовая поддержка госпиталей, Государыня и две ее старшие дочери записались на курсы хирургических сестер милосердия, были аттестованы военными сестрами Красного Креста и ежедневно проводили многие часы, ухаживая за привезенными с полей сражений ранеными. В конце 1914 года Царь Николай II отбыл на фронт, чтобы лично руководить армией, деморализованной большими потерями. Отделенный от внутренних дел в стране, он нуждался в свежей информации и советах из Санкт-Петербурга. Он все чаще обращался за помощью к Августейшей Супруге, просил ее “быть моими глазами и ушами в столице, пока я должен оставаться здесь. На тебе лежит сохранение мира и согласия между министрами – этим ты оказываешь большую услугу и мне, и стране”.5
Сознавая свою неопытность в государственных делах, Императрица Александра Феодоровна сначала писала неуверенно, потом, одобряемая Мужем, с большей инициативой. Ее советы неизменно основывались на ее твердой вере в Самодержавие, и она часто поощряла Царя больше использовать свою Монаршую власть.
Именно в этом месте я закончила подборку писем, написанных ими в браке. Письма военных лет уже публиковались и не характерны для общего содержания их 20-летней супружеской переписки. Последние два с половиной года были слишком насыщенными, и очевидна крайняя тяжесть их положения как Венценосцев. Желание Императрицы помочь, рекомендуя мужу людей, которых она считала верными и преданными, и последствия ее оценок, так же, как взаимоотношения Царской Семьи с Григорием Ефимовичем Распутиным – это темы, которые я подробнее рассмотрела в книге “Дивный свет”. Оба вопроса сложные, и, чтобы в них разобраться, необходимо было бы написать еще много, чему здесь не место. Далее будут опять ранее неопубликованные отрывки из дневника Императрицы в Тобольске в 1917 году, и заканчивается текст трагической смертью всей Семьи в Екатеринбурге.
Те годы были катастрофическими и для Семьи, и для народа. Это был период жестоких гонений, когда “зверь от бездны” терзал тело и душу Святой некогда Руси. Обвинений и клеветы в тот период против святой Царицы было много; незаслуженные выводы о ее душевной неуравновешенности окрепли и превратились в твердые убеждения, которые долго не пытались оспорить даже лучшие русские историки на Западе. Но и не защищая ее в тот период и не отрицая, что она могла ошибаться в своих частных политических суждениях, уместно привести здесь отрывок из письма Императрицы Александры Феодоровны графине Анастасии Гендриковой, одной из ее фрейлин, датированного 22 октября (4 ноября) 1916 года. Написанное в самое напряженное для Трона время, оно соответствующим образом иллюстрирует и состояние ума Императрицы, и ее внутренние духовные резервы.
“Я сожалею, что ваше настроение снова ухудшилось, но такие моменты неизбежны. Если бы мы могли всегда соблюдать наше душевное равновесие (как нам, вообще-то говоря, следует), мы были бы совершенны. Это одна из самых трудных вещей. А когда наше внешнее состояние оставляет желать много лучшего, настроение наше падает, и тогда милость Божия оставляет нас на время. Но не тревожьтесь: с помощью молитвы вы снова воспрянете. Было бы слишком легко жить, если бы благополучие всегда было с нами; вы должны его достичь и укрепить собственный характер. Нужно подавлять вспышки гнева. Нужно усердно работать, чтобы стать совершенным. Имейте мужество и молитесь, как нас учили. Зло всегда пытается нас победить и тревожит нас в те времена, когда мы падаем духом. Жизнь – вечная борьба, и всемогущий Бог поможет нам победить, если мы будем смиренны перед Ним и подчиним себя Его воле...”6
В заключение я должна сказать, что взяла на себя смелость, как редактор, исправить немногочисленные ошибки Императрицы в написании слов (речь идет о текстах на английском языке) и видоизменить ее пунктуацию. Она обычно заканчивала предложения тире, а это может быть утомительным для читателя. В письмах детей я исправляла больше, их английский язык далек от совершенства. Царь Николай Александрович писал почти на безупречном английском, и письма его править не потребовалось. В письмах Великой княгини Елизаветы Феодоровны пришлось внести много мелких исправлений, так как ее письменный английский с годами сильно ухудшился. Во многих ее письмах до 15 страниц занято мелкими деталями и повторениями, которые для обычного читателя были бы обременительны. Я не собираюсь представлять эту книгу исчерпывающим историческим научным трудом; несокращенный, этот материал занял бы полку томов и потребовалось бы много лет тщательного изучения, чтобы дать его честную и точную оценку. Я также взяла на себя смелость опустить некоторые личные места в письмах, которые, как представляется, Император и его Супруга не пожелали бы видеть опубликованными.
То, что я сохранила, более чем достаточно покажет их глубокую любовь и уважение друг к другу. Есть уважение к отшедшим, так же, как к живым на земле, и, так как я верю, что когда-то встречусь с Императрицей лицом к лицу, мне радостно сейчас трудиться во славу ее о Христе Боге.
Вячеслав Иванович Марченко |
